Малышки уже забыли, что они «экспедиция», что их «верблюды» идут по «раскаленным сыпучим пескам». Тесно сдвинув стулья, они уселись в кружок и слушали Галю Гришину:
— Я все видела! И как она щетку кинула. И все… А вестибюль Лида с Шурой прибрали сами…
Старшие собирались по двое, группами, ходили по коридору, толковали в рабочей комнате, в живом уголке.
— Лида, конечно, растает и еще будет ее защищать. Вот посмотрите! Другое дело — Шура, она выдержит характер. Она настоит на том, чтобы Женю наказали и за Нину и за дяди Ванин зал!
И девочки вспоминали, как вестибюль стал залом дяди Вани.
Два года назад, перед самым 7 ноября, раздался телефонный звонок:
«Разрешите доложить! Летчик Вершинин с самолетом подарков прибыл в ваше распоряжение».
Дежурила по вестибюлю Аля. Она тогда была еще маленькая. Аля чуть не выронила трубку: как ей распорядиться летчиком, самолетом и подарками? Ведь он так и сказал: «в ваше распоряжение».
Летчик Вершинин… И вдруг сообразила: да это же дядя Ваня!
И она закричала в трубку:
«Дядя Ваня, приезжайте! Скорее!»
Немного погодя возле дома остановилась машина.
У летчика Вершинина, конечно, были в столице важные дела, старые товарищи, новые знакомые. И все же он прежде всего заехал в детский дом.
«С праздником, девочки!» — загудел он басом так, что его услышали и в вестибюле, и в пионерской, и в рабочих комнатах — повсюду. Девочки понеслись к нему навстречу, обступили его. Вместе с дядей Ваней они стали разгружать машину и принесли в комнаты груду ящиков, пакетов, коробок с книжками, паровозами, конфетами, платьями. Все это были подарки от авиационного полка-шефа.
Девочки повели гостя по всему дому — показывать, как они живут.
«У нас недавно был ремонт! Называется текущий! — Аля торопилась первой удивить дядю Ваню новостью. — А Мария Михайловна сказала — война кончится, будет капитальный!»
После ремонта дом стал еще красивее. И, как всегда, всюду был порядок.
Дядя Ваня сказал:
«Мне у вас все нравится. И особенно вестибюль. Какие колонны! Потолок как разрисован! Вот приеду после войны и буду здесь жить. Вон там поставлю свою койку, — он показал на угол возле зеркала. — Примете меня?»
«Примем! Примем!» — на разные голоса закричали девочки.
«Договорились? Вот и ладно! Я теперь буду знать, что в Москве меня ждет комната. Прямо дворец, зал настоящий!»
Шутка эта девочкам понравилась. С тех пор вестибюль стали называть залом дяди Вани. И в каждом письме девочки писали:
«Дядя Ваня, приезжайте скорей, привозите вашу койку. Мы уже навели порядок…»
И этот зал Женя оставила неприбранным!
Нет, уговаривать ее никто больше не собирался, и она попрежнему одиноко сидела в темной комнате. А когда она решила, что никто уж не придет, вдруг прибежала Маня Василькова.
— Женя, ты здесь? — сказала она испуганным голосом. — Тебя зовут. Иди скорей — там, в зале…
Ага, совет! Женя даже обрадовалась. Ей давно уже надоело сидеть здесь одной в потемках. Ей хотелось увидеть девочек и выложить им все, что она думает. На совете, наверное, будет и Тамара Петровна. И Женя сейчас им скажет, что она ничуть не раскаивается и ни о чем не жалеет.
И, точно ничего не произошло, Женя откликнулась:
— Манечка, пошли! — и хотела взять ее за руку.
Но Маня убежала.
В зале всеми огнями сияла большая круглая люстра со множеством длинных, похожих на льдинки висюлек. Яркий свет на минуту ослепил Женю, и она зажмурилась. А когда она открыла глаза… Да уж не почудилось ли ей?
За длинным столом, покрытым красной скатертью, заседал вовсе не совет, а штаб дружины.
Председательское место занимала Шура. Спокойно, деловито она что-то объясняла Кире Александрович, которая уже открыла тетрадь. И Женя отлично представила себе слово, которое написал этот бессменный секретарь: «Протокол».
Это о ней сегодня будут вести протокол!
С самого края стола сидела Лида. Она накручивала на палец кончик косы, потом отбросила косу за спину. Сразу видно — волнуется.
Справа от стола на большом мягком диване сидели Мария Михайловна, окруженная воспитательницами, и Валя. Мария Михайловна сегодня сутулилась больше, чем всегда.
Тамара Петровна, по обыкновению, отставила свой стул несколько поодаль, точно командир, который собирается наблюдать за предстоящей операцией.
Вдоль трибуны выстроились два ряда стульев. Их занимали звеньевые, члены комиссий детского совета, бригадиры.
— Женя, подойди к столу, — сказала Шура.
И так же, как вчера, Женя прошла через весь зал и поднялась по деревянным ступеням. Нет, совсем не так же! Вчера ей все хлопали, ее позвали в президиум, усадили рядом с Лидой и Шурой. А сейчас она, член совета, председатель самой важной комиссии, стоит перед этим же столом, точно подсудимая. И ее будут исключать из пионеров…
Женя вскинула голову и проговорила:
— Я же сказала — не хочу я убирать вестибюль. Не хочу и не буду!
Среди членов штаба пронесся шопот. Шура строго посмотрела на Женю. Мария Михайловна нахмурилась и покачала головой. А Валя Малыгина наклонилась к ней и что-то быстро зашептала на ухо.
И только Тамара Петровна оставалась попрежнему невозмутимой. Она чуть наклонила голову, как бы говоря: «Этого-то я и ожидала!»
Шура поднялась на трибуну:
— Вот мы должны сейчас решить, как нам поступить с Женей Максимовой. Мы никому не позволим обижать наших малышек. Случилось неслыханное…
— Позор! — крикнула с места Майя.
— Но и Женю мы не хотим зря обижать, — продолжала Шура. — Надо решить по справедливости. И вот прошу высказаться.
Шура говорила негромко, четко, будто она была совсем спокойна. А на самом деле она очень волновалась. Она понимала, что ей предстоит нелегкая задача. Но отступать перед трудностями тоже не дело. Надо во что бы то ни стало найти правильное решение. Отступать пионерке не к лицу, да еще если ты начальник штаба.
— Слово имеет Кира Александрович. Пожалуйста, на трибуну, — все так же негромко проговорила Шура.
Обстоятельная, дотошная Кира во всех подробностях доложила о сегодняшнем происшествии, хотя это и так уже всем было известно.
Девочки одна за другой выступали с трибуны. Они говорили по-разному, но смысл был один: Женю надо наказать, а Нину поручить Лиде. Майя, которая всегда горячо стояла за справедливость, произнесла целую речь.
— У нас в Советском Союзе таких вещей быть не может. И прощать нельзя! — закончила она, и все ей захлопали.
Женя с поникшей головой стояла у стола. Она чувствовала, что все на нее смотрят, все ее осуждают — и девочки и воспитательницы. Ни одного ободряющего взгляда, ни одной улыбки.
А почему же Лида молчит? Лида — ее подруга, она ведь все должна понять. Она сейчас должна встать и сказать девочкам: «Это мы обидели Женю. Она не нарочно. Вернем ей Нину. Все равно я больше шефом не буду, раз я Женина подруга!»
Но Лида, видно, и не собиралась выступать. Она все накручивала на палец кончик косы и ни на кого не смотрела.
— Лида, председатель совета, почему ты не выскажешь свое мнение? — обратилась к ней Шура. — Мы хотим его знать.
Лида поднялась:
— Нина и Женя дружили. А сейчас прямо не понимаю, что с ней делается. — Лида посмотрела куда-то поверх Жениной головы. — И потом, что мы напишем дяде Ване? Я повязывала Жене пионерский галстук, а сейчас я считаю… надо ее строго наказать.
Женя, нахмурив брови, смотрела на край суконной красной скатерти. Девочки ждали ее ответа, но она молчала.
Обычно добродушная, уступчивая, Аля вдруг вскочила и сердито крикнула:
— Ее надо исключить из пионеров, раз не признается!
— Неверно! — еще громче крикнула Майя. — Ишь ты, какая быстрая!
— Тише! — остановила Шура расшумевшийся президиум. — Я вот что предлагаю…
Все сразу затихли. Женя впилась глазами в лицо Шуры: что же она сейчас скажет?
Шура встала и негромко, глядя то на красный стол, то на воспитательниц, проговорила:
— Давайте мы ее так накажем: не хочет ничего делать — и пускай не делает.
— Какое это наказание! — засмеялась Аля.
— А вот увидим какое! Женя, ты не хочешь прибирать вестибюль, не хочешь работать? — Шура посмотрела на завуча, точно спрашивая: «Правильно? Так?» — Мы разрешим Жене делать все, что она захочет, и освободим ее от всех ее обязанностей. Пусть живет как гостья.
Так и решили.