После башкирского восстания в 1755 г. заводская колонизация Оренбургского края все глубже и глубже внедрялась в леса и горы Башкирии. В глушь башкирских владений проникали все новые и новые предприниматели — промышленники, среди которых появились знатные лица Елизаветинского двора, как, например, граф П. И. Шувалов со своими родственниками и приспешниками.
Несмотря на то, что брожение и беспорядки в Башкирии не прекращались, и башкиры отдельными партиями продолжали нападать на заводы и вредить им, заводская колонизация продолжала развиваться путем хищнических захватов земли у башкир, путем насилия и произвола.
Петербургское правительство всячески поощряло развитие этой колонизации. Все жалобы башкир на незаконные и насильственные захваты оставались без рассмотрения, а иногда приводили к явно обратным результатам. Так, например, в ответ на жалобу влиятельного башкирского старшины Юлая на заводчика Твердышева, захватившего у старшины землю, не последовало удовлетворения, а обидчик Твердышев в награду за энергичное строительство заводов был награжден чином коллежского Советника.
Ограбленное и озлобленное башкирское население ненавидело, русских заводчиков и «командиров» и только ждало случая отомстить своим заклятым врагам.
По мере увеличения русского населения в крае и возникновения русских сел и городов, все теснее становился простор оренбургских степей, по которым кочевали вольные орды казаков и калмыков. Калмыки, стесненные до крайности в своем кочевом быту, ушли с берегов Волги к границам Китая. Не с добрым чувством к русским властям относились и казаки, кочевавшие за Уралом.
Между тем, заводчики и помещики продолжали строить в Башкирии заводы и переселять на башкирские земли своих крепостных крестьян из центральной России, вытесняя коренное население с насиженных удобных мест. Уральские заводы того времени имели вид небольших городков. Заводчики строили здесь церкви, открывали школы, т. к. грамотные люди были необходимы для контор; заводили торговлю и кустарные промыслы для обслуживания заводского населения. Около заводов возникали поселения из пришлых элементов, которые выполняли вспомогательные работы: рубили леса, проводили дороги, строили мосты, подвозили руду и т.д.
Развивавшаяся заводская промышленность предъявляла огромный спрос на рабочую силу, почему на заводах принимали всякого человека, не справляясь о его прошлом. мало-помалу заводы превращались в центры притяжения для всего бродячего, бездомного люда. Который накапливался в Оренбургском крае. Это были беглые из центральной России от барщины и рекрутчины крепостные крестьяне, холопы, раскольники, подвергавшиеся гонению за «старую веру», и преступники, бежавшие от наказания.
Заводчики охотно принимали всех, в особенности раскольников, почему заводы скоро превратились в центры раскольничьих поселений.
Еще при Неплюеве был издан указ правительства о борьбе расколом. Было велено ловить раскольников воинскими командами, разорять их «пустыни» и скиты, а самих возвращать на родину или ссылать в каторжные работы.
В виду того, что Уральские заводы находились в ведении Берг-Коллегии, они не подчинялись Оренбургскому губернатору, почему и воинские команды не допускались на заводы.
Духовные власти — Казанский и Тобольский архиереи, которые вели борьбу с расколом, избегали затрагивать интересы заводчиков, которые являлись главными жертвователями и строителями православных храмов, и не трогали раскольников, живших на заводах. Таким образом, заводы являлись надежным убежищем как для раскольников, так и беглых вообще. Но за то заводчики, давая приют беглым людям, подвергали их жестокой эксплуатации. Располагая большими капиталами и связями с местной администрацией, заводчики жили подобно владетельным князьям: строили дворцы и окружали себя многочисленной дворней. Такие «феодалы» считали себя вправе распоряжаться не только трудом, но и жизнью своих «подданных». Поэтому, неудивительно, что на заводах царил дикий произвол и эксплуатация бесправных приютившихся там людей.
Положение беглых стало еще более тяжелым, когда помещики добились распоряжения правительства о предоставлении губернатору права отыскивать беглых раскольников на заводах. После этого началась настоящая охота за беглыми: их хватали воинскими командами, топили в прудах и даже сжигали в доменных печах...
Не легче было социальное и экономическое положение так называемых посессионных или прикрепленных к заводам крестьян.
Эти горнозаводские крестьяне юридически не были крепостными, это были черносошные казенные крестьяне, отрабатывающие на заводах свою подушную подать.
Правительство, поощряя устройство заводов на Урале, по инструкции 1734 г. предоставило заводчикам право иметь при каждом заводе для работ от 100 до 150 дворов государственных крестьян. Взамен заводчики были обязаны вносить за них подушную подать.
В погоне за более зажиточными крестьянами заводчики приписывали к заводам крестьян из деревень, отстоящих от заводов иногда за 500—700 верст. При тогдашнем состоянии дорог крестьяне затрачивали по 3 месяца только на дорогу для отбытия барщины, что легло страшным бременем на их хозяйство.
Чтоб закрепить крестьян за заводами и превратить их в постоянных рабочих, заводчики всеми мерами стремились к ликвидаци собственного крестьянского хозяйства и к пролетаризации крестьянства. Преследуя эту цель, некоторые заводчики прибегали к самым вопиющим насилиям по отношению к приписанным крестьянам.
В рабочее страдное время они высылали в приписанные села своих приказчиков иногда с командами солдат, которые снимали крестьян с полевых работ, били их «смертельно», приговаривая: «работай на заводе, а не на своих пашнях».
Под воздействием таких мер приписные крестьяне все более и более разорялись и, не будучи в состоянии вести своего хозяйства, обращались в рабов своих хозяев, которые их кормили, одевали, обували, а за это эксплуатировали вместе с семейством.
Тщетно заводские крестьяне жаловались начальству на обиды своих хозяев; продажная администрация того времени всегда принимала сторону заводчиков. Крестьяне пробовали посылать своих ходоков в столицу, но их хватали и сажали в тюрьму.
«Приписка» к заводам являлась страшным бичом для крестьянского населения; крестьяне возмущались; против них высылали карательные экспедиции. Так, например, для усмирения крестьян, приписанных к Авзяно-Петровскому заводу графа Шувалова, пришлось выслать целый драгунский полк. «Приписные» были жестоко перепороты и часть их отдана в каторжные работы на заводе того же Шувалова.
Условия рудничных работ того времени представляли мрачную картину. Рабочие задыхались в шахтах, лишенных вентиляции, их заливало водой, давило обвалами пород, они наживали себе болезни И массами погибали в отчаянных условиях подневольного труда.
Не легче было положение крепостных крестьян в связи с интенсификацией барщины, вызванной ростом денежного хозяйства и повышенными ценами на хлебные продукты в 60—70 годах XVIII-го cтолетия.
Вторая половина XVIII века ознаменовалась расцветом внешней Торговли России. Благодаря удачным войнам Екатерины II с Турцией, были открыты морские пути для вывоза русского хлеба за границу, что значительно повысило хлебные цены. Восточные окраины Поволжья и Приуралья становились житницами России. Помещики Оренбургского края стали увеличивать свои запашки. Как и в горной промышленности, так и здесь рабочих рук не хватало, почему помещики с каждым годом все больше увеличивали барщину своих крестьян. Чем дальше от центра, тем тяжелее становилась барщина. Если в центральных губерниях барщина занимала 3-4 дня в неделю, то здесь она доходила до 6 дней в неделю.
Крестьянам не оставалось времени для своей работы. По свидетельству историка Оренбургского края Рычкова были такие помещики, что «повседневно наряжали их (крестьян) на свои работы, а крестьянам для их пропитания давали один месячный хлеб».
Свидетельство современника Пугачевского движения Рычкова говорит уже о самой худшей форме эксплуатации крепостного крестьянского труда — о плантационном хозяйстве, которое применялось в Оренбургском крае.
Для полноты картины социального и экономического гнета, который переживало крепостное крестьянство в царствование Екатерины II, необходимо указать на ужасы крепостного быта крестьян, лишенных всяких человеческих прав. Крепостные рабы помещиков находились в полной зависимости от своих господ, располагающих по своему произволу их имуществом, честью и жизнью. Это был век полного разгула самых низменных человеческих страстей, которым предавался русский разнузданный барин. Не было таких пыток, которые бы не изобрели эти утонченные палачи крепостных, издеваясь над своими жертвами. Многие помещики имели настоящие застенки для пыток, где подвергали жесточайшим мучениям своих рабов. Нещадное сечение розгами до 5000 ударов, битье батогами, езжалыми кнутами, сечение розгами по обнаженным грудям, истязание беременных женщин и малолетних подростков, раздирание рта до ушей собственными руками, продажа крепостных оптом и в розницу и тысячи других способов пытки и издевательства — вот что рисуют нам кошмарные картины крепостного быта.
Лишенные защиты закона, крепостные крестьяне не имели права жаловаться на своих бар, что бы последние с ними ни делали. По указу Екатерины II 22 августа 1767 г. за подачу жалобы на помещиков крестьянам грозила ссылка в каторжные работы.
Народ был доведен до крайней степени страдания, когда смерть перестала быть страшной, а в некоторых случаях являлась единственным выходом из положения.
Крестьянство верило, что беспощадная эксплуатация помещиками, «нещадное битье батогами» и сечение кнутом есть только продукт злой воли «бояр», что верховная власть в лице царицы не причастна к преступлениям коварного дворянства.
Тогда среди них стали распространяться слухи, что если б на престоле оставался царь Петр Федорович, то он не дал бы воли дворянам. Такие толки стали распространяться среди инородцев, например, среди башкир, которые говорили, что порядка нет в стране потому, что на престоле «правит баба».
Еще чаще эти толки стали распространяться среди раскольников, у которых с именем Петра III были связаны надежды на свободу религиозных убеждений.
«Фантазия Руси была возбуждена, чувства раздражены, воля подавлена — говорит по этому поводу проф. Фирсов[4]. В дремучих лесах и беспредельных степях, в убогой закоптелой мужицкой избе и на барском дворе, в рудниках и на пашне, — всюду из уст в уста стали передаваться слухи о том, что царь Петр Федорович жив, что он явится и даст народу волю».
И «царь Петр Федорович» явился в лице донского казака Емельяна Ивановича Пугачева. Он возвестил крестьянам волю на вечные времена и бросил на всю Русь грозный клич, призывающий крестьян: «противников нашей власти, разорителей крестьян дворян — ловить, казнить и вешать».
Общее состояние крестьян, яицких и оренбургских казаков и инородцев Оренбургского края, а также и отдаленность края от центра создали для Пугачевского движения прекрасную социальную и материальную базу, откуда Пугачев впоследствии черпал свои людские и технические средства для борьбы с дворянским государством.
Пугачевское движение началось среди яицких казаков, которые составляли его гвардию. Яицкое казачество, как и башкиры, было недовольно введением в крае соляной монополии. Казаки занимались рыболовством и потребляли соль в большом количестве для засолки рыбы, покупать соль из государственных магазинов по дорогой цене, когда в природе можно было брать ее даром, они считали абсурдом, весьма невыгодным для хозяйства.
Кроме того казачество было стеснено в основном своем промысле — рыболовстве. Монополия рыбной ловли по Яику, которую войско получило в 1755 г. вместе с арендой учуга около Гурьева, на практике привела к быстрому вторжению на Яик денежного капитала, а вместе с тем и к расслоению казачьей общины. На почве неравномерного распределения дохода от рыбной ловли в войске появились зажиточные казаки, к которым перешла руководящая роль в ведении войскового хозяйства. По обыкновению они получали представительство во всех делегациях по заключению контрактов и сделок на рыбные ловли и, пользуясь своим влиянием, — на ответственные должности проводили своих людей, например, — в войсковые атаманы. Последние пользовались своим положением в целях личного обогащения. В 60 годах XVIII в. атаман Бородин в течение 3-х лет содержал соляной откуп, не отдавая в денежных суммах никому отчета. Другой войсковой атаман Акутин держал на откупе рыбные ловли на Волге и соляной откуп на Яике. Забрав в свои руки такой важный продукт в рыбном хозяйстве как соль, атаманы вымогали из казаков в уплату за соль десятую рыбину из добычи.
Со времени атаманства Бородина войсковое начальство перестало выдавать казакам жалование, отпускаемое правительством за службу, зачисляя его в уплату за аренду у правительства рыбных ловель на Яике. Но и этого оказалось недостаточно. Атаманы стали облагать казаков под тем же предлогом дополнительными денежными сборами.
На почве недовольства злоупотреблениями войскового атамана в 1763 г. в войске вспыхнул бунт. Во главе недовольных стал один из казачьих старшин Логинов. Войско разделилось на две враждебных партии: на «войсковую», состоящую из единомышленников Логинова, и «старшинскую», сторонников атамана.
Для расследования беспорядков на Яик был прислан из Петербурга генерал Потапов. В результате следствия Бородин был смещен из атаманов, а Логинов переведен простым казаком в Оренбургское войско. Вместо Бородина был поставлен майор Новокрещенов, который держал сторону старшин. Произошел новый бунт. Присланный для усмирения казаков генерал Черепов расправился с бунтовщиками и поставил в атаманы Тамбовцева, приверженца старшинской стороны. Недовольство казаков скоро дошло до высших пределов: особенно оно усилилось правительственным сыском на Яике раскольников, который производился царскими чиновниками и духовенством. Кроме того 15 мая 1766 г. правительством был издан указ, лишавший яицких казаков одной из главнейших их привилегий — права отбывать военную службу наемкой; согласно этого указа служба по найму была заменена очередной службой. Новым порядком вещей было недовольно все казачество. Зажиточные казаки были недовольны тем, что им приходилось теперь отбывать военную службу самим, тогда как раньше они от нее откупались, нанимая вместо себя бедноту. Беднота была недовольна тем, что ее лишили права наниматься на службу, что уже стало профессией для некоторых элементов казачества.
Недовольство казаков осложнилось еще тем, что 500 казаков были назначены на службу в Кизляр, а «атаман всех казачьих войск» князь Потемкин потребовал от них еще наряда 500 казаков для сформирования особого Московского легиона.
Ввиду столь усиленных нарядов на службу казаки заволновались, так как считали своей обязанностью лишь охранять яицкую линию от вторжения кочевников и просили их освободить от «внешних» служебных нарядов.
Сначала казаки думали, что все эти притеснения и злоупотребления творятся местными начальниками без ведома царицы. В 1766 году они отправили тайно от войскового начальства особую депутацию в Петербург для подачи жалобы царице. Председатель военной коллегии граф Чернышев приказал схватить казачьих депутатов и наказать их плетьми, как бунтовщиков. Казаки поняли, что им нечего было надеяться на правительство и решили расправиться со своими обидчиками сами.
В 1771 г., когда калмыки двинулись через территорию яицкого войска за Яик, Оренбургский губернатор потребовал, чтобы войско выступило против калмыков. Казаки отвечали, что они выступят только в том случае, если им вернут отнятое право выбирать атаманов и офицеров и выплатят жалование, которого они не получали в течение пяти лет. Войсковой атаман Тамбовцев настаивал, чтоб казаки исполнили приказание губернатора, Казаки отказались. Тогда из Оренбурга был послан для разбора казачьих претензий генерал Траунбенберг с отрядом войска. Не разбирая жалоб казаков, Траунбенберг потребовал от них повиновения воле начальства и пригрозил им оружием, выставив пушки. Казаки ударили в набат, бросились на отряд Траунбенберга и завладели пушками. Приверженец правительства атаман Тамбовцев был повешен. Траунбенберг изрублен саблями; председатель следственной комиссии капитан Дурново тяжело ранен.
Для подавления восстания казаков из Оренбурга был послан второй отряд под начальством генерала Фреймана. Казаки вышли против него с оружием в руках, но были разбиты. В войске начался сыск, пытки и казни. Вызванные из Уфы и Казани палачи работали до изнеможения. Казаков сажали на колья, вешали за ребра, рубили им головы, клеймили и ссылали в каторжные работы; казаки не унялись и готовили новое восстание, подыскивая себе вождя. Вождь нашелся — это был донской казак Емельян Пугачев.
Пугачев был свидетелем казни яицких казаков. В это время он скрывался в иргизских раскольничьих скитах. В конце 1772 г. он прибыл в Яицкий городок и в беседах с казаками стал резко порицать начальство за пытки и казни, подговаривая недовольных бежать в Турцию. По доносу некоторых «послушных» казаков Пугачев был схвачен и отправлен в Казань. 19 июня 1773 г. ему удалось бежать из Казани, и он снова появился на Яике. В связи с его прибытием, среди казаков распространился слух, что на Яик прибыл «государь Петр III», который спасся от смерти при помощи караульного офицера. Комендант города Симонов нарядил особые команды для поимки Пугачева. Среди казаков начался сыск. Некоторые единомышленники были схвачены и под пытками сознались в подготовке восстания. Это ускорило ход событий. Пугачев, имевший намерение выступить во время осеннего багренья, когда все войско будет в сборе, был вынужден начать восстание немедленно. Он объявил себя императором Петром III, и 18 сентября в сопровождении 300 казаков подступил к Яицкому городку. Комендант Симонов выступил против Пугачева с отрядом, но казаки, бывшие в его отряде, ему изменили, после чего он был вынужден вернуться в крепость. Пугачев двинулся в Илецкий городок, рассылая по казачьим станицам свои манифесты.
— «Жалую вас крестом и бородою, реками и лугами, деньгами и провиантом, свинцом и порохом и вечною вольностью», возвещали манифесты Пугачева. В них было обещано казакам все то, чего они так долго и упорно добивались. Илецкие казаки встретили Пугачева с иконами и колокольным звоном.
Присоединив к себе гарнизон Илецкого городка и взяв с собой его пушки, Пугачев 24 сентября взял крепость Рассыпную; 27 сентября — крепость Нижне-Озерную, а 28 сентября уже подступил к крепости Татищевой. Комендант крепости полковник Елагин приготовился к защите.
Пугачевцы, подъезжая к крепости, кричали: «не слушайтесь бояр, выходите к государю». Им отвечали выстрелами. Тогда Пугачев поджог скирды сена около крепости и бросился на штурм. Крепость была взята, гарнизон присоединился к Пугачеву, а офицеры повешены.
Под крепостью Татищевой на сторону Пугачева с казаками перешел сотник Оренбургского войска Падурдов, ставший одним из главных сподвижников Пугачева. Это чрезвычайно усилило Пугачева, к которому со всех сторон стали присоединяться оренбургские казаки.
В эпоху Пугачевского восстания Оренбургское казачье войско хотя и считалось самостоятельной административной единицей и имело свой центральный орган в лице «Войсковой избы», но в силу местных условий оно не пользовалось автономией управления, как Яицкое войско.
Во-первых, казачьи станицы, разбросанные, как вдоль пограничной линии, так и во внутренних провинциях Оренбургского края, не были объединены единством территории и находились в полном подчинении комендантов крепостей, при которых были застроены. Правда, станицы по казачьей традиции имели свою выборную администрацию для внутреннего управления, но, как военное сословие, — казаки числились поголовно на военной службе и, следовательно, находились в полном подчинении военного начальства, т. е. комендантов.
Кроме нарядов на службу, которую казаки несли за свой счет, их стали наряжать на казенные работы, на «вести» и, наконец, просто для личных услуг комендантов и их семей. Пользуясь бесправием казаков, коменданты стали эксплуатировать не только их самих, но и их семьи. Казаков и казачек назначали на казенные работы в крепостях и на комендантских огородах. Казачек заставляли белить коменданту полотна, ткать, прясть, словом, отбывать барщину. Казаки жаловались на комендантов военному губернатору, но это не помогало: «я ваш царь и бог, говорил тогдашний комендант: хочу казню, хочу милую».
Не имея войсковой организации, подобно яицким казакам, оренбургские казаки не имели возможности выразить своего протеста против произвола комендантов.
Комендантский режим был ненавистен казачеству также, как крестьянам крепостное право.
Появление Пугачева с яицкими казаками против Оренбургских линейных крепостей послужило сигналом для восстания Оренбургского казачества. Будучи разбросаны станицами по линейным крепостям, казаки по приближении Пугачева всюду первые переходили на его сторону и с ожесточением мстили комендантам за свои обиды.
Скоро под командой Падурова образовался уже целый полк Оренбургских казаков, численностью до 800 ч.
Вслед за Оренбургскими казаками на сторону Пугачева перешли Исетские казаки, которым под предводительством хорунжего Невзорова на короткий срок даже удалось захватить Челябинскую крепость. Правительственные войска, прибывшие из Тобольска, выбили казаков из Челябинска, но казаки почти полностью перешли в войско Пугачевского полковника Грязнова, оперировавшего под Челябинском.
Таким образом казачество Оренбургского края перешло на сторону Пугачева.
Кроме полка Оренбургских казаков у Пугачева были полки Яицких казаков под командой Овчинникова, Илецких казаков — под командой Творогова, Исетских казаков — под командой Бильдина. Казачьи полки составляли гвардию Пугачева и ядро его ополчений[5].
Продолжая движение к Оренбургу, Пугачев 29 сентября занял крепость Чернореченскую, а затем, обойдя Оренбург, 1 октября занял Сакмарский городок.
События развертывались с головокружительной быстротой. Оренбургский губернатор, имея в своем распоряжении гарнизон в 3000 человек при 70 орудиях, совершенно растерялся. Ни одно его распоряжение не исполнялось. Вызванные им для защиты Оренбурга 500 вооруженных калмыков бежали с дороги; 1000 башкир перешли к Пугачеву. Восстание разгоралось. Башкирский народ присоединился к Пугачеву. Служилые калмыки, чуваши, черемисы и татары перестали повиноваться царским чиновникам и уходили к Пугачеву. Заводские и помещичьи крестьяне восстали против своих бар, весь край был в огне.
Момент восстания был выбран чрезвычайно удачно. Государство переживало острый кризис войны с Турцией; войска были отвлечены на фронт. В России то и дело вспыхивали бунты по случаю рекрутских наборов и строгих правительственных мер, принятых против чумной эпидемии.
Правительство Екатерины II, узнав о Пугачевском восстании, отправило под Оренбург войска из Москвы, Петербурга, Новгорода и Бахмута. Начальство над войсками, действующими против Пугачева, было поручено генералу Кару. К народу были выпущены увещевательные манифесты.
Между тем 5 октября Пугачев появился под Оренбургом и расположился лагерем в 5 верстах от города. В тот же день он установил одну батарею на паперти Форштадтской церкви, а другую в загородном доме губернатора и открыл огонь по городу. В Оренбурге началась паника, но город был укреплен и первые попытки штурма со стороны Пугачева были отбиты. Оренбургский гарнизон предпринят против Пугачева несколько вылазок, которые окончились безрезультатно.
Не надеясь на свои силы, генерал Рейнсдорф решил разложить Пугачевские ополчения и с этой целью отправил из Оренбурга в стан Пугачева каторжника Хлопушу с увещевательными манифестами. Хлопуша перешел на сторону Пугачева, получил от него чин полковника и был послан поднять Уральские заводы, где отлил пушки и снабдил Пугачева боевыми припасами.
Пугачев решил взять г. Оренбург измором и устроил свой лагерь в Бердской слободе. Армия Пугачева росла. Его сподвижники придали ей военную организацию и установили дисциплину.
Генерал Кар, собрав несколько сот гарнизонных солдат и не дождавшись войск, назначенных из центральной России, выступит против Пугачева из Казани. По Самарской линии к Оренбургу шел отряд полковника Чернышева, которому Кар поручил занять крепость Татищеву, а сам двинулся на Оренбург. Пугачев и Хлопуша вышли ему на встречу и нанесли Кару поражение около деревни Юзеевой, в 100 верстах от Оренбурга, после чего Кар сдал командование Чернышеву, а сам уехал в Москву.
Чернышев с отрядом продолжал продвигаться к Оренбургу и 13 ноября занял крепость Чернореченскую. Здесь к нему явились несколько пугачевцев и предложили провести его с отрядом в г. Оренбург. Чернышев положился на этих проводников. Близ урочища Маячная гора при переправе через р. Сакмару, отряд Чернышева был окружен и взят в плен. Пугачеву сдалось 1000 солдат и казаков и 500 калмыков при 11 орудиях. Чернышев и 36 офицеров были повешены.
Неудачные действия Кара и победа над Чернышевым ободрили Пугачева. Восстание росло. Сподвижники Пугачева присоединяли к нему все новые восставшие области. Чика поднял Башкирию и осадил г. Уфу; Торнов — Ногайскую область; Хлопуша поднял Уральские заводы и овладел линейными крепостями между Орском и Оренбургом, за исключением крепости Верхне-Озерной.
Сам Пугачев в бездействии продолжал стоять под Оренбургом. Между тем правительство приняло ряд новых мер. Вместо Кара был назначен генерал аншеф Бибиков. Из Казани к Оренбургу был послан корпус под командой генерал-майора Голицына. По Самарской линии наступал отряд генерала Мансурова. В направлении Уфы двинулся отряд генерала Ларионова. От Сибири шел отряд генерала Деколонга.
В январе Пугачев прибыл в Яицкий городок; в крепости городка яицкими казаками был осажден правительственный гарнизон. Пугачев решил взять его штурмом, но был отбит. Наступил месяц март. Пугачев продолжал бездействовать под Оренбургом. Отряд генерала Голицына приближался к городу Оренбургу. Пугачев вышел к нему на встречу и атаковал его около крепости Сорочинской, но был отбит. После этого Пугачев отошел к крепости Татищевой, где, в свою очередь, был атакован князем Голицыным. Пугачевцы дрались с большим упорством, но были разбиты. Пугачев отступил к Сакмарскому городку, потеряв в сражении под Татищевой 1300 человек убитыми и 3000 взятыми в плен и 36 орудий. Под Каргалой Пугачев пытался оказать еще раз сопротивление правительственным войскам, но был разбит, после чего скрылся в Уральские заводы. К этому времени на театр восстания прибыл полковник Михельсон, назначенный вместо Ларионова. 18 марта Михельсон разбил Чику под Уфой и, спустя некоторое время, взял его в плен.
Вследствии распутицы военные действия прекратились и начались только в мае м-це. Пугачев в это время находился на Белорецком заводе. 5 мая Михельсон разбил башкир у Симского завода и двинулся против Пугачева. Пугачев бросился к крепости Магнитной и овладел ею; затем он направился к крепости Кизильской, но услышав, что из крепости Верхне-Яицкой против него двигаются сибирские войска под начальством Декалонга, свернул в горы и, обойдя Верхне-Яицкую крепость, вышел на линию у крепости Карагайской. Двигаясь по Верхне-Уйской линии, Пугачев сжег по ней все крепости и 20 мая овладел крепостью Троицкой.
Вслед за ним шел отряд Декалонга, который 21 мая настиг Пугачева под крепостью Троицкой Здесь произошло большое сражение. На стороне Пугачева сражалось 11 тыс. войск, но они были разбиты.
После поражения под Троицкой, Пугачев пошел на Челябинск. Под крепостью Варламовой его встретил полковник Михельсон и нанес ему новое поражение. Пугачев повернул в Уральские горы, где набрал себе новые ополчения.
20 июня он взял крепость Осу, а 25-го переправился через реку Каму. Двигаясь по дороге на Казань, он овладел Ижевским и Боткинским заводами и, наконец, 11-го июля атаковал г. Казань.
Войска казанского гарнизона, дворянство и духовенство заперлись в крепость. Город оказался в руках Пугачева.
На другой день после занятия города подошел полковник Михельсон со своим отрядом. В сражениях, длившихся с 13 по 15-го июля, Пугачев был снова разбит; при этом он потерял до 2000 убитыми, 5000 пленными и 9 орудий.
После поражения под Казанью Пугачев переправился на правый берег Волги. В своих манифестах он объявил крестьянам вольность, освобождение от податей и повинностей и бесплатную раздачу соли, призывая их на борьбу с дворянством.
При приближении Пугачева крестьянство восставало против своих бар и встречало его, как своего избавителя. Это был момент колоссального роста его сил, самый опасный для правительства. Движение Пугачева на Москву могло бы превратиться в триумфальное шествие. Крестьянство Центральной России, рабочие Тульских заводов и Москвы могли к нему присоединиться. Но Пугачев вместо того, чтобы идти на Москву, взял направление на юг России. По дороге он занял гор. Курмыш, Саранск и Пензу. Повсюду жители городов выходили к нему на встречу с хлебом и солью. Он нигде не встречал сопротивления; 6-го августа Пугачев занял г. Саратов, где выпустил из тюрьмы всех колодников, отворил хлебные и соляные амбары для общего пользования народа и повесил всех дворян, запрещая хоронить их тела. Комендантом города был назначен казацкий пятидесятник Уфимцев.
9-го августа Пугачев выступил из Саратова и 13-го подошел к Камышинке, где к нему присоединилось 500 чел. пехоты, 1000 донских казаков и 500 калмыков. 21 августа он подошел к Царицыну и атаковал его, но был отражен с большим уроном. На другой день Пугачев возобновил атаку города и снова был отбит.
Между тем к Царицыну приближались правительственные отряды под командой Михельсона, который от Казани шел по следам Пугачева. Услышав о приближении правительственных войск, Пугачев пошел далее вниз по Волге. 25 августа на рассвете его настиг Михельсон в 105 верстах от г. Царицына. Утром 26 между Михельсоном и Пугачевым произошло последнее сражение, в котором Пугачев был окончательно разбит. Он потерял 4000 убитыми и 7000 взятыми в плен. Все его ополчение рассеялось. Сам Пугачев с некоторыми сподвижниками в 70 в. от места сражения успел переправиться на левую сторону Волги и скрылся в Заволжских степях. Он имел намерение пробраться в киргизскую степь к Каспийскому морю.
14 сентября Пугачев со своими сподвижниками прибыл на речку Узени, в раскольничьи скиты. Здесь казаки решили выдать его правительству. Пугачева схватили и связанного доставили в Яицкий городок и сдали коменданту Симонову. Через несколько дней в Яицкий городок прибыл генерал Суворов, который в железной клетке доставил Пугачева в Москву. Правительство Екатерины II осудило Пугачева на четвертование. 10 января 1775 г. он был казнен в г. Москве.
Мы уже знаем, какие причины вызвали Пугачевское восстание. Крепостные рабочие и крестьяне, яицкие казаки и инородцы — все поднялись по призыву Пугачева для свержения ненавистного крепостного права и для истребления своих эксплуататоров — бар. Это восстание было неизбежно, как взрыв общего народного негодования, ибо чаша терпения была переполнена. Восстание Пугачева было страшно для господствовавшего класса, но оно несло освобождение для угнетенных классов; оно пользовалось огромной популярностью в народе. В своих манифестах Пугачев объявлял:«всем находящимся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков верноподданным рабам быть вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и проч. денежных податей и быть во владении земляными и сенокосными угодиями, рыбными ловлями, соляными озерами, без покупки и оброка».
Пугачев освобождал крестьян и рабочих «от всех прежде чинимых от злодеев — дворян, городских мздоимцев и судей и всему народу налагаемых податей и отягощениях». — «Противников-же нашей власти, — говорилось в манифестах, — дворян, разорителей крестьян, ловить, казнить и вешать».
Таковы были основные лозунги Пугачевского восстания. Объявляя всему населению крепостной России отмену барщины, подушных податей, соляной монополии, рекрутчины и т. д., Пугачев стремился уничтожить ненавистное крепостное государство. Лозунги Пугачева были близки и дороги как крепостным рабочим и крестьянам так и калмыкам, и башкирам, и яицким казакам. Вот почему они будили в массах энтузиазм и в кратчайшее время создали ему огромный успех, которым вожди восстания не сумели воспользоваться. Правительство Екатерины II нашло в себе силы, чтоб подавить эту грандиозную крестьянскую революцию, и надолго отсрочило крушение своей крепостной державы.