I
Прошло двѣ недѣли послѣ маскарада у Гольца, а много воды утекло.
Кружокъ братьевъ Орловыхъ увеличивался не по днямъ, а по часамъ. Наконецъ, квартира Григорія Орлова уже не могла вмѣстить всѣхъ лицъ, которыя собирались по утрамъ, иногда поздно вечеромъ и далеко за полночь. Приходилось подумать о другомъ мѣстѣ для собраній. Неизвѣстно, долго-ли Орловы прособирались бы найдти новое помѣщеніе, если бы осторожный Тепловъ не взялся за дѣло самъ.
За послѣднее время стали появляться въ квартирѣ Орловыхъ личности, которыхъ они не приглашали, и которыя сами навязывались въ дружбу. При этихъ личностяхъ, за которыхъ ни одинъ изъ братьевъ не могъ отвѣчать, приходилось, конечно, осторожно молчать или просто играть въ карты.
Одинъ изъ этихъ незваныхъ гостей, особенно навязчиво пристававшій къ Орловымъ повсюду, гдѣ встрѣчалъ ихъ, и раза два уже явившійся на ихъ сборища, былъ пріятель Фленсбурга, членъ кружка Гудовича — Будбергъ. Первый, сообразившій въ чемъ дѣло, былъ, конечно, Тепловъ.
— За нами начали присматривать, — объявилъ онъ, — Будбергъ таскается не спроста.
И Тепловъ отгадалъ вѣрно.
До принца Жоржа съ одной стороны, до Гудовича съ другой дошли положительные слухи, что въ квартирѣ Григорія Орлова, гдѣ прежде бывали только кутежи и картежная игра, теперь собирается много народа уже не для вина и картъ, а для бесѣдъ о разныхъ государственныхъ вопросахъ. Конечно, ни принцу, ни начальнику тайной канцеляріи, лѣнивому Гудовичу, не могла и на умъ придти та причина, которая руководила сборищемъ Орловыхъ. Если-бы кто-либо сказалъ, что тамъ замышляется государственный переворотъ, то, конечно, каждый изъ «голштинцевъ», т. е. приверженцевъ императора, похохоталъ бы до слезъ надъ такой глупостью.
Единственный человѣкъ, который отнесся къ извѣстію объ этихъ сборищахъ серьезно, былъ Фленсбургъ, и онъ отрядилъ къ Орловымъ своего пріятеля Будберга съ просьбой поразнюхать, что тамъ творится.
Причина, руководившая Фленсбургомъ, была личная. Онъ искалъ теперь повсюду кругомъ себя средство какъ-нибудь отличиться въ глазахъ государя. За послѣднее время личныя дѣла Фленсбурга шли скверно. Фортуна отвернулась отъ него; графиня Маргарита почти перестала его принимать и обращалась съ нимъ сухо и рѣзко; а между тѣмъ Фленсбургъ былъ влюбленъ въ нее еще болѣе прежняго и болѣе чѣмъ когда-либо ревновалъ ее ко всѣмъ, и къ доктору Вурму, и къ старому Скабронскому, и къ самому Гольцу, и, наконецъ, за послѣдніе дни ревновалъ болѣе всего къ мальчишкѣ, котораго Маргарита съ дѣйствительно невѣроятною ловкостью сдѣлала въ одинъ мѣсяцъ изъ рядового офицеромъ.
Что касается Шепелева, то Фленсбургъ имѣлъ право ревновать къ нему графиню на основаніи того, что слышалъ и видѣлъ собственными глазами. Помимо неудачи въ своихъ сердечныхъ дѣлахъ, Фленсбургъ пересталъ быть тѣмъ, чѣмъ былъ еще недавно, — хотя и тайнымъ, случайнымъ, но все-таки самымъ вліятельнымъ лицомъ въ Петербургѣ. Еще недавно онъ имѣлъ полное вліяніе надъ принцемъ Жоржемъ, который, въ свою очередь, имѣлъ вліяніе надъ племянникомъ, т. е. надъ государемъ. Теперь принцъ точно также любилъ своего фаворита и переводчика, но самъ не пользовался прежнимъ значеніемъ при государѣ. Принцъ, а слѣдовательно и Фленсбургь били побѣждены и уничтожены человѣкомъ, который обращался съ ними крайне любезно и мило.
Этотъ побѣдитель, захватившій теперь въ свои руки чуть не всю Россію, по крайней мѣрѣ судьбы Россіи, былъ, конечно, прусскій посолъ. Первый же другъ Гольца въ Петербургѣ была теперь графиня Скабронская. И влюбленный, ревнующій Фленсбургь ясно предвидѣлъ, къ чему приведетъ вскорѣ дружба Гольца съ государемъ и съ красавицей иноземкой. Фленсбургъ не сомнѣвался въ скоромъ возвышеніи графини Скабронской, если только она не испортитъ все дѣло своимъ неосторожнымъ поведеніемъ. Онъ не сомнѣвался тоже, что первый человѣкъ въ Петербургѣ, который при этомъ пострадаетъ, будетъ, конечно, онъ. Вдобавокъ одинъ изъ голштинскихъ офицеровъ, бывшій въ маскарадѣ Гольца, слышалъ ясно, какъ пріятельница Маргариты и всеобщая незнакомка «Ночь» просила государя о высылкѣ Фленсбурга.
И вотъ честолюбивый шлезвигскій дворянинъ стадъ мечтать теперь о томъ чтобы помимо принца какъ-нибудь приблизиться съ государю. Прежде всего онъ сталъ ухаживать за Гудовичемъ болѣе чѣмъ когда-либо и собирался, бросивъ мѣсто адьютанта ничего незначущаго теперь Жоржа. поступить членомъ въ канцелярію для разбора тайныхъ дѣлъ. Онъ уже намекалъ объ этомъ Гудовичу, обѣщая работать день и ночь, что, конечно, лѣнивому Гудовичу было на руку, и тотъ обѣщалъ ему поговорить объ этомъ съ государемъ.
Одновременно съ этимъ Фленсбургъ сталъ присматривать за кружкомъ Орловыхъ. Какъ умный и тонкій человѣкъ, онъ рѣшился слѣдить за ними какъ можно осторожнѣе и накрыть только тогда, когда время приспѣетъ и ему можно будетъ блистательно отличиться и сразу сдѣлаться близкимъ человѣкомъ къ государю. И вотъ тогда-то, видая государя часто, онъ помѣряется силами съ Гольцемъ и съ отвергнувшей его красавицей. Силенъ Гольцъ, красива Маргарита, но Фленсбургь не сомнѣвался въ побѣдѣ. Надъ Гольцемъ онъ имѣлъ то преимущество, что зналъ страну ближе и говорилъ по-русски, надъ Маргаритой же въ томъ, что зналъ за ней кое-что, могущее, въ случаѣ нужды, погубить ее въ глазахъ государя.
Впрочемъ, первая попытка Фленсбурга слѣдить за Орловыми не удалась. Послѣ двухъ или трехъ назойливыхъ посѣщеній Будберга сборища въ квартирѣ превратились. И не смотря на всѣ свои старанія и даже не смотря на наемныхъ солдатъ изъ голштинскаго войска, говорящихъ по русски, Фленсбургъ не могъ узнать, продолжаются-ли гдѣ-нибудь сборища. Говорить же объ этомъ онъ никому не хотѣлъ, даже принцу Жоржу ни слова ни разу не сказалъ о своемъ новомъ занятіи, потому что ему хотѣлось вести дѣло одному, и, накрывъ подозрительныхъ людей, присвоить себѣ всю честь великаго дѣла.
Между тѣмъ, орловскій кружокъ, далеко не въ томъ видѣ въ какомъ былъ великимъ постомъ, перебрался въ огромный вновь нанятый домъ глухого квартала Выборгской стороны. Теперь въ этомъ домѣ, кое-какъ меблированномъ на общія средства, собирались уже не одни молодцы гвардейцы. Здѣсь стали появляться люди пожилые, даже старые, изъ самыхъ разнообразныхъ кружковъ столицы. Тутъ было уже нѣсколько чиновныхъ людей, занимавшихъ разныя довольно видныя должности въ разныхъ вѣдомствахъ, было уже нѣсколько сенаторовъ и, наконецъ, нѣсколько духовныхъ лицъ. Въ числѣ послѣднихъ появился, хотя правда только одинъ разъ, извѣстный на всю Россію первенствующій членъ синода Сѣченовъ.
Дѣятельность кружка, подъ управленіемъ Теплова, стала кипучая, хотя простая. Она заключалась въ двухъ вещахъ: находить деньги пожертвованіями для раздачи въ разныхъ полкахъ черезъ офицеровъ и, затѣмъ, вербовать… и вербовать! И всякій вербовалъ другого и обращался къ нему съ однимъ и тѣмъ же неизмѣннымъ вопросомъ:
— Пойдете-ли вы противъ перемѣны дѣлъ?.. Помѣшаете-ли вы чѣмъ-либо дѣйству противъ существующаго правительства, если таковое будетъ?..
И подобнаго человѣка въ столицѣ почти не оказывалось!
Если бы Орловы и вся компанія заговорщиковъ обращались съ просьбой о помощи, съ требованіемъ дѣйствовать, то, конечно, они никого-бы не нашли. Но они только заручались обѣщаніемъ ничего не дѣлать противъ тѣхъ, кто что-либо начнетъ… И отовсюду было полное согласіе.
Въ трехъ полкахъ гвардіи — въ конномъ, измайловскомъ и преображенскомъ, кожно было насчитать человѣкъ только съ двадцать офицеровъ, къ которымъ нельзя было приступить съ какими бы то ни было откровенными рѣчами… Всѣ остальные офицеры принадлежали уже кружку и сорили сборными деньгами въ своихъ полкахъ. Въ преображенскомъ солдаты обожали Алексѣя Орлова, Пассека и Баскакова, въ семеновскомъ также обожали и повиновались Ѳедору Орлову, въ Измайловскомъ — Ласунскому и братьямъ Рославлевымъ, а въ конномъ дѣлали, что хотѣли, офицеры: князь Волконскій, Хитрово и Бибиковъ.
Тепловъ игралъ ту же роль въ сенатѣ и могъ перечесть не малое количество сенаторовъ, которые обѣщали въ случаѣ чего-либо «пальцемъ не двинуть». Что касается духовенства, то Сѣченовъ ручался, что во всемъ Петербургѣ не найдется ни одного человѣка, носящаго рясу, который бы былъ «самъ себѣ врагъ». Послѣ отнятія вотчинъ у монастырей и послѣ указа дѣтямъ духовныхъ поступать въ солдаты, кто же бы изъ нихъ согласился ратовать за правительство, приводившее въ исполненіе эти пагубныя для нихъ мѣры?
Наконецъ, всякій изъ собиравшихся на бесѣды во вновь нанятомъ домѣ ручался за свой собственный домъ, за домочадцевъ, за прислугу, за холоповъ и послѣдняго мальчишку.
Прислуга была въ свой чередъ распространителемъ извѣстныхъ рѣчей по кабачкамъ и трактирамъ.
Такимъ образомъ, въ скоромъ времени тайныя нити опутали столицу. Центромъ всего былъ Тепловъ и братья Орловы, изъ которыхъ одинъ бывалъ всякій день у императрицы. Но многіе въ кружкѣ этого даже не знали.
Сама государыня тоже не теряла времени. Не было ни одного крупнаго сановника въ столицѣ, начиная съ графовъ Разумовскихъ, Панина, канцлера Воронцова, у котораго бы она не выпытала, какъ поступитъ онъ въ случаѣ, если будетъ проявленіе недовольства и какое бы то ни было дѣйство народное. Часто по очереди государыня бесѣдовала со всякимъ изъ этихъ вельможъ, но никогда ни разу не звала ихъ вмѣстѣ на общую бесѣду объ этомъ предметѣ. Разумовскіе и не подозрѣвали, что государыня осторожно бесѣдовала съ ними о томъ же, о чемъ бесѣдовала вчера съ Сѣченовымъ, третьяго дня съ Панинымъ…
И, такимъ образомъ, всѣ и все отъ перваго вельможи въ государствѣ до послѣдняго кабатчика знали, ожидали и мечтали объ одномъ и томъ же, но между собой объ этомъ не говорили, воображая, каждый въ свою очередь, что только одинъ онъ посвященный, а другіе всѣ чуть не «голштинцы».
Единственный человѣкъ во всемъ Петербургѣ, который неосторожно, рѣзко и откровенно заговаривалъ о невозможности положенія дѣла, о необходимости что-либо совершить, — была княгиня Дащкова. Она чуть не самому государю говорила при встрѣчахъ, что «такъ царствовать нельзя!» Но никто не обращалъ на нее вниманія, всякій пожималъ плечами и объяснялъ все словомъ «баба» или словомъ «верченая».
Вести тебя такъ Дашкова могла, конечно, только въ качествѣ родной сестры фаворитки и благодаря добродушію государя. Разумѣется, изъ того, что зналъ Тепловъ, что зналъ Григорій Орловъ, что знала государыня, Дашкова ничего не знала. Вреда принести она не могла, но и пользы отъ нея не было никакой. Она предлагала государынѣ дѣйствовать, заручаться друзьями и приверженцами, и государыня только улыбалась. Она предлагала государынѣ разныя мѣры, но особенныя, характерныя. Однажды она предложила, чтобы всякій приверженецъ императрицы, негодующій на правительство и готовый стать на сторону ея и наслѣдника, долженъ имѣть какое-нибудь отличіе; долженъ, напримѣръ, подавая руку, дѣлать франкъ-массонскій знакъ и, наконецъ, долженъ на лѣвой рукѣ носить браслетъ. Особенно браслетъ съ замысловатой надписью по латыни преслѣдовалъ княгиню и днемъ, и ночью, и съ нимъ преслѣдовала она государыню на столько, что Екатерина однажды, разсмѣявшись, отвѣчала:
— Ахъ, голубушка, да закажите вы себѣ его, да и носите!
И часто государыня, оставаясь одна, послѣ визита Дашковой, весело усмѣхалась и думала:
«А, вѣдь, если Богъ дастъ совершится что-либо счастливо и удачно, то, вѣдь, она всю честь на себя возьметъ!»
И ей невольно приходила на ужъ одна басня Лафонтена о мухѣ и путешественникахъ.
Муха, въ баснѣ, назойливо кружившаяся надъ лошадьми, людьми и экипажемъ, который съ трудомъ поднимался въ гору, наконецъ, отстала, усѣлась на деревѣ и съ пріятнымъ чувствомъ исполненнаго долга объяснила себѣ, что послѣ всѣхъ хлопотъ, она можетъ и отдохнуть!..
И такъ, цѣлая сѣть, невидимая и тонкая, лежала надъ столицей, и нити отъ этой сѣти были въ рукахъ государыни.
Но, однако, одна вещь была совершенно никому неизвѣстна: когда? что? какъ будетъ совершено? Черезъ мѣсяцъ? Или черезъ годъ? Открытый бунтъ и кровопролитіе?! Или что-либо еще ужаснѣе? Нападеніе и покушеніе на личность государя?!..
Пассекъ, у котораго были всѣ бумаги кружка, а равно и деньги, выработалъ цѣлый проектъ народнаго дѣйства, но онъ былъ немыслимъ.
Близкій пріятель Орловыхъ, Баскаковъ, жертвовалъ собой и предлагалъ покончить однимъ разомъ все…
Но его предложеніе было единогласно отвергнуто и даже Григорій Орловъ говорилъ, что не рѣшится довести до свѣдѣнія государыни, что именно беретъ на себя одного — Баскаковъ.
— Много было переворотовъ въ Питерѣ съ Петра Алексѣевича по наши дни, говорило большинство, но ни одинъ изъ нихъ не былъ запятнанъ пролитіемъ крови! Нѣтъ, нужно христіанское общее отъ всѣхъ состояній дѣйство, безъ преступленія заповѣдей Божьихъ и во славу отечества и свою собственную.