Если молодцы гвардейцы шли на дѣйство съ чистыми помыслами безъ честолюбивыхъ замысловъ, то хитрый и честолюбивый Тепловъ пошелъ на пагубное дѣло съ разсчетомъ запропасть или получить при дѣлежѣ львиную долю.
«Похерить нынѣшнее правительство можно, а что на его мѣсто поставить? — Отъ формы новаго правительства будетъ зависѣть и мое положеніе!» разсудилъ Тепловъ. И вскорѣ онъ додумался.
Чрезъ недѣлю послѣ маскарада у Гольца, около полудня, государыня сидѣла у себя въ кабинетѣ и перелистывала какую-то французскую книгу, но нехотя и разсѣянно. Она ожидала къ себѣ съ первымъ визитомъ Теплова, пожелавшаго имѣть аудіенцію — глазъ на глазъ.
За послѣднее время въ государынѣ произошла видимая и даже рѣзкая перемѣна: она стала бодрѣй, веселѣй, даже лицо ея и взглядъ чаще свѣтились радостью.
О посѣщеніи Теплова и цѣли этого секретнаго посѣщенія — еще за день предупредилъ ее Григорій Орловъ. И теперь государыня съ утра исключительно думала о Тепловѣ и съ нетерпѣніемъ ждала его. По своему положенію, этотъ человѣкъ былъ далеко не вліятельный вельможа, не могущественный сановникъ на іерархической лѣстницѣ и даже не древняго рода столбовой дворянинъ. Но это былъ человѣкъ крайне образованный, воспитавшійся и учившійся за границей, человѣкъ, быть можетъ самый образованный изъ всего петербургскаго общества и при томъ злой и хитрый до крайности. Григорій Орловъ уже прозвалъ его заглазно въ послѣдніе дни дружбы «теска Искаріотычъ».
Григорій Николаевичъ Тепловъ былъ сынъ жены истопника, и монаха… Истопникъ отказался отъ него, но Ѳеофанъ Прокоповичъ призрѣлъ его. Фамилія была дана подходящая къ занятіямъ мужа наложницы. — Явился Тепловъ на свѣтъ въ Псковскомъ архіерейскомъ домѣ. Ставъ юношей, онъ началъ учиться серьезно и солидно у самого Ѳеофана Прокоповича. Благодаря безпримѣрному по времени образованію, онъ, будучи еще очень юнымъ, уже сдѣлался секретаремъ всесильнаго Волынскаго. Но когда всѣ окружающіе опальнаго, казненнаго кабинетъ-министра пострадали тоже, Тепловъ остался цѣлъ, невредимъ и даже понравился Бирону. Въ началѣ царствованія Елизаветы, онъ имѣлъ уже репутацію человѣка на столько умнаго и ученаго, что вновь народившійся первый вельможа въ государствѣ призвалъ его для самаго важнаго и близкаго сердцу дѣла. Вчерашній пѣвчій, нынѣ графъ Разумовскій, вызвалъ изъ Малороссіи своего младшаго брата пастуха и приставилъ къ нему Теплова, въ качествѣ ментора и воспитателя. Тепловъ вмѣстѣ съ своимъ питомцемъ уѣхалъ за границу и, послѣ долгихъ и усердныхъ занятій въ германскихъ университетахъ, вернулся, обучивъ многому юнаго Кирилла Разумовскаго, но одновременно обучился окончательно и самъ. Съ этой минуты онъ сталъ почти членомъ семьи временщиковъ. Когда Кириллъ Григорьевичъ былъ назначенъ гетманомъ Малороссіи, съ нимъ отправился и за него, конечно, управлялъ Тепловъ. И много лѣтъ правилъ онъ полновластно какъ обоими братьями, такъ и краемъ.
Единственный промахъ Теплова въ жизни былъ тотъ, что, считая императрицу долговѣчной, онъ свысока обошелся раза три съ наслѣдникомъ престола. И теперь, не смотря на позднія заискиванія и лесть, новый императоръ отставилъ его отъ всѣхъ должностей и даже наконецъ… не стѣснился дать приказъ арестовать его на балѣ, какъ простого офицерика.
И вотъ послѣ этого оскорбительнаго ареста и освобожденія, судьба внезапно перебросила его изъ лагеря правительственнаго въ лагерь елизаветинцевъ или, лучше сказать, ненавистниковъ нѣмцовъ и приверженцевъ государыни.
Вступивъ въ кружокъ молодцовъ гвардейцевъ, не умѣвшихъ ступить шагу въ своемъ пагубномъ дѣлѣ и способныхъ только положить свои головы на плаху, Тепловъ замѣтилъ пріятелямъ, что рѣшимость класть головы — послѣднее дѣло. Всякій дуракъ съумѣетъ это сдѣлать. A главная суть дѣла: не рисковать, а идти навѣрняка!
Около полудня государынѣ доложили, наконецъ, о Тепловѣ.
Она ласково приняла его, и разговоръ сначала зашелъ о разныхъ мелочахъ и городскихъ слухахъ.
Государыня давно знала Теплова, какъ прежняго воспитателя гетмана, его наперсника по управленію Малороссіей и, наконецъ, какъ друга обоихъ братьевъ, но въ прямыя сношенія ей никогда не приходилось вступать съ нимъ. Теперь она отчасти боялась его.
Тепловъ былъ прежде всего хитеръ, прежде всего нравственно шатокъ. Оскорбленіе, ударъ самолюбію заставилъ его сблизиться съ кружкомъ Орловыхъ и явиться теперь къ ней. Но что будетъ, если завтра государь обласкаетъ и наградитъ Теплова? И это отчасти смущало государыню.
Теперь въ полчаса времени, перемолвившись нѣсколькими словами пустыми и незначущими, и она, и онъ какъ бы проникли другъ друга насквозь. Тепловъ почувствовалъ, что эта женщина легко глядитъ въ самую глубину его души своими свѣтлыми, но проницательными глазами.
«Что-жъ молчать, скрывать то, что она и безъ того видитъ», подумалъ онъ.
И вдругъ, какъ бы встряхнувшись, Тепловъ пристально поглядѣлъ въ лицо государыни и, желая бросить систему туманныхъ фразъ и намековъ, выговорилъ:
— Ваше величество, позвольте мнѣ говорить прямо и искренно, сказать, зачѣмъ я собственно пріѣхалъ.
Государынѣ показался въ эту минуту взглядъ этого человѣка добрѣй и честнѣй. Глаза его, маленькіе и лукавые, какъ будто остановились на ней, перестали мигать и бѣгать изъ стороны въ сторону. И еще болѣе простымъ и искреннимъ голосомъ она выговорила:
— Я знаю, зачѣмъ вы пріѣхали. Говорите и будьте увѣрены, что я съумѣю сохранить втайнѣ все то, что вы пожелаете мнѣ довѣрить.
Тепловъ кратко и ясно очертилъ положеніе дѣлъ, возбужденіе умовъ въ народѣ, невозможное положеніе истинно русскихъ людей и перешелъ къ тому, что общественное мнѣніе возлагаетъ на нее всѣ свои надежды.
— Но что-жъ я могу? прервала государыня.
Тепловъ подробно изложилъ свой образъ мыслей или, лучше сказать, планъ дѣйствій. По его мнѣнію, государыня должна была войти въ непосредственную близкую связь со всякаго рода людьми сановными, не проводить жизнь затворницей, а видѣть весь вельможной міръ и прямо или чрезъ кого-нибудь заручаться ихъ молчаливымъ согласіемъ въ случаѣ дѣйствія кого либо другого…
«Я это дѣлаю давно», подумала государыня, но однако вслухъ не вымолвила.
Чрезъ нѣсколько минутъ молчанія или какъ будто колебанія, Тепловъ выговорилъ:
— Но съ чему мы будемъ стремиться, какая наша цѣль? Мы до сихъ поръ говорили о томъ, что не нужно, что вредно, что надо измѣнить или, скажемъ, уничтожить. Но теперь позвольте спросить, что же намъ нужно и чѣмъ мы уничтожаемое замѣнимъ? Ваше величество понимаете, что вы не находитесь въ такомъ положеніи, въ какомъ была до воцаренія покойная государыня. Она была дочь Великаго Петра. Если равнять, то вы скорѣе въ положеніи правительницы Анны Леопольдовны.
— Конечно, заговорила Екатерина какъ бы съ искусственною поспѣшностью:- я такъ и понимаю.
Однако, хитрый Тепловъ понялъ и почувствовалъ въ звукѣ ея голоса, что, говоря эти слова, она въ сущности думала совершенно иначе.
— Вы не можете быть императрицей, монархомъ, какъ иностранная принцесса. Этого за все существованіе русской земли не было и быть не можетъ. Если исключить императрицу Екатерину. Но тамъ была воля Петра… Теперь есть законное лицо, имѣющее права законныя на престолъ въ качествѣ потомка русскихъ царей. Я говорю о великомъ князѣ. Но такъ какъ онъ малолѣтній, то и онъ самъ по себѣ не можетъ быть монархомъ. Слѣдовательно, исходъ какой же? Примѣровъ искать не далеко, они были и есть теперь во всѣхъ европейскихъ государствахъ, былъ и у насъ при младенчествѣ Іоанна Антоновича.
— Конечно, выговорила государыня:- единственный исходъ, единственно возможное — это регентство.
— Конечно! Но объ этомъ я и желалъ бы знать ваше мнѣніе. Регентство регентству рознь. Бываетъ одна личность регентомъ, какъ былъ регентъ французскій, какимъ былъ у насъ Биронъ. Затѣмъ бываетъ и иной видъ правительства. При малолѣтнемъ монархѣ состоитъ синклитъ государственныхъ людей, правящихъ его именемъ. Мнѣ кажется, что у насъ было бы всего разумнѣе, если бы при великомъ князѣ состоялъ совѣтъ изъ русскихъ людей, числомъ хоть десять или болѣе. Конечно, изъ русскихъ вельможъ, отличныхъ происхожденіемъ и умомъ. Они могли бы быть выборными и мѣняться по очереди, но должны бы были быть всегда избираемы изъ членовъ россійскаго дворянства. Наконецъ, одинъ изъ нихъ, наиболѣе просвѣщенный, могъ бы быть президентомъ этого синклита… даже пожизненнымъ, пожалуй…
«Нѣчто въ родѣ олигархіи на новый ладъ», снова подумала государыня, но снова промолчала.
— Согласны-ли вы со мной? спросилъ Тепловъ.
— Конечно. И даже знаю, кто могъ бы быть душой этого синклита и самымъ полезнымъ членомъ его… тонко намекнула государыня, и Тепловъ невольно просіялъ.
Побесѣдовавъ еще около часу, хитрый честолюбецъ попросилъ позволенія у государыни бывать у нея изрѣдка, чтобы передавать ей, на сколько общественное мнѣніе болѣе и болѣе клонится на сторону перемѣны положенія дѣлъ.
Когда Тепловъ всталъ, то государыня проводила его до двери и, вернувшись съ своему мѣсту, стала предъ окномъ и, скрестивъ руки на груди, глубоко задумалась. Но лицо ея и взглядъ были не печальны, напротивъ, она какъ будто внутренно тихо смѣялась. Но не прошло и четверти часа, какъ громкіе шаги привели ее въ себя. Она обернулась и увидѣла предъ собой фигуру Никиты Ивановича Панина.
Онъ быстро вошелъ въ комнату, очевидно взволнованный. Панинъ всегда ходилъ также тихо и важно, какъ тщательно одѣвался.
Съ утра поднявшись, даже у себя въ горницѣ одинъ, онъ былъ всегда въ парикѣ, который не снималъ до вечера. Для всякаго парикъ былъ то же, что и перчатки для выѣздовъ и пріемовъ; для Панина это была необходимость. Про него говорили, что онъ чуть не спитъ въ парикѣ.
— Что случилось? вымолвила государыня, увидя его лицо.
— Случилось, началъ Панинъ взволнованнымъ голосомъ, — случилось, что я уѣду, я буду просить должности опять въ Швецію, а не дадутъ, я уѣду къ себѣ въ вотчину. Я не могу здѣсь оставаться! Я шутомъ не былъ и въ скоморохи не пойду.
— Да что такое?
Панинъ сѣлъ въ кресло и заговорилъ быстро и гнѣвно:
— Вы знаете, что вчера я добился, наконецъ, чтобы государь сдѣлалъ испытаніе великому князю въ наукахъ.
— Ну, знаю! Что жъ? Вѣдь онъ остался доволенъ?
— Ну, да. Онъ остался доволенъ. Онъ даже сказалъ принцу и другимъ присутствующимъ при испытаніи, что Павелъ Петровичъ, конечно, гораздо умнѣе и ученѣе ихъ всѣхъ вмѣстѣ. Принцъ Жоржъ даже обидѣлся.
— Ну такъ въ чемъ же дѣло!
— A въ томъ, что сегодня я получилъ награду за успѣхи моего воспитанника.
— И слава Богу!
— Нѣтъ, не слава Богу, а слава шуту гороховому! крикнулъ Панинъ. — Спросите, какую награду!..
— Какую же?
— Какую? Какую? привскочилъ онъ на мѣстѣ. — Пожалованъ въ генералы отъ инфантеріи! отчаянно закричалъ Панинъ ро все горло. — Я, теперь, въ мои года, надѣну дурацкій куцый кафтанъ, ботфорты, шпоры нацѣплю себѣ, эспадронъ или ружье возьму и буду тоже разные выверты прусскіе дѣлать, буду тоже на плацѣ, какъ Трубецкой или Разумовскій, разводы дѣлать солдатамъ. Я, который съ дѣтства ненавидѣлъ военщину и солдатчину! Вѣдь это на смѣхъ! A за что?! За усердіе. Тогда прямо взять другого воспитателя, а меня отправить. A развѣ это возможное дѣло? Это шутовство! Скоморошество!
Государыня молчала и не могла удержаться, чтобы не улыбнуться.
— Да, хорошо вамъ! воскликнулъ Панинъ, — а для меня это все равно, что ссылка. Я не знаю, что дѣлать. Я буду проситься въ какое-нибудь посольство, лучше всего въ Швецію. Я ее знаю и люблю. Я такъ и сказалъ Гудовичу, когда онъ пришелъ во мнѣ поздравить меня съ этой шутовской наградой. Какими глазами будетъ на меня смотрѣть мой воспитаникъ, когда я буду учить его со шпорами, саблей и тремя ружьями за спиной, и, пожалуй, даже съ кинжаломъ въ зубахъ, какъ рисуютъ разныхъ предводителей дикихъ племенъ. Знаете-ли вы, что съ тѣхъ поръ, что гетманъ, Трубецкой и другіе сами водятъ на плацъ свои полки, сами разставляютъ часовыхъ, то въ гвардіи солдаты ропщутъ и говорятъ, что это не дѣло генеральское, что ихъ, генераловъ, унизили, осрамили, опакостили, что это для нихъ, солдатъ, черезъ-чуръ велика честь. Стало быть, мужикъ и тотъ понимаетъ нелѣпость этакого указа.
— Что-жъ дѣлать, выговорила наконецъ государыня. — Слава Богу, если бы только такія мѣры были и такіе указы. Это ничто въ сравненіи съ какимъ-нибудь мирнымъ трактатомъ. Вамъ, Никита Ивановичъ, ваше генеральство кажетъ важнѣй прусскаго мирнаго договора, гдѣ продана Россія. Какъ вы, однако, себялюбивы.
— Да! Что жъ? Понимайте и судите, какъ хотите. A я вамъ говорю, что такъ жить нельзя! Если государь не возьметъ назадъ это дурацкое генеральство, то я тотчасъ же уѣду. Воспользуюсь закономъ о вольности дворянства и уѣду за-границу, или…
Но Панинъ вдругъ смолкъ. Государыня взглянула ему въ лицо и вымолвила.
— Или, что жъ?
Панинъ посмотрѣлъ въ ея смѣющееся лицо съ вызывающимъ взглядомъ и, будто сообразивши, выкрикнулъ громко:
— Или надо это перемѣнить. Повторяю, такъ жить нельзя.
— Надо, надо! Я давно слышу, что надо, отвѣчала Екатерина.
— Надо намъ, умнымъ людямъ, подумать, наконецъ, о томъ, что сдѣлать. Государыня, умирая, говорила мнѣ, что опасается и боится того правленія, которое наступитъ на Руси. Умирая, она поручила государю, накрѣпко заказала не обижать Алексѣя Григорьевича Разумовскаго, и онъ обѣщалъ. Ей надо было заставить его побожиться, что онъ не будетъ обижать всю Россію. Нѣтъ! — пора, наконецъ, за умъ взяться! Надо… A что надо? съ отчаяніемъ воскликнулъ Панинъ.
— Надо, Никита Ивановичъ, регентство! твердо выговорила государыня. — И вамъ, конечно, какъ воспитателю и ближайшему лицу въ наслѣднику престола слѣдуетъ быть этимъ регентомъ. Вотъ мое мнѣніе, о которомъ я часто вамъ намекала, теперь же говорю прямо. Но для этого мало только думать, охать и волноваться, надо дѣйствовать. Вы знаете весь Петербургъ почти, можете поручиться за дружбу первыхъ сановниковъ столицы, дѣйствуйте, видайтесь, говорите.
Панинъ смолкъ и долго сидѣлъ, не поднимая головы и раздумывая.
Наконецъ, видимо успокоившись. онъ всталъ и выговорилъ твердымъ голосомъ.
— Да, пора перестать только браниться, ахать да охать. Да, что вы будете дѣлать съ этими россійскими сановниками? Вотъ хотя бы недавній примѣръ, Тепловъ?! Схватили его два солдата за шиворотъ, стащили съ бала въ одномъ мундирѣ въ сибирку, а тамъ выпустили. И ходитъ себѣ довольный, даже не обидѣлся! Онъ не возмущенъ тѣмъ, что его, ошибкой, зря, и какъ мальчишку на хлѣбъ и на воду посадили. Чему вы улыбаетесь? вдругъ выговорилъ Нанинъ.
— Ничему.
— Вы знаете этого Теплова?
— Разумѣется. Но близко не знаю, прежде видѣла у Разумовскихъ.
— Ну вотъ, всѣ они таковы. Ихъ бьютъ по рожѣ, а они ухмыляются и руку цѣлуютъ. Что-жъ можно сдѣлать съ такимъ народомъ? Или Скабронскій, который хвораетъ, когда нужно свое мнѣніе высказать.
— Выслушайте меня, Никита Ивановичъ, выговорила вдругъ государыня, какъ будто рѣшаясь.
И въ длинной рѣчи она стала доказывать, что Панинъ долженъ немедленно для отечества, для своего воспитанника, котораго любитъ, наконецъ, для себя самого — начать дѣйствовать, заручаться согласіемъ всѣхъ столичныхъ вельможъ въ пользу регентства…
Панинъ слушалъ, конечно, внимательно…