Графъ Кириллъ Петровичъ вернулся въ Версаль и тотчасъ началъ расплачиваться съ долгами. Цифра вышла очень значительная, такъ какъ ему теперь пришлось заплатить втрое болѣе того, что онъ когда-то бралъ, будучи подъ опекой дѣда. Треть суммы, вырученной чрезъ продажу русскихъ имѣній, пошла на уплату.
На этотъ разъ Кириллъ Петровичъ не долго остался во Франціи. Въ то же лѣто онъ отправился въ Вѣну, о которой много слышалъ съ дѣтства, какъ о самомъ веселомъ городѣ послѣ Парижа. Однако Кесарская столица ему не понравилась, тѣмъ болѣе, что онъ не зналъ ни слова по нѣмецки.
Между тѣмъ, вся его недавняя жизнь въ Версалѣ, безпорядочная и распущенная, благодаря распущенности нравовъ двора короля Донъ-Жуана, теперь начинала сказываться. Кириллъ Петровичъ, будучи только двадцати-четырехъ лѣтъ, сталъ сильно прихварывать и на видъ ему казалось уже за тридцать лѣтъ. Особенно дурно вдругъ почувствовалъ онъ себя въ Вѣнѣ и, посовѣтовавшись съ докторами, воспользовался лѣтними мѣсяцами, чтобы полечиться водами въ красивомъ, и уже знаменитомъ мѣстечкѣ Карлсбадъ.
Здѣсь-то неожиданно долженствовала рѣшиться его участь, здѣсь простой случай долженъ былъ имѣть вліяніе на всю его жизнь. Въ числѣ немногочисленныхъ посѣтителей водъ, онъ встрѣтилъ еще очень молоденькую женщину, которая даже его, избалованнаго красавицами Версаля, поразила своей замѣчательною красотой, благородствомъ и граціей въ малѣйшемъ движеніи. Ко всѣмъ прелестямъ незнакомки присоединялась еще одна, имѣвшая высокую цѣну въ глазахъ графа Кирилла, какъ всякаго празднаго волокиты. Красавица, которая не могла имѣть болѣе девятнадцати лѣтъ, была вдова.
Графъ тотчасъ же познакомился съ своей очаровательницей. Она оказалась нѣмка, уроженка Баваріи, по мужу баронесса Луиза фонъ-Пфальцъ. Она, по словамъ ея, будучи круглой сиротой, выдана была насильно замужъ за богатаго старика барона и тотчасъ овдовѣла.
Кириллъ Петровичъ, привыкшій къ легкимъ побѣдамъ при версальскомъ дворѣ, тотчасъ-же мысленно рѣшилъ покорить себѣ сердце красавицы баронессы. Однако, черезъ мѣсяцъ, вдова кокетка, очень умная и тонкая, но и съ замѣчательнымъ характеромъ, не только не была побѣждена версальскимъ ловеласомъ, но напротивъ того относилась къ нему хотя мило, но холодно и сдержанно. Онъ же наоборотъ — безъ ума влюбился въ нее. Первая въ жизни неудача въ ухаживаніи превратила простую влюбленность въ серьезное чувство.
Видались они всякій день, вмѣстѣ гуляли, вмѣстѣ объѣздили всѣ окрестности Карлсбада и, наконецъ, однажды послѣ страстнаго искренняго объясненія въ любви со стороны графа и его оскорбительнаго предложенія сердца безъ руки, баронесса попросила его прекратить свои посѣщенія.
На другое утро графъ получилъ письмо на плохомъ французскомъ языкѣ. Это былъ единственный языкъ, на которомъ они могли объясняться. Баронесса говорила въ письмѣ, что она отлично понимаетъ его положеніе, что онъ, знатный русскій вельможа, не можетъ жениться на бѣдной вдовѣ, хотя и стариннаго рода. Но такъ какъ она сама глубоко привязалась къ нему и теперь считаетъ всю свою жизнь разбитой, то надо скорѣе положить всему конецъ и разъѣхаться, чтобы никогда не видаться. Она прибавляла, что, конечно, никогда теперь не выйдетъ снова замужъ ни за кого, а, всего вѣрнѣе, поступитъ въ монастырь, гдѣ одна ея тетка по матери уже давно абатиссой.
Конечно, Кириллъ Петровичъ все принялъ за чистую монету и, влюбленный до безумія, черезъ нѣсколько дней сталъ женихомъ баронессы. Графъ хотѣлъ вѣнчаться тотчасъ-же, но красавица объявила, что это невозможно, что нужно будетъ послать повѣреннаго въ Баварію, дабы выправить разные необходимые документы. И дѣйствительно она нашла ходатая по дѣламъ и, по совѣщаніи съ нимъ, отправила его въ Аугсбургъ.
Въ ожиданіи возвращенія повѣреннаго прошло два мѣсяца, а женихъ и невѣста продолжали, уже въ ненастную осень. жить въ томъ же совершенно опустѣвшемъ Карлсбадѣ. Баронесса ни за что не хотѣла ѣхать въ Вѣну, гдѣ было у нея, какъ говорила она, много родственниковъ покойнаго мужа, которымъ ея вторичный бракъ могъ не понравиться.
За это время Кириллъ Петровичъ окончательно сдѣлался полнымъ рабомъ своей невѣсты. Она была вдесятеро умнѣе его, кромѣ того, слишкомъ хороша и кокетлива, чтобы не завладѣть имъ совершенно. Вдобавокъ, при скучной и однообразной обстановкѣ маленькаго городка они видались всякій день и были наединѣ въ полномъ смыслѣ отъ зари до зари, а, между тѣмъ, баронесса вела себя съ своимъ женихомъ, какъ пуританка и тѣмъ болѣе разгоралась страсть Кирилла Петровича. За все это время, она только утромъ и вечеромъ, здороваясь съ нимъ и прощаясь, снимала непокидаемыя никогда душистыя перчатки и затѣмъ позволяла будущему мужу поцѣловать свои красивыя ручки съ тонкими пальцами, будто выточенными изъ слоновой кости.
Ходатай не писалъ и не ворочался. Однажды показалось графу, что онъ въ сумерки встрѣтилъ на противоположномъ концѣ Карлсбада фигуру, очень похожую на этого ходатая, который предполагался теперь въ Аугсбургѣ. Но баронесса только разсмѣялась надъ этимъ, называя его шутя иллюминатомъ и духовидцемъ.
Наконецъ, однажды въ одинъ очень тихій, теплый осенній день, когда царствовали полный миръ, тишь и гладь, и въ маленькомъ городишкѣ, и въ синихъ небесахъ, ясныхъ и глубокихъ, а равно и въ сердцѣ влюбленнаго жениха, по сосѣдству, на одномъ дворѣ съ ними разыгралась трагедія. Была зарѣзана неизвѣстными людьми старушка, хозяйка дома. Тотчасъ же явилась полиція. Убійцы не оказалось на лицо, но за то громовой ударъ разразился надъ Кирилломъ Петровичемъ.
Полиція, производя слѣдствіе, опрашивала всѣхъ жильцовъ, и извиняясь передъ именитыми аристократами, попросила и ихъ къ дачѣ показаній, попросила и у нихъ ихъ паспорты. Кириллъ Петровичъ тотчасъ же предложилъ всѣ документы, какіе только у него были и ихъ переводъ на нѣмецкій языкъ. Баронесса тоже передала свой паспортъ, настоящій нѣмецкій, хотя помѣченный не мюнхенской королевской печатью, а выданный ей въ Букарештѣ.
Въ тотъ же самый вечеръ баронесса была видимо взволнована, вѣроятно потрясена убійствомъ, которое совершилось рядомъ съ ихъ квартирой. Весь вечеръ и всю ночь до утра не отпускала она отъ себя ни на шагъ своего жениха. И теперь, въ эту страшную ночь, въ первый разъ, она особенно и безъ конца увѣряла его въ своей глубокой страсти, въ вѣчномъ беззавѣтномъ чувствѣ къ нему, съ которымъ сойдетъ къ могилу. Графъ чуть не потерялъ разсудокъ въ эту безумно чудную ночь, подъ ея лаской, додъ ея жгучими поцѣлуями.
На утро двое полицейскихъ чиновъ появились въ домѣ, въ той половинѣ, которую занималъ графъ и стали снова допрашивать его. Но дѣло шло уже не объ убійствѣ старушки хозяйки, а о томъ, что знаетъ онъ о баронессѣ? Кириллъ Петровичъ, изумляясь, отвѣчалъ все, что было ему извѣстно и прибавилъ, что она его невѣста.
Одинъ изъ полицейскихъ счелъ, однако, своимъ долгомъ, поставить его въ извѣстность, что паспортъ, выданный баронессою, фальшивый и что, въ виду совершившагося на дворѣ событія, всякое сомнительное лицо дѣлается еще болѣе сомнительнымъ. Однимъ словомъ, полицейскій объявилъ, что если черезъ часъ времени онъ не получитъ отъ дамы, именующей себя баронессой фонъ-Пфальцъ, настоящаго неподдѣльнаго паспорта, хотя бы и съ другимъ именемъ, то она будетъ арестована и отвезена въ тюрьму.
Кириллъ Петровичъ, вполнѣ убѣжденный въ какомъ-то глупомъ недоразумѣніи, попросилъ дождаться полицейскихъ у себя. а самъ направился въ половину дома, гдѣ жила баронесса Луиза. Онъ ее нашелъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ оставилъ на зарѣ, въ пеньюарѣ, въ креслѣ у открытаго окна съ головой, опущенной на руки. Графу показалось, что она плачетъ. Онъ подошелъ къ ней, назвалъ ее, наконецъ. отнялъ руки отъ лица. Красавица вздрогнула, лицо ея было страшно блѣдно, глаза горѣли страннымъ лихорадочнымъ огнемъ, но были сухи. Даже какая-то злая усмѣшка пробѣжала по красивому лицу. Приходилось тотчасъ-же сказать ей правду, хотя бы и оскорбитъ недовѣріемъ.
— Здѣсь у меня полиція опять, началъ Кириллъ Петровичъ. — Они говорятъ… Право, не знаю что такое… Говорятъ про вашъ документъ… И графъ запнулся, не зная какъ выразиться.
— Что? выговорила красавица рѣзко, звонко и съ презрительной усмѣшкой. — Что они говорятъ? Они говорятъ, что видъ мой фальшивый? Не такъ ли?
— Да… какъ-то даже оробѣлъ Кириллъ Петровичъ.
— Ну, что жъ? Мнѣ это не новость. Я это давно знаю. Я сама помогала его поддѣлывать!..
И тутъ произошла между женихомъ и невѣстой такая сцена, отъ которой Кириллъ Петровичъ едва окончательно не потерялъ разсудокъ.
Красавица невѣста, которую онъ теперь уже давно боготворилъ, созналась во всемъ, разсказала цѣлую исторію, гдѣ было. быть можетъ, много и правды, горькой, ужасной, но было, быть можетъ, и много новой лжи. Она объяснила, что видѣла его мелькомъ еще въ Вѣнѣ, подкупила людей, чтобы знать куда онъ поѣдетъ и выѣхала за нимъ, чтобы имѣть случай, при болѣе скучной и скромной обстановкѣ Карлсбада, ближе познакомиться съ нимъ. Затѣмъ, чтобы заставить его сильнѣе и глубже привязаться къ ней, она придумала оттянуть время и сочинила посылку ходатая въ Аугсбургъ. Но, вмѣстѣ съ этой исповѣдью, красавица исповѣдалась въ страстной любви къ нему и просила лучше сейчасъ убить ее, чѣмъ. бросать на произволъ судьбы.
Эта смутная, неожиданная и бурная бесѣда, со слезами, обморокомъ, чуть не съ конвульсіями, окончилась тѣмъ, что графъ попросилъ у нея хотя какой-либо видъ, настоящій, чтобы представить его немедленно полицейскимъ.
Видъ, по счастію, нашелся и невѣста Кирилла Петровича оказалась мѣщанкой мѣстечка Теченъ, на границѣ Саксоніи и Богеміи, оказалась по происхожденію даже не нѣмка, а чешка, Маркета Гинекъ. Чешскій языкъ, болѣе нѣмецкаго близкій ей и родной, сразу объяснилъ графу, какимъ образомъ она такъ легко училась у него русскимъ словамъ и быстро усвоивала себѣ самыя изъ нихъ трудныя по произношенію. Въ дѣйствительности самозванка могла выговаривать русскія слова, конечно, лучше самого Кирилла Петровича, прожившаго всю жизнь во Франціи.
Разумѣется, когда разразился этотъ громовой ударъ, уже было слишкомъ поздно вернуться назадъ. Три дня сряду Кириллъ Петровичъ просидѣлъ безвыходно въ своихъ горницахъ и, не видаясь съ самозванкой, повторялъ въ ужасѣ:
«Баронесса Луиза фонъ-Пфальцъ — мѣщанка Маркета Гинекъ!!»
И наконецъ, эта мѣщанка Течена осталась все-таки невѣстой его и черезъ нѣсколько времени въ одной изъ церквей Праги сдѣлалась графиней Скабронской. И только одно пожелалъ измѣнить графъ; узнавъ, что Маркета по чешски значитъ Маргарита, онъ попросилъ жену отнынѣ называться нѣмецкимъ именемъ. Страсть Кирилла Петровича къ авантюристкѣ зашла такъ далеко, что этотъ бракъ состоялся самъ собой. Окажись Маркета или Маргарита не только простой мѣщанкой чешкой, но даже простой жидовкой или хоть настоящей, неподдѣльной вѣдьмой съ Карпатъ, то и тогда бы капризный, праздный и легкомысленный бояринъ не поколебался бы ни минуты и назвалъ бы ее графиней Скабронской.
Тотчасъ послѣ свадьбы молодая пожелала повеселиться и объѣхать разныя европейскія столицы. Зиму провели они въ Парижѣ и въ Версалѣ, гдѣ графиня Маргарита познакомилась съ нѣкоторыми изъ придворныхъ и, благодаря своей замѣчательной красотѣ и уму, не ударила лицомъ въ грязь. Она даже удостоилась быть замѣченной первѣйшимъ, но уже и дряхлѣйшимъ волокитой всей Европы, самимъ Людовикомъ XV.
Между тѣмъ, состояніе графа Кирилла Петровича таяло не по днямъ, а по часамъ. Онъ начиналъ задумываться на этотъ счетъ, жена его тоже, и затѣмъ, вдвоемъ они рѣшились на предпріятіе многотрудное, почти безнадежное, но предпріимчивая и ловкая красавица не отчаявалась въ успѣхѣ. Было рѣшено ѣхать въ Петербургъ и поселиться тамъ, чтобы сойтись и обворожить богатаго и бездѣтнаго дѣда, который можетъ, даже долженъ не ныньче-завтра умереть.
— Все его состояніе будетъ наше! говорила Маргарита: — я за это берусь.
Кириллъ Петровичъ меньше надѣялся на успѣхъ и, кромѣ того, боялся теперь ѣхать въ страну снѣговъ и морозовъ, такъ какъ здоровье его окончательно пошатнулось и ему слѣдовало бы теперь болѣе чѣмъ когда-нибудь поселиться на югѣ. Къ тому же, доктора, къ которымъ графъ обратился за совѣтомъ, объявили, что онъ можетъ убить себя, если при настоящемъ слабомъ здоровьи поѣдетъ на дальній сѣверъ; но Маргарита рѣшила, что мужъ все-таки поѣдетъ съ ней, познакомитъ ее съ дѣдомъ, а затѣмъ оставитъ ее въ Петербургѣ одну и вернется на югъ.
— За одну зиму, говорила она, что ты проведешь хотя бы въ Италіи, а я на берегахъ Невы, старикъ очутится у меня въ рукахъ и состояніе его наше.
И, въ самое дурное и опасное время для слабогрудаго графа, въ самые крещенскіе морозы, пріѣхали они съ женой и поселились въ Петербургѣ.
Старый холостякъ-брюзга принялъ внука и красавицу внучку довольно равнодушно и поселиться у себя въ громадныхъ палатахъ не пригласилъ. Черезъ нѣсколько времени, по разспросамъ объ ихъ заграничномъ житьѣ-бытьѣ, по нѣкоторымъ обмолвкамъ внука, по преувеличенной ласковости и вниманію къ себѣ ловкой красавицы внучки, старый дѣдъ, самъ хитрый и тонкій, тотчасъ пронюхалъ въ чемъ дѣло.
— Разэтранжирили все мои этранжиры, догадался Іоаннъ Іоанновичъ, — вотъ и пріѣхали мои карманы попробовать расправить, да лапочки запустить. Да не первые вы и не послѣдніе россійскіе бояре, что разэтранжириваетесь въ заморскихъ земляхъ.
И Іоаннъ Іоанновичъ сталъ теперь, думая про внуковъ своихъ, повторять часто и ехидно это новое, недавно появившееся слово, которое означало истратиться и промотаться заграницей.
И слово осталось въ новѣйшее время въ русскомъ языкѣ, хотя въ нѣсколько совращенномъ видѣ, т. е. «разтранжирить».
Но какъ только Іоаннъ Іоанновичъ вполнѣ смекнулъ, что внучекъ, послѣ своихъ скитаній въ «этранже», раззорился и при помощи красивой жены закидываетъ удочку на его огромное состояніе, старикъ сразу перемѣнилъ свое обращеніе съ молодыми супругами и сдѣлался съ ними особенно холоденъ.
Тонкая Маргарита однако разочла, что средствъ ихъ еще хватитъ для жизни въ Петербургѣ по крайней мѣрѣ на годъ.
Вмѣстѣ съ тѣмъ она сообразила тотчасъ, что, ради будущаго успѣха, надо съ своей стороны тоже рѣзко и дерзко отнестись къ дальновидному старику дѣду, чтобы этимъ сбить его съ толку. Она заставила мужа обращаться съ дѣдомъ самымъ высокомѣрнымъ образомъ, а равно и обмануть его роскошью обстановки ихъ дома.
— Я увѣрена, что все удастся, говорила спокойно Маргарита, — я только одного боюсь, чтобы онъ за это время не умеръ.
Поселившись въ столицѣ, заведя великолѣпную обстановку на послѣднія сотни червонцевъ, остававшіяся въ кошелькѣ, Маргарита перезнакомиласъ со всѣмъ высшимъ обществомъ и тотчасъ стала положительно сводить всѣхъ съ ума, и мужчинъ и женщинъ, и старыхъ и молодежь.
Государыня за это время все хворала, поэтому баловъ и маскарадовъ и всякаго рода увеселеній было въ Петербургѣ очень мало. Тѣмъ не менѣе Маргарита веселилась всячески, такъ какъ не останавливалась ни передъ чѣмъ, чтобы провести день шумно и беззаботно.
Тотчасъ по пріѣздѣ она начала усердно учиться по русски и, разумѣется, языкъ этотъ, на половину родной, дался ей очень быстро. Только ея русскій языкъ, хотя правильный, имѣлъ какой-то особенный оттѣнокъ въ выговорѣ, и именно это крайне нравилось всѣмъ.
Кириллъ Петровичъ только первое время появлялся въ обществѣ. Зимой онъ почувствовалъ себя плохо, лѣтомъ немного было поправился, но затѣмъ осенью сталъ чувствовать себя особенно нехорошо, а когда настала вторая зима, онъ уже не выходилъ изъ дому. Когда же въ декабрѣ скончалась императрица, Кириллъ Петровичъ не только не выходилъ, но уже лежалъ въ постели, осужденный нѣмцемъ докторомъ на смерть. У него развилась злая чахотка и надо было ожидать, что весенній невскій ледъ унесетъ и его.
Съ новаго 1762 года, когда графиня Маргарита ждала смерти мужа ежедневно, денегъ въ домѣ не было почти ни гроша. Съ дѣдомъ отношенія немного снова завязались, но дѣло не ладилось, старикъ при встрѣчѣ былъ довольно ласковъ съ внучкой, но въ домъ къ нимъ не ѣздилъ и денегъ не предлагалъ. И Маргаритѣ приходилось доставать денегъ всячески, даже съ ущербомъ дотолѣ честному имени Скабронскихъ. Со времени ихъ переѣзда въ Петербургъ, Маргарита стала самостоятельнѣе, рѣзче съ мужемъ и, наконецъ, совершенно, хотя исподволь, завоевала полную независимость.