В ноябрьский холодный вечер 1766 года, несмотря на резкий ветер и снег, хлопьями падавший и обращавшийся в густую грязь, улицы Берлина были особенно оживленны. Не столько присутствие короля в Берлине, где он не всегда проводил зимы, сколько съезд разных германских владетельных принцев и государей оживил город.
Берлинцы предвидели, что зима обещает много веселья и всяких затей.
Король – фельдфебель и юрист, поэт и философ, скряга в домашней жизни и в сфере политики, сам жил суровой и замкнутой жизнью и подданным своим мешал поэтому жить беззаботно и весело. Впрочем, со дня его вступления на престол, четверть века тому назад, все государство пережило самое смутное время с постоянными войнами чуть не со всею Европою при постоянном недостатке не только денег, но и в рекрутах, которых насильно вербовали со всякого рода злоупотреблениями на разных концах Европы, и одновременно вымогали деньги и у своих подданных, и у соседних, менее могущественных государей. Всем германцам, конечно, жилось тяжело, и в главных городах, за исключением вольных городов, жилось трудно и тяжело. Теперь только года с два или три, благодаря последнему миру, по которому Фридрих получил всю Силезию, в Германии наступило временное спокойствие и затишье; и государи, и подданные начинали надеяться, что дожили до новой эры простого, спокойного существования.
Причины, по которым теперь Фридрих II созвал к себе всех соседних мелких государей, были неизвестны. Сначала вся Германия, за исключением могущественных государей, встревожилась, ожидая снова войны, кровопролития и безденежья; но после первых же дней съезда хорошие вести, шедшие из Берлина, успокоили и государей, и подданных всей Германии. Оказалось, что король прусский созвал государей и устроил съезд в Берлине с целями вполне миролюбивыми, касавшимися благосостояния как его королевства, так и смежных с ним маленьких герцогств и княжеств. И вот Берлин, в котором происходил этот съезд, и внешним видом своим напомнил старожилам и старикам былые времена беззаботного существования, какое было до вступления на престол умного, но беспокойного и предприимчивого Фридриха – «врага» всеобщего спокойствия, как называли его многие.
На одной из площадей города около восьми часов вечера было наиболее многолюдно. Густая толпа заливала со всех сторон большое здание, известное под именем академии. В этом здании давались официальные общественные балы, всякие празднества, представления, концерты; здесь же происходили иногда состязания всякого рода обществ, начиная с веймарского общества поэтов и ораторов и кончая обществом гимнастов и акробатов.
В этот вечер густая толпа пешеходов, вереницы экипажей, шум и суетня были вызваны концертом одной германской знаменитости, которая недавно посетила Берлин: за месяц перед тем известная музыкантша, девица Франк, явилась в Берлин и теперь давала уже четвертое представление; огромный успех, которым она пользовалась во многих городах Германии, заставлял всякого бежать посмотреть и послушать ее.
На этот раз, точно так же как и в первый раз, толпы осаждали кассу; но в самое здание попали только те, которые запаслись билетами накануне.
В половине девятого главная зала здания, довольно скупо освещенная, была полна сверху донизу; хоры были набиты битком; внизу, казалось, было еще теснее.
В первых рядах, в самых странных и разнохарактерных костюмах, собралось все, что было блестящего и богатого в Берлине: съезд государей, герцогов и принцев не оставался без влияния на все зрелища и увеселения, дававшиеся в городе, – и здесь также присутствовали некоторые из них, всякий со своею свитою. На этот раз вдобавок ожидали – хотя и не дождались – присутствия самого короля.
У всех на устах было имя девицы Франк, облетевшее уже всю Германию. Личность эта занимала и интриговала всех. Ее музыкальный талант, способность играть на трех инструментах, и в особенности на арфе, ее голос, довольно приятный и звучный, были не главными причинами огромного успеха. Главною причиною была ее внешность, ее замечательная красота и способность сводить с ума и молодых, и стариков.
Про молодую красавицу с этим скромным именем ходили в обществе бесчисленные рассказы и легенды. Говорили, что в ее жизни много драматического, много таинственного. Одни уверяли, что она член королевского дома, другие уверяли, что она дочь одного из польских королей, третьи рассказывали о ее знатном, но восточном происхождении, чуть не от персидского шаха или китайского императора. Более всего было данных о том, что она побочная дочь последнего курфюрста саксонского.
В подтверждение всех этих легенд обстановка жизни интересной и таинственной красавицы музыкантши была особенно роскошна. Всякий понимал, что концерты не могли дать девице Франк тех средств, которыми она располагала: отсюда и явились толки, что отец или вообще родные, не признававшие ее, давали ей средства к широкой жизни.
Действительно, девица Франк, объезжая Германию, проводя целые зимние или летние сезоны в разных городах, являлась с целой свитой. Ее курьеры заранее нанимали самые большие и удобные помещения, и ее обстановка была, конечно, не хуже, если не лучше, многих второстепенных владетельных государей.
Людская молва, готовая найти и разнести по всему свету что-нибудь дурное или предосудительное в объяснение всего таинственного, не могла, однако, коснуться репутации молодой девушки. Россказней о ее происхождении было много; ее средства к жизни были загадкой, а между тем об ее дурном или легкомысленном поведении никто не слыхал.
На этот раз в концерте участвовало несколько лиц, и в числе их на афише значилось и имя девицы Франк.
Публика встретила и проводила холодно и равнодушно нескольких появлявшихся на подмостках по очереди виртуозов: мужчин и женщин. Только одна молоденькая девочка, спевшая один романс, заставила публику проводить себя легкими аплодисментами.
Наконец на подмостках появились два ливрейных лакея, в пестрых костюмах, расшитых галунами и серебряным шитьем, с какими-то эполетами и аксельбантами, напудренные, в чулках и башмаках, и, внеся, поставили у самой рампы большую арфу – своего рода произведение искусства.
Публика встретила уже аплодисментами даже появление этой арфы; тот, кто не видел ее в предшествующем концерте, с любопытством издали или вблизи разглядывал.
Красивый инструмент вообще, эта арфа вдобавок вся резная, узорчатая, выложенная перламутром; некоторые части – из слоновой кости, хитро выточенные. Ряд струн блестел и сиял, как бы все они были позолочены. Один из лакеев поставил перед арфою маленький табурет, обитый ярко-пунцовым бархатом.
Подмостки опустели на минуту, и вся публика тихо, молчаливо, недвижимо ожидала появления той, чье имя с такими странными легендами уже обошло всю Германию.
В глубине этой полусцены, нечто вроде театральных подмостков, поднималась по двум-трем ступенькам, опираясь на руку известного в Берлине скрипача, молодая женщина.
Едва только ступила она на подмостки, как взрыв рукоплесканий оглушительно потряс свод залы и слышен был даже на улице.
Молодая девушка в палевом золотистом костюме, черноволосая, с замечательно выразительными и тонкими чертами лица, тихою, легкою походкою, но особенно спокойно и особенно равнодушно взирая на публику, подошла к рампе, отвечала на взрыв рукоплесканий легким, хотя и грациозным, кивком головы и, не обращая ни на кого внимания, не спеша усаживалась, как бы пристраиваясь на своем табурете. Придвинув немного арфу к себе, она нагнула ее на себя, положила на струны красивые руки, обнаженные до плеч, с одним небольшим, но очень ярко сиявшим бриллиантовым браслетом, и, повернув красивую головку к публике, окинула сразу все эти головы своими проницательными черными глазами; холодно-строгим выражением этих глаз и всего лица она будто говорила толпе: «молчите – я начинаю».
И сразу вся зала стихла в одну минуту… Действительно – инструмент, любимый в то время во всей Европе, был в руках ее игрушкой или рабом. Ее красивые руки, мелькая по струнам, вызывали из этого красивого инструмента целую массу всевозможных звуков, зароняя в слушателей всевозможные чувства.
Алина Франк играла всегда без нот, и всем было известно – друзья ее заранее всех оповещали, – что она всегда нарочно играет самые общеизвестные музыкальные пьесы и затем импровизирует и что чем более артистка в духе, тем ее импровизация горячее, волшебнее и великолепнее. И это была сущая правда. Алина Франк не столько хорошо передавала чужие вещи, сколько замечательно талантливо импровизировала как на арфе, так и на мандолине.