Двойняшки росли на славу, вполнѣ здоровые, и даже были такъ тихи и выносливы, что не жаловались ни на зубки, ни на ростъ, какъ другія дѣти.
Оба были бѣлокурые и всю жизнь остались блондинами. Наружность ихъ была очень привлекательна: большіе голубые глаза, покатыя плечи, фигуры стройныя и прямыя, ростомъ и храбростью они перегнали своихъ товарищей. Всѣ проходившіе черезъ городокъ ла-Коссъ останавливались полюбоваться ими, и говорили, уходя: «вотъ такъ пара славныхъ ребятъ!»
Съ самыхъ раннихъ лѣтъ близнецы привыкли къ разспросамъ, и потому не стѣснялись и не росли дикарями. Они не пугались и не прятались въ кусты при видѣ чужихъ, какъ обыкновенно это дѣлаютъ наши дѣти, а смѣло подходили въ первому встрѣчному и, не ломаясь, отвѣчали вѣжливо на всѣ вопросы. Сначала ихъ не различали, такъ какъ они были похожи другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Но послѣ недолгаго наблюденія, видѣли, что Ландри былъ чуточку выше и полнѣе; волосы у него были гуще, носъ больше и взглядъ живѣе. Лобъ его былъ шире, а родимое пятнышко у него было на лѣвой щекѣ, тогда какъ у брата оно было на правой и гораздо меньше. Мѣстные жители ихъ хорошо узнавали, но все-таки приходилось приглядываться, а въ сумерки или на небольшомъ разстояніи почти всѣ ошибались, до того одинаковы были голоса двойняшекъ; они отвѣчали оба на зовъ, зная, что ихъ легко смѣшивали. Отецъ Барбо самъ ошибался. Одна мать ихъ, какъ предсказала умная Сажеттъ, не спутывала ихъ никогда, ни темной ночью, ни издалека, когда ихъ видѣла или слышала ихъ голоса.
Неизвѣстно, кто изъ нихъ былъ лучше: хотя Ландри былъ веселѣе и храбрѣе старшаго брата, за то Сильвинэ былъ ласковѣе и разумнѣе, такъ что его нельзя было меньше любить. Сначала хотѣли ихъ отучить другъ отъ друга и пробовали это сдѣлать въ продолженіи трехъ мѣсяцевъ. Три мѣсяца — продолжительный срокъ въ деревнѣ, легко можно привыкнуть. Но это ничуть не помогло; притомъ священникъ объявилъ, что бабка Сажеттъ пустомеля и что люди не могутъ измѣнять законы, созданные Господомъ Богомъ. Такъ что ея наставленія постепенно забывали.
Съ перваго дня, какъ замѣнили ихъ дѣтскія платьица штанишками, и повели ихъ къ обѣднѣ, имъ дали одинаковое сукно изъ юбки ихъ матери; фасонъ былъ одинъ и тотъ же, такъ какъ приходскій портной не зналъ двухъ разныхъ. Когда они подросли, имъ нравились одни цвѣта; тетя Розетта захотѣла подарить имъ по галстуху къ новому году; они выбрали тотъ же самый, лиловый, у разнозчика швейныхъ товаровъ, который возилъ свое добро на спинѣ лошадки своей, першерона. Тетка спросила, нарочно-ли имъ хотѣлось быть одинаково одѣтыми? Но двойняшки вовсе за этимъ не гнались; Сильвинэ отвѣчалъ, что изъ всего тюка продавца ему больше нравился цвѣтъ и рисунокъ выбраннаго галстуха, а Ландри замѣтилъ, что всѣ остальные были не красивы и ему не по вкусу.
— А какъ вамъ нравится масть моей лошадки? — спросилъ, улыбаясь, купецъ.
— Она похожа на старую сороку, — отвѣтилъ Ландри.
— Мнѣ тоже не нравится, — сказалъ Сильвинэ, — настоящая старая, общипанная сорока.
— Видите-ли, — глубокомысленно обратился разнозчикъ теткѣ,— эти дѣти на все смотрятъ одними глазами. Если одному красное кажется желтымъ, такъ другому желтое кажется краснымъ, не перечьте имъ, потому что близнецы дѣлаются идіотами и ничего не понимаютъ, когда имъ мѣшаютъ соглашаться.
Разнозчикъ такъ разсуждалъ, желая сразу сбыть оба галстуха, они были отвратительнаго цвѣта и никто ихъ не покупалъ.
А время шло, не принося никакихъ перемѣнъ. Близнецы одѣвались совсѣмъ одинаково, они даже умудрялись портить свою одежду и обувь одновременно, такъ что, казалось, дыры на курткѣ, картузѣ или обуви происходили отъ того же самаго несчастія. Неизвѣстно, отчего это случалось: по закону природы или изъ шалости. А когда ихъ разспрашивали, хитрыя двойняшки смѣялись съ лукаво невиннымъ видомъ.
Ихъ дружба росла съ годами, и когда они стали немного разсуждать, то рѣшили, что не могутъ веселиться съ прочими дѣтьми, если одного изъ нихъ не было; иногда отецъ пробовалъ одного не отпускать отъ себя весь день, а другого держала при себѣ мать; оба дѣлались грустные, блѣдные и работали не-хотя, какъ больные; за то вечеромъ, при встрѣчѣ, они уходили гулять вмѣстѣ, держась за руку, и не хотѣли возвращаться, сердясь на родителей за причинённое имъ горе. Скоро бросили попытки ихъ разлучать; надо сознаться, не только отецъ и мать, но даже братья, сестры, дяди и тетки ихъ очень любили и баловали. Они гордились ими за похвалы, которыя слышали отовсюду, да и потомъ дѣти были красивыми, не глупыми и добрыми. Иногда отца Барбо тревожила ихъ привычка быть постоянно вмѣстѣ, особенно для будущаго; онъ вспомнилъ слова Сажеттъ и старался иногда возбудить ихъ зависть одинъ къ другому. Такъ, напримѣръ, когда они оба шалили, онъ дралъ Сильвинэ за уши, а самъ говорилъ Ландри: «Прощаю тебѣ на этотъ разъ, ты всегда умнѣе». Но Сильвинэ не огорчался, что его уши горѣли, и радовался, что простили брата; за то Ландри плакалъ такъ горько, точно его наказали. Въ другой разъ давали одному то, чего оба хотѣли; тотчасъ же, сладкимъ они дѣлились, а игрушку дѣлали общей, или передавали ее одинъ другому, не различая, кому она принадлежала. Когда одного хвалили, нарочно не замѣчая другого, именно другой радовался и гордился, что поощряютъ и ласкаютъ его близнеца, и самъ присоединялся къ хору похвалъ. Словомъ, тщетно пробовали ихъ разлучать; скоро все предоставили на волю Божью, такъ какъ вообще рѣдко перечятъ нѣжно любимымъ существамъ, даже для ихъ пользы. Всѣ колкости обратили въ шутку, а близнецы только этого и хотѣли. Оба были очень хитрые; часто они притворялись, что ссорятся и дерутся, чтобы ихъ оставили въ покоѣ, но никогда не причиняли другъ другу ни малѣйшаго зла. Когда иной простакъ удивлялся ихъ ссорѣ, они потихоньку смѣялись надъ нимъ, и черезъ минуту раздавалась ихъ болтовня и пѣніе, похожее на щебетаніе дроздовъ на вѣткѣ.
Несмотря на большое сходство и привязанность ихъ, Богъ, ничего не сотворившій одинаковаго на небѣ и землѣ, пожелалъ раздѣлить ихъ судьбу; тогда всѣ убѣдились, что они были два разныхъ созданія, съ другимъ темпераментомъ. Это обнаружилось очень скоро, послѣ того, какъ они вмѣстѣ причастились.
Семья отца Барбо быстро увеличивалась, благодаря его двумъ старшимъ дочерямъ, не терявшимъ времени производить на свѣтъ здоровыхъ дѣтей. Его старшій сынъ, Мартинъ, красивый и сильный парень, былъ давно въ услуженіи. Зятья очень любили работу, но иногда дѣла недоставало. У насъ было нѣсколько неурожайныхъ годовъ, чему способствовали сильныя непогоды и неудачная торговля, такъ что поселянамъ приходилось отдавать больше денегъ, чѣмъ класть себѣ въ карманъ. Дошло до того, что отецъ Барбо не могъ содержать всю свою семью, пришлось помѣстить близнецовъ въ услуженіе.
Отецъ Кайлло изъ мѣстечка ла-Пришъ предложилъ взять къ себѣ одного изъ нихъ для присмотра за быками; ему хотѣлось получать хорошій доходъ съ имѣнья, а его сыновья были слишкомъ велики или слишкомъ малы для такой работы. Когда ея мужъ завелъ объ этомъ рѣчь въ первый разъ, мать Барбо испугалась и огорчилась, будто никогда не предвидѣла грозящей разлуки съ близнецами. Но она не возражала, потому что подчинялась слѣпо своему мужу. А у отца было много заботъ и онъ постепенно приготовлялся къ этому. Сначала двойняшки плакали и три дня пропадали, приходя только къ обѣду и ужину. Они не говорили съ своими родителями, и на вопросы, покорились-ли они, отвѣчали упорнымъ молчаніемъ; за то между собой безконечно обсуждали свое положеніе.
Въ первый день они сильно горевали и не отходили другъ отъ друга, словно боясь, что ихъ насильно разлучатъ. Но отецъ Барбо былъ мужикъ сообразительный и терпѣливо довѣрился дѣйствію времени. Въ самомъ дѣлѣ, на другой день, убѣдившись, что ихъ не принуждаютъ, а разсчитываютъ на ихъ собственное благоразуміе, они болѣе испугались родительской воли, чѣмъ всякихъ угрозъ и наказаній.
— Придется подчиниться, — сказалъ Ландри, — только рѣшимъ, кто изъ насъ пойдетъ? вѣдь намъ предоставили выборъ, а двухъ сразу отецъ Кайлло не можетъ нанять.
— Мнѣ все равно, ѣхать или остаться, — отвѣчалъ Сильвинэ, — если надо разлучиться. Мнѣ безразлично будетъ жить не здѣсь; будь ты со мной, я скоро отвыкъ бы отъ дома.
— Это такъ кажется, — возразилъ Ландри, — а на самомъ дѣлѣ тотъ, который останется дома, будетъ меньше скучать; а другой разстанется съ своимъ близнецомъ, съ родными, съ садомъ, съ своими животными, словомъ, со всѣмъ ему близкимъ и хорошимъ.
Ландри говорилъ довольно спокойно, но Сильвинэ снова заплакалъ; у него не было твердости брата, при одной мысли о предстоящей разлукѣ онъ не могъ удержаться отъ слезъ. Ландри плакалъ гораздо меньше; онъ хотѣлъ взяться за самое трудное и избавить брата отъ всего остального. Скоро онъ убѣдился, что Сильвинэ боялся поселиться въ чужомъ мѣстѣ, въ незнакомой семьѣ.
— Послушай, братъ, — сказалъ онъ ему, — если намъ такъ тяжело разстаться, лучше ужь я уйду. Ты самъ знаешь, что я сильнѣе тебя, когда мы больны, что почти всегда бываемъ вмѣстѣ, у тебя лихорадка продолжается дольше. Говорятъ, что мы можемъ умереть отъ тоски. Мнѣ кажется, я не умру, но за тебя я не ручаюсь; поэтому мнѣ будетъ легче знать, что ты остался съ матушкой, она будетъ за тобой ухаживать и тебя утѣшать. Хотя я и не замѣчаю, что между нами дѣлаютъ разницу, все-таки, я думаю, тебя любятъ еще нѣжнѣе, чѣмъ меня, такъ какъ ты ласковѣе. Итакъ, оставайся, а я уйду. Мы будемъ близко жить. Земля отца Кайлло соприкасается съ нашей, мы можемъ видѣться каждый день. Я вѣдь люблю работу; потомъ я бѣгаю проворнѣе тебя и еще скорѣе приду къ тебѣ, когда кончится мой трудовой день. У тебя немного дѣла, ты будешь заходить, гуляя, посмотрѣть, какъ я работаю. А я буду за тебя спокойнѣе, чѣмъ если бы ты ушелъ, а я остался. Вотъ почему согласись на мою просьбу!