Обед у знахарки
Бидди тем временем расхаживала по комнате, топая своими огромными босыми ногами, и накрывала на стол. Она, очевидно, хотела манерничать, так как совсем особенно выворачивала пятки. Несколько раз она упоминала о том времени, когда «жила у мамы Яна». Наконец она спросила:
— Где у вас скатерть, бабушка?
— Это еще что такое? Будто не знаешь, что у нас скатертей никогда не водилось. Хорошо, что есть чем пообедать, а не то что скатерти застилать, — ответила бабушка, беспощадно уязвляя самолюбие Бидди.
— Вам чаю или кофе, Ян? — спросила Бидди.
— Чаю, — сказал Ян.
— Очень хорошо, что ты выбрал чай, потому что с самого Рождества у меня нет ни зерна кофе, а чай я достаю в лесу. Впрочем, я дам тебе что-то не из леса.
Старуха подошла к угловой полке, сняла старую сигарную коробку и, среди спичек, табаку, перьев, гвоздей, булавок, иголок и ниток, отыскала в ней шесть кусочков пиленого сахару, которые когда-то были белыми.
— Вот. Будь здоров! — и она бросила три кусочка Яну в чай. — Остальное будет на второй стакан. Хочешь сливок?
Она пододвинула Яну липкую и грязную чашку для бритья, наполненную чудными сливками.
— Бидди, дай Яну хлеба!
Бидди разрезала булочку, должно быть, единственную, на два или три ломтя и положила на тарелку Яна.
— Масло, может быть, немножко прогоркло, — сказала хозяйка, заметив, что Ян его не берет. — Подожди!
Она опять подошла к полке и достала стеклянную банку с выщербленным краем и плоской жестяной крышкой. В банке, по-видимому, было варенье. Старуха сняла крышку и воскликнула:
— Ай-ай-ай!..
Затем она выудила пальцами дохлую мышь и выбросила ее за дверь, преспокойно заметив:
— А я-то думала: куда девалась проклятая мышь? Уж две недели я ее не видела и решила, что Том ее съел. И мухи тоже! Эта крышка неплотно пристает.
Опять она пустила пальцы в ход, чтобы вытащить кучу мух, которые покончили свое бренное существование, утонув в любимом лакомстве.
— Теперь кушай, Ян, кушай все до конца. У меня еще есть много варенья, — сказала бабушка, хотя очевидно было, что она подала на стол весь свой запас.
Ян был очень смущен. Он чувствовал, что добрая старуха в порыве гостеприимства отдавала ему свое недельное пропитание, и сознавал, что обидит ее, если не сделает честь ее угощению. На вид сколько-нибудь чист был только хлеб, и Ян приналег на нем. Хлеб оказался плохого качества. Яну было неприятно, что между зубами у него застревают какие-то волосы, но когда он прикусил обрывок тряпки с пришитой пуговкой, то совершенно растерялся. Он потихоньку бросил тряпку, но не мог скрыть внезапной потери аппетита.
— Скушай того, скушай этого, — предлагала старуха.
Несмотря на его отнекиванья, ему положили на тарелку всякой еды и, между прочим, прекрасного вареного картофеля; но, к несчастью, хозяйка принесла этот картофель в своем грязном, засаленном фартуке и выложила его своей костлявой рукою.
Ян ничего не ел, к великому огорчению радушной старухи.
— Надо ему чем-нибудь подкрепиться, — говорила она, и Ян не знал, как ему отделаться.
— Не хотите ли яиц? — предложила Бидди.
— О, с удовольствием! — воскликнул Ян, искренно обрадовавшись.
«Курица — опрятная тварь, — думал он, — по крайней мере, хоть яйца можно будет есть».
Бидди своей утиной походкой ушла в амбар и вернулась с тремя яйцами.
— Хотите всмятку или яичницу?
— Всмятку, — ответил Ян из благоразумной предосторожности.
Бидди взглядом искала какой-нибудь кастрюльки.
— А вот кипит, — заметила бабушка, указывая на большой котел, в котором вываривалась куча грязного белья.
Бидди опустила туда яйца.
Ян в душе молил бога, чтобы они не полопались. Два яйца дали-таки трещины, но он взял себе третье, и этим ограничился весь его обед.
В это время прилетел черный дрозд и уселся на пороге.
— Ах, Джек! — воскликнула старуха. — Где ты был? Я думала, что ты совсем пропал. Знаешь, Ян, я спасла Джека от руки охотника (будь он неладен! Должно быть, это был «оранжевый»). Теперь мой Джек поправился и прилетает сюда, как к себе домой. Джек, воды не трогай! Убирайся!
Хорошенькая птичка подскочила к ведру с чистой водой и стала купаться.
— Вы посмотрите на этого разбойника! — кричала старуха. — Пошел прочь из печки!
Дрозд уже успел влезть через открытую заслонку в потухшую, но еще горячую печь.
— Он себе греет ножки. Ах, бедовый! Когда-нибудь не заметишь, затопишь печь и сжаришь его живьем. Мне хочется свернуть твою хорошенькую шейку, чтобы спасти тебе жизнь!
Она выгнала дрозда, ругаясь на словах, но в то же время нежно лаская его.
Ян забрал свои растения с ярлыками и распростился.
— Прощай, мальчик! Приходи еще, да поскорее, — сказала старуха. — Приноси опять трав. Прощай и будь здоров. Я думаю, что не грех это сказать, хотя знаю, что ты — праттисон, а они все пойдут в ад. Ты славный мальчик, и мне ужасно жаль, что ты — праттисон.
Вернувшись к Рафтенам, Ян застал на столе свой прибор, хотя все уже давно пообедали.
— Иди, покушай, — сказала м-сис Рафтен с материнской заботливостью. — Я поджарю тебе мяса. Через пять минут оно будет готово.
— Я уже обедал у бабушки Невиль.
— Да, я знаю.
— Вероятно, она одною лапою мешала тебе чай, а другою намазывала варенье на хлеб? — язвительно спросил Рафтен.
— Может быть, она сварила для тебя своего любимого дрозда? — сказал Сам.
Ян покраснел. Очевидно, все имели понятие о том, какой прием его ожидал. Однако ему неприятно было слышать насмешки над доброй старухой. Он горячо возразил:
— Она приняла меня как нельзя лучше.
— Все-таки скушал бы ты мяса, — сказала м-сис Рафтен.
Как заманчива была мысль о сочном куске мяса! Как кстати пришлось бы оно на голодный желудок! Однако насмешки возмущали Яна. Ему хотелось вступиться за бедную бабушку, которая охотно отдала все, что у нее было лучшего, отдала все свое достояние, лишь бы радушно принять гостя. Пусть же Рафтены не узнают, с каким удовольствием он закусил бы теперь! Из уважения к старухе он в первый раз в жизни солгал.
— Нет, благодарю вас. Я совершенно сыт. Бабушка Невиль отлично накормила меня.
И, преодолевая муки голода, он взялся за вечернюю работу.
