Шпион
— Удивляюсь, где Калеб достал березовой коры? — сказал Ян. — Если бы нам отыскать еще хороший кусок для посуды!
— Я догадываюсь, где. Он шел через лес Бёрнса. В нашем лесу березы нет. Мы тоже там добудем.
— Ты попросишь у Бёрнса?
— Нет. Кто дорожит старой березой? Мы пойдем и возьмем, когда он не будет смотреть.
Ян колебался. Сам уж приготовил топор.
— Это будет военный набег в страну неприятеля. Теперь все воюют. А он один из папиных «друзей».
Ян пошел, но в душе продолжал сомневаться, честно ли они поступают.
Черная или речная береза.
Красное дерево.
Около межи они нашли толстую березу и принялись обдирать с нее кору. Вдруг в отдалении показался высокий мужчина с маленьким мальчиком. Очевидно, они бежали на стук топора. Сам шепнул:
— Это старый Бёрнс! Надо удирать.
Им необходимо было спасти топор и самих себя.
Они успели благополучно перескочить через изгородь, а Бёрнс ограничился тем, что посылал им вдогонку ругательства и угрозы. Ему ничуть не жаль было дерева, так как лес в их стране ценился нипочем; но, к несчастью, Рафтен рассорился со всеми своими соседями, и потому Бёрнс готов был сделать из мухи слона.
Его сынишка, на вид поменьше Яна и Сама, подбежал к меже и стал кричать:
— Рыжий, рыжий! Ах ты, рыжий вор! Погоди, уж задаст тебе мой папа! Бессовестный Рафтен, Бафтен, Страфтен…
Он подыскивал еще какие-нибудь оскорбительные слова.
— Воины убежали и спасли свои скальпы, — сказал Сам, преспокойно укладывая топор на обычное место.
— Все потеряно, кроме чести, — заметил Ян.
— Кто этот мальчишка?
— Гай Бёрнс. Я его знаю. Он всегда подличает и лжет страшно. Он получил приз — большую щетку — за то, что был самым неряшливым ученикам в школе. Мы все голосовали, и учитель дал ему щетку.
Приз Гая Бёрнса.
На следующий день мальчики снова предприняли набег за березовой корой. Не успели они взяться за свою опустошительную работу, как услышали невдалеке голос, по-видимому, детский, который старался подражать мужскому, и неистово ругался:
— Ах вы… такие-сякие… вон отсюда… из моих владений!
— Давай, Ян, возьмем постреленка в плен?
— И сожжем его на медленном огне, — ответил тот.
Они пошли на голос, но появление Бёрнса опять превратило их военную атаку в быстрое отступление.
Новый позор!
В последующие дни мальчики нередко подходили к меже, но всегда случалось, что Бёрнс работал поблизости, а Гай как будто был настороже. По его выкрикиваниям мальчики могли убедиться, что он знает о них все подробности, несомненно, он бывал на бивуаке в их отсутствие. Несколько раз мальчики видели, как он с напряженным интересом следил за их упражнениями в стрельбе из лука. Но когда его замечали, он успевал убежать на безопасное расстояние, а оттуда выкрикивал разные угрозы.
Однажды мальчики явились на бивуак в неурочный час. Проходя мимо густого кустарника, Ян увидел под листвой босую пятку.
— Эй, кто там?
Он нагнулся и нащупал ногу, владельцем которой оказался Гай Бёрнс. Гай вскочил с криком:
— Папа, папа, па-а-а-па!
Он удирал, спасая жизнь, так как индейцы гнались за ним, угрожая местью. Но Ян отлично бегал, и толстые ноги Гая, даже окрыленные страхом, не могли его унести. Мальчики схватили его и потащили назад к бивуаку.
— Пусти меня, Сам Рафтен, пусти меня! — вопил он.
Однако теперь в его тоне не слышалось прежнем дерзости.
— Раньше всего надо связать пленника, Ян!
Сам достал веревку.
— Фу! — сказал Ян. — Разве ж это годится? Принеси мне кожевенного дерева.
Полоски кожевенного дерева нашлись под рукою. Несмотря на рев и сопротивление, Гай был торжественно привязал к дереву, — к зеленому дереву, так как, по словам Яна, оно могло лучше противостоять огню.
Затем оба воина уселись на корточках перед огнем. Старший зажег трубку мира, и они принялись обсуждать участь несчастного пленника.
— Брат! — сказал Ян с величественным жестом. — Как приятно слышать завывание этого жалкого бледнолицего!
А завывания, становились-таки нестерпимыми.
— Уф! Хорошо! — ответил Дятел.
— Пустите меня! Мой папа вам задаст за это, подлые трусы! — вопил пленник.
— Уф! Надо его раньше скальпировать, а потом сжечь! — заявил Маленький Бобер с выразительными телодвижениями.
— Вах!.. Еще бы!.. Разбойник… — ответил Дятел.
Он плюнул на камень и принялся точить свой нож.
Лезвие скрипело: «дз-дз-дз», и этот резкий звук производил потрясающее впечатление на Гая.
— Брат Дятел! Дух нашего племени жаждет крови этой жертвы!
— Ты должен сказать: «Великий Вождь Дятел», — вполголоса заметил Сам. — Если ты не будешь называть меня Вождем, и я не буду называть тебя Вождем.
Великий Дятел и Маленький Бобер вошли в свою типи, раскрасили друг другу лица, поправили свои головные уборы и вернулись назад, чтобы приступить к выполнению казни.
Дятел стал опять точить нож. В этом не было никакой надобности, но ему нравился звук «дз-дз-дз».
Маленький Бобер принес охапку хвороста и положил его перед пленником. Однако у Гая ноги были свободны, и он одним пинком разбросал весь хворост. Оба военачальника отскочили.
Уф! Свяжи ему ноги.
— Уф! — воскликнул свирепый Дятел.
— Свяжи ему ноги, Брат Великий Вождь, Маленький Бобер.
Полоской коры они крепко привязали ему ноги к дереву. Тогда Вождь Дятел выступил со своим ножом и сказал:
— Великий Брат Вождь, Маленький Бобер! Если мы его скальпируем, то получится только один скальп, и тебе нечем будет похвалиться.
Это было серьезное затруднение, но Ян нашел выход:
— Великий Брат Вождь, Красноголовый Дятел-сидящий-на пне-и-помахивающий-хвостом! Не скальпируй его! Сдери кожу с его пустой башки, и каждый возьмет себе половину.
— Вах! Очень хорошо, Брат Славный индейский Вождь, Великий Маленький Бобер-подгрызающий-дерево!
Дятел взял кусочек угля и с ужасающей серьезностью провел на льняных волосах пленника линию раздела. Маленький Бобер возразил, что он имеет право на одно ухо и половину маковки, которая составляет главную часть скальпа. Дятел указал, что у пленника, к счастью, есть маленькая плешь, которая может сойти за вторую маковку, и таким образом младший Вождь получит свою долю. Линия раздела была стерта. Оба Вождя взяли по угольку и стали чертить на голове Гая новый план, который они исправляли до тех пор, пока не пришли к соглашению.
Пленник все еще не терял мужества и награждал мальчиков целыми потоками угроз к ругательств. Он обещал пожаловаться «папе», «учителю», всему свету и, наконец, м-ру Рафтену. Дятел с некоторым беспокойством обратился к Маленькому Бобру и спросил:
— Брат Вождь! Понимаешь ли ты язык буйного бледнолицего? Что он говорит?
— Уф! Не знаю! — был ответ.
— Может быть, он поет предсмертную песнь на своем наречии?
Гай не был трусом. Он стойко держался, пока думал, что мальчики «играются». Но когда он почувствовал, что страшная линия разделила его череп между этими двумя бесчеловечными раскрашенными чудовищами, и когда, после заключительного «дз-дз-дз» ножом по камню, неумолимый Дятел подошел и забрал в левую руку его льняной вихор, он не выдержал и горько разрыдался.
— Не надо! Папа! Мама! Пустите меня! Я больше не буду!
Он не говорил, чего он больше не будет делать, но ясно было, что он сдается.
— Подожди, Великий Брат Вождь! — сказал Маленький Бобер. — Существует обычай освобождать от казни и даже принимать в свою среду пленников, которые выказывают большое мужество.
— Он выказал мужество за шестерых, если это значит реветь, — заметил Дятел.
— Давай, перережем ему веревки, чтоб он мог убежать к своим.
— Правильнее было бы, если б мы его здесь оставили на ночь, а утром нашли, что он сам как-нибудь убежал, — сказал старший Вождь.
Пленник заметил, что его дела немного поправляются, и среди всхлипываний обещал принести, сколько понадобится, березовой коры и сделать все, что угодно, лишь бы его отпустили. Он даже предлагал украсть для них лучшие плоды из отцовского сада.
Маленький Бобер достал нож и стал перерезывать его путы. Дятел взял свой лук и стрелы и сказал:
— Уф! Забавно было бы застрелить его на бегу.
Наконец последняя полоска кожевенного дерева была отрезана. Гай не заставил себя просить и молча убежал к изгороди на меже. А, очутившись по другую сторону, он разразился ужасными ругательствами.
Другой мальчик после такого приключения стал бы далеко обходить бивуак, но Гай по школе знал Сама, как большого добряка. Он стал думать, что ему нечего было пугаться. Движимый разными побуждениями, и, главным образом, жгучим любопытством, он все-таки подкрадывался к бивуаку. Однажды мальчики увидели, как Гай улепетывал, когда они подходили к типи. Они поймали его и привели назад. Он был мрачен, но не кричал, как в первый раз и, очевидно, не так боялся. Вожди совещались о том, чтобы сжечь его, подвергнуть пыткам, бросить в воду, но он молчал. Тогда они принялись допрашивать пленника. Зачем он пришел на бивуак? Что он тут делал? воровал? и так далее. Он стоял с мрачным видом и не отвечал ни слова.
— Давай, завяжем ему глаза и прогоним ему по спине гаяскут, — сказал Ян глухим голосом.
— Хорошая мысль! — согласился Сам, хотя он не больше пленника знал, что такое гаяскут. Затем он добавил: — А впрочем, лучше поступить великодушно и избавить его от мучений.
Неизвестное всегда внушает страх. Пленник опять заволновался, и уголки его губ стали дрожать. Он уже готов был расплакаться, но в это время Ян спросил:
— Отчего же ты не скажешь нам, что ты здесь делал?
Гай пробормотал:
— Я тоже хочу играть в индейцев.
Мальчиков это рассмешило. Они не успели раскрасить своих лиц, и их выражение было вполне ясно для постороннего глаза.
Маленький Бобер встал и обратился к совету:
— Великие Вожди Сенгерского народа! В последний раз, когда мы пытали этого пленника и готовились его сжечь, он произвел на нас сильное впечатление. Еще ни один из наших пленников не выказывал таких разнородных дарований. Я предлагаю принять его в наше племя.
Затем поднялся Дятел и сказал:
— О, второй по мудрости Вождь нашего племени! Все это совершенно верно. Но тебе известно, что ни один воин не может присоединиться к нам, пока не проявит своих качеств. Он должен, например, побороть, какого-нибудь воина нашего племени. Пленник! Можешь ты это сделать?
— Нет!
— А можешь ты обогнать кого-нибудь или выстрелить дальше, или… или… сделать нам подарок? Что ты можешь?
— Я могу красть арбузы. У меня глаза лучше всех в школе. Я умею увертываться, как никто. Много раз я смотрел на вас из-за кустов. Я видел, как вы строили эту плотину. Я плавал в пруде раньше вас самих. Когда вас не было, я сидел и курил в вашей типи. Я слышал, как вы сговаривались, чтобы красть у нас березовую кору.
— Во всем этом я не вижу особенного мужества. Есть у тебя подарки для старшего Вождя племени?
— Я достану вам сколько угодно березовой коры. Той, которую вы срезали, я не могу принести, потому что мы с папой ее сожгли, но я принесу вам гораздо больше и… может быть, когда-нибудь украду для вас цыпленка.
— У него, очевидно, честные намерения. Примем его, — сказал Ян.
— Хорошо, — ответил старший Вождь.
— Но только я не отказываюсь от своих притязаний на левую половину его скальпа до клочка желтого мха на его затылке в том месте, где воротник стер грязь с шеи. Я оставляю за собою право в любую минуту потребовать свою часть скальпа и относящееся к ней ухо.
Гай хотел обратить это в шутку, но Сам блестящими глазами жадно смотрел на «желтый клок», и у него опять сердце сжалось.
— Слушай, Ян, то-есть Великий Маленький Бобер, ты, наверное, знаешь, что требуется для принятия новичка в индейское племя?
— У каждого племени свои требования. Почетнее всего считается «испытание огнем» и «солнечная пляска», но и то и другое очень, очень трудно.
— А ты какое испытание прошел? — Осведомился Великий Дятел.
— Оба, — ответил Ян и улыбнулся при воспоминании о своих обожженных руках и плечах.
— Неужели? — с некоторым сомнением в голосе спросил старший Вождь.
— Да. И я так удачно выдержал испытание, что меня признали лучшим представителем племени, — сказал Маленький Бобер, не упоминал, однако, о том, что он был его единственным представителем. Мне дали даже прозвище Грозный Восток.
— И я хочу быть «Грозный Восток», — пискнул Гай тоненьким голоском.
— Ты? Ну, куда ты годишься, желтый чуб?
— Какое испытание ты выберешь, чубик?
Гай пожелал «загореть» до пояса. Руки и шея у него уж достаточно загорели и пестрели веснушками, а ситцевая рубашонка так плохо защищала его тело от лучей солнца, что оно приняло темно-желтый цвет, и местами на нем тоже были веснушки. Целый день Гай плясал вокруг бивуака в одних панталонах, но так как он уже привык к солнцу, то не загорел.
В сумерки Вожди собрались на совет. Старший Вождь осмотрел нового воина, покачал головой и выразительно воскликнул:
— Слишком зелен, чтобы загореть. Отныне ты — Молодая Ветка.
Все возражения были тщетны. Он должен был оставаться Веткой, пока не заслужит более почетное прозвище. Мальчики сели в кружок и выкурили трубку мира в честь третьего Вождя сенгерских индейцев.
Гай был самым безобидным из всех товарищей, но ему особенно нравилось разыгрывать кровожадного воина. Он очень любил татуироваться и с помощью красок превращал свою круглую улыбающуюся рожицу в свирепое лицо дикаря. Он гордился своей татуировкой, но — увы! — как часто величайшие огорчения встречаются среди величайших радостей — глубочайшим озером служит старый кратер на вершине высочайшей горы! У Ветки глаза были не мрачные и черные, как у лукавых краснокожих, а небесно-голубые. Он мог покрыть пасмами конского волоса свою растрепанную белобрысую голову, он мог закрасить усеянное веснушками лицо, но ничего не мог поделать со своими светлыми ресницами и выпуклыми голубыми глазами. Тем не менее он никому не говорил о своем огорчении. Он знал, что если мальчики проведают об этом, то сейчас же переименуют его в Куклу или Птичку, или дадут ему какое-нибудь другое ужасное и совсем не индийское прозвище.
