Компания! директоров «Америкен-Гарн»учитывает момент
Плойс, главный пайщик «Америкен-Гарн» и председатель хлопкового треста обеих Америк, сделал движение как если бы хотел поднять из бамбукового кресла половину своего туловища, разлитого в нем, как студень.
Вильмор, директор ниточной фабрики, предупредил это намерение и упал в другое кресло, раньше чем тело мистера Плойса поднялось на вершок.
— Дорогой мистер Плойс! — пробормотал гость, отдавая в руки лакея шляпу, перчатки и трость. — Ваша идея имеет необыкновенно жизненный характер.
— Все мои идеи имеют необыкновенного жизненный характер — согласился Плойс, поглядев с веранды, где сотни вентиляторов поддерживали приятный холодок при сорокаградусной жаре, В сад, на играющих в теннис собственных детей.
«Я получил! новое письмо от моего корреспондента, — продолжал мистер Видьмор. — Он пишет с Канарских островов. Там тоже, знаете ли, большой спрос на изделия с советскими эмблемами. Bам известно клеймо на знаменитых моих катушках № 108 bis?
— Если не ошибаюсь, черепаха? — спросил! Плойс.
— Вот именно. Со вчерашнего дня дорогой мистер Плойс, она заменена изображением пятиконечной звезды. Популярный снимок. Я дал заказ на четырнадцать миллиардов этикеток, в виде пробы.
— Это… недурно, — пробурчал Плойс. — Что касается нашего треста, мы ограничились пока серпом и молотом. Я предвижу большое оживление промышленности.
Мистер Вильмор кивнул головой. На радио-башне, в глубине сада, загорелась звездочка. Лакей, вынырнув из-за кресла, молчалива подал двум трестовикам каучуковые наушники… Мистер Плойс и мистер Вильмор напялили наушники, закрыли глаза и отдались самой приятной музыке, какая существует для ушей капиталистов: потоку биржевых цифр.
— Сэр, вас желает видеть председатель бюро забастовок, — доложил лакей, прерывая упоительную мелодию.
На веранду быстро вошел юркий молодчик с портфелем, раздувая такие пышные усы, что они положительно могли бы сойти за хвост, если б помещались не спереди, а сзади.
— Милостивые государи, — пропищал он почтительно, — очень очень приятные известия! Волна забастовок разрастается. Сейчас пришло известие, что забастовала вся лионская мануфактура, забастовал шотландский район, забастовал египетский, великобританский хлопкосоюз, забастовали кочегары повсеместно в Бомбее и Калькутте. Если прибавить к этому шанхайский кризис и полное отпадение Манчестера, то мы имеем…
Здесь юркий человек вытащил крохотные счеты из слоновой кости, нащелкал на них кончикам носа, поднял усы кверху и изверг из-под них следующее умозаключение:
— Мы имеем сто сорок два градуса широты! и тысячу градусов долготы емкого колониального рынка, способного поглотить американскую продукцию всеми своими ртами, открытыми настежь.
— Этим надо немедленно воспользоваться! — вскрикнул мистер Вильмору в то время как мистер Плойс вдумчиво глядел на Кончик банана висевшего над ним в воздухе.
Не услыша реплики, мистер Вильмор уставился на Тот же кончик банана, точно в нем крылась сейчас магическая разгадка великой мозговой операции, совершавшейся в круглой голове мистера Плейса. Что касается юркого человека, он давно уже висел! всеми своими фибрами на том же самом банановом стрючке.
— Гм! — произнес наконец мистер Плойс и оглядел Двух своих замерших гостей. — Гм! Никто из вас не знает английских промышленников. Это лисицы, помноженные на шимпанзе!
Юркий Человек с быстротой молнии выхватил карандаш и занес в свою книжку сентенцию великого человека.
— Если только, — продолжал, мистер Плойс, — если только они пронюхают, мы провалимся. Устройте… гм. Устройте забастовку и у нас, на всех фабриках… гм… гм. ватных одеял!
Мистер Вильмор и юркий человек подняли глаза к небу с видом людей, никогда не слышавших ничего более гениального, и откланялись с просиявшими лицами.
Мистер Плойс поглядел им вслед, пренебрежительно фыркнул и вскочил с места с самой неожиданной энергией.
— Автомобиль! — крикнул он в рупор.
Через секунду нога его ступила на подножку автомобиля.
— Нью-Петроград! Автомобиль прыгнул, как мячик, и понесся по укатанному шоссе от загородной виллы мистера Плойса к Нью-Йорку. Не доезжая до города, шофер тронул рычаг. Они понеслись теперь вдоль Гудзона, пересекли одиннадцать рельсовых путей, восемь депо, горок два гаража, полигон и замедлили ход. Перед, ними показалась грязная труппа чего-то, похожего на палатки кочевников. Здесь у костров сидели каменщики, угрюмо варившие кашу. Дальше возвышались всякого рода леса, стропила, балки, переплеты и вообще симптомы жаркого строительного сезона, загородившего от человеческих глаз по меньшей мере десять квадратных километров. Мистер Плойс чихнул. Шофер дал гудок и медленно въехал в ворота.
На длинном белом полотнище, висевшем через всю улицу, черными буквами написано
ПЕТРОГРАД
Справа и слева от надписи столбики со стрелками, указывающими названия улиц, или, вернее, пыльных густот, тянущихся радиусами во все стороны. Судя по ним, мистер Плойс мчался сейчас по Невскому проспекту, не щадя ни белого летнего костюма, ни собственного носа, ставших мишенью для целой тучи строительного мусора.
Автомобиль подлетел к огромному деревянному бараку с вывеской:
Контора по делам иммиграции на Вторую Родину, а также сбора пожертвовании, кто чем может.
Мистер Плойс дернул веревку и через. Минуту очутился в глубине сарая перед суетливым пожилым человеком в пенсне и русской студенческой фуражке дореволюционного образца.
— Чаю? Кофе? Рюмочку водки? — осведомился человек в фуражке с истинно русским гостеприимством, культивированным вдобавок четырьмя годами пребывания в лучших заграничных ресторанах.
Мистер Плойс нетерпеливо вынул бумажник.
— Компания «Америкен-Гарн», — произнес он с расстановкой, — преклоняясь перед русским патриотизмом, вносит на восстановление Петрограда…
Мистер Плойс подписал чек.
— Оо! — пробормотал русский, вытаращив глаза. — Мы можем назвать вашим имением университет. На днях состоится закладка и я надеюсь, что к сорок восьмому году мне удастся достроить, а к пятьдесят третьему кончить юридический факультет вашего имени.
Мистер Плойс сильно усомнился в хронологии, касающейся личного возраста своего собеседника, но скрыл эти сомнения про себя.
— Если не ошибаюсь, ваши соотечественники рассыпаны по всем колониальным странам света, островам, проливам, заливам, перешейкам, обитаемым и необитаемым? — спросил юн, глядя на карты, развешанные но стенам.
— Увы! — вздохнул славянин. — Как сказал великий поэт Пушкин, нас называет всякий сущий язык, в том числе язык дикарей, людоедов, полинезийцев, новозеландцев и папуасов.
Мистер Плойс еще раз вынул бумажник и поиграл им в воздухе.
— Ваши соотечественники, гм, удручают меня. Я положительно не могу кушать ни брекфеста, ни ленча, думая о страданиях ваших соотечественников. Если б, с своей стороны, мы могли сорганизовать среди них рекламбюро для борьбы с мировой опасностью, я охотно выложил бы.
Рекламбюро?
— Ну да, рекламбюро во всемирном колониальном масштабе. Рынок — вот главная политика нашего времени. Все инструкции конечно и все расходы…
Мистеру Плойсу не понадобилось долго играть бумажником.
Когда автомобиль вынес его из пыли и мусора новой столицы, России, председатель хлопкового треста величественно чихнул в шелковый платок.
— Мы еще поборемся с Всемирным банком, — пробормотал он, чихая еще и еще раз. — Мы поборемся с ним за обладание пестрокожими. Все дело в приманке, как говорит рыболов, опуская удочку. И если вы, джентльмены, думаете, что рыба клюет на нежные чувства, мы, с своей стороны, полагаем, что рыба клюет на мясо.