Выше я говорила, что проблема Преображения, томление души человеческой по "новой твари", есть основное ядро христианства. В сущности, обетование "новой твари" есть чисто новое, абсолютно самостоятельное, что поставлено нам христианством. Но и безрелигиозная мысль, а подчас даже и противохристианская, как это было, например, у Ницше, может томиться по новом человеке, новом не в "реформатском", а в биологическом, в чудесном, -- т. е. предполагающем чудо перерождения, смысле. На гранях этого томления вспыхивают точки, где воля Ницше каким-то образом вливается в волю христианства, находит свое начало во Христе. И несомненно, что всякое мировоззрение, чем ярче окрашено оно христианством, тем настоятельнее и неизбежнее подходит к проблеме Преображения. То же самое видим мы и у Гиппиус. Мало того: томленье по новой твари есть тот фундамент, на котором воздвигается вся ее поэзия; и если оно, как фундамент, как основа поэзии, не выходит еще из области проблематического, т. е. осознано душою как "проблема", -- то уже в последующем душевном пути, в развитии самой поэзии, томленье это переходит в потребность, а потребность -- в движение. Говоря короче, Гиппиус не останавливается на голом томлении по новой твари, она прощупывает в самой себе все корни этого томления, узнает действенную их природу, находит пути произрастания этих корней в живую жизнь. И вот томленье по новой твари начинает сменяться деланием новой твари. Воля Гиппиус вся в процессе делания и запечатленья этой воли, догмы ее, открывают нам пути для усвоения тех ценностей, которые душа Гиппиус, ширя себя самою, успела захватить в свой круг.
Отсюда уже указанная мною болезненность Богоощущения, вечное ширение души, вечная, если можно так выразиться, беременность души, носящей в себе знание, которое она стремится выявить, одеть в плоть. В одном из крайне юных ее стихотворений мы читаем следующее:
Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков...
Мне кажется, что истину я знаю
И только для нее не знаю слов.
Истина, знаемая бессловесно, есть уже не плод разума, не интеллектуальное знание, а некоторое действо органически религиозное. Само собою ясно, что религиозное действие (или переживание) не может найти себе адекватного выражения иначе, как сделав его догматом. Т. е. те слова, в которые автор облечет, или мог бы облечь, это переживаемое им без слов знание, должны обладать плотью, должны себя реализовывать, вводить в жизнь, -- служить указаниями, введением к действию, ими облеченному. Так и получается впоследствии у Гиппиус. "Бессловесно знаемая истина" вынашивается ее поэзией и мало-помалу начинает проступать в словах-знаках, в словах-догматах. И уже преемственность этих живых знаков, открывающих пути к действию, показывает нам, что "истина" автору не только "кажется", но и представляет собою подлинную религиозную наличность.
Пройдем, вместе с автором, ту лестницу ценностей, которая представляет собою догматическое закрепление религиозной истины, узнанной внутренно, до словесного ее воплощения. Рассмотрим, в чем пути к обетованной нам новой твари и как надлежит, по Гиппиус, принять эти пути, чтобы они стали символами внутреннего, уже имеющего совершиться в нас Преображения.