Допрос И. М. Золотарева.
2 июня 1917 года.
Содержание : Заведывание Золотаревым департаментами: полиции, духовных дел и строительным. Работа Золотарева в департаментах после назначения Джунковского товарищем министра. Замещение Золотаревым министра внутренних дел. Заведывание полицией. Взгляд Золотарева на деятельность департамента полиции. Агентура. Убийство Столыпина. Агентура секретная. Инструкция по организации и ведению внутренней агентуры. Съезды по вопросу об изменении характера агентуры. Особое совещание по вопросам политического розыска. Дело Малиновского. Ревизия Виссарионовым охранного отделения. Власть товарища министра внутренних дел. Взаимные отношения министра, товарища министра и директора департамента полиции.
Председатель. — Игнатий Михайлович Золотарев, вы изволили быть товарищем министра внутренних дел с 22 октября 1911 года по 24 июля 1915 года. В течение какого времени вы заведывали департаментом полиции и какие обязанности несли до этого?
Золотарев. — Когда я вступил в заведывание департаментом полиции, точно доложить комиссии не могу. Вероятно, я приехал из Новочеркасска 1 ноября и заведывал департаментом до назначения министром Маклакова. Фактически, до вступления в должность товарища министра Джунковского, я исправлял обязанности по заведыванию департаментами полиции и духовных дел, технически к ним присоединился также строительный департамент.[12] Когда министром внутренних дел был назначен Маклаков, я просил уволить меня от всех обязанностей, но меня не уволили, и я согласился остаться при других обязанностях, но с этого времени прямо департаментом полиции я не заведывал. Я не входил подробно во все дела, но все-таки ответственность, лежащая на товарище министра до вступления Джунковского, лежала на мне. Вероятно, это было 26 января.
Председатель. — 25 января 1913 года. После того, как Владимир Федорович вступил в отправление обязанностей товарища министра, чем вы заведывали?
Золотарев. — Главными департаментами, лежавшими на моей ответственности, были департаменты общих дел и духовных дел, затем на мне была медицинская, ветеринарная части и строительный отдел. Вот собственно все главные отделы, других отделов не было. Затем, так сказать, через меня проходила законодательная работа, и на меня же было возложено выступление в Гос. Думе по вопросам, касавшимся департамента полиции.
Председатель. — Так что вы, даже и не ведая делами департамента полиции, выступали в Государственной Думе по запросам, касавшимся этого департамента?
Золотарев. — Что касается ответов, которые я давал на запросы в Государственной Думе, то ни один запрос не касался времени моего заведывания департаментом полиции; я давал всегда ответы по запросам, касавшимся предшествующих дел, не проходивших во время моей деятельности, а также по вопросам, которые были подняты впоследствии. Их было не особенно много, и многие из них мне были переданы с подготовленными ответами, но так как или сроки не подходили, или в повестках их не было, я на них не отвечал. Насколько мне помнится, из времени моей деятельности по департаменту полиции мне не пришлось отвечать.
Председатель. — В какие периоды вы исполняли обязанности министра внутренних дел?
Золотарев. — К этому вопросу я не подготовился и точно сказать ничего не могу. Считаю обязанным доложить по этому вопросу комиссии, что общее руководство министерством как при Макарове, так и при Маклакове, во всех случаях, когда я исполнял обязанности, оставалось за самими министрами. Я, исполняя за министров обязанности, только направлял срочные высочайшие доклады и срочную переписку. Все это я позволяю себе подчеркнуть не в целях снятия с себя ответственности, но в виду того, что у меня не было докладов директоров, получавших указания, как действовать у министров; текущая переписка шла тоже помимо меня. Объясняется это тем, что сроки, в продолжение которых я оставался за министра внутренних дел, были незначительны. Засим, если позволите от себя прибавить, в то время, когда департаментом полиции заведывал Джунковский, он, перед самым приездом президента Французской Республики в Петроград, уехал в Баку, в виду бывших там беспорядков, и на меня было возложено в это время наблюдение за порядком в городе. Когда была объявлена война, то после инцидента, бывшего здесь на площади перед германским посольством,[13] министр внутренних дел, не особым ордером, а словесно, передал, что обязанности наблюдения за порядком в городе возлагаются опять на меня. Всего этого в моих формулярах нет.
Председатель. — Когда до Джунковского вы были товарищем министра внутренних дел, в ваше ведение входил департамент полиции, и, стало быть, директора обращались к вам по делам?
Золотарев. — Директор департамента полиции находился в том же классе должности, как и товарищ министра, в должности III класса. Он имел непосредственные доклады министру внутренних дел, помимо товарища министра. Доклады, хотя и происходят в присутствии товарища министра, но делаются непосредственно министру внутренних дел, и вся обязанность[14] затем ложится на директора департамента полиции. Я должен сказать, что если бы было иначе, я не пошел бы в товарищи министра внутренних дел, в заведующие полицией. Я смотрел на эту должность особо. Товарищ министра исполняет обязанности как товарищ министра, как это сказано в законе. Вся обязанность[15] лежит на директоре департамента. Как известно Следственной Комиссии, прежде существовал особый товарищ министра, заведывающий полицией. Засим, если не ошибаюсь, в 1905 году (точно не помню, но помню, что в собрании узаконений и своде законов имеется указание, в каком году) эта должность заведывающего полицией была отменена. Если я лишнее что говорю, будьте добры сказать, чтобы не задерживать Комиссию.
Председатель. — Пожалуйста, продолжайте, я слежу.
Золотарев. — Я говорю, что не пошел бы в товарищи министра, потому что, когда мне предлагали должность директора департамента полиции, а мне два раза она предлагалась Столыпиным, я от этого самым категорическим образом отказывался потому, что имел сведения, как должен действовать товарищ министра, директор департамента полиции, у которого должны быть особые свойства и особый навык, у меня лично отсутствовавшие.[16] Вот, собственно, почему я так сделал. Когда я заведывал департаментом полиции, мне приходилось выступать в Государственной Думе и особенно в государственном совете, по делам местного хозяйства, так как начальник главного управления по делам местного хозяйства не имел полных прав товарища министра в вопросах, соприкасавшихся с какими-нибудь другими частями министерства внутренних дел и потому выступать в гос. совете в качестве представителя министра не мог.
Председатель. — Директорами департамента полиции при вас были Зуев и Белецкий?
Золотарев. — Зуев и Белецкий.
Иванов. — А вице-директором Виссарионов?
Председатель. — И отчасти Брюн-де-Сент-Ипполит?
Золотарев. — Нет, Брюн-де-Сент-Ипполит был назначен по выбору Джунковского. Затем был период в 1914 году, когда Брюн-де-Сент-Ипполит уезжал вместе с товарищем министра Джунковским в Баку. За это время его заменял вице-директор Кафафов, заведывавший не политической, а законодательной частью. Значительно позднее был Васильев.
Председатель. — Кто же еще был, не припомните?
Золотарев. — Вице-директором Виссарионов, но кто-то был потом опять.
Иванов. — Может быть, Браевский?[17]
Золотарев. — Нет, при мне Браевского не было.
Председатель. — Должен сказать, что мы не допрашиваем вас ни в качестве свидетеля, ни в качестве обвиняемого, а лишь в виду принадлежавшего раньше первому департаменту гос. совета и предоставленного комиссии права, просто, по ходу дела, нуждаемся в объяснениях. Это истребование объяснений по вашей должности по некоторым интересующим нас моментам. Благоволите, прежде всего, дать нам картину внутренней деятельности департамента полиции, краткий очерк того, что вам известно, как товарищу министра, об особых свойствах и навыках, о которых вы упоминали в связи с тем, что не нашли возможным занять должность директора департамента полиции?
Золотарев. — Я не хотел сказать, что отказывался занять должность директора департамента полиции потому, что усматривал провокационные действия. Если бы я их усматривал, я бы мог взяться за это с целью их уничтожить. При деятельности моей по прокурорскому надзору в Москве, где я заведывал одно время политическими делами, а потом выступал в качестве обвинителя и затем, при деятельности в качестве прокурора новочеркасской палаты, по раскрытию преступлений, подлежащих обследованию по уголовному уложению, были случаи, где установлены неправильные действия. Я предполагал и считал, что директор департамента полиции, как человек, стоящий во главе розыска по государству, должен обладать знанием технической стороны, должен знать приемы, которые являются допустимыми и законными. Я считал, что всякое раздробление его по ветвям в разных местах является не совсем удобным, в виду того, что чем больше будет должностей, тем больше будет лиц, которые, не обладая достаточным опытом и знанием дела, могут сделать что-нибудь не только злонамеренное, но и ошибочное. Проследить же за всею сетью представляется на мой взгляд невозможным. Поэтому я предполагал, что все руководящие нити должны находиться в руках директора департамента полиции. Что касается вопроса относительно деятельности полиции вообще по империи, то я об этом затрудняюсь что-либо сказать. Общая характеристика находится в соответствии и уровне с существующими нравами, которые иногда трудно преодолеть, т.-е. нравами не только лиц, призванных водворять порядок, но и лиц, среди которых порядок водворяется. Мне кажется, в руках Комиссии может быть много материала в этом отношении. Я сам не мог этот вопрос изучать, а потому об этом доложу Комиссии в следующем моем рассказе. Что касается внутренней деятельности департамента полиции, то агентуры, находящейся в заведывании директора департамента, не имелось. Так что следить за ведением агентуры в самом департаменте не было материала. Год с небольшим, когда я заведывал департаментом полиции, на мне, собственно, лежала обязанность устройства поездки по открытию памятника императору Александру III. Затем всех торжеств, которые должны были быть по случаю 12-го года.[18] В этом, собственно, самая главная часть по департаменту полиции лежала на мне. Эта первая поездка была в течение мая месяца. Потом позднее была…
Председатель. — Уже 12-го года?
Золотарев. — Я вступил в ноябре 11-го года. Это была первая поездка, требовавшая к себе очень серьезного внимания, потому что нужно было разработать план устройства торжеств в Москве и принять меры для охраны. Должен вам доложить, что принятие каких-нибудь мер, в ожидании террористических актов, я совершенно отрицал, потому что в то время таких актов не было. Так что меры заключались вовсе не в том, чтобы кого-нибудь арестовать или удалить, а были чисто внешние.
Председатель. — Игнатий Михайлович, как вы говорите, что не было террористических актов, когда как раз за два месяца перед тем был убит Столыпин?
Золотарев. — Я не отрицаю, что террористические акты были. Это обстоятельство заставило меня сильно призадуматься, какая же такая организация розыскного дела, если произошло убийство, неизвестно откуда, как с неба упавшее. Но на этом мысль останавливалась, и это меня чрезвычайно мучило. По данным, что я имел, я не говорю об отдельных министрах, а говорю только о личности государя и о мерах, которые я принимал. О министрах я этого не берусь сказать.
Председатель. — Итак, вы вступили в должность товарища министра, заведывающего департаментом. Что вы нашли здесь касательно постановки внутренней агентуры и было ли благополучно или неблагополучно то, что вы констатировали?
Золотарев. — Общая схема организации агентуры. Один вопрос, что я осуществил, вопрос о принятии тех или иных сведений, которые даются к возможному руководству. Я никогда, в виду своей принадлежности к судебному ведомству, к прокурорскому надзору, не считал, что показания какого-нибудь агента могут иметь значение доказательства или улики. Они могут быть только расследованы; если считать по судебному уставу, то там сказано: «если полиция, узнавши по слухам» — вот эти-то слухи и должны быть проверены. Если эти слухи не подтвердятся, я не могу лицам, являющимся источниками или первоисточниками слухов, доверить, что слухи верны. Это вопрос техники — искусство применения сведений, которые даются. Ведь вопрос, конечно, (это, может быть, несколько академично, я хотел только сказать свою точку зрения), заключается все-таки в том, что агентура представляется в таком виде, что, если лицо желает знать, что происходит, то оно без агента обойтись не может, потому что иначе оно ничего не будет знать. Вопрос, как оно относится к объяснениям агента. Затем, при признании агентуры, ведь всякое лицо поставлено в положение, что приходят и сообщают ему: я имею сведения и возможность раскрыть преступление. От услуг такого лица, если оно может дать объяснения, отказаться невозможно. Опираясь на это, едва ли можно признать, что Богров был рекомендован лицами, которые им пользовались.
Председатель. — Это уже вопрос судебный. Но не останавливали ли вы своего внимания на основном вопросе, о недопустимости, с точки зрения существовавших тогда законов, самого учреждения секретной агентуры?
Золотарев. — То-есть существования закона?
Председатель. — Не внешней агентуры, а агентуры секретных сотрудников, т.-е. лиц, служивших на жалованьи по вольному найму у правительства, чинов, подведомственных департаменту полиции, и, вместе с тем, состоявших членами преступных, с точки зрения существовавших тогда законов, организаций?
Золотарев. — Этот вопрос тоже находится в связи с тем, что вы изволите говорить, т.-е. вопрос политики, принятой по производству розыска. Конечно, этот вопрос оставался.
Председатель. — Как решали его в департаменте полиции, как решали его вы?
Золотарев. — Нельзя сказать, чтобы в департаменте полиции вопрос был решен отрицательно. Раз агентура существовала, это было невозможно. Но этот вопрос обсуждался. Взять на себя разрешить его в отрицательном смысле я не мог. Тем более, вы изволили совершенно верно поправить меня, только что совершено было убийство Столыпина. И если у меня существовал взгляд, что не будет террористических актов, то я не мог убедить других министров, что этого не будет. Я, конечно, не могу сказать, что видел какие-либо практические результаты из того, что были лица, которые служили и давали сведения. Напротив, Богрову, при неумелом ведении этого дела, легче было бы совершить преступление, если бы он не был агентом. Так что я не могу сказать, что агентура является совершенным способом, который подлежит несомненно сохранению. С внешним наблюдением я, как прокурор, имел дело при постановке суда. Внешнее наблюдение всегда нам давало возможность собрать такие улики, которых внутреннее наблюдение никогда не давало. Все данные, которые прошли через мои руки, за то, что никогда ни один агент, ни внутренний, ни внешний, на суде никаких показаний не давал. Так что и в этом отношении надобности мнения агентуры внутренней, которая дает вам сведения, не имеется. Внешняя агентура, которая дает вам возможность выяснения, без нее, конечно, обойтись не представляется возможным. Этот вопрос существует в течение многих лет, и его нельзя было разрешить так скоро, в течение года.
Председатель. — Не убедились ли вы, что существование учреждения секретной агентуры, вкоренившись в нравы департамента полиции, является источником преступлений, творившихся в недрах департамента?
Золотарев. — Нет, я этого не скажу. Но скажу, что оно, может быть, являлось источником незнания того, что творилось кругом, так как начальник охранного отделения, имеющий агента, возлагал на него все свои надежды и на этом агенте, выражаясь тривиально, выезжал. Не то, чтобы это было источником, этого я не могу сказать. Я позволю себе только заметить, что я, как бывший судья, по моей прокурорской деятельности и по тем сведениям, которые у меня имелись в руках для раскрытия преступлений, непосредственных свидетелей, как из числа специальной, так и общей полиции, не имел.
Председатель. — Вы, заведуя полицией, конечно, знали документ, называвшийся инструкцией по организации и ведению внутренней агентуры наблюдения?
Золотарев. — Я должен доложить, что в то время, когда был товарищем министра, у нас по вопросу о переорганизации было несколько съездов. Не могу сказать, чтобы я всемерно проводил свое мнение, но я старался влиять на этот вопрос в смысле изменения, в виду возможности объяснения обстоятельства дела, но это ни к чему не привело. Я не могу говорить против факта и не могу сказать, что положение было правильно, раз мы видим, что Богров, сотрудник охранного отделения, убил председателя совета министров, причем Богров был лицом, на которое указывал товарищ министра.[19]
Председатель. — Одни лица, работавшие в департаменте полиции, находили, что это недостаток умения руководить, ошибка агента, другие же полагали, что корень зла в существовании самого института, ведущего за собою неизбежно ряд преступлений. Что вы знаете в этом отношении?
Золотарев. — Я не знаю, что могу сказать в этом отношении. Я нахожу, как изложил уже раньше, может быть, недостаточно только определенно, что это институт, без которого можно, и даже, может быть, должно обойтись.
Председатель. — Но что если, например, агент, который дает сведения, принимает активное участие в деятельности кружка, к которому принадлежит?
Золотарев. — Конечно, это недопустимо, потому что может повлечь за собой много такого… Собственно, я не уразумел вашего вопроса.
Председатель. — Как вы относитесь к инструкции, которая допускает такую вещь, как введение таких лиц в кружки?
Золотарев. — То-есть вы хотите сказать, что я должен был отменить эту инструкцию?
Председатель. — Нет, я не ставлю так вопроса.
Золотарев. — Инструкция издана в 1907 году, и без изменения существовала при мне. Я не хочу снимать с себя ответственности, которой и не считаю на себе, и нравственно и по закону. Ведь я был не исполнительною властью в качестве товарища министра. Ведь положение товарища министра совершенно определенно и ясно. Товарищ министра, один по себе взятый, это — нуль. Он подписи не имеет. Моя бумага, подписанная как тов. министра, не имеет никакого значения.[20] Следовательно, я должен только путем докладов высказывать свой взгляд. Конечно, от характера человека зависит, чтобы настоять на проведении своих взглядов, и можно винить человека за то, что он не проводил своих взглядов. Во всяком случае взгляды не так-то легко проводить. Одним словом, положение было тогда таково, что по времени, которое воспоследовало вслед за этим, ломка не могла быть совершенно осуществлена. Я доложил, что, когда ушел Макаров и был назначен Маклаков, я просился уйти, и была сделана комбинация с перемещением меня в другие департаменты, на что я и согласился.
Председатель. — Но в течение времени, когда вы близко стояли к деятельности департамента полиции, вы не делали попытки коренным образом переработать или уничтожить инструкцию?
Золотарев. — Я докладывал, что были собрания по вопросу о выяснении, каким образом улучшить положение; но самую инструкцию видоизменить, такой попытки я не делал, и должен сознаться, не делал потому, что мне, как человеку, который только что вступил в должность, нужен был все-таки некоторый промежуток времени, чтобы ознакомиться. Отменить ведь это недолго.
Председатель. — То-есть нескоро?
Золотарев. — Нет, я говорю отменить недолго: взять и написать — инструкция отменяется, — недолго, но ведь ее нужно было заменить новым положением.
Иванов. — По чьим инициативам были созваны при вас съезды?
Золотарев. — Я этого точно сказать не могу. Может быть, по инициативе министра.
Иванов. — А под чьим председательством, не помните — Виссарионова?
Золотарев. — Я председательствовал. Виссарионов был в подкомиссиях.
Иванов. — Ах, под вашим председательством. Эта инструкция не была пересмотрена на съездах?
Золотарев. — У нас были общие положения. Я высказывал, конечно, свой взгляд.
Председатель. — Как вы относились к тому основному вопросу, что лицам, которые должны были бы быть арестованы, выплачивалось жалованье и допускалось, чтобы они развивали свою деятельность и принимали участие в организациях? Как вы относились к положению, что учреждение, которое должно пресекать преступления, в сущности говоря, разводило эти преступления, с которыми на местах вы, как прокурор суда, боролись?
Золотарев. — Если разделить на два вопроса, то основное предложение: допустимо ли вообще пользоваться за денежное вознаграждение сведениями, даваемыми лицами, заведомо принадлежащими к революционной организации?
Председатель. — И продолжающими там работать.
Золотарев. — И продолжающими там работать. Совершенно верно. Затем, иногда происходило таким образом, что были целые организации, которые состояли именно только из одних агентов. Конечно, здесь преступление. Во всяком случае безотносительно к вопросу о том, допустима ли такая система со стороны того лица, которое это допустило, конечно, это ведет к совершению преступления.
Председатель. — Ну, это частности. Вот система говорит,[21] что там, где есть организации, должны быть агенты, которые должны в ней оставаться, т.-е. работать и получать жалованье за доставление сведений.
Золотарев. — Я точно не помню всех пунктов. Относительно обстоятельства, что должен оставаться в организации, может быть, оно таково, что не преступно само по себе, т.-е. если они в своем кругу занимаются исследованием вопросов, которыми занимается партия с.-р., то само по себе это не есть что-либо преступное.
Председатель. — Ну, это гипотетический случай. Инструкция говорит: членами одной из революционных организаций. Конечно, при существовавших законах кружок лиц, теоретически изучавших положение с.-р. учения, был не преступен. Но здесь, когда инструкция имеет в виду революционную организацию и внедрение сотрудников, то она предполагает кружок лиц, который наказуем по 102 статье Уголовного Уложения.
Золотарев. — Я, конечно, затрудняюсь сказать потому, что инструкции я точно не помню. Представить это трудно. Вопрос в том, раз система принята, хотя бы и решено ее отменить, но пока она существует, известные указания, конечно, должны быть даны. Так что мне кажется, этот вопрос нужно было разбить на две части. По поводу второй части я бы посмотрел на нее, как на разногласие. Потому что злоупотребления несомненно здесь являются действиями провокационными, за которые эти лица являются ответственными.
Председатель. — Особое совещание, посвященное вопросам политического розыска, происходило в 1915 году, и первой наиболее многочисленной секции его были предложены самые жизненные, в розыскном отношении, вопросы о современном положении политического розыска, о причинах его упадка и способах поднятия на надлежащую высоту. Казалось бы, если съезд работает под вашим личным руководством, то вопрос о законности, в связи с этими общими вопросами о современном положении, должен был быть поставлен, тем более, что вы занимались как раз и пересмотром действовавших инструкций и положений о розыске?
Золотарев. — Я не думаю, чтобы это был вопрос о законности. Раз эта система принята, исходной точкой было то, что агентура остается и должна существовать.
Председатель. — В департаменте полиции существовала очевидно мысль двинуть туда юристов, чтобы они внесли туда законность. Как известно, например, сто лет существовала перлюстрация писем, не имеющая законного основания. Для нас, юристов, ясна незаконность этой системы, так что нельзя ссылаться на факт при суждении о законности.
Золотарев. — Я не ссылаюсь на факт. Я говорю, что в это время уничтожение агентуры, т.-е. системы, которая была, было признано несвоевременным. С этой системой надо было считаться, что она существует и что она будет продолжать существовать, не могу вам сказать до чего.
Председатель. — Но, признавая это, как вы не подошли к вопросу с точки зрения, насколько это допустимо по закону?
Золотарев. — На совещании этот вопрос, конечно, выставлялся, но не в такой форме, что оно должно решить, что агентура не должна существовать.
Председатель. — Будем говорить не о совещании, но в обыденной действительности, в департаменте полиции?
Золотарев. — В практике, в применении, иногда предусматривались дела и расследования,[22] которые производились; в то же время, когда я был товарищем министра, они не производились.
Председатель. — Но вообще?
Золотарев. — Как осуществлялось в жизни, в действительности то, что было признано не подлежащим немедленному устранению?
Председатель. — Возьмем как отдельный пример дело Малиновского. Что вам известно о том, как Малиновский, агент департамента полиции, стал членом Государственной Думы?
Золотарев. — Ничего не известно.
Иванов. — По делу Малиновского вам никогда не докладывали?
Золотарев. — Ведь выборы в Гос. Думу были во время моего отсутствия, я был за границей. Как производились выборы в Гос. Думу, как попал Малиновский — об этом я не знаю. Затем, я вернулся, это было в ноябре месяце 1912 года, но от этого дела я отошел. Вообще об именах агентов мне не докладывалось, я не интересовался, интересуясь только данными дела, которое мне докладывали.
Председатель. — Были вам доклады в связи с прохождением в Думу Малиновского?
Золотарев. — Нет, не было.
Председатель. — Игнатий Михайлович, вы помните, что при вас, да и после вас Виссарионов занимался тем, что ревизовал охранное отделение. Он представлял вам доклады по этому делу?
Золотарев. — Доклады были.
Председатель. — Вот один из рапортов, относящийся, кажется, к 1912 году. Есть здесь ваша рука, на этой странице? (Показывает бумагу.)
Золотарев. — Есть.
Председатель. — Что написано вашей рукой?
Золотарев. — «Прошу Виссарионова переговорить и прошу обратить внимание на мою отметку в рапорте».
Председатель. — А это — карандашом налево, чья рука?
Золотарев. — Макарова.
Председатель. — «Прошу его высокопревосходительство С. Е. Виссарионова переговорить». Это ваша рука?
Золотарев. — Это моя рука.
Председатель. — А «прошу обратить внимание на это»?
Золотарев. — Это тоже моя.
Председатель. — А где же Макарова?
Золотарев. — Синим карандашом.
Председатель. — Ну, начнем иллюстрировать эти ваши положения. Вот рапорт Виссарионова. Не помните ли вы, не говорится ли здесь чего-нибудь о секретном сотруднике, которого предполагается выставить членом Государственной Думы?
Золотарев. — Может быть, я не отрицаю, но, как он попал в Думу, я не знаю. Это было в мое отсутствие.
Иванов. — Вы не знаете ничего о той переписке, которая предварительно производилась между начальником московского охранного отделения и департаментом полиции? Кажется, докладывалось министру и товарищу министра о тех обстоятельствах, которыми сопровождались выборы Малиновского в Думу. Не известно вам и о том, что у Малиновского был дефект, по поводу которого тоже была переписка?
Золотарев. — Я не могу с положительностью сказать. Есть вещи, которые забываются.
Иванов. — Это крупное дело.
Золотарев. — Я не принимал участия в этом деле. Может быть что-нибудь приходилось слышать, как отголосок.
Иванов. — Вам не докладывали по поводу этих обстоятельств?
Золотарев. — Это должно было итти и могло итти только через тех лиц, которые принимали участие в подготовке к выборам в Гос. Думу.
Иванов. — Вы не помните, кто был начальником охранного отделения в Москве?
Золотарев. — В то время, должно быть, был Мартынов.
Иванов. — А здесь?
Золотарев. — Белецкий.[23]
Председатель. — Так вот, Игнатий Михайлович, вы признали, что эти отметки сделаны вашей рукой?
Золотарев. — Это все моей рукой.
Председатель. — Позвольте вас спросить. Если ваша отметка против этого места, это свидетельствует, что вы его читали. «Другой сотрудник Пелагея избран разъездным агентом…» Вы отчеркиваете и убеждаетесь, что секретные сотрудники занимают активные посты в партии. Так, например, разъездного агента, обязанностью которого является разъезжать по России и нарушать статьи закона, т.-е. организовывать группы, распространять литературу и т. д., выбирают в транспортную комиссию, т.-е. вы убеждаетесь, что агент ваш, которому платит жалованье министерство, занимается тем, что транспортирует литературу в Россию, вообще является организатором революционного дела в России. Каково же было ваше отношение, приняли ли вы какие-нибудь меры к тому, чтобы все это уничтожить и если не приняли, то почему? «Московское охранное отделение обладает всей центральной с.-д. организацией». Это не пассивное наблюдение внутри, «Портной, рабочий, токарь то дереву — член Гос. Думы». Как вы знаете, это Малиновский. «Весьма ценный сотрудник». Когда жандарм этим занимается, ему и бог велел. Но как вы приложили свою руку к этому? Каким образом не явилась мысль пресечь все это ни у вас, ни у А. А. Макарова, который писал эту бумагу?
Золотарев. — Объясняется очень просто. Ведь безусловно при том положении, которое было, при всей той подготовке к работе, которая была, лица, находящиеся во главе, обязаны были нести всю ответственность и знать, что готовится и что делается. Вы сказали, что система никуда не годна, вы сказали, что система незаконна, что мы нарушали закон. Да, но тогда я буду себя обвинять в том, что у меня нет умения и знаний заменить эту систему, которая признана несоответствующей, скажем, даже незаконной, какой-нибудь другой системой. Она все-таки что-то дает. Разве можно сказать, что это усовершенствованные методы? Разве можно сказать, что этим путем можно дойти до какой-нибудь истины? Я понимаю, что нет. Но мы должны итти к улучшению. Если я скажу, что мы стремились улучшить это дело, это будет голословное утверждение. Чем я могу доказать это? Я прихожу и застаю известную систему, которую нужно изменить, а пока я должен ехать на этой повозке. Существующее в продолжение 10-летий исправить в течение 10 месяцев немыслимо. Осведомленность должна быть. Предположите себе такое положение. Я сижу у себя в кабинете. Приходит человек и говорит: «Я вам могу сообщить сведения — подготовляется террористический акт, но я еще не совсем его раскрыл, мне нужен некоторый срок, мне на это нужны деньги». Я ему скажу: «Нет, я это не признаю законным, и вам денег не дам и слушать не желаю». Он не желает иметь дела со мной и уходит, а террористический акт имеет место. Ответственен я или не ответственен за это? По закону и нравственно ответственен я или нет, что убили человека? Потому что из каких побуждений — это другой вопрос.
Председатель. — А вы как отвечаете на этот вопрос?
Золотарев. — Я ставлю вопрос риторически. Я говорю: вот как создавалась агентура. А что всякий прием гипертрофируется, получает безобразное проявление — это совершенно верно, это в жизни всегда так. Безусловно нужно это исправлять. Если бы я был в состоянии исправить и поставить дело так, чтобы обезопасить каждого, я бы это сделал. В этом должно быть стремление каждого. Вот я говорю, какая дилемма. Я не могу сказать, чтобы я над этим не задумывался. Если в течение года я счел свои силы недостаточными, то потому, что положение было слишком тяжелое. Последующие обстоятельства показали, какое было положение. Невозможно было итти по этому пути. Одно дело — занимать известную должность, другое дело — если известный прием нужно заменить каким-нибудь другим, — тут нужно взять всю ответственность на себя.
Председатель. — В частности, по делу Малиновского вам докладывал Белецкий о том, что есть предположение, о котором вы знали по записке, чтобы Малиновского проводить в Думу?
Золотарев. — Этого он мне докладывать, вероятно, не мог, потому что я уехал, когда шли выборы в Думу. В выборах я никакого участия не принимал. Так что едва ли точно, что мне докладывали, что он проводится в Думу. Если это есть в показаниях, которые он дал, вероятно, это так и было.
Председатель. — Я вам напомню, что было препятствие в его прежней судимости, во-первых, это, что у него есть серьезный конкурент.
Золотарев. — Чтобы устранить это препятствие, я участия не принимал. Я вообще что-то смутно припоминаю об этих препятствиях, но, вероятно, произошло какое-нибудь недоразумение, что мне фамилия Малиновского не была известна.
Председатель. — Но «Портной»?
Золотарев. — Когда я в газетах читал фамилию Малиновского, мне это ничего не говорило, потому что подлинной фамилии его я, вероятно, и не знал. Затем, никаких распоряжений, чтобы препятствия были сняты, чтобы он прошел в Думу, я не делал. Я не понимаю, какой смысл в том, чтобы агент был членом Гос. Думы? Какая собственно цель?
Председатель. — Смысл в том, что член Гос. Думы занимает центральное положение в партии, стало быть, он может больше знать и вообще развить свою деятельность.
Золотарев. — Насколько это целесообразно, я не понимаю. Я в Думе бывал и знал, что такой-то член Думы говорит. Сношение с членами Думы существует.
Председатель. — Позвольте устранить вопрос о значении этого. До того, как его выбрали, вы не знали, что его выбирают, а после того, как его выбрали, вы узнали о том, что один из членов Думы состоит на жалованьи в департаменте полиции?
Золотарев. — Относительно жалованья я не распоряжался. Так что я не могу сказать, что он получал.
Председатель. — Это неважно, сколько он получал, а важно, что он агент.
Золотарев. — Что с ним были сношения, это я знал.
Председатель. — То-есть вы знали, что член Гос. Думы состоит агентом?
Золотарев. — Как понять слово агент?
Председседатель. — Портной, рабочий, токарь служил с 1905 г.
Золотарев. — Что он был в Гос. Думе, этот самый агент, который был здесь указан, я должен сказать, что я это упустил из виду. Относительно же того, чтобы сведения сообщал Малиновский, я не слыхал.
Председатель. — Но самый факт, что ваш секретный сотрудник достиг известных степеней в том смысле, что занял одно из мест в законодательной палате — это вам было известно?
Золотарев. — Это было известно.
Председатель. — Как же вы себе представляли? Мы все читаем газеты, Малиновский говорил зажигательные крайние речи, требовал демократической республики, всего прочего. Как же, собственно, в сознании вашем сочеталось это с известным вам фактом, что он состоит на службе у охранного отделения?
Золотарев. — Позвольте доложить, что я тогда ушел из заведывания департаментом полиции. В декабре месяце меня не было. Никакой власти я не имел.
Председатель. — Как же вы власти не имели, вы же были товарищем министра? Малиновский с первого же дня функционирования Думы выступил с речами. Дума начала функционировать в конце 1912 года — это как раз дни вашего заведывания делами полиции в качестве товарища министра. Только с января или февраля 1913 года вы оставили этот пост.
Золотарев. — Совершенно верно. Я говорю, что я уходил с должности товарища министра, и власти изменить это положение у меня не было.
Иванов. — Игнатий Михайлович, вы все-таки признаете, что подобного рода факты и действия, как заведомое участие в проведении агента охранного отделения в депутаты Думы, являются совершенно противозаконными?
Золотарев. — Какое же участие я принимал? Никакого.
Иванов. — Я бы вообще хотел знать ваше мнение, что это противозаконно или нет?
Золотарев. — Мое положение в этом отношении несколько затруднительно. Это теория, а есть практика; практически какой может быть результат от того, чтобы член Думы был агент?
Иванов. — Однако, Игнатий Михайлович, вы говорите, что вы все время хотели уйти, отойти от этого дела, вы, очевидно, сознавали, что все это неправильно, незаконно?
Золотарев. — Есть вещи, которые мне не по силам. А правильны они или нет, — это мне трудно сказать. Это вопрос, который не подлежит моей компетенции.
Иванов. — Вы уходили потому, что это не под силу, слишком большое дело?
Золотарев. — Проявлять свои убеждения, свои взгляды товарищ министра не может.
Иванов. — Неужели товарищ министра в таком положении?
Золотарев. — Тут положение такое: или подчиняйся, или уходи. Я говорю, как был поставлен вопрос. Я не могу сказать, что министр неправильно действует, я этого не говорю, это вопрос политики. Но есть закон, и надо расчленять вопрос о целесообразности применения известных мер. Если товарищ министра начинает распоряжаться по-своему, ему это не место.
Председатель. — Если это целесообразно с вашей тогдашней точки зрения, но незаконно, то почему вы занимаете позицию, что нужно было стать на точку зрения целесообразности, а не на точку зрения законности?
Золотарев. — Я не это хочу сказать, я хочу сказать, что я никакого участия в проведении Малиновского в Гос. Думу не принимал, что у меня никакой власти, чтобы устранить или уничтожить эти последствия, как у товарища министра, на точных основаниях учреждения министерства, не было.
Председатель. — Вы изволили сказать, что в департаменте не было агентов. Ведь Малиновский был как раз агентом, которым руководил директор департамента полиции. Вы знали это?
Золотарев. — Я сейчас говорю, что, когда я вступил в департамент полиции, то за все мое время агентов там не было. Потом я уезжал заграницу. Выборы в Думу были произведены в мое отсутствие, и через некоторое время по моем возвращении я собрался уходить. Пользовались ли сведениями Малиновского и в каких отношениях, — я не знаю.
Председатель. — Но вы знали, что имеется агент, называется ли он Малиновский или «Портной», я не знаю, которым руководит директор департамента полиции?
Золотарев. — Это обстоятельство мне было известно. Он говорил, но как он руководит, я в этот вопрос не входил.
Председатель. — Но позвольте, этот факт. Белецкий говорил, что «Малиновским руковожу я».
Золотарев. — Да, он это говорил.
Председатель. — Но когда вы читали, что Малиновский произносил зажигательные речи, а вам Белецкий говорил: «Я им руковожу», как у вас укладывались эти два факта?
Золотарев. — Хорошо, может быть, они у меня и не укладываются, мы не знаем.
Председатель. — Но мы хотели бы знать, это уж не по должности.
Золотарев. — Слушаюсь. Но я хотел сказать, что товарищ министра может сделать и что должен сделать.
Председатель. — Игнатий Михайлович, вы говорите, что террористический акт — большое зло, для предотвращения которого иногда приходится нарушать закон. Но какие террористические акты предотвращал Малиновский? Между тем ему позволяют развить его деятельность, ведь вы же не можете не согласиться, что, когда он был «Портным», то его деятельность, с точки зрения государственной, с точки зрения тогдашней ст. 102, была менее противозаконна, нежели его деятельность в качестве члена Гос. Думы.
Золотарев. — Если я говорил, что не считал террористическим актом, то говорил именно по вопросу о том, как создается иногда агентурная система. Я привел только яркий случай, пример террористического акта. Но ведь это может быть относительно такого обстоятельства, например, нападение, которое готовится. Это я взял для иллюстрации обстоятельства, что если человек отказывается от агентуры, как он может быть вовлечен в необходимость воспользоваться услугами ее? Относительно Малиновского я позволю себе повторить, что во всяком случае, как бы я к этому вопросу ни относился, у меня нет никакой власти изменить это положение.
Апушкин. — Вы сказали, что присутствовали при докладах директора департамента полиции министру. В чем выражалось ваше присутствие при этих докладах?
Золотарев. — Я высказывал свое мнение.
Апушкин. — Стало быть, вы имели возможность высказывать мнение?
Золотарев. — Обязательно.
Апушкин. — И стало быть, путем своего мнения, как товарища министра, наблюдающего за деятельностью департамента полиции, вы могли отклонить предложение директора департамента полиции. Вы сейчас заявили, что не имели никакой власти локализировать?
Золотарев. — Совершенно верно.
Апушкин. — Стало быть, вы имели возможность присутствовать при докладах директора департамента полиции и докладывать министру свое мнение?
Золотарев. — Да.
Щеголев. — Скажите пожалуйста, разве вы не могли запретить директору департамента полиции иметь сношение с Малиновским? Ведь в этом докладе есть ваше мнение о том, что агентура поставлена плохо, что ее нужно улучшить и т. д. Разве вашего мнения для директора департамента полиции не было достаточно для того, чтобы прекратить общение с секретным сотрудником — членом Думы?
Золотарев. — Это зависит от авторитета лица, который высказывает свое мнение.
Иванов. — И власти?
Золотарев. — Власти у меня не было.
Щеголев. — Здесь, в вашей резолюции, сказано: отклонить или сделать. Почему в данном случае, если вы делали такое распоряжение, оно не было исполнено?
Золотарев. — Мне идет в доклад то, что не идет к министру, и я за министра делаю распоряжение. Это частное распоряжение. А вопрос, конечно, более значительный, который товарищ министра не может решить без министра.
Щеголев. — Вы не считали нужным давать директору департамента полиции какие-нибудь указания относительно сотрудников?
Золотарев. — По тем распоряжениям, которые были сделаны не от меня, конечно, не мог.
Председатель. — Игнатий Михайлович, то, что вы делали, вы делали с ведома министра внутренних дел?
Золотарев. — По департаменту полиции все доходит до министра. Незначительная часть идет только к товарищу министра.
Председатель. — Так что все, что идет по департаменту полиции, министр внутренних дел знает?
Золотарев. — Да, почти все. Конечно, иногда есть вещи, которые он не знает, но эти вещи особенного значения не имеют. Так что директор департамента делал доклады не особенно существенные — мне, а затем общие — министру внутренних дел. Я, конечно, не могу сказать, чтобы он все знал.
Председатель. — Он знал все главнейшее в этом отношении?
Золотарев. — Да, все главнейшее.
Председатель. — Вот, как мы видим, даже этот рапорт Виссарионова об отъезде имеет отметку министра внутренних дел…
Иванов. — Какого?
Председатель. — Макарова. И это не исключение, а правило. Министр внутренних дел интересовался деятельностью департамента полиции?
Золотарев. — Да, и поэтому директор департамента полиции был поставлен в такое положение, что мог непосредственно докладывать министру. Это была должность третьего класса.
Председатель. — А, как правило, доклад директора департамента полиции министру внутренних дел происходил в присутствии товарища министра?
Золотарев. — Да, это, так сказать, правило внешнего распорядка. Должны были присутствовать и другие товарищи министра, например, по департаменту общих дел и т. д.