— Вы чувствуете сами, Викторъ Петровичъ, чѣмъ пахнетъ въ воздухѣ? — весело спрашивалъ меня Прибыльскій, входя какъ-то разъ въ мой кабинетъ и пожимая мнѣ руку,
Онъ держалъ въ лѣвой рукѣ газету, которую, видимо, только-что просмотрѣлъ и въ которой, вѣроятно, нашелъ извѣстія, обрадовавшія его.
— Братушкамъ рѣшились помочь, собираемъ на нихъ деньги, посылаемъ добровольцевъ, — пояснилъ онъ быстро и бросилъ на столъ фуражку и газету. — Вы понимаете: это начало войны. Добровольцами одними это не можетъ кончиться. Никогда не допустили бы посылать ихъ, если бы не думали о войнѣ.
Онъ заходилъ по комнатѣ, радостный, возбужденный.
— И какъ кстати я успѣю окончить академію. У меня будутъ развязаны руки. Въ добровольцы я, конечно, не пойду, а когда начнется формальная война Россіи съ Турціей, я, конечно, сдѣлаю все, чтобы быть на мѣстѣ военныхъ дѣйствій.
— И вы это говорите такъ спокойно? — спросилъ я по безъ удивленія. — Теперь-то?
Александръ Прибыльскій, какъ я слышалъ, намѣревался жениться и, всегда сдержанный, уже раза два проговорился, что ему нравится одна изъ дочерей генерала Терещенко. Насколько я могъ понять, тутъ даже не были замѣшаны особенно сильно расчеты на какія-нибудь выгоды.
— А что? — спросилъ онъ, не понявъ меня.
— А ваши планы относительно женитьбы? — пояснилъ я.
Онъ усмѣхнулся.
— А! вы вотъ о чемъ. Это пустяки! Годомъ раньше — годомъ позже женюсь, не все ли равно.
И впервые онъ разоткровенничался.
— Я спокоенъ, потому что вполнѣ убѣжденъ въ моей невѣстѣ. Она меня любитъ, уважаетъ, чуть-чуть даже идеализируетъ, — проговорилъ онъ, и по его лицу скользнула самодовольная улыбка, говорившая, что ему именно такая жена и нужна, которая создала бы изъ него кумира. — Она будетъ гордиться каждымъ моимъ подвигомъ на войнѣ, мы будемъ, такимъ образомъ, только счастливѣе послѣ войны, которая дастъ мнѣ возможность отличиться, а ей доказать мнѣ, что время и разлука не ослабили ея чувствъ.
— А если васъ убьютъ? — спросилъ я.
Онъ засмѣялся.
— Тогда меня похоронятъ, вотъ и все! Или вы думаете, что я буду скучать и тосковать въ могилѣ: «Какъ это, молъ, такъ умеръ я, даже и не женившись!»
— А ваша невѣста? — полюбопытствовалъ я.
— Она знаетъ, что я, какъ и всѣ люди, смертенъ, — пояснилъ онъ:- но если меня убьютъ, какъ героя, на войнѣ, то она можетъ хоть гордиться мной, тогда какъ при обыкновенной смерти иногда не бываетъ и этого утѣшенія, а остается порой одно воспоминаніе, какъ измучилъ человѣкъ окружающихъ своей болѣзнью и какъ скверно онъ умиралъ. Помните дядю…
Я покачалъ головой.
— А знаете, я все болѣе и болѣе убѣждаюсь, что вы можете только позволять любить васъ, но сами не можете полюбить никого.
— Вы думаете, что я Маремьянокъ только могу заводить? — спросилъ онъ.
Онъ засмѣялся.
— Впрочемъ, вѣдь и Маремьяны были любимы дядей; конечно, онъ любилъ ихъ по-своему, но все же любилъ.
Мы перемѣнили разговоръ.
Прибыльскій былъ правъ: война, приближалась. Онъ зналъ, что онъ будетъ однимъ изъ первыхъ, которые отправятся на мѣсто военныхъ дѣйствій. Онъ не скрывалъ этого передъ своей невѣстой и увлекалъ ее своими широкими планами, двоимъ воодушевленіемъ. Молоденькая институтка видѣла въ немъ рыцаря, героя, будущую знаменитость и гордилась имъ; это крайне льстило Прибыльскому, и онъ, и безъ того увлеченный мыслью о своихъ будущихъ успѣхахъ, немного даже рисовался передъ своею невѣстою.
Однажды, уже передъ самой войной, онъ завернулъ къ Терещенко. Ольга Константиновна Терещенко, невѣста Александра, по обыкновенію, обрадовалась его приходу, и тотчасъ же оба заговорили о новостяхъ, о томъ, кого видѣли, что слышали: третьяго дня она была въ театрѣ, вчера на балу…
— Кстати, скажите, у васъ былъ какой-нибудь дядя? — спросила она вдругъ у Прибыльнаго, обрывая разсказъ о балѣ.
— Даже не одинъ, а нѣсколько, — отвѣтилъ онъ.
— Нѣтъ, а такой… странный… смѣшной, — пояснила она.
— Я не знаю, о какомъ дядѣ вы спрашиваете, и вообще мнѣ страненъ вашъ вопросъ, — сказалъ онъ, пожимая плечами.
По его лицу скользнула тѣнь, точно отъ предчувствія какой-то готовящейся непріятности.
— Видите ли, я съ однимъ офицеромъ чуть не поссорилась изъ-за васъ вчера, — начала она объяснять. — Противный, надо всѣми подтруниваетъ, усмѣшка на лицѣ. Онъ услышалъ, что я знаю васъ, и спросилъ меня. «Ну, что же онъ все по-старому разсказываетъ про своего комическаго дядю и вышучиваетъ его?» Я разсердилась, потому что я отъ васъ ни про какого дядю вашего не слыхала. Да вы и не любите о пустякахъ говорить. Я сказала ему, что, вѣроятно, онъ васъ смѣшиваетъ съ какимъ-нибудь другимъ Прибыльскимъ, и погорячилась порядочно, оборвавъ этого пошлаго нахала…
Александръ сдвинулъ брови. Онъ уже чувствовалъ приливъ гнѣва, сознавая, что гдѣ-то въ обществѣ, за его спиною, его вышучиваетъ кто-то. Онъ смутно догадывался, кто изволитъ прохаживаться на его счетъ.
— Ужасно досадно и обидно, когда смѣшиваютъ двухъ однофамильцевъ, — продолжала Терещенко:- и приписываютъ одному то, что сдѣлалъ другой. Въ какого-то Чичикова чуть не превратилъ человѣка, который…
— Этотъ офицеръ Огородниковъ? — сухо спросилъ Присыльскій, блѣднѣя.
— Да! — подтвердила она и удивилась: — развѣ вы его знаете? О, онъ уже никогда не станетъ говорить о васъ нелѣпостей, я…
— Да, я увѣренъ, что никогда не станетъ, — твердымъ голосомъ сказалъ Александръ, перебивая ее, и заторопился уѣхать.
Онъ вышелъ изъ дома Терещенко, нанялъ извозчика и сказалъ ему, куда ѣхать. Черезъ четверть часа онъ уже звонилъ у дверей съ мѣдной дощечкой, на которой значилось: «Николай Петровичъ Огородниковъ».
— Баринъ у себя? — спросилъ онъ у отворившаго ему дверь денщика.
— У себя, ваше благородіе, — отвѣтилъ денщикъ.
— Доложи…
Прибыльскій передалъ ему свою визитную карточку со словами: «передай барину». Денщикъ ушелъ и черезъ минуту попросилъ гостя въ гостиную. Навстрѣчу Прибыльному уже шелъ изъ кабинета, застегивая на ходу сюртукъ, Огородниковъ. Онъ былъ все тѣмъ же немного мѣшковатымъ, широкимъ въ кости человѣкомъ съ добродушной улыбкой на румяномъ лицѣ. Въ сосѣдней комнатѣ слышался дѣтскій смѣхъ.
— Вы, конечно, догадываетесь, зачѣмъ я пріѣхалъ къ вамъ? — сухо спросилъ Прибыльскій.
— Нѣтъ, — отвѣтилъ Огородниковъ, улыбаясь. — Но…
— Вчера вы изволили снова вспомнить обо мнѣ и повторить ту же пошлость про меня, за которую вы уже были однажды биты. Я сначала хотѣлъ васъ вызвать за это на дуэль.
— Позвольте, батенька, позвольте, — началъ Огородниковъ добродушно.
Прибыльскій не далъ ему кончить начатой фразы и продолжалъ тѣмъ же невозмутимымъ тономъ:
— Но думаю, что, вы, какъ трусъ, отказались бы отъ дуэли, и потому я счелъ нужнымъ прежде всего снова надѣлить васъ пощечинами…
Огородниковъ, попробовалъ еще разъ прервать его, но попытка была тщетной, а вмѣстѣ съ послѣдней фразой раздалась звонкая пощечина.
— Негодяй! — крикнулъ Огородниковъ и, въ свою очередь, размахнулся рукой.
Прибыльскій грубо отбросилъ его отъ себя, ударивъ кулакомъ въ грудь, и проговорилъ:
— Теперь, надѣюсь, вы будете драться!
И, усмѣхаясь, прибавилъ:
— Или обратитесь къ суду?
Онъ швырнулъ на столъ свою визитную карточку и вышелъ…
Спустя нѣсколько дней послѣ этой сцены, жена и дѣти Огородникова извѣщали въ газетахъ о «внезапной» кончинѣ — первая мужа, а вторыя — отца…