- Садись-ка на меня, дружок,- сказал косолапый медвежонок Мишка.
Помчались они шибче ветра. До темна верст сотню отмахали и встали на ночовку при небольшой тихой озерине. Тереха о кремень искру вышиб, костер разжег.
На озерине, у того берега, сидели в камышах какие-то птицы белые, может, лебеди, а по песчаному приплеску ночные кулики на высоких лапках поскакивали, свиристельными голосами посвистывали. Тереха стал картошку печь, медвежонок целое беремя кедровых шишек приволок, сидит возле огня, лущит. Костер весело горит, потрескивает.
От яркого полымя тьма кругом сгустилась, только у костра светло, а погляди вдаль-хоть глаз выткни -тьма.
Но вот, маленько погодя, ясный месяц свою лысую голову из-за лесу высунул, выше да выше подниматься стал. Тьма под коренья, в берлоги, в трущобы схоронилась, заголубело все голубоватым светом, спустилась над тайгой голубая месячная ночь.
Вдруг нежный голос заунывно прозвучал вдали и замер.
- Это что такое?
Слушают-послушают,-вновь голос раздался поближе.
- Женщина песни поет,- сказал Тереха.
- Нет, плачет…- сказал Мишка и насторожил уши по голосу.
А голос тихо так, нежно напевает, поворкует-поворкует, остановится, подождет-подождет, застонет… да опять за песню…
- Поползем, надо все выведать…- сказал медвежонок.
- Поползем,- согласился Тереха,- любопытно.
Чем ближе подползают, тем грустней, тем явственней слышится песня, вот уж можно и слова разобрать.
- Тише, я вижу ее…-прошептал медвежонок,-стой!
Они остановились, приникли к земле, чуть дышат.
«Тереха-а-а!.. Мишка-а-а!..»- раздалося над Терехой.
Воззрился Тереха вверх, видит: на большом суку раскидистом женщина сидит, прислонилась щекой к дереву, задумалась. Луч месяца на нее упал, красную одежду голубым светом облил, заиграл-засеребрил старинные на груди монеты.
- Батюшки…- прошептал Тереха и толкнул Мишку в бок,- да ведь это наша цыганка Ночка.
А она печально так:
Паренек ты люй, Терешенька,
По какой ушел дороженьке?
Встряхнула свои косы, разбила в шелковую волну вороную, заплакала.
Тереха тихонько пофыркает носом: жалко стало.
А она будто учуяла: улыбнулась вдруг, запела нежно:
Месяц светит, месяц ходит.
Голубую воду льет…
Чую, чую, где ночью,-
Там Терешенька живет…
- Ага, узнала!!- закричал на весь лес Тереха и вскочил.- Здравствуй, Ночка! Я не боюсь тебя… Мы с Мишкой…- и не успел докончить, глядь - все трое у костра сидят.
По озерине голубые волны хлещут, по волнам белые лебеди плывут.
А месяц в самую высь забрался, смотрит вниз, брови хмурит,-внизу непорядок: вся тайга крепким сном спит, только эти трое у костра колобродят.
Эй вы, трое, ложитесь спать! Сейчас месяц ясный за тучку схоронится, сейчас все лесное медвежачье царство окутает густая тьма.
* * *
- Тереха, вставай… - слышит он тятькин голос.
- Не трог, пущай поспит, - словно бы мамынька сказала.
- Нет, будет… Эн уж солнышко-то где, вставай! Тереха открыл глаза - медвежонок над ним сидит, мордой в грудь Терехе тычет: - Вставай!
- А я сон видел. Очень любопытный сон,- сказал Тереха.- Будто цыганка в лесу на ветвях качалась…
- Не сон, а вправду… Эвон она лебедей полевым горохом кормит,- сказал медвежонок.
Тереха взглянул на озерину, а там красным цветом маковым цветет цыганка в кумачах. Лебеди длинные свои шеи к ней тянут, гороху сладкого выпрашивают.
- Здравствуй, Терешенька, дружочек.. Иди ко мне!- крикнула с того берега цыганка.
- А как я пойду?.. Глыбко.
- Иди по мосточку калиновому,-махнула красным рукавом цыганка,- вмиг мост через воду вырос.
Побежал Тереха по мосточку, за ним медвежонок култыхает, язык красный выставил, тяжелехонько вздышит - жара стоит.
- Господи, до чего я рада-радешенька,- встретила их цыганка веселым голосом, а черноглазое лицо заулыбалось, а лукавые губы зашептали:-Ну, спасибо, милые дружки, что украли у того старого пса, цыгана-Черломаза, трубку. Ведь он меня на привязи держал, меня, вольную цыганку, в свой полон полонил. А я цыганка вольная, лесная, полевая, разудалая… Я песни пою, я судьбу угадываю, я с красным солнцем перемигиваюсь, с ясным месяцем перешептываюсь, падучие звезды золотые рукавом ловлю.
И вдруг Тереху за руку:
- Трубка! - сдвинула брови, злобно-злобно засверкала.- Куда девал трубку?!
- Ишь ты!-вырвался Тереха.-Больно ты ловка,- и по-молодецки подбоченился.
Цыганка тяжело вздохнула, запечалилась, черные глаза прикручинились. Она низко опустила голову и молча раздумчиво стояла.
- Хитреиа-а-я…-протянул медвежонок-Мишка.
А Тереха сказал:
- Вот пойдем, коли так, с нами. Мы с товарищем будем медвежачье царство осматривать, по всей тайге рыскать. А трубки во веки веков не найти тебе.
Она, хитрая, опять заулыбалась, положила ласковую руку на Терехино плечо.
- Зачем вам по тайге ходить, зачем ноги трудить резвые, ежели всю жизнь медвежачью здесь, у озерины тихой, можно высмотреть?
- А как же так?
- А вот как…
Цыганка крутанулась на каблучках точеных, да как пошла волчком крутить, аж вихорь по тайге взметнулся, кудрявые сосны с шумом принагнулись, камышевые травы к земле легли.
Крутилась, крутилась цыганка, села; раскинула перед собой турецкую шаль огурчатую и достала колоду карт. Разбросила она карты по шали веером, одна карта поднялась, отошла сама собой к сторонке и опять легла.
Тереха испугался.
- Какая это карта?-спросила цыганка.
- Звестно, туз,- подбодрился Тереха.
- Ан, нет…
Тереха обиделся. Он карты твердо знает: почитан каждый вечер с тятькой в свои козыри играл!
- Звестно, туз виней.
- По твоему туз, а по моему краля, - лукавым голосом сказала цыганка.
Глядит Тереха - и впрямь винновая краля, смеется, как живая, и цветочком помахивает. Живая да и на.
Ну, ты волшебница,- убежденно сказал Тереха и в страхе попятился.
Медвежонок ничего в картах не смыслил, он понюхал их, отошел к сторонке, растянулся под елью и стал с когтей присохшую грязь обкусывать: кусит да выплюнет, кусит да выплюнет.
- Не бойся, чего ты испужался? - сказала цыганка Терехе.- Эта краля винновая я сама и есть.
Вдруг поднялась на воздух карта волшебная, подплыла к цыганкиному сердцу и пропала. А цыганка вмиг в кралю обратилась, цветочком живым желтеньким над плечом помахивает, на Тереху сыскоса поглядывает.
Товарищ! Медвежонок!! Мишка!!! - заорал Тереха.- Она волшебница!
- Тьфу! - выплюнул медвежонок кусочек грязи.- Чего ты гаркаешь? Зря людей пугаешь?
- Она волшебница.
- Плевать я на нее хотел…
- Она сгубит нас!
- А где медвежачья грамота?
Тереха выхватил бересту, и оба они с Мишкой стали невидимы.
Цыганка-краля во все стороны злые глазища пялит, ровнехонько никого не видит, лишь цветочком сердито машет.
- Где же вы? Куда ушли?
Опять во все глаза смотрит, ровнехонько никого не видит.
- Как скрозь землю провалились, ушли… - сказала она грустно; всплеснула руками и в голос заплакала.
- А не будешь волховать, волшебница?-невидимкой проговорил Тереха.
- Я буду по чести жить, по правде, по истине.
- А ну, побожись…
Цыганка ну страшной божбой божиться:
- Унесите меня ветры буйные, разразите меня грозы грозные, утопите меня воды бурные-холодные… Не буду больше волховать, добрых людей с ума сводить. Сдержу свое слово цыганское.
- Довольно!-сказал Тереха,- мы с Мишкой верим твоему нерушимому цыганскому слову,-и сунул обратно в карман медвежиную грамоту.
И только лишь сунул, враз с медвежонком стали видимы.
Цыганка от радости в ладоши схлопала.
Тереха сел возле, а закадычный друг его Мишка с последней четвертой лапы беспечно грязь скусывал: скусит да выплюнет, скусит да выплюнет.
- Станем жить по-родному, по-хорошему,- сказала цыганка.- Будьте мне любезными братцами. Ладно? Ну-ка погадаю, куда вам путь держать.
Раскинула карты, давай их так и этак перекладывать, мудрым шепотом нашептывать:
- Идите по заячьей тропинке, не далеко пройдете, увидите: в кулему медведь попал.
