Вечером в дом Айгинто пришел парторг.
На столе немедленно появился традиционный чай.
— Не верят люди наши, что мы можем илирнэйцев догнать, — сказал Айгинто, ожесточенно дуя на горячий чай в блюдце.
— Не знают еще янрайцы сил своих по-настоящему, — задумчиво отозвался Гэмаль. — А неуверенность в силе своей — это почти как туман перед глазами. Да… — Отпив несколько глотков, Гэмаль помолчал и весело добавил: — Я вот к тебе зачем. Как думаешь, хорошо для колхоза будет, если мы соберем человек двадцать и поедем к илирнэйцам хозяйство их смотреть?..
Айгинто отодвинул блюдце с недопитым чаем и, не задумываясь, ответил:
— Что-то ты совсем лишнее придумал. Некогда нам по гостям разъезжать.
— Нет, это важно, очень важно, — решил настаивать на своем Гэмаль. — Пусть люди посмотрят, как лучше можно жить. Пусть теперь особенными глазами на хозяйство своих соседей посмотрят, пусть хорошо подумают, почему у нас нет того, что есть у них.
— Какие там особенные глаза могут быть! — Айгинто нетерпеливо махнул рукой, потянулся к полотенцу, чтобы вытереть с лица обильный пот. — Просто наши люди в гостях чаю попьют, позавидуют немного…
— Ага! Вот-вот… позавидуют! — подхватил Гэмаль. — Зависть эту надо как большой костер разжечь. Это хорошо, Айгинто, когда у человека такая зависть.
— Работать надо, а не в гости ездить, — упрямо возразил председатель. — Вот мы подкормку на песца вовремя вывезли. Ого, какое это полезное дело. Теперь все видят: песцы не уходят, следов песцовых еще больше стало, все ждут большой удачи в зимней охоте.
Долго упорствовал Айгинто, но парторг настоял на своем. Было решено, что янрайцы поедут в Илирнэй, используя морской путь туда для охоты на моржа и нерпу.
Моторная флотилия янрайцев прибыла к соседям под вечер. Добротные домики Илирнэя весело поблескивали голубыми окнами. В центре поселка стояло просторное здание школы под цинковой крышей, рядом — колхозный клуб. Чуть в стороне от поселка размещались колхозные хозяйственные постройки: мастерская по пошивке меховой одежды, косторезная мастерская, склады, питомник для собак, огромный ледник для мяса морского зверя, вешала для сушки юколы. И еще дальше, на обширной поляне, заканчивалась постройка пункта для забоя оленей.
Хозяева высыпали из домов встречать гостей. Приветственные возгласы, шутки, смех огласили морской берег.
— Чего приехали?.. Парторга у нас забрали, теперь и председателя увезете?
— За ветряной машиной вашей приехали. Э-лек-три-чество нам надо, — тут же отозвался на шутку илирнэйца Пытто.
— Хо!.. Новость смешная до моих ушей дошла: будто янрайцы решили догнать нас, — донесся из толпы илирнэйцев чей-то насмешливый голос.
Многие из гостей помрачнели.
— Видно, только до ушей твоих и дошла эта новость, а до головы еще не добралась. — обратился Омкар к колхознику. — А вот когда она до головы твоей дойдет, тогда поймешь, что об этом не со смехом, а с уважением говорить надо.
— Скажите, нет ли у вас доброй вести о Тэгрыне? Не поднялся ли снова в небо Крылатый человек? — спросил седой, сгорбленный илирнэец. Сразу наступила глубокая тишина. Все смотрели на Айгинто, который напоминал своим обликом старшего брата.
— Лежит, как прежде, Тэгрын, — тихо ответил Айгинто. — Не летает, а лежит Крылатый человек…
— Что это за собрание такое? — весело прозвучал громкий голос Караулина. Хозяева и гости повернулись в сторону подходившего к берегу заведующего райзо.
— Давно он здесь? — спросил Айгинто у Омкара с явной неприязнью во взгляде: спор с Караулиным из-за амулетов старика Ятто был еще памятен ему.
— Вчера приехал, — ответил Омкар и, глянув на Гэмаля с улыбкой, понятной только им двоим, добавил: — На открытие убойного пункта прибыл, в газетах ведь об этом писать будут…
Огромного роста, в высоких резиновых сапогах, похожих на ботфорты, в расписном малахае, Караулин выглядел очень живописно. За плечами у него было двуствольное ружье, патронташ до отказа набит патронами, по бокам висели бинокль и фотоаппарат «лейка». Узнав о причине приезда янрайцев, Караулин резко повернулся к Айгинто:
— Так, та-а-к! — с издевкой протянул он. — Значит, решили, как до войны, за двести километров чайку попить… Вот за это спасибо, обрадовали! Молодцы! Сразу видно — хорошо понимаете, чем фронту помогать надо.
«Ого, что он говорит, крикун этот», — пронеслось в голове Айгинто.
— Вы бы еще всех своих старух, детей в гости притащили, — повысил в общей тишине голос Караулин.
— Почему ты с нами таким громким голосом разговариваешь, а? — вдруг как-то вкрадчиво и совершенно спокойно спросил Айгинто. Янрайцы удивленно посмотрели на своего председателя. Но спокойствия Айгинто хватило ненадолго. Тряхнув челкой, он ступил на шаг ближе к заведующему райзо и заговорил быстро, горячо, сам не замечая, что почти повторяет слова Гэмаля:
— Надо сердцем звать людей к хорошему! Ты думаешь, мы просто чай пить приехали?.. Нет, мы сюда приехали, чтоб хорошо посмотреть, особенными глазами посмотреть, как лучше нам жить. Надо, чтобы большой костер в сердцах янрайцев зажегся, надо, чтобы Илирнэй снился нам!
Караулин минуту слушал Айгинто, затем пренебрежительно махнул рукой, повернулся к Гэмалю.
— Ну, а ты что скажешь, товарищ Гэмаль, по этому поводу?
— То же скажу, что и Айгинто, — с подчеркнутым спокойствием ответил Гэмаль.
— Странно, странно, что ты, такой умный человек, и вдруг…
— Ладно, хватит спорить, — вмешался в разговор Омкар. И тут же громко обратился к илирнэйцам: — Уводите по домам гостей, покажите, как вы рады своим соседям!
После чая, начался осмотр хозяйства илирнэйского колхоза. Янрайцы шумной толпой шли за гостеприимными хозяевами, жадно рассматривая все, как будто попали в Илирнэй впервые. Электрические точила, станки и сложные инструменты косторезной мастерской, огромные столы пошивочной мастерской, залитые электрическим светом, чистые кормушки питомника собак — все это ощупывалось руками, пристально разглядывалось, оживленно обсуждалось.
— Смотрите, смотрите, какие лапы у этих колымских щенков! Это же медведи настоящие! — кричал Иляй, осматривая одну кормушку за другой.
Рультын, вытащив из кармана один из своих многочисленных карандашей, что-то записывал с глубокомысленным видом.
— Нет, вы послушайте, что Омкар говорит, — вдруг воскликнул он и послюнявил карандаш. — Он говорит, что питомник каждый год в колхозную кассу сорок тысяч рублей добавляет!..
— Да, это не то, что у нас — не какой-нибудь десяток этой сильной колымской породы, — сокрушенно вздыхал Нотат. — Себе не хватает, не то чтобы на сторону продавать.
— А свет, свет какой здесь у собак! Э-лек-три-че-ство! — многозначительно произнес Пытто, указывая на яркие дамочки. — А у нас Иляй ярангу свою нерпичьим жирником все еще освещает. На керосин себе не заработал.
Иляй открыл рот, чтобы ответить на неприятную реплику Пытто, но возразить ему было решительно нечего. Да, что верно, то верно, действительно он, Иляй, освещает свою ярангу жирником, тогда как у илирнэйских собак горят электрические лампочки. Тяжело вздохнув, Иляй осторожно протянул руку к выключателю, дважды повернул его.
— Э-лек-три-чество! — тихо произнес он. — Э-лек-три-чество!.. Словно кусочки солнца вложил кто-то в эти стекляшки.
Узенькие глаза Иляя, улыбаясь, смотрели на яркие лампочки.
— Все, все осматривайте, — наставлял своих колхозников Айгинто. — Потом спрашивать будем, кому что понравилось, кому что хотелось бы перенять для нашего колхоза.
— Ну, что ж, пойдем дальше, — предложил Омкар.
Янрайцы не без сожаления один за другим покинули питомник.
Гости и хозяева проходили мимо многочисленных рядов высоких вешалов, на которых вялилась юкола.
— Ай, сколько юколы! — окинул жадными глазами вешала Айгинто, вдыхая густой запах сушеной рыбы. — Да, собаки ваши не будут зимой выть от голода!
Караулин тоже принял участие в осмотре хозяйства колхоза. Сначала он молчал, потом сам стал давать янрайцам объяснения, не пропуская случая упрекнуть их в нерадивости, неорганизованности. Айгинто, слушая его нотации, отходил в сторону, а Гэмаль делал вид, что не слышит, или пытался сгладить грубые упреки веселой шуткой. Парторгу не понравилось, что Караулин, говоря о достижениях илирнэйского колхоза, многое связывал со своим именем.
— А вот сейчас посмотрим убойный олений пункт, — уже совсем забыв о руководителях илирнэйского колхоза, продолжал заведующий райзо. — Не напрасно я сам лично наблюдал за строительством этого пункта. Настоящий завод соорудили!
Олений убойный пункт вызвал у янрайцев восхищение. Они переходили из одного отделения в другое, пробовали, как действуют блоки, при помощи которых оленьи туши для освежовки подвешивались к специальным балкам, осматривали огромные чаны для промывки отходного кишечного сырья, заглядывали в котлы для выварки костного жира.
— У нас олени по-прежнему разделываются прямо на земле, — бормотал бригадир янрайской оленеводческой бригады Мэвэт. — Холодно, неудобно, да и много добра пропадает… А здесь у них ничего не пропадает.
— А видели воду? — уже почти кричал Караулин, поворачивая краны от подведенной к чанам воды. — У вас и через двадцать лет так не будет. Поворачиваетесь, как тюлени, — лениво, медленно, вяло!
Гэмаль не выдержал, встал прямо перед Караулиным и насмешливо посмотрел ему в глаза:
— Почему через двадцать лет у нас не будет? Вот завтра вы приедете к нам и построите… По вашим словам выходит, что здесь, в Илирнэе, только из-за вас все успехи.
Караулин слегка смутился.
— Нет, почему же, товарищ Гэмаль… Ты меня неправильно понял, — сказал он, заметно понизив голос. — Заслуг Омкара или твоих я не отнимаю… Оба вы очень много сделали для илирнэйского колхоза… Да и все илирнэйцы — это настоящие колхозники…
Слова Гэмаля больно укололи заведующего райзо. В илирнэйском колхозе он бывал часто, искренне считал его своим детищем. Мысленно назвав Гэмаля неблагодарным, Караулин отошел в сторону и вскоре присоединился к двум илирнэйцам, достраивавшим деревянный жолоб для стока воды.
— А ну-ка дайте рубаночек, — попросил он и, сняв ватную телогрейку, принялся за работу. Рубанок ловко ходил в его руках. Увлеченный работой, Караулин вскоре повеселел.
«Ну, что ж, это вполне понятно, — рассуждал он, налаживая точными движениями лезвие рубанка. — Такие, как я, для всех хорошими быть не могут… Пока поймут тебя, всего наслушаешься… Зато потом и уважение и благодарность приходят».
Будучи по природе большим оптимистом, Караулин унывал редко. На север его привела жажда деятельности, неукротимое желание столкнуться с настоящими трудностями. Бегло ознакомившись с обстановкой, он решил сразу же, как сам выражался, взять быка за рога, показать свою энергию, разворотливость.
Вскоре за ряд ошибок Караулина назвали перегибщиком. Он возмутился. Ему казалось, что его обвиняют инертные, вялые люди, которые боятся решительных действий. «Фразами о перегибах, как щитом, прикрываются, — рассуждал он. — Какие теперь могут быть перегибы, когда в колхозном строительстве уже давно существуют проторенные, испытанные пути. Огромный опыт накоплен!»
Шум вокруг амулетов, которые он отобрал у старика Ятто, заставил Караулина задуматься, но думы его, как всегда, шли не по линии самокритики, а по линии оправдания своих ошибок.
«Зачем оберегать эти идиотские остатки старья? — возмущался заведующий райзо. — С корнем нужно вырвать всех этих идолов, все эти дьявольские поверия! Конечно, на первых порах будут обиженные, возможны даже большие страдания, но зато потом эти же люди скажут спасибо. Надо быть немножко Петром Великим, да, да, в этом нет греха, надо быть немножко им в самом хорошем смысле этого слова».
Орудуя рубанком с умением заправского столяра, Караулин продолжал думать:
«У настоящего руководителя должна быть твердая рука. Очень мне не нравится, когда нерешительность, вялость называют осторожностью, чуткостью, учетом местных обстоятельств и прочей чепухой…»
Когда он снова пошел по поселку, то увидел, как янрайцы столпились возле ветряного двигателя, снабжавшего Илирнэй электрическим светом.
«Встряхнуть, как следует встряхнуть надо янрайцев! — подумал Караулин, направляясь к толпе. — Подыскать бы им настоящего председателя! Айгинто слишком молод, неуравновешен. Энергия его — бесполезный ветер, который часто дует совсем не в нужную сторону».
А в это самое время янрайский председатель показывал на вращающиеся крылья ветряного двигателя и что-то громко объяснял. Подойдя поближе, Караулин услыхал, как горячо спорили янрайские колхозники, в каком именно месте они будут у себя устанавливать такой же ветряной двигатель.
— Ого! Это мне нравится, — одобрил Караулин. — Кричат-то как!.. Точно ветряк уже в кармане у них…
— Наверх бы залезть, посмотреть, как внутри там, — произнес Пытто, словно зачарованный глядя на винтовую лестницу, ведущую к верхнему этажу двигателя. У себя в колхозе он считался хорошим мотористом, и ветряной двигатель особенно занимал его.
— Покажи гостям… своди их наверх, — предложил своему мотористу Омкар.
— Там уже есть один янраец, целый день с моим помощником машины чистит, — заметил моторист, направляясь к лестнице.
— Кто же этот янраец? — изумился Айгинто.
— Твой брат Гивэй. Кажется, там и ночевать собирается. С Караулиным из района прибыл. Мы уже думаем к себе забрать его из вашего колхоза.
— Чего ж вы молчали! — закричал Айгинто, решительно направляясь к лестнице. — Где он? Вот я сейчас спущу его оттуда головой вниз. Колхозник называется. Все работают, а он, как заяц, по всему району скачет.
Поднявшись наверх, Айгинто застал своего младшего брата за работой над разобранным блоком шестеренок. Перепачканный в машинном масле, с кровоточащей ссадиной на руке, юноша настолько был поглощен своим занятием, что, казалось, не сразу узнал, кто стоит перед ним. Айгинто сделал короткий шаг, словно подкрадываясь к добыче, Гивэй выпрямился, взглянул на него и заговорил быстро-быстро, захлебываясь словами:
— Не кричи, только не кричи! Я знаю… хорошо знаю, что ты сказать собираешься. Если ругать меня будешь… драться буду!
— Хо! — только и успел воскликнуть Айгинто.
— Ты кричишь на меня оттого, что ничего не понимаешь. Ты знаешь, что сказал мне секретарь Ковалев?.. Знаешь, а?
— Что он тебе сказал? — Айгинто еще сделал шаг вперед.
— Он сказал, что я такой, который за десять человек сможет работать! Вот я какой! Один — как бригада целая!.. Это не хуже, чем летчиком быть. Это не хуже, чем на фронте воевать! Ни одного плохого слова секретарь не сказал мне. Он понимает, все понимает, а ты только кричать умеешь.
Несколько сбитый с толку, Айгинто никак не мог сообразить, с какой стороны лучше всего обрушиться на брата. Гивэй почувствовал это. Размазав на вспотевшем лбу пятно мазута, он прокашлялся и от защиты перешел в решительное наступление:
— Почему четвертый руль-мотор у вас, товарищ председатель колхоза, полгода уже на складе валяется, а? Из-за этого одна бригада на веслах в море ходит… Почему вы с Пытто не разрешаете мне починить его, а? Сколько нерпы с четвертым мотором можно убить было бы! Вот приеду домой, ни спать, ни есть не буду, пока не починю его!
— Сначала свой мотор как следует почини. — Айгинто выразительно постучал по лбу Гивэя кулаком.
— Хватит вам ругаться, — добродушно заметил Пытто, тоже поднявшийся кверху с группой янрайцев. — Крылья двигателя от вашей ругани так завертелись, что скоро оторвутся и улетят, как птицы…
Осмотр хозяйства илирнэйского колхоза был окончен только к позднему вечеру. Поужинав, гости и хозяева направились в клуб на вечер самодеятельности, который илирнэйские комсомольцы организовали специально для соседей.
Гэмаль сидел рядом с Омкаром в первом ряду. Просмотрев несколько номеров, парторг попросил председателя выйти вместе на улицу.
На улице было удивительно тихо. Багровый диск солнца опускался в море. Огромный, неправильной формы, словно расплющенный под ударами молота, он медленно погружался в воду. Черные с багровым сумраком тучи клубились возле него.
Гэмаль и Омкар молча наблюдали за солнечным закатом. Все глубже и глубже погружался огненный диск. Дорога на море выцветала. Плывшие мимо берега льдины стали едва различимыми.
— Вот и скрылось солнце, — тихо промолвил Омкар.
— Завтра ветер будет, — отозвался Гэмаль, осматривая горизонт, на котором все еще пламенели багровые краски. Немного помолчав, он тронул Омкара за руку и заговорил совсем о другом:
— Так думаю, что щенков колымской породы вы несколько штук выделите для нас?
— Хо! Быть может, вы с собой и мастерские прихватите? — воскликнул Омкар. — Может быть, сказать пастухам, чтобы сегодня же племенное стадо передали вашим оленеводам?
— Мастерские пусть здесь останутся, — не обращая внимания на иронию, — ответил Гэмаль. — Стадо тоже пусть остается. А вот несколько десятков племенных оленей ламутской породы вы все же должны продать нам. Через район договоримся, по-хорошему договоримся…
— Спасибо, ой спасибо тебе, Гэмаль, что мастерские оставляешь, что не все племенное стадо берешь себе, — с прежним ехидством отозвался Омкар. — А то я уже чуть было не заплакал: и сам от нас ушел, и хозяйство колхоза перетаскиваешь.
— Ты что это, шутишь или в самом деле только о себе думаешь?
Омкар, порывшись в карманах брюк, вытащил листок бумаги и протянул Гэмалю.
— На вот, прочти. Много думали мы сегодня на правлении, чем янрайцам помочь, чуть головы не лопнули. Больше не просите… Там и собаки есть, и олени тоже… Не знаю, сумеете ли вы и за это рассчитаться.
— Спасибо тебе, Омкар, — тихо отозвался Гэмаль, засовывая листок бумаги в карман гимнастерки.
— Давай по берегу походим, — вздохнул Омкар. — Помолчим, подумаем…
Мерно похрустывала галька под ногами Гэмаля и Омкара. Мимо них по черной воде плыли льдины. Высоко в небе прокурлыкали запоздалые журавли.
— Значит, твердо решили догнать нас? — негромко спросил Омкар.
— Конечно, за один год не догоним, а все же — догоним! — ответил Гэмаль.
— Что ж, догоняйте, — усмехнулся в темноте Омкар. — Только помните: ждать мы вас не будем!..