Состояние здоровья Гивэя очень встревожило Солнцеву.
«Как знать, не воспаление ли легких у него? Врача надо из Илирнэя вызвать», — думала она, прислушиваясь к тяжелому, жаркому дыханию Гивэя.
Юноша не отрывал немигающих, с лихорадочным блеском глав от учительницы. Счастливая улыбка на его лице часто сменялась болезненной гримасой.
Оля принялась выслушивать Гивэя. Юноша схватил ее руку, крепко прижал ко лбу. Мать Гивэя, с тревогой смотревшая на сына, смущенно затопталась на одном месте, пошла что-то разыскивать в самый дальний угол комнаты.
— Минуточку, Гивэй, мне надо тебя послушать, не мешай, — я же не врач, могу ничего не понять, — просто сказала девушка. Гивэй выпустил ее руку и затаил дыхание.
Поставив больному компресс, Оля поспешила к Иляю.
— Уже ушла? — спросил у матери юноша, с трудом отрывая голову от подушки.
— Лежи, лежи, Гивэй, — ласково сказала мать, поправляя изголовье. «Вот так же лежал больной второй мой сын, Крылатый человек», — думала она, печально скрестив руки на груди.
Гивэй неожиданно сел на кровати. В глазах его был восторг, запекшиеся губы улыбались.
— Вот хорошо! — произнес он мечтательно.
— Что, что хорошо? Ложись! — с тревогой сказала мать, думая, что сын ее бредит.
— Разве ты не понимаешь? — удивился Гивэй. — Теперь Оля лечить меня будет… — Мать невольно улыбнулась сквозь слезы и пробормотала, не столько для того, чтобы возразить сыну, сколько для самой себя:
— Разве ты не знаешь, она же не нашего рода человек, она же не нашего языка человек.
— Болеть я долго не буду, — уверенно заявил Гивэй. — Но я все равно буду говорить, что больной, пусть только лечит Оля.
— Тебе нельзя разговаривать, спи! — уже недовольно нахмурилась мать.
— Вот только охотиться надо, а то бы я целый месяц болел бы…
— Спи! А то сейчас Олю позову! — пригрозила мать.
— Хо! — обрадовался Гивэй, приподымаясь над подушкой. — Правда позовешь? Зови! Скорее зови!
Старушка мать вздохнула и решила молчать.
Приехавший на вторые сутки из Илирнэя врач нашел у Гивэя воспаление легких. Болезнь свою юноша переносил легко. Когда приходила Оля, он много шутил, смеялся.
Когда Гивэй был уже почти здоров, Оля однажды забежала в его дом и застала юношу за странным занятием. Сидя на кровати, он с увлечением ловил маленькие капли ртути. На столе лежал разбитый градусник. Крупинки то дробились, то опять сливались, ни одна не попадала в ладонь Гивэя.
— Смотри, как интересно получается, — пораженный неожиданным открытием, обратился он к Оле. — Живая вода и, понимаешь, не мокрая, как же это получается, а?
— Ты что, нарочно градусник разбил? — строго спросила Оля. Гивэй смутился.
— Такая, знаешь, жаркая температура у меня появилась, что градусник лопнул! — попытался он отделаться шуткой.
— А что, если бы ни у врача, ни у меня запасного градусника не было? — с упреком спросила Оля. — А там еще Иляй болеет, Пытто нездоров, им тоже помочь надо… Пора тебе серьезным быть, за ум браться.
Гивэй густо покраснел, опустил голову. Он лег на подушку и закрыл глаза.
— Ты что, обиделся? — мягко спросила Оля, дотрагиваясь до лба юноши рукою.
— Совсем не обиделся, — серьезно возразил Гивэй, — так просто… думаю… думаю, почему глупым меня назвала?..
— Глупым я тебя не называла.
— Ну, все равно, как ты сказала? За ум браться надо? — тем же тоном продолжал юноша. — А вот как это за ум браться? Много раз от тебя слыхал, что тот, кто много знает, — умный человек. Вот я и хочу… понимаешь, Оля, много знать хочу!
Гивэй приподнялся на кровати.
— Мало я пока знаю, Оля. Вот ты с учениками какую-то траву в ящиках на окошке выращиваешь, мне тоже захотелось траву выращивать. Понимаешь, зима… ой, какая злючая зима, а тут — трава зеленая! А то вот все думал, почему в одном месте льдина из морской воды соленая бывает, а в другом — совсем не соленая. Лед колол… в кастрюле таял его, кипятил его… Мать сильно ругалась, боялась, что морского духа разгневаю. Потом решил книгу найти про это, прочитать. Не нашел пока.
Оля внимательно вслушивалась в быструю, взволнованную речь Гивэя, и ей очень хотелось прикоснуться к его голове рукой, быть может погладить, как это иногда она делала со своими учениками.
— Но больше всего мне машины всякие понять хочется. — Гивэй закашлялся. Оля просила его не разговаривать, но остановить юношу было не так просто.
— Вот понимаешь, когда я смотрю на какую-нибудь машину или на вещь какую-нибудь, которую никогда не видел, мне хочется в самую-самую середину ее посмотреть… кажется, что там и есть самое главное. Да, да, это верно: самое главное всегда внутри! — убежденно закончил он свою мысль.
— Правильно, Гивэй, но скажи, понял ли ты, что такое градусник, после того, как заглянул ему внутрь?
— Нет, не понял, — признался юноша.
— Значит, что выходит? Дальше учиться тебе надо. Четыре класса ты кончил, но этого мало.
— Верно, Оля, учиться надо! Физику, химию знать надо. А вот кто учить будет, а?
— Я учить буду, — просто сказала девушка. — Только знай, трудно, очень трудно и тебе и мне будет.
— Зачем тебе? Мне пусть будет трудно!.. Задавай больше уроков! — еще сильнее заволновался Гивэй. — Чтобы, знаешь, башка от них, словно земля в мороз, трещала!
— Ложись, тебе нельзя разговаривать, — попросила Оля.
Она хотела еще что-то добавить, но в это время дверь в дом отворилась и тотчас захлопнулась.
— Оро! — закричал Гивэй. — Оро, иди сюда!
Солнцева глянула на часы, нахмурилась: Оро без ее спросу покинул интернат как раз тогда, когда школьники в интернате уже должны были готовиться ко сну. Мать Гивэя вышла в тамбур и ввела в комнату смущенного Оро. Мальчик сконфуженно поглядывал то на учительницу, то на Гивэя.
— Я… сильно-сильно хотел… Гивэя увидеть. Слыхал я, что он уже выздоравливает… очень обрадовался… — наконец промолвил он.
— Ну-ну, посмотри, только спрашиваться надо, — сказала Оля, с трудом придавая своему лицу строгое выражение: учительница знала, какая крепкая дружба возникла между Гивэем и ее учеником Оро.
Да и не только одному Оро Гивэй казался человеком, достойным подражания. Его любили все ученики. Когда Гивэй долго не появлялся в школе, многие мальчики по нему тосковали. Неутомимый, с массой самых неожиданных затей, Гивэй вносил с собой в школу бурю веселья.
— Тебе воспитателем надо бы в школу поступить! — сказала как-то ему Оля. — Вот только самого еще немножко повоспитывать надо.
Заметив, какими глазами смотрит Оро на Гивэя, Оля позвала его к кровати.
— Ну-ну, подойди ближе, полюбуйтесь друг на друга! — ласково сказала она.
Стремительный и легкий, Оро подбежал к Гивэю, схватил за руки.
— Ну как, скрипку сделал уже?
Гивэй провел снизу вверх по стриженым жестким волосам Оро, заглянул ему в глаза.
— Нет еще. Болезнь помешала…
— Ой, как там ждут у нас все скрипку твою! — воскликнул Оро, видимо испытывая огромное удовольствие от того, что Гивэй прикоснулся к его голове.
Оля наблюдала за встречей друзей и думала: «Это совсем не случайно, что школьники так тянутся к Гивэю и особенно наиболее живые, способные. Уж очень много в нем обаятельности, новизны, свежести… Смотри, как бы он и тебя не обворожил, этот неугомонный человек».
Оля улыбнулась своей мысли, однако поймала себя на том, что невольно любуется выразительным, мужественным лицом юноши, его удивительными глазами, в которых отражались малейшие душевные движения.
«А что, если мне научить его танцевать! Вот отвела бы душу. Так давно не танцевала!»