Правление колхоза собралось в доме председателя. Мать Айгинто поставила на стол огромный, красной меди чайник, и заседание началось.
Долго пили чай, молча вытирая обильный пот. Айгинто часто отставлял кружку в сторону, что-то быстро записывал в блокнот.
Когда выпили весь чайник, Айгинто встал, застегнул пуговицы на гимнастерке, хотя ему все еще было жарко от горячего чая, и сказал:
— Вот так, значит: с парторгом мы долго думали, что прежде всего надо делать нам, чтобы илирнэйцев догнать, чтобы не быть последними в районе. Завтра состоится у нас общее колхозное собрание. Там нужно такое сказать, от чего янрайцам всю ночь не спалось бы, чтобы у них появились мысли особенные. Попробуем сейчас сами так думать. Давай, Пытто, начинай, — неожиданно заключил он.
Пытто вскинул красное, разопревшее от чая лицо, замигал узенькими быстрыми глазами:
— Что начинать?
— Думать вслух начинай.
Пытто смущенно улыбнулся, глаза его почти закрылись.
— Ну как тут особенно думать будешь? — наконец отозвался он. — Ну вот, значит, было лето, осень подошла, зима надвигается. Скоро капканы ставить, много ставить капканов. Фронту помогать надо. Потому что война! Фашистов бить надо!
— Мало. Об этом мы и раньше думали, — невесело вздохнул Айгинто.
— Сам тогда думай! — вдруг вспылил Пытто. Лицо его стало сердитым, обиженным. — Скорей давай думай, да смотри, чтобы голова не лопнула.
— Не лопнет моя голова, она, однако, покрепче твоей, — с достоинством ответил Айгинто и круто повернулся к Рультыну.
— А ну ты, бригадир комсомольской бригады, думай, как с комсомольцами своими разговаривать будешь?
Рультын встал, провел руками по густому черному ежику, перебрал в карманах многочисленные наконечники карандашей, вытащил толстый цветной карандаш, заложил его за ухо. Все улыбнулись, зная страсть Рультына к карандашам, замысловатым ручкам, блокнотам и нагрудным значкам.
— Зима надвигается! Охотиться надо! — громко, как, на митинге, начал он, заглядывая в блокнот. — Нельзя, чтобы план не выполнить. Тяжелая война идет, фронту помогать надо. Спать нельзя, отдыхать нельзя, чай распивать долго нельзя. Работать, только работать!
— Хо! Так и умереть можно. Как же это не спать, чай не пить! — насмешливо заметил бригадир Тиркин.
— Так это не то же ли самое, что и я говорил! — засмеялся Пытто. — Только у Рультына голос погромче!
— Подожди ты, — отмахнулся от него Рультын. — Дай подумать немножко. — А то вот тут как будто все понятно, а вот здесь еще нет. — Рультын выразительно постучал себя сначала по груди, потом по голове.
Отодвинув в сторону кружку с недопитым чаем, Гэмаль внимательно прислушивался к словам членов правления, которых он мысленно уже представлял себе партийной группой ядра некого колхоза. В глазах его была строгая озабоченность, пытливое любопытство; «Хорошо сказал Рультын, — отметил он про себя, — в сердце как будто все понятно, а в голове еще не все. Очень верно сказал, умный парень». Порой Гэмаль чувствовал на себе взгляды своих товарищей, он понимал, что они к его выступлению отнесутся с особой взыскательностью: парторг, посланный райкомом в помощь!
Жадно, с непотухающим чувством какой-то особенной ответственности вникал Гэмаль в эти дни в дела колхоза. И сразу же вышло то, чего он так боялся: колхозники, минуя своего председателя Айгинто, шли к нему, требуя советов, указаний и даже распоряжений. Гэмаль всегда в подобных случаях с подчеркнутым уважением обращался к председателю и с таким подкупающим чистосердечием советовался с ним, не пропуская без внимания ни одного его слова, что колхозники невольно говорили: а, однако же, это правда, что он очень ценит нашего председателя.
Айгинто сначала хмурился, но вскоре разобрался и перестал сердиться на парторга. Сейчас, на заседании, он ловил себя на том, что старался невольно копировать Гэмаля, и боялся, что это слишком для всех заметно.
— Ну что ж, теперь нашего парторга послушаем. Основное дело его и есть языком работать! — с напускной грубостью пошутил он: смотрите, мол, не подумайте, что я, как мальчик, на него с открытым ртом смотрю, забыв даже нос вытереть.
Гэмаль улыбнулся шутке председателя, обнажая ослепительно белые крепкие зуба. Наступила тишина.
— Вот только что Рультын хорошие слова сказал, очень хорошие, — тихо начал он, ласково глядя — на вспыхнувшего юношу. — Сердцем мы все хорошо понимаем: надо фашистов бить, надо еще сильнее их бить! А вот как этого добиться? Тут уж головой хорошенько надо подумать, чтобы потом руками делать. Вот так и выходит, что сердце, голова и руки человека — как родные братья: Если дружны эти братья, то и сила большая! Ого! Какая еще сила!
— Это и вправду, как три родных брата! — выкрикнул Пытто.
— Потерпи! — строго кинул ему Айгинто.
— Сердце — это всегда вместилище больших желаний, — уже громко продолжал Гэмаль. — Но пожелать — это одно, а вот сделать, как желаешь, — совсем другое. Кто из нас, охотников, выезжая в море, не думает о богатой добыче! И все знают, что много нерп, моржей на ледяных полях в море. А вот к какому полю путь направить — не знают. В одно место бросятся, в другое место бросятся, в третье, четвертое, а к вечеру домой с пустыми байдарами возвращаются. А почему так получилось, что с пустыми байдарами вернулись?
— Потому что плохие охотники! — не задумываясь, выпалил Рультын. — Море плохо видят, не знают, какие льды зверь любит!
— Вот, вот! Опять Рультын очень хорошо сказал! — живо подхватил Гэмаль. — Сердце сильно желало большую добычу, руки на веслах до мозолей работали, а вот голова… голова плохо работала.
— Да, третий-то брат бестолковым оказался, — сокрушенно вздохнул Пытто.
Все засмеялись.
— Верно, не умеют эти охотники как следует видеть, — повторил слова Рультына парторг. — А вот те, у которых зоркие глаза и умная голова, которые заранее все осмотрят и заранее разведчиков пошлют, те не виляют туда-сюда, а прямо идут, быстро, уверенно идут к богатой добыче, к большим моржовым лежбищам, потому что правильный путь нашли. Подумаем же сейчас все, как лучше нам поступить.
— Надо точно знать, где ледяное поле с моржовым лежбищем, чтобы не вилять туда-сюда, а прямо итти! — не выдержал Айгинто.
— Вот, вот, знать, видеть надо. А что же нам видеть надо? Где та тропа, которая приведет нас прямо к удаче? — спросил Гэмаль и тут же ответил: — Выполнение, а еще лучше перевыполнение плана по добыче пушнины — вот что должны мы видеть.
— Правильно, Гэмаль, это самое главное! — вдруг загорелся Тиркин. — Если мы не меньше, чем илирнэйцы, песцов, лисиц поймаем, тогда и во всем остальном не уступим. Кому захочется отставать от илирнэйцев после того, как догоним их в самом главном — в охотничьем уменье, в славе охотничьей?
— Об этом ты и скажи на собрании! — вскочил со своего места Пытто.
— Теперь я вижу, что мы уже так себя чувствуем, как должны себя чувствовать все колхозники после общего собрания, — улыбнулся Гэмаль. И вдруг, став серьезным, добавил: — Вот мы с вами историю партии учим. Слова Ленина читаем. А Ленин говорит, что в каждом деле надо главное найти, за него ухватиться. Допустим, нам надо в штормовую погоду вельбот на берег вытащить. Как его вытащить? Если за корму хвататься — волной тебя с ног сшибет, вельботом раздавит; если за борт хвататься станешь — перевернется вельбот и тебя покалечит. А вот если за выброску схватить, если носом вельбот через волны к берегу повести, значит наверняка вытащишь. — Гэмаль сделал энергичный, выразительный жест руками, крепко смыкая кулаки, как бы показывая, каким образом следует ухватиться за выброску. Члены правления колхоза залюбовались парторгом: большая сила, уверенность, упорство чувствовались во всей его ладной фигуре.
Свое выступление парторг закончил просто и ясно:
— Перевыполнить пушной план, чтобы поймать песцов не меньше, чем илирнэйцы, — вот эта выброска. Если ухватимся за нее — весь колхоз на первое место вытащим!
— Постой, постой! — снова вскочил на ноги Пытто. — Значит, как это получается? — Глубокомысленно наморщив лоб, Пытто старался до конца понять то, что сказал парторг. — Ну да, ясно: надо знать, за что ухватиться! В любом деле знать это надо. — Немного помолчав, он пошевелил губами, мысленно повторяя только что услышанные от Гэмаля слова. — Ай, здорово! — вдруг хлопнул он об пол своим малахаем. — Почему здесь нет охотников?! Пусть сюда идут! Послушай, Гэмаль, почему ты говоришь это не на собрании?..
Айгинто, Тиркин и Рультын громко рассмеялись, глядя на разволновавшегося Пытто. А Гэмаль рассматривал его пристально, с любопытством.