Гости завтракали вместе с пастухами в яранге бригадира Орая. Бригадир Орай — сухонький, маленький, уже пожилой человек с голосом необыкновенно густым и громким — расспрашивал гостей о пути. Тымнэро рассказал о случае на перевале. Пастухи с уважением поглядывали на Журбу, восхищались ого находчивостью. Журба, делая вид, что ему не все понятно в разговоре, пил чай одну кружку за другой.
Не застав в стойбище Нояно, Владимир опечалился. Ему очень хотелось встретиться с девушкой, которую не видел уже вторую неделю. Но, узнав, что Нояно выехала в соседнее стойбище Чымнэ и к вечеру вернется, Владимир повеселел.
Когда завтрак кончился, Журба вдруг услышал какой-то непонятный грохот и звон, раздававшийся рядом с ярангой. Владимир вышел на улицу и увидел странное зрелище: женщины со всего поселка несли дырявые чайники, кастрюли, миски, ведра и все это складывали в кучу возле яранги.
Одна из женщин приветливо улыбнулась Владимиру и, указав на гору посуды, сказала:
— Слыхали мы о тебе, что ты оленьим людям посуду чинишь. Вот мы и принесли…
Владимир, смерив глазами кучу посуды, негромко присвистнул.
— Великолепная свалка!.. Это вам, железных дел мастер, памятник при жизни! — имея в виду себя, невесело пошутил он. — Если вас только затем и звали, тогда действительно ни мрамор, ни бронза для вашего памятника не подойдут.
Женщины полуудивленно, полуиспуганно смотрели на человека, говорившего на незнакомом языке. Уж не ругается ли?
А Журба с грустной улыбкой обозревал кучу дырявой посуды и боялся подумать, что все это волей-неволей придется ему перепаять.
— Вот полоумные женщины, сколько понатащили! — вдруг услыхал Владимир позади себя голос Орая. — А вы спросили, есть ли у гостя время с вашими чайниками возиться?
Женщины смущенно переглянулись, о чем-то шопотом переговорили и, как по команде, уставились на Владимира. В глазах их была робкая надежда, просьба.
— Ладно, ладно, что можно будет, починю! — улыбнулся Журба, а сам подумал: «Хорошо, что хоть паяльник с собой захватил».
— С посудой — потом, сначала расскажи нам, что на Большой Земле делается, — обратился к нему Орай. — Далеко ли прогнали врага?.. Давно вестей не получаем, за высокие горы перекочевали, от людей оторвались.
— Правильно, Орай, сначала основное, сделаем, — согласился Журба, радуясь, что все получилось гораздо лучше, чем он думал. — Но расскажи и ты, сколько бригада твоя лисиц, песцов поймала, как занятия с пастухами проводишь. Давно о бригаде твоей я не писал на берег.
— Все тетради, которые ты дал, мы исписали. Все ждал, когда ты новые привезешь, — с достоинством ответил Орай. После Тымнэро он считался лучшим культармейцем в янрайской тундре.
Несмотря на огромную усталость, на боль в распухшем колене и плече, Журба не заметил, как пролетел день. На беседу с ним собрались и малые и старые. Владимир рассказывал об отступлении врага, передавал по рукам альбомы с фотографиями и рисунками и с глубоким удовлетворением отмечал: ждали его сюда потому, что никто здесь не хотел чувствовать себя затерянным в глубине далекой, горной тундры, не хотел отрываться от жизни своего края, от жизни всей страны.
К вечеру прибыла в стойбище Нояно. Владимира она застала с паяльником в руках, окруженного чайниками, ведрами, кастрюлями.
Увидев Нояно, Владимир стремительно протянул к ней руки, но, заметив, что за ним наблюдают люди, стал сдержаннее.
— Как птица, как легкая птица, летит на оленях она! — прочел он нараспев, всматриваясь в устремленные на него глаза Нояно.
— Рад, Володя, очень рад, что увидел меня? — тихо спросила Нояно, подступая к нему еще ближе.
— Понимаешь, у меня вот сейчас стихи о тебе рождаются, такая ты… — Владимир запнулся. — Такая вот… без которой я жить уже не могу!
Нояно тихо рассмеялась, и смех ее отозвался в душе Журбы тысячами самых различных отголосков, переполняя его чувством, очень похожим на музыку. Он даже взмахнул руками, как бы дирижируя, отчего Нояно засмеялась снова.
— А ты все такой же… немножко чудаковатый и…
— И какой еще? — живо переспросил Владимир.
— Э, нет, не скажу! — Нояно вытащила из рукавички, расшитой цветным бисером, свою маленькую смуглую руку, шутливо погрозила пальцем. — Знаешь, как трудно было мне здесь без тебя! Я должна провести инвентаризацию оленей в этих дальних стойбищах. В колхозных бригадах прошло все хорошо, а вот у единоличника Чымнэ ничего не получилось. Завтра снова поеду. У него сосчитать оленей надо особенно тщательно. Обманывает государство! Не хочет, чтобы точно знали, сколько у него оленей… Налогов боится!
— Ничего, не горюй, Нояно, завтра поедем к нему вместе.
Нояно глубоко вздохнула и зачем-то побежала к нарте, на которой только что приехала в стойбище.
«И надо же мне было проплыть несколько тысяч километров по морю, забраться вот сюда, в глубокую чукотскую тундру, чтобы здесь найти ее», — думал Журба, и в темно-синих глазах его, как обычно в такие минуты, было что-то немножко мечтательное и в то же время серьезно-задумчивое.
Нояно вернулась в шатер яранги с небольшим ящиком. Сняв с себя быстрыми движениями длинноухую из пятнистой шкуры олененка шапку, девушка стряхнула с нее снег, подсела к костру и раскрыла ящик, заполненный ягелем разных пород.
— Здешние пастбища изучаю, — сказала Нояно, извлекая из ячейки лапку серебристого ягеля. — Ты, наверное, не раз присматривался к оленьему мху, а знаешь ли, как он растет?
— Да так же, по-моему, как трава, — немного подумав, отозвался Журба.
— Так, да не так! — возразила Нояно, бережно поправляя лапки ягеля в ячейках.
Пастухи, постепенно заполнившие шатер яранги Орая, готовились пить чай.
— Хорошо ягель девушка понимает, — сказал один из пастухов, ездивший с Нояно по оленьим пастбищам. — Я ушам своим не верил, когда слова ее о ягеле слушал, глазам своим не верил, когда смотрел на нее.
— Откуда она ягель хорошо знать может? — недоверчиво заметил второй пастух.
А Нояно между тем объясняла Владимиру природу оленьего мха.
— Это очень сложное растение — своеобразное сожительство гриба, водоросли и азотобактера. Вот посмотри на это слоевище. Это грибные нити. Между ними зеленые тельца находятся — водоросли. Ты вот говоришь, растет, как трава. Значит, не знаешь, что ягель питается почти исключительно воздухом. Ты видишь, у него даже корней нет, только слоевище. Земля для ягеля не питательная среда, а лишь место прикрепления.
Изумленный Журба взял из рук Нояно небольшое гнездо ягелинок, внимательно осмотрел слоевище.
— Оттого он и растет порой просто на голых скалах, — наконец отозвался Журба.
— Мало того, именно здесь, на севере, ему легче всего расти, потому что в тундре мало других растений, которые его заглушали бы. А растет он одним и тем же гнездом веками. — Заметив в лице Владимира еще большее изумление, Нояно засмеялась, радуясь, что смогла сообщить Журбе нечто такое, чего он еще не знал, и добавила. — За несколькими кустиками ягеля ученые наблюдают вот уже триста лет. Понимаешь, три века!
— А ты расскажи пастухам, — предложил Владимир. — Они всю жизнь с ягелем дело имеют, но вряд ли знают о нем больше, чем я.
— Знать-то они знают, — мягко возразила Нояно, — только чисто практически: какая порода лучше, в каких местах его должно быть больше, вот, пожалуй, и все.
— А ты расскажи им, расскажи, — настаивал Владимир и повернулся к пастухам.
— Послушайте, оленьи люди, что говорит ваш олений доктор о ягеле!
Пастухи обступили Нояно. Она выложила различные породы ягеля из ячеек на крышку ящика и принялась рассказывать, порой путаясь, волнуясь, с трудом находя чукотские слова для перевода научных терминов.
Пастухи слушали внимательно, напряженно. Недоверчивое выражение на их лицах постепенно сменялось любопытством, потом изумлением. Многое из их долголетних наблюдений над ягелем, казавшееся необъяснимой загадкой, после слов девушки, с удивительным упорством, несмотря на насмешки, вникавшей в мужское дело оленеводов, стало ясным и понятным.
Смущенно, почесывая затылки, пастухи переглядывались, как бы говоря друг другу: «Как же так, а? Мы, можно сказать, на ягеле выросли, а не все знаем… А вот она, береговая женщина, знает».
Так и разошлись пастухи по своим ярангам, оживленно делясь своим недоумением.