На другой день чуть свет Журба, Нояно и Тымнэро с группой пастухов из бригады Орая прибыли в стойбище Чымнэ. Тымнэро еще издали увидел, как засуетилась у яранги Аймынэ, как беспокойно всматривался в подъезжающих гостей Кувлюк.
— Узнала Аймынэ меня! Узнала! — ликовал Тымнэро, нахлестывая оленей.
Когда упряжки остановились в самом стойбище, Тымнэро быстро выпряг оленей, нетерпеливо поглядывая на вход в ярангу Чымнэ: не покажется ли Аймынэ? Но девушка не выходила. Не увидел ее Тымнэро и тогда, когда вошел в шатер яранги.
— Несчастье в этот очаг вселилось, — неприязненно оглядывая гостей, сказал Кувлюк. — Жена Чымнэ сильно заболела.
Тымнэро глянул на полог и понял, что Аймынэ там, у больной сестры.
— Очень больна жена Чымнэ. Не надо бы ей волноваться, но вот… — Кувлюк развел руками, мол, как не волноваться, когда нехорошие, злые люди приехали к ней в стойбище. Тымнэро поймал на себе ненавидящий взгляд Кувлюка и, разозлившись, сказал:
— Надо было меньше ее в стадо на ночь посылать. Слыхал я, что Чымнэ в последнее время наравне с тобой в стадо жену свою гоняет. Замучили женщину…
В это время в ярангу вошел сам хозяин. Он пристально осмотрел гостей, глянул на незнакомую гостям испуганную женщину, возившуюся с рухлядью из шкур, и вдруг крикнул:
— Почему чаю нет? Не видишь, гости дорогие прибыли, почему не встречаешь гостей с почетом?
Женщина, дальняя родственница Чымнэ, вздрогнула, подняла руку, словно защищаясь от удара, и робко сказала:
— Я сейчас, сейчас… Я думала, что тебе…
— Думала! — снова крикнул Чымнэ. — Разве женщина умеет думать?!.
Глянув уголком глаза на гостей, чтобы проверить, какое впечатление производит на них то, что он не в духе, Чымнэ вышел на улицу.
— Кувлюк! Иди сюда! — приказал он с улицы. — Пойдем оленя дорогим гостям убьем, свежего, вкусного мяса наварим, пусть едят гости дорогие.
Журба встал и вышел на улицу.
— Послушай, Чымнэ, мясо есть нам некогда, да мы и не голодные, — обратился он к хозяину стойбища. — Мы по делу к тебе приехали, ты это хорошо знаешь…
На скулах широкого, изъеденного оспой лица Чымнэ заиграли желваки.
— Знаю, хорошо знаю, зачем вы ко мне приехали, — с трудом владея собой, сказал он. — Потом оленей считать будем. А сейчас я должен гостей хорошо накормить. Такой обычай у нас, чукчей…
— Сумерки коротки, — скоро темно станет. Как в темноте точно оленей сосчитать? — возразил Журба.
— Оленей мы пойдем сейчас считать! — послышался голос Нояно, выходившей из яранги.
— В своем стойбище я хозяин! — ответил Чымнэ и вдруг крикнул на Кувлюка: — Чего стоишь? Разве не я тебе сказал, чтобы оленя поймать!
Кувлюк вздрогнул, схватил аркан, нарту и побежал к стаду. Вскоре он вернулся с убитым оленем. Свалив с нарты оленя возле яранги, Кувлюк скрылся. Не видно было и женщины, которая могла бы разделать оленя. Пастухи из бригады Орая переглядывались, осуждающе качали головами: Чымнэ явно затягивал время, чтобы сорвать инвентаризацию стада.
— Ну что ж, долго мы ждать будем? — спросила Нояно, обращаясь к Чымнэ.
— Не знаю. Вот женщины выйдут из полога от больной, оленя разделают, мяса наварят, поедим как следует, потом за работу возьмемся, — ответил Чымнэ, крепко затягиваясь из своей массивной деревянной трубки. — Или ты, олений доктор, не знаешь, что убитого оленя разделать надо? — язвительно обратился он к Нояно. — Ну да где тебе знать, ты же на берегу выросла, а отец у тебя не чукча… Попробуй-ка разделать оленя, ты же олений доктор, ты все должна уметь делать, что оленя касается.
Нояно встала, ни слова не говоря, вытащила из чехла у пояса Тымнэро острый нож и пошла разделывать оленя. Движения ее рук были точны и быстры. Пастухи из бригады Орая, Журба, Тымнэро, да и сам Чымнэ напряженно наблюдали за ней. И всем невольно пришло в голову, что девушка эта чувствует себя здесь легко и свободно и что оленя ей разделать ничего не стоит. Так оно и вышло: Нояно разделала оленя в каких-нибудь двадцать минут, не хуже чем сделала бы это здесь любая другая женщина.
Аймынэ, сидя у изголовья больной сестры, чутко прислушивалась ко всему, что происходило в шатре яранги и на улице. Чымнэ приказал никому из женщин не показывать носа на улицу до тех пор, пока не уйдут гости. Девушка ждала, не заговорит ли Тымнэро. «Ну чего ж ты молчишь? Ну скажи, скажи хоть что-нибудь, я хоть голос твой послушаю», — мысленно обращалась она к юноше. А он сидел совсем рядом с ней, в шатре, и разделяла их всего лишь тонкая стенка полога.
Приказ Чымнэ ни за что не удержал бы Аймынэ в пологе, если бы она не чувствовала на себе умоляющего взгляда больной сестры. Девушка так истосковалась по Тымнэро за долгие месяцы разлуки! Она звала его к себе во сне; она высматривала его всякий раз, когда до слуха ее доносились звуки подъезжающей упряжки. Она с напряжением подслушивала разговоры заезжавших в стойбище гостей, в надежде хотя что-нибудь услыхать о бригаде Мэвэта: как живет Тымнэро, не заболел ли, не полюбил ли другую, не женился ли?
Аймынэ все вслушивалась и вслушивалась, что происходило в шатре яранги и на улице.
— Молодец Нояно! Ай, молодец! — едва слышно воскликнула она, когда поняла, что девушка, олений доктор, закончила разделывать оленя. «Но где Тымнэро? Почему он молчит? А может, он ушел? Нет! Он здесь, здесь, совсем рядом. Я это чувствую, сердцем чувствую! Посмотреть бы на него, хотя бы одним глазком, хотя бы чуть-чуть…»
Взглянув на сестру, лежавшую с закрытыми глазами, Аймынэ бесшумно склонилась к чоыргыну, приподняла его ровно настолько, чтобы получилась небольшая щелочка. Она вся была полна решимостью протестовать, и только больная сестра удерживала ее от схватки с ненавистным Чымнэ.
Тымнэро она увидела так близко от себя, что задохнулась от волнения. Неудержимое желание протянуть вперед руку, прикоснуться к юноше захватило все помыслы, все стремления девушки. Ей казалось, что она больше ничего не желала бы всю свою жизнь, что это было бы пределом ее счастья.
Не в силах больше владеть собой, Аймынэ выглянула из-под чоыргына. На какое-то мгновение глаза ее встретились совсем близко с глазами Тымнэро. Она даже ощутила на себе его дыхание.
— Ты чего это, полоумная, а? — оглушил Аймынэ возмущенный голос Чымнэ. — А ну, назад!
— Аймынэ, Аймынэ, где ты? — донесся до слуха девушки голос больной сестры.
Девушка стремительно протянула руку, коснулась плеча Тымнэро и скрылась за чоыргыном.
Все, кто был в шатре яранги, невольно смотрели на Тымнэро. Юноша ничем не выказал своего волнения, спрятав его под каменной маской бесстрастия.
— Идемте считать оленей? — вскочил со шкуры Чымнэ.
Подсчет оленей закончился под вечер. Нояно удивило, что оленей в стаде оказалось значительно меньше, чем по спискам за прошлый год. «Не угнал ли Чымнэ сегодня утром куда-нибудь часть своего стада?» — думала девушка, подозрительно поглядывая на хозяина.
Злой и усталый Чымнэ не стал пить чай.
— Готовьтесь к перекочевке! — закричал он. — Завтра пойдем еще дальше. Я не хочу, чтобы стадо мое пересчитывали люди, которые ничего не понимают в оленях!
Журба осмотрелся, разыскивая глазами Нояно. К его удивлению, девушки он не увидел.
— Вернулась к оленям, — вполголоса сказал ему Тымнэро. — Не верит она Чымнэ, проследить хочет, не подгонит ли кто оленей в его стадо. Говорит, что Чымнэ обманщик — государство обманывает. Уйду и я незаметно в стадо, помогу Нояно.
— Пойди, пойди, Тымнэро, — сказал Журба, — а мне уходить нельзя, как бы Чымнэ не догадался…
Обливаясь потом, Кувлюк отвозил тяжело загруженные нарты на ровную снежную поляну, чуть наклонно ставил их одна к другой передками вверх, устраивая из нарт круглую изгородь — кораль для загона ездовых оленей.
Чымнэ расхаживал по стойбищу, покрикивая на Кувлюка, сердито разбрасывая ногами разную домашнюю утварь, собранную для упаковки.
Владимир молча наблюдал за суматохой в стойбище.
Сидя на нарте без движения, он здорово замерз, то и дело постукивал нога об ногу.
— Что, холодно на земле нашей? — смиренным тоном спросил подошедший Чымнэ. — Нос у тебя почему-то совсем стал белым…
Журба приложил руку к носу и не почувствовал прикосновения.
«Будь она проклята, стужа эта! Если б Чымнэ вздумалось стукнуть меня по носу, я бы и не почувствовал, что надо дать сдачи», — подумал Владимир, пытаясь оттереть рукавицей нос.
— Может быть, ты скажешь, что тебе тепло? — как можно веселее спросил он.
Чымнэ молча снял с головы малахай и демонстративно принялся чистить его снеговыбивалкой. От непокрытой головы старика, опоясанной засаленным ремешком, шел пар, волосы быстро покрывались инеем. Журба с вызывающим видом тоже снял свой малахай и, вытащив из-за пояса снеговыбивалку, принялся очищать его от снега. Уши Владимира нестерпимо горели, ломило скулы и лоб от лютой стужи. Мучительно долго продолжалась эта необычная дуэль, но Журба не уступил и надел малахай лишь тогда, когда противник его снова покрыл свою голову.
Вспомнив, что имя Чымнэ в русском переводе значит бык, Журба засмеялся и, пробираясь между нарт навстречу подходившей к нему Нояно, победоносно запел:
Торреадор, смелее в бой!..
Торреадор, торреадор!..
Чымнэ смотрел ему вслед, мрачно вслушиваясь в непонятную песню.
Поздним вечером Журба, Нояно и Тымнэро возвращались на оленях из стойбища Чымнэ в бригаду Орая. Нояно управляла своей упряжкой уверенно и ловко. Журба ехал вслед за девушкой, невольно думая о том, что ему нужно еще немало тренироваться, чтобы управлять оленями не хуже чем Нояно.
Подхлестнув оленей, Владимир поравнялся с Нояно.
Тымнэро мчался впереди всех. Перед глазами юноши стояло лицо Аймынэ. Она все же вышла к нему перед самым его отъездом из стойбища. Воспользовавшись гем, что Чымнэ, в гневе разбрасывал поставленные Кувлюком в кораль нарты, Аймынэ выскользнула из полога, поманила в шатер яранги стоявшего возле входа Тымнэро. Юноша бросился к девушке.
— Я убегу, все равно еще раз убегу к тебе! — горячо зашептала Аймынэ, прижимаясь к его груди. Лицо ее было полно решимости. — Меня вот только… сестра останавливает! Замучат они ее здесь, совсем замучат!
Тымнэро все гладил и гладил ее черные густые волосы, заплетенные в две тяжелые тугие косы.
— Ты знаешь… мне порой… хочется убить Чымнэ! — вдруг приглушенно воскликнула Аймынэ, и маленькие кулачки ее крепко сжались, а в глазах вспыхнуло что-то нестерпимо гневное.
— Какие слова говоришь?! Надо по-другому! — поспешно ответил Тымнэро, кинув быстрый взгляд в сторону входа: не идет ли Чымнэ.
— Да, да! Я такая! Я…
— Аймынэ?.. Аймынэ, где ты? — послышался из полога болезненный голос жены Чымнэ. Аймынэ порывисто и в то же время как-то необыкновенно нежно обхватила ладонями лицо Тымнэро и горячо прошептала:
— Я приду к тебе! Пусть скалы непроходимые загородят мой путь, — сквозь скалы пройду!
В лице ее, преображенном болью разлуки, было что-то исступленное. Тымнэро припал к горячим губам девушки. Аймынэ вырвалась и мгновение всматривалась в юношу.
— Аймынэ, где ты? — снова слышался голос из полога.
Аймынэ порывисто заломила над головой руки, еще раз кинула последний взгляд на Тымнэро и мгновенно скрылась в пологе.
И вот сейчас Тымнэро нахлестывал оленей и пытался припомнить мельчайшие подробности этой встречи. Ему казалось, что он до сих нор чувствует на горячих щеках прикосновение нежных ладоней любимой девушки.
Нет! Рано или поздно они будут жить вместе. Никто не сможет помешать ему взять Аймынэ в жены. Он может сказать ее словами: «Пусть скалы непроходимые загородят мой путь, — сквозь скалы пройду!»