Вуд и полиция. Знаменитый ученый, как детектив, раскрывает тайны бомб и убийств
«Случай Моргана? — повторил Вуд озадаченно и немного нетерпеливо. — Вы говорите — случай Моргана? Это, должно быть, ошибка. Я никогда не имел дела со случаями Моргана».
Я сказал: «Но ведь вот он — в списке преступлений, убийств, загадок, пожаров, бомб, взрывов…»
«О, конечно, — сказал Вуд, — почему же вы сразу не сказали про взрывы? Вы говорите о бомбе на Уолл-стрит. Я помог при расследовании дела по просьбе Тома Ламонта, одного из компаньонов Моргана».
«Случай с бомбой на Уолл-стрит» был одним из страшных убийств, которого никогда не забудут в Нью-Йорке. В полдень 15 сентября 1920 года возница, который приехал настолько обычным образом что никто не заметил, каков он был, остановил фургон, окрашенный в желтый цвет, на углу перед Пробирной Палатой, против банка Моргана. Он привязал лошадей к железному столбу и скрылся навсегда в толпе. Через несколько минут, когда народа на улице стало еще больше, в фургоне взорвалась огромная бомба с бочку величиной, убив тридцать девять человек, искалечив несколько десятков и легко ранив не менее четырехсот, повредив банк Моргана, Пробирную Палату, Казначейство Соединенных Штатов и другие финансовые учреждения. Рассказ самого Вуда о его последовавшем участии в деле гласит:
«Через несколько дней после взрыва Ламонт, у которого был летний дом в Ист Хэмптоне недалеко от моего и с которым мы были знакомы несколько лет, позвонил мне и спросил, смогу ли я поехать в Нью-Йорк в следующий понедельник и попытаться найти способ реконструкции бомбы, что могло бы привести к установлению того лица, которое совершило преступление. Это было для меня первое предложение участвовать в уголовном расследовании, и я сомневался, могу ли быть им чем-нибудь полезен. Ламонт был иного мнения. Он видел мою лабораторию в старом сарае и слышал мои разговоры о сложных физических и химических явлениях при взрывах. Итак, я поехал, и меня сперва представили Шерману Бэрнсу, сыну детектива Вильяма Дж. Бэрнса, бывшего тогда директором Бюро расследования при Департаменте юстиции, которого также пригласили работать с полицией.
Шерман взял меня в личную контору капитана Джеймса Дж. Гегана, начальника Отдела бомб. Прямо передо мной, сбоку от стола Гегана, стояли, как старинные кавалерийские ботфорты, две задние ноги несчастной лошади, которая была запряжена в фургон с бочкой, наполненной железными гирьками и бомбой посередине.
Геган рассказал мне обо всем, что им удалось найти — а это было немногим больше того, о чем все знали из газет. Часть банка Моргана была переполнена убитыми и умирающими мужчинами и женщинами. Никто не мог понять толком, что произошло. Были вызваны войска, и все смешалось. Я спросил капитана Гегана, нашли ли они части корпуса или механизма бомбы, ибо это могло помочь выследить преступника, дав намек на его занятия или специальность.
Капитан Геган ответил: „Нет. Мы подобрали целую кучу дряни, разбросанной взрывом по всей улице. Конечно, там были гирьки, но мы прочесали все мелким гребешком. Там нет ничего, что можно бы было опознать, кроме частей фургона и сбруи“. Я спросил его, здесь ли еще эта „дрянь“, и он провел меня в соседнюю комнату, где высилась куча, похожая на груду железного лома около кузницы. Она выглядела совсем не многообещающе, но я все же стал копаться в ней. Наконец, я наткнулся на осколок, который, я был уверен, являлся частью бомбы. Это был изогнутый кусок металла, который мог быть частью тонкостенного железного или стального цилиндра, примерно восьми дюймов диаметром. В середине его было отверстие. На наружной поверхности и поперек отверстия шла узкая полоса, с глубокими параллельными канавками или бороздами. Я видел раньше такие бороздки на поверхности скал, когда четверть века назад изучал геологию в Гарварде. Профессор называл их „поверхностями сдвига“. Они образовались на поверхностях камней, подвергнувшихся большому давлению и сдвигу. Я показал осколок Гегану и сказал: „Вот кусок бомбы!“
Потом, я нашел не только с полдюжины таких же осколков, но и несколько кусков тяжелого стального обруча. Один из них имел отверстие того же размера, что и первый осколок, и был так же изогнут, так что, очевидно, обруч был крепко надет на цилиндр. Далее, обломки обруча имели „поверхности сдвига“ на внутренней стороне, где они были плотно прижаты к цилиндру, когда бомба взорвалась. Они оказали сильное взаимное давление, и это, как и в случае поверхности скал в геологии, создало параллельные бороздки и складки.
Я сказал капитану Гегану: „Теперь мы можем воссоздать оболочку бомбы“. Это был стальной цилиндр, возможно — длинный, около восьми дюймов диаметром. стянутый стальными обручами, прикрепленными к цилиндру чем-то вроде заклепок, проходящих сквозь эти отверстия. Мне казалось очевидным, что это — какая-то часть машины, имеющейся в продаже; ее использовали как оболочку бомбы.
Следующей проблемой было — выяснить, откуда она появилась — из мастерской водопроводчика, завода двигателей или откуда-нибудь еще? Это, однако, уже прямо касалось полиции. Может быть, я был слишком большой оптимист, оценивая их способности выслеживать такие штуки. Капитан Геган спросил, нет ли у меня еще каких-нибудь предложений. Я обратил его внимание на то, что гирьки имели серийные номера и две буквы выбитые на поверхности. Я посоветовал разослать агентов по всем окрестным литейным цехам, с образцами и посмотреть, не опознает ли какой-нибудь завод свою продукцию. Их „возраст“ может показать, откуда она появились. Это может иметь решающее значение, когда подозрения начнут сгущаться вокруг одного пункта и можно будет устанавливать причины, местности и занятия. Не знаю, на какие препятствия и тупики наткнулась полиция, но как вам известно, — преступник так и не был найден. Полиции помогал Бэрнс и Департамент юстиции, и так как предлагались премии до 80 000 долларов, то странно, что им ничего не удалось сделать».
Доктор Вуд вспоминает маленький спор с Бэрнсом-старшим относительно происхождения гирек (это были гирьки от оконных ставень). Бэрнс считал, что Вуд неправ, утверждая, что они могли быть взяты или из нового строящегося дома или из старого. Он утверждал сам, что они много лет висели столбиком на улице. В подтверждение он указывал на желтоватые углубленные пятна на их поверхности. «Но, — настаивал Вуд, — это следы удара о стены банка Моргана».
Молодой Шерман Бэрнс сказал: «Я точно то же говорил папе». Последующий анализ показал, что доктор Вуд и Шерман были правы.
Через несколько лет капитан Геган из Отдела бомб написал журнальную статью, озаглавленную: «Как я реконструировал бомбу с Уолл-стрит». Доктор Вуд никогда не протестует, когда полиция следует его советам и применяет его идеи, как свои. Бомба с Уолл-стрит была только начало. Позже Вуда пригласили разобрать — и он разобрал — знаменитый случай с бомбой Брэди, в Мэриленде — обычно известной в анналах таинственных преступлений, как «убийство коробкой конфет». На этот раз доктор Вуд не только реконструировал полностью механизм бомбы, но и сам стал одним из детективов, посадив убийцу на скамью подсудимых.
И преступление, и его разгадка Вудом, рассказанные мне им самим, — имели все элементы, необходимые для детективного романа. Вот подлинная история, восстановленная с помощью Вуда и газет.
Сит Плезант — малонаселенная, неинтересная деревушка, со скромными домиками, стоящая на шоссе Кармоди в Мэриленде, недалеко от участка Колумбийской линии. В одном из домов в конце декабря 1929 года жила мистрис Анна Бэкли с маленькими детьми. Рождество у них прошло бедно. Вечером на следующий день, незадолго до темноты, она вышла на улицу, и позднее помнила, что ни на крыльце, ни перед ним на земле ничего не лежало. Дворик перед домом имел глинистую почву. На следующее утро, выйдя на улицу между семью и восемью часами, она увидела сверток, завернутый в коричневую бумагу, завязанную белой ленточкой. Он был похож на коробку конфет, оставленную соседом в виде немного запоздавшего рождественского подарка ее детям. Когда она подняла его, она с разочарованием увидела, что на свертке написано печатными буквами, синевато-черными чернилами, имя «Наоми Холл».
Она не знала никого по имени Холл и очень хотела открыть сверток, но, будучи честной женщиной, решила этого не делать. Дети испытывали еще большее искушение, так как были уверены, что в свертке — рождественские сладости, но она велела им не трогать его, так как он «принадлежал другим». Мистрис Бэкли не запирала и не прятала его от них. Они была послушными детьми, а до конца каникул кто-нибудь обязательно должен был зайти за свертком. На самом деле, недалеко от них по той же дороге жила семья Холлов и у них была восемнадцатилетняя дочь по имени Наоми, но Анна Бэкли этого не знала. Очевидно, или она, или Холлы приехали туда совсем недавно… Маленький Херольд Бэкли, семи лет от роду, однако, все время знал, кто такая Наоми Холл. Может быть, он не говорил этого дома, надеясь, что она никогда не потребует своих конфет, а конфеты остаются конфетами, где бы вы их ни раздобыли. Однако утром на Новый Год, когда Херольда послали за покупкой, он случайно встретил одного из мальчиков Холла, младшего брата Наоми, Лесли, и тут честность одержала в нем верх, и он сказал: «У нас в доме лежит рождественский подарок для Наоми — коробка с конфетами или еще с чем-то. Кто-то по ошибке забыл его там».
Прилив честности со стороны Херольда спас его маленькую жизнь и весь дом Бэкли от разрушения и ужаса.
Лесли взял пакет и пошел с ним домой, вместе с мальчиком по имени Стюарт Карнил. Наоми Холл была добрая девушка, и оба мальчика надеялись разделить с ней конфеты. Наоми положила сверток на кухонный стол, и все дети — Лесли, младшая сестра Дороти и малыш Самюэль — собрались вокруг нее. Мистрис Нора Холл, мать их, стояла позади. Мальчик Карнил смотрел в окошко, надеясь, что его пригласят, после того как коробка будет открыта. Наоми развязала ленточку, сняла бумагу и подняла крышку коробки. Сразу же последовал взрыв страшной силы. Наоми буквально была разорвана на части; Дороти и Самюэль также были убиты на месте. Стол и пол кухни превратились в кучу развалин. Взрывом вырыло воронку в земле под полом; Лесли был также тяжело ранен. Мистрис Холл лежала без сознания в крови — у нее выбило глаз и все зубы. Мальчика Карнила, стоявшего за окном, также ранило.
На взрыв сбежалась вся деревня, а потом примчалась полиция из Вашингтона, который был ближайшим городом, а позже, в тот же день — и из Балтиморы, так как злодеяние было совершено в Мэриленде. Приехали и врачи. Когда мистрис Холл пришла в сознание, она сказала: «Я была в кухне, когда Лесли принес сверток. Мы позвали Наоми, чтобы открыть коробку. Все собрались вокруг стола, ожидая увидеть конфеты и орехи. Затем я увидела светлую вспышку, и это все, что я помню, пока меня не подняли у дверей и не отвезли в больницу».
Бомба, содержавшая в себе достаточно взрывчатого вещества, чтобы разрушить дом и перебить целую семью, была адресована лично Наоми. Но кто мог хотеть убить Наоми? И, в частности, кто же мог желать убить ее и в то же время знал ее так плохо, что не знал даже, где она живет! Наоми была простой, дружелюбной и привлекательной деревенской девушкой и была знакома только с такими же простыми людьми. Убийство, со многих точек зрения, и в частности, в отношении примененного метода, казалось невероятно таинственным.
Лейтенант Итцел и детектив Шолтер из департамента полиции Балтиморы, которым было поручено следствие, были призваны на помощь местным властям, так же, как в Англии вызывают Скотлэнд-Ярд в сельские местности.. Скоро выяснили, что Наоми была беременна, и это обстоятельство, хотя и не было ключом, дало по крайней мере за что уцепиться следствию. Но и здесь полиция сразу же наткнулась на двойной тупик, Наоми Холл была уже несколько времени вполне законно замужем за Германом Брэди, молодым фермером. Брак их был зарегистрирован, и отношения между ними были очень хорошие, насколько было известно, и брак держали в тайне от обоих семей только потому, что мистрис Брэди, мать Германа, препятствовала ему. Это значило кормить лишнего человека. Герман работал на ферме своей матери. Он от нее зависел и не хотел говорить ей о своей женитьбе, пока не сможет занять лучшее положение. Первой загадкой для полиции было кажущееся отсутствие какого-либо повода для убийства, даже если через несколько месяцев ожидался ребенок. Второй загадкой было то, что Герман Брэди, простой крестьянин, далеко не блиставший умом, ничего не понимал в машинах, механизмах и взрывчатых веществах — никогда не возился с инструментами и даже никогда не интересовался ими в детстве. У него не было никакой механической сообразительности — он даже не мог починить сломанный плуг — короче говоря, он мог быть конструктором адской машины столько же, как инженером, построившим ракету для полета на Луну! В этом полиция была совершенно уверена, и впоследствии выяснилось, что она была права.
Все согласились с тем, что Герман был слишком глуп, чтобы сделать это.
«А что, если это его брат… если это Лерой…» — говорили фермеры, болтая вокруг печки в лавке в Сит-Плезант. «А что за брат?» — стала вскоре спрашивать полиция. Лерой Брэди был противоположностью Германа: он был очень ловкий механик. Но он как будто «выходил за пределы этой истории». Он работал и жил в Вашингтоне, имел хорошенькую жену, редко виделся с матерью и Германом и, возможно, вообще не знал Наоми Холл. Лерой работал в большом гараже «Шевроле» — главном предприятии «Шевроле» в Вашингтоне, — и был одним из их лучших механиков. Известно было, что он был очень ловок по части разных механических приспособлений, сам их изобретал, в том числе приспособление для открывания и закрывания дверей.
Когда полиция узнала все это, она утеряла уверенность, что Лерой «вне подозрения». И все же нельзя было найти какой-либо связи или причины для Лероя Брэди убить Наоми Холл, кроме весьма «натянутого» предлога помощи брату — и то, что было до сих пор получено при исследовании осколков бомбы не давало никаких поводов думать, что она была вообще сделана в гараже, не говоря уже — в каком именно. Стальные обломки, найденные в воронке, были посланы в Бюро стандартов и Бюро подрывных работ. Правительственные эксперты дали заключение, что запальный механизм был в общем похож на обычное устройство зажигалки и был прикреплен к крышке коробки тонкой цепочкой, проходившей сквозь трубочку. Взрывчатым веществом, считали они, мог быть ацетилен. Намочив один из осколков с белым осадком на нем, они услышали запах ацетилена (ацетилен давно уже вышел из употребления для фар автомобилей в 1930 году и совсем не указывал на гараж, как это было бы в старые годы).
У детективов не было никаких обвинений по адресу Лероя Брэди, кроме факта его механических талантов, необходимых для того, чтобы сделать бомбу, и того, что он брат Германа. Таким образом, они опять не ушли далеко.
Доктор Вуд, выдающийся физик из университета Дж. Гопкинса, был приглашен консультировать полицию по предложению губернатора Ричи. Это предложение приветствовал прокурор округа Парэн и полиция. Вуд начал работать с лейтенантом Итцелом и его штатом.
«Они немедленно передали мне, — рассказывает Вуд, — мелкие стальные обломки, которые были найдены в воронке под полом дома Холлов и которые к этому времени Бюро стандартов уже возвратило им. Затем, что было весьма правильно, они отвезли меня на место взрыва, которое я тщательно изучил. Все указывало на динамит. В кухонном столе была дыра в восемнадцать дюймов диаметром, а в полу под ней — пролом в целых три фута. Я пришел к заключению, что это могло быть сделано с помощью половины шашки динамита. Ацетилен, как я твердо знал, не мог сделать этого. Затем, опять у Дж. Гопкинса, в моей лаборатории, я начал исследовать осколки. Среди них было четыре или пять, которые несомненно были части короткой стальной трубки в 3/8 дюйма диаметром. Их расплющило взрывом, но не могло быть сомнения, что это была трубка. Бюро стандартов распилило первоначальный осколок на части и развернуло один из них, разрезав по длине. Эта часть имела внутри ряд спиральных канавок, вместе с кусочками проволоки виде полуокружности. Подробное исследование этих проволочек, которые могли бы быть обломками цепочки, убедило меня в совершенно другом объяснении и дало мне первый ключ к воссозданию запального механизма. Я открыл, прикладывая их один к другому, что они составляли собой не цепочку, а один целый кусок стальной проволоки, свернутой внутри трубки в виде пружины. Сила взрыва расплющила трубку и разломала кольца спирали на мелкие части. Я окончательно убедился в этом, когда открыл, что пружина, прижатая к стенке, когда последняя была расплющена, оставила внутри нее спиральную канавку. Хотя сама пружина и разлетелась на куски, она оставила свой „дактилоскопический отпечаток“.
Кроме этого, там было несколько коротких обломков стального цилиндра, точно входившего в трубочку, и на конце его были остатки маленького медного диска, крепко приваренного или „припаянного к нему с неизвестной целью“, как сообщало Бюро стандартов. Оторвав его, я нашел на нем слой серебристого металла, который напоминал оловянный припой, но оказался сталью. Казалось вероятным, что это — остаток медного капсюля, припаянного к стали силою взрыва. Положение нескольких дырочек, просверленных в стенке трубки и в цилиндрике, дало мне возможность полностью реконструировать запальный механизм, подорвавший динамит. Я послал за детективами и позвонил прокурору округа. Прокурор Парэн, из графства Верхнего Марльборо, и Вильсон Райэн, вашингтонский юрист, которого губернатор Ричи назначил в помощь прокурору, вместе с лейтенантом Итцелом — все приехали вместе.
„Ну, — сказали они, — нашли вы что-нибудь?“
„Да, — ответил я. — Вот“.
Я взял лист бумаги и нарисовал схему: короткую стальную трубку со спиральной пружиной, сжатой цилиндром, несущим запальный капсюль, который удерживается шпилькой сквозь две дырочки в трубке и отверстие в цилиндре к шпильке привязана веревочка. Другой ее конец привязан к крышке коробки от конфет, что, когда коробку открывают, шпилька вытягивается, освобожденная пружина ударяет цилиндр с капсюлем о другой цилиндр, взрывая детонатор и динамит. Они в изумлении смотрели на схему. Прокурор воскликнул: „Ведь это в точности механизм самострела для кроликов“. „А что такое самострел для кроликов?“ — спросил я. „Это — маленькое латунное ружье двадцать второго калибра, которое привинчивают шурупом к бревну. Приманку вешают на проволочке, прикрепленной к собачке, перед самым дулом его, и когда кролик хватает ее, ружье стреляет и попадает ему в голову. Но вот что делает ваше открытие важным. Мы имеем свидетельство, что Лерой Брэди разбирал такой самострел за две недели до убийства“.
„Вы спрашивали его, зачем он это делал?“ „Да, — ответили они, — Лерой сказал, что он заменял стальной спусковой механизм медным, так как боялся, что сталь заржавеет в лесу“.
„Это ерунда, — сказал я. — Любой приличный механик знает, что медный спусковой механизм не будет работать. Острый выступ шептала, задерживающий взведенный ударник, почти сразу сотрется“.
Я сказал полиции, что, по-моему, Лерой разбирал ружье, чтобы узнать, как работает его механизм. Я попросил их найти и принести мне ружье, если можно. Я сказал, что оно будет теперь, вероятно, иметь медный спусковой механизм, так как он не такой дурак, чтобы не сделать это, имея возможность. Тем временем, я понял, что, для того чтобы сделать обвинение веским, нам надо найти, откуда появилась стальная трубочка, и для чего она первоначально предназначалась. Очевидно, это была сваренная ацетиленом трубка фабричного производства. Вспомнив на этот раз, что осколки бомбы на Уолл-стрит никогда не были полностью использованы, я решил взять розыски на себя. Я начал сам ездить по большим складам металлических изделий и показывать там осколки. Мне сказали, что трубка — не стандартного диаметра и, вероятно, иностранного происхождения. Это не удовлетворило меня. Затем я написал издателю Iron Age, нью-йоркского металлургического журнала, прося его прислать адреса всех компаний в Соединенных Штатах, производящих сварные трубки. Он дал мне адреса семи или восьми компаний, и я отослал один осколок первой из них, прося опознать его или переслать следующей. Это было нечто вроде „кругового письма“. Первые три компании не смогли опознать его. Но четвертая, Republic Steel Corporation, ответила „мы опознаем трубку, как свою продукцию. Это — нестандартный размер, изготовляемый по заказу „Дженерал Моторс“, для валиков шестерни управления на „Шевроле“. Этот валик идет вниз по рулевой колонке, от рычажка, который управляет дроссельной заслонкой“».
Итак, трубка из бомбы определенно происходила из гаража или склада «Шевроле»! Доктор Вуд уже добился успеха. Но гаражей «Шевроле» — тысячи, из которых сотни — в Мэриленде и округе Колумбия. Оставалось доказать, если возможно, что данная трубка происходит именно из гаража, где работал Лерой Брэди. Казалось, что это абсолютно невозможно. Но наш ученый-детектив сделал с помощью микроскопа новое открытие, которое указало ему путь.
Вуд продолжает:
«Я открыл маленький, вероятно, случайный дефект, если это можно так назвать — две параллельные царапины, видимые в микроскоп на всех обломках, вдоль шва трубки — вероятно, результат какой-нибудь зазубрины на полировальной машине. Я пошел в управление „Шевроле“ в Балтиморе и попросил позволения осмотреть запас валиков у них на складе. Ни на одном из них не было подобных царапин. Тогда я попросил лейтенанта Итцел послать кого-нибудь в гараж „Шевроле“ в Вашингтоне, где работал Лерой Брэди, и купить там и привезти пару валиков. Их принесли мне, и оба они имели царапины, идентичные с теми, что были на осколках бомбы. Это показывало, что все они происходят из одной партии трубок.
Концы сети сходились. Мои открытия все более определенно указывали на Лероя Брэди.
Рассмотрев остатки капсюля, приваренного взрывом к стальному цилиндрику, бывшему частью механизма, я убедился, что был применен старинный капсюль от шомпольного охотничьего ружья. Далее, другой обломок стального цилиндра, найденный лейтенантом Итцелом, позднее, показал, что искусный мастер обточил его конец точно под диаметр такого капсюля. Я чувствовал, что это — дополнительная улика, так как шомпольные ружья в 1930 году уже были редкостью, даже в деревне. Я больше не думал уже о кроличьем самостреле, который лишь послужил моделью для запального механизма — я думал а том, откуда появился ружейный капсюль. Тот, который был применен в бомбе, был изготовлен из чистой меди. Итцел купил несколько коробок капсюлей разных фирм, и я исследовал металл. Все, кроме одного, были сделаны из латуни и покрыты медью. Только Ремингтон делал капсюли из чистой меди.
Теперь можно было рискнуть. Я сказал лейтенанту Итцелу, чтобы он взял разрешение на обыск — обыскать ферму, где жил Герман Брэди, от чердака до погреба, и найти там — шомпольное ружье или какое-нибудь свидетельство того, что оно там было, и коробочку с капсюлями. Через три часа он вернулся в мою лабораторию.
„Док! — сказал он, — мы нашли шомполку и коробку капсюлей на камине, и они фирмы Ремингтон!“
Я сказал: „Давайте их сюда, и я думаю, что дам вам окончательные улики для осуждения обоих“.
Лейтенант ответил: „Мы взяли ружье, но забыли капсюли. Мы оставили их на камине. Я отослал сыщиков обратно. Но за это время капсюли уже пропали“. Когда прокурор Райэн узнал всю историю, он сказал:
„Я думаю, все равно, надо просить главного судью писать обвинительный акт“.
„Нет еще, — сказал я. — Я хочу сделать запальный механизм в точности как в этой бомбе, с такой же трубкой, пружинами, стальными пробками, капсюлем и всем остальным, и посмотреть, получим ли мы такие же осколки“.
Это был бы настоящий научный эксперимент, и прокурор одобрил его. Я попросил лейтенанта Итцела достать динамит и найти за городом место для опыта. Тем временем я узнал, что пружинка, подобная той, которую мы нашли в бомбе, является одной из деталей механизма дверцы автомашины „Шевроле“. Из куска пружины такого типа, отрезка трубки от валика, купленного в Вашингтоне, и стальных цилиндриков, выточенных в университетской мастерской, я сделал модель механизма, каким я его себе представлял.
На следующий день полицейская машина отвезла нас за город, на склад динамита. За домом начальника была землянка, где хранился динамит и детонаторы. Мы взяли половину шашки динамита, приделали к ней мой запальный механизм, вырыли яму, поставили наш „прибор“ на дне ее, прикрыли тяжелым ящиком, зажгли фитиль, отбежали на безопасное расстояние и подождали взрыва. В земле на дне ямы мы нашли осколки сделанного мной взрывателя. Они были во всем идентичны осколкам настоящей бомбы. Все в точности повторилось, включая сплющенную трубку, спиральные канавки внутри нее и полукруглые обрывки проволоки пружины».
Оба брата были обвинены в убийстве. Сначала Лероя приговорили к смертной казни, но на повторном суде преступление его квалифицировали как убийство второго класса и дали ему 10 лет. Большая часть вещественных доказательств не попала на суд, и он избежал смертного приговора. Герман был обвинен, как соучастник, но его дело прекратили, несмотря на то, что он сопровождал Лероя, когда они относили бомбу, и преступление явно было совершено с целью выпутать его из неприятного положения…
Через год нашли еще одно доказательство вины Лероя — коробку, спрятанную в одном из закоулков гаража, содержавшую восемь палок динамита, завернутых в газету с датой за несколько дней до убийства.
Старая пословица о том, что пророков не чтут в своем отечестве, не оправдалась в случае с доктором Вудом. Уже знаменитый в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, Вене своими научными трудами, он стал теперь для полиции и населения Мэриленда гением и чародеем в области бомб и взрывчатых веществ. Вскоре после этого его неоднократно просили участвовать в раскрытии тайн новых преступлений.
До сих пор, от времени до времени, в газетах Балтиморы появляется огромный заголовок вроде:
ДОКТОР ВУД ОТКРЫЛ ТАЙНУ НОВОЙ СМЕРТОНОСНОЙ БОМБЫ
или:
ЗНАМЕНИТЫЙ УЧЕНЫЙ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА ДЖОНА ГОПКИНСА ПОМОГАЕТ ПОЛИЦИИ
или просто:
ЗА РАССЛЕДОВАНИЕ ВЗЯЛСЯ ВУД
Ниже заголовка следует обычно с вариациями изображение джентльмена, восседающего в своей лаборатории, окруженного микроскопами и еще более таинственными приборами, иногда рассматривающего покоробленный кусок металла, иногда смотрящего в окно. Профиль его поразительно напоминает Шерлока Холмса, а в зубах торчит трубка. Трубка эта — не поза. Он бросил сигары, и никогда не курит папирос.
В дополнение к классическому «холмсовскому» профилю, эта трубка — настоящий клад для фотографа. Такие снимки появляются и в газетах Нью-Йорка, если его исследования касаются дела, важного для всех штатов, например, одного дела, имевшего место несколько лет назад, после которого Дж. Эдгар Гувер пригласил Вуда прочесть несколько лекций в полицейской школе.
Это последовало за другим убийством с помощью бомбы в 1932 году. На этот раз жертвой была богатая незамужняя женщина. Она была убита бомбой, прикрепленной к глушителю Бьюика, которым она всегда правила сама. Взрыв произошел после того, как она завела мотор в своем собственном гараже и уже проехала две мили. Во время следствия было крайне важно решить, было ли взрывчатое вещество динамитом или нет. Полицейские эксперты не могли на это ответить, и опять на помощь призвали Вуда. Никаких «ключей» в руках у него не оказалось, и тогда ему пришла блестящая и поразительная идея — взорвать еще несколько старых Бьюиков.
«Мы нашли автомобильное кладбище, — рассказывает он, — достали динамита и других взрывчатых веществ, и весь вечер взрывали все старые Бьюики, которые могли обнаружить, к восхищению толп мальчишек, которые сбежались на взрывы со всей округи».
Изучение и анализ обломков показали с абсолютной достоверностью, что взрывчатое вещество бомбы не могло быть динамитом, а было чем-то совершенно иным, а это как раз и надо было выяснить.
«Метод», о котором никто раньше и не подозревал, был обрисован Вудом в его лекциях в школе Эдгара Гувера для полиции, собранной со всей страны. Вскоре его с успехом применяла полиция Калифорнии, и теперь это — обычная тактика экспертов по бомбам в подобных случаях.
Трагической и необычайной была таинственная смерть от взрыва мисс Эмили Бриско, дочери известного в Балтиморе человека, случившаяся в 1935 году. О решении этой загадки впоследствии Вуд сообщал в Британском Королевском Обществе, членом которого он является, в статье «Оптические и физические эффекты взрывчатых веществ».
Однажды зимой, в воскресенье вечером, в доме Бриско все слуги были отпущены, и стало холодно. Мисс Бриско подошла к печке и открыла ее дверцу, чтобы посмотреть, хорошо ли она горит. Вся семья услышала звук, похожий на слабый выстрел из пистолета, и мисс Бриско воскликнула: «Меня что-то укололо!»
Когда к ней подбежали, она стояла перед открытой дверцей печки, в ужасе держалась за грудь и повторяла:
«Это было вроде сильного укуса. Что-то ударило меня — здесь!»
Когда расстегнули платье, было видно маленькое красное пятно. Все удивились, собирались помазать его йодом и позвать доктора. К их ужасу, девушка упала, и меньше чем через три минуты умерла. На этом месте кровь не выступила — только маленький красный прокол.
Вскрытие, сделанное врачом, показало, что была перерезана большая артерия и внутренние ткани сильно разорваны. Но никакого чужеродного тела, никакой «пули» сначала обнаружить не могли. Наконец, просвечиванием рентгеновскими лучами открыли в теле маленький непрозрачный предмет. Новое вскрытие показало, что это — маленькая металлическая «шляпка» странной формы, размером и формой похожая на виноградное семя, окруженная тонкой металлической «юбочкой». Никто никогда не видал подобных вещей.
Ее послали к одному химику. По настоянию влиятельной семьи убитой девушки, подкрепленному требованием газет, доктор Вуд был призван для расследования случая. Он рассказывает:
«Когда я пришел в городскую лабораторию, химик стоял, окруженный группой репортеров, которым он показывал таинственный кусочек металла, держа его в руке. Когда я вошел, он говорил репортерам: „Я не делаю никаких заключений до того, как проанализирую металл и установлю, что это такое. Затем я сообщу следователю, после чего все будет передано газетам. До этих пор мне нечего говорить“.
Я знал этого химика очень хорошо и не постеснялся сказать ему довольно фамильярно: „Совершенно очевидно, что это — медь. Мы ничего не достигнем, анализируя ее, а только уничтожим сам кусочек. Лучше я возьму его и попробую установить его происхождение“.
„Что же вы думаете о нем?“ — спросил химик.
„Я думаю, что это — часть детонатора или динамитного капсюля, который случайно попал в печь с углем. Вероятно, он лежал сверху угля, и когда дверца печки была открыта, огонь прорвался сквозь еще несгоревший уголь и подорвал детонатор“.
Репортеры, конечно, навострили уши, и я был пойман ими и отведен в сторонку. „Как бы окончательно выяснить это?“ — спросили они.
„Хорошо, — предложил я. — Если у вас здесь есть машина, поедемте на шахту, достанем несколько детонаторов и взорвем их“.
Кусочек меди, удаленный из тела, нисколько не напоминал какую-либо из частей детонатора. Здесь мы имели грушевидную „пульку“ из сплошной меди, размером с виноградное зерно, окруженную тонким диском из металла, свисавшим как юбочка с середины груши — в то время как детонатор представляет собой тонкостенную медную трубочку размером примерно с патрон двадцать второго калибра, длиной от одного до двух дюймов. В нижнем конце в меди есть ямка, похожая на ту, которую пробивает боек охотничьего ружья в капсюле. Эта ямка играет особую роль и придает детонатору его смертоносные свойства. Она наполнена гремучей ртутью — весьма легко взрывающимся веществом, которое „запаливается“ электрическим током в двух проволочках.
Мы укрепили детонатор над твердым дубовым бруском со стороной около пяти дюймов и подорвали его. На поверхности дерева была видна маленькая дырочка, и, расколов брусок, мы нашли маленькую медную „пульку“, проникшую в дуб на глубину в четыре дюйма. Размером „пулька“ напоминала вынутую из тела, но она была сильно помята при прохождении сквозь твердое дерево. Я взял с собой еще несколько детонаторов и привез их в свою лабораторию, где подвесил один из них на высоте двух футов над большим глиняным горшком, содержащим около пяти галлонов воды. При взрыве детонатора горшок разлетелся на куски от давления, оказанного водой при попадании в нее маленького медного осколка (головки детонатора), которая летит при взрыве со скоростью, в три раза превышающей скорость винтовочной пули, — так же, как крынка с водой „взрывается“ при попадании в нее пули из сильной винтовки. Маленький „осколок“ меди, найденный среди черепков, в точности походил на тот, который был обнаружен при вскрытии, но ничем не напоминал головку детонатора.
Дальнейшее исследование детонаторов показало, что они не содержат в себе ничего, похожего на такие цельные „пульки“, и было ясно, что они образуются из расплавленной теплом и давлением взрыва тонкой стенки медной трубочки. Такое открытие — это действительно было открытием — показывало важность эксперимента в любом исследовании. До этого времени образование таких тяжелых пулек не было никем замечено и описано. Их образование связано и обусловлено наличием углубления на донышке медной трубочки, которое, как обнаружили эксперты-подрывники, усиливает силу взрыва динамита. Почему — они не знали. Теперь причина стала ясной. Медная „пулька“ пронизывает всю длину шашки динамита с очень большой начальной скоростью. Если такой „пульки“ нет, при взрыве детонатора динамит подрывается только с одного конца.
Вопрос о том, как именно образуется сплошная пулька, был разрешен „стрельбой“ детонаторами, заряженными разными количествами взрывчатого вещества в длинную цилиндрическую трубку, набитую ватой, с перегородками через каждые два дюйма. Пульку находили между последним пробитым и первым целым диском. По мере того, как „пулька“, вылетающая с начальной скоростью около 6000 футов в секунду, проникает в вату, она обволакивается плотным шариком — ткет себе собственный „кокон“, так сказать, и этим предохраняется от трения о вещество, сквозь которое пролетает».
До того как доктор Вуд сделал эти открытия, даже технические эксперты-динамитчики и подрывники не знали и не подозревали даже, какую огромную скорость имеет «пулька», которой стреляет детонатор, и какую странную форму она приобретает.
Эти детонаторы, кажущиеся столь безобидными и смертельные, как гремучая змея, заинтересовали доктора Вуда. Он узнал, что в Соединенных Штатах за год происходит от трехсот до четырехсот несчастных случаев с детонаторами — в том числе много с трагическим исходом. Он продолжил свои эксперименты и написал предостережения, которые помогли снижению числа случаев, когда дети получают ранения, становятся калеками, слепнут, а иногда погибают.
Доктор Вуд говорил: «Дети обычно взрывают их, положив на камень и ударяя молотком или другим камнем. Родители и учителя должны предупредить детей, что если они найдут что-нибудь, похожее на гильзу 22 калибра, с проволочками, торчащими из нее, они должны бежать от нее, и ни в коем случае не пытаться взорвать».
Наиболее эффективным, хотя и менее сенсационным, вкладом Вуда в науку розыска является то, что теперь, как это ни странно, известно во всем мире как «венский метод», хотя он и был изобретен американцем, в Америке, и передан для использования американской полиции. Это — применение фотосъемки документов в ультрафиолетовых лучах для обнаружения подлогов, стертых надписей, изменений и других проделок с документами.
Вуд опубликовал метод около 1906 года. Бдительная полиция Вены прочла о нем и написала непосредственно Вуду, прося дополнительных предложений и указаний, которые он ей и сообщил. Затем она опубликовала обширные сообщения в различный технических судебных журналах Европы, полностью признавая авторство Вуда и одновременно утверждая, что именно она первая применила его. В результате этого, даже в Америке, способ называется «венским».
Несмотря на свою основную чисто научную работу у Дж. Гопкинса, Вуд часто принимает участие в полицейских и частных расследованиях, когда надо разгадать тайну — в особенности, если дело касается огня и взрывов.
Не так давно в дверь лаборатории Вуда постучали два юриста в сопровождении джентльмена, у которого отсутствовала кисть левой руки. Они объяснили, что во время охоты на диких индюков с ним произошел серьезный несчастный случай. Ствол его двустволки разорвался у казенника, оторвав всю левую кисть охотника, так что она буквально висела на волокнах мускулов и кожи. Ружье было очень дорогой и хорошей марки, с гарантией от одной из известнейших оружейных фирм, и жертва случая собиралась начать судебный процесс против фирмы. Химик, анализировавший осколки ствола, был готов показать, что он изготовлен из низкосортной стали и имеет дефекты структуры, но юристы хотели проконсультироваться у лучшего из экспертов по взрывам. Они принесли с собой ружье — двустволку двенадцатого калибра, одной из лучших фирм.
Вуд тщательно осмотрел его. Взрыв произошел внутри ствола, примерно в трех дюймах от казенной части, и никак нельзя было понять, как такое серьезное разрушение могло иметь причиной нормальный патрон. Исследовав в лупу внутреннюю поверхность того, что осталось от ствола, он положил ружье и сказал:
«Вы подошли к делу с неправильной стороны. Взрыв произошел оттого, что кто-то по ошибке засунул патрон шестнадцатого калибра в ружье двенадцатого калибра. Он проскользнул по стволу и остановился, упершись шляпкой в сужение патронника к стволу. Затем в ствол был заложен патрон двенадцатого калибра, и произведен выстрел. Одновременный взрыв двух зарядов разорвал ствол». Вуд указал, что желтые пятна латуни были видны в нескольких местах внутренней поверхности ствола, и ему удалось потом отделить два тоненьких листка листовой латуни, которые припаяло к стволу силой взрыва. Эти листочки имели в точности толщину листовой латуни, из которой изготовляется головка гильзы шестнадцатого калибра.
Юристы были в замешательстве. Владелец ружья утверждал, что это невозможно. У него в кармане не было гильз шестнадцатого. калибра и вообще он не имел такого ружья. Он говорил, что выстрелил за несколько минут до разрыва, затем сразу же заложил новый патрон двенадцатого калибра и закрыл казенник.
Вуд сказал: «Ничем не могу помочь вам. Патрон шестнадцатого калибра все-таки как-то попал туда. Может быть, кто-нибудь из вашего охотничьего клуба подобрал патрон, лежавший на полу и положил его в карман вашей куртки, которая висела поблизости. Вы заложили его сразу после выстрела, а через несколько минут, не имея уверенности, зарядили ружье, открыли его, и, увидев, что оно не заряжено (тем временем первый патрон провалился глубже), вы заложили новый двенадцатого калибра».
Владелец с жаром утверждал, что это невозможно, что эта теория слишком фантастична. Он в точности помнил, как все произошло, и после долгих споров все трое удалились. Вуд заметил, что маленькие листочки латуни все еще лежат на его столе. Он аккуратно положил их в коробочку и спрятал в стол, на случай, если они потребуются впоследствии.
Однако юристы все еще хотели, чтобы он дал свое заключение относительно других фактов, связанных с взрывом, и указывали, что можно будет задавать ему только такие вопросы, на которые можно ответить, не упоминая о пятнах и осколках латуни в стволе. Но Вуд отказался выступать таким образом. — «Другая сторона может найти эксперта, который заметит пятна, и они спросят меня на перекрестном допросе, заметил ли я их, и мне придется либо совершить клятвопреступление и сказать „нет“ или ответить правду, и тогда встать перед вопросом: а почему вы не заявили об этом суду?»
Они все же решили начать процесс без Вуда, и суд был назначен на определенный день в Нью-Йорке. Через несколько недель дело прекратили.
Другой странный случай, когда он опроверг мнение обычных экспертов, произошел в 1938 году в Балтиморе. С помощью набора миниатюрных детских «кегель», он выбил почву из-под процесса, затевавшегося против Пенсильванской железной дороги двадцатью домовладельцами. Последние утверждали, что вибрации, вызываемые проходящими поездами, разрушают их стены, потолки и штукатурку.
Их дома стояли вдоль улицы в Южной Балтиморе, по которой проходил железнодорожный путь, где ежедневно проходило несколько поездов. По улице проезжали также тяжелые грузовики, но процесс устраивали против железной дороги. Притязания домовладельцев были явно фантастические, и железнодорожная компания знала, что они неправильны, но не имела возможности опровергнуть их перед судом. Содержатель бара утверждал, что у него из шкафов валятся бутылки, когда мимо идет товарный поезд; одна семья уверяла, что у них расшатываются оконные рамы и валится штукатурка, а один человек дошел до того, что на суде заявил, что его жену выбросило из постели на пол, когда ночью прошел поезд.
Железная дорога, затратив большие средства, достала сейсмографы и специалистов, включая специалиста по вибрациям при взрывах в шахтах. Сейсмологические записи, конечно, показали, что процесс был «дутый», но это была настолько ученая материя, что на суде от нее, пожалуй, было бы мало толку. Поэтому, так же, как это много раз делали полиция и правительство штата, железнодорожная кампания обратилась к доктору Вуду. Вуд сначала удивился и сказал: «Дайте мне несколько дней на размышление». На следующий же день он явился с набором маленьких деревянных кегель, все одной высоты, но стоявших на базах разного диаметра, от 1/4 дюйма, до самой чувствительной кегли, с основанием всего в 1/32 дюйма диаметром.
Уполномоченные железной дороги посмотрели на игрушки и сказали: «Вы шутите с нами?»
Вуд расставил кегли по столу и сказал: «Постучите!»
Ничего не произошло. Он сказал: «Попробуйте! посильнее!» Кегля с самой тонкой ножкой упала.
Вуд сказал: «Теперь ударьте по столу как можно сильнее кулаком».
Три следующие по порядку кегли опрокинулись.
«Если вы толкнете стол сбоку или ударите молотком, они упадут все». Тогда самый главный из уполномоченных воскликнул: «Боже мой! Кажется, это как раз то, что надо!»
Так, с кеглями в кармане и длинной пластинкой стекла, чтобы ставить их, Вуд отправился на. место, в сопровождении агента суда и юристов. Они шли от двери к двери, но ни один домовладелец не пускал их. Их уже предупредили их собственные юристы.
Наконец они нашли честную старую леди и уговорили ее впустить их. Она даже позволила им подняться на третий этаж, где должны были получаться максимальные вибрации. Вуд рассказывает, улыбаясь:
«Я положил пластинку на подоконник, выровнял ее по уровню и расставил ряд кегель. Вскоре проехал тяжелый грузовик с пивом, по нашей стороне улицы, и палочка с самой тонкой ножкой закачалась из стороны в сторону, угрожая упасть, но сохранила равновесие. Затем вдали запыхтел и проехал мимо нас длинный вечерний товарный поезд. Самая тонкая палочка даже не задрожала. После этого один из внуков старой леди вбежал по лестнице, чтобы посмотреть, как мы играем в кегли. Когда он вбежал в комнату, самая маленькая палочка упала.
Это были факты, которые могли не только убедить, но и развеселить любого судью, и когда процесс дошел до суда, и на столе перед судьями расставили кегли, то не только дело было сразу же прекращено, но и некоторые из присяжных засмеялись, и улыбающемуся судье пришлось сделать им замечание».
Последним летом, когда он взял меня с собой в кладовую своей большой лаборатории университета Дж. Гопкинса, я заметил ярко-красное дамское платье, в которое был весьма драматически задрапирован телескоп. Я думал, что это какая-нибудь шутка, и спросил его, не держит ли он гарем. Однако оказалось, что присутствие платья объяснялось весьма серьезными причинами.
Одна леди из Валтиморы, одетая в такое же платье, получила смертельные ожоги, в результате вспышки ткани, вероятно, от неосторожно зажженной спички. Материал этот находился в продаже. Огонь распространяется по нему почти мгновенно. Начинался новый процесс, и Вуда просили исследовать, насколько опасны подобные ткани.