Щетинин с Рязановым вернулись из города ночью, часу в первом; Рязанов отправился к себе во флигель, а Щетинин прошел прямо в кабинет, разделся, прочел письма, развернул газету и, облокотившись над нею, задумался.
Прошло несколько минут.
- Кушать не будете? - угрюмо спросил его лакей.
- А?
Щетинин как будто очнулся.
- Кушать не будете? - тем же тоном и так же угрюмо повторил лакей.
- Нет, не буду.
Лакей хотел было уйти.
- Постой! Что... А-а... Барыня уж легла, не знаешь? - сбиваясь и разглядывая газету, спросил Щетинин.
- Не могу знать.
- А-а... Здоровы... Здорова она?
- Не могу знать.
Щетинин нахмурился и исподлобья посмотрел на лакея: лакей, заложив одну руку за спину, а в другой держа сапоги, стоял у притолоки и исподлобья смотрел на барина.
- Что это у вас за привычка, - раздражительно начал Щетинин: - "Не могу знать", да "Никак нет"? Черт знает, точно рекруты какие-то.
Лакей переступил с ноги на ногу и продолжал молча смотреть на барина.
- Просишь, кажется, ведь, - нет!
Молчание.
- Последний раз прошу: не говори так, сделай милость!
- Слушаю-с.
Щетинин махнул рукой.
- Ступай! Ступай уж, - говорил он умоляющим голосом.
Лакей ушел...
Щетинин поправил газету, хлопнул по ней ладонью и принялся было читать; но сейчас же забарабанил пальцами по столу и загляделся на подсвечник. Тихо стало; слышно, как на дворе лошадей отпрягают... Вдруг где-то, в дальних комнатах, что-то стукнуло, и зашуршало женское платье... Щетинин вздрогнул, поднял голову и начал прислушиваться: пол заскрипел... Шелест все ближе и ближе... Вот прошла в залу... Задела платьем за стул... Повернула в столовую...
- Друг мой, прости меня, - говорила Марья Николавна, входя в кабинет.
Щетинин бросился к ней и крепко схватил ее за обе протянутые к нему руки.
- Я тебя огорчила, - прости! Я сама теперь вижу, что ты все-таки хороший, хороший человек.
Щетинин положил ей на плечи свои руки и нежно смотрел ей в глаза.
- Это совсем не нужно было, что я наговорила тебе. Я ужасно раскаивалась...
Она сказала все это нежным, но твердым голосом; в глазах были слезы.
- Ну, полно, полно, - говорил Щетинин, целуя ее в голову.
- Нет, знаешь, я после, как ты уехал, целый день и тогда ночью тоже все думала, думала... Все свои мысли передумала сначала.
- Сядем, - сказал он, обняв жену и усаживая ее на диван. - Ну, что же ты выдумала?
Он вздохнул, прислонился головою к ее плечу и закрыл глаза.
- Как же ты меня измучила-то!
- Прости!
- Ну, да что тут! Это все пустяки. Нет, я уж вообразил, что... Впрочем, рассказывай, рассказывай!
- Что ты вообразил?
- Все вздор. Ведь уж прошло, так чего же еще? А ты мне вот что скажи: что это с тобой случилось?
- Да как тебе сказать? - Не знаю. Мне кажется, что со мной ничего особенного не случилось; а так вдруг представилось мне, что все это, лечение там и что хозяйством я занимаюсь, что все это ужасные глупости.
- Да почему же? Ведь прежде это тебе не приходило в голову?
- Прежде? Видишь ли! Как бы тебе это рассказать?.. До сих пор я все еще чего-то ждала, до последней минуты ждала; я не рассуждала, я и не думала даже ничего, я просто верила, что так нужно почему-то. Ты мне сказал тогда, давно еще: "Маша, займись хозяйством, пожалуйста!" ну, я и стала заниматься; потом пришли больные мужики, ты мне сказал: "Маша, ты бы там пошла поглядела, что у них". Я и стала лечить. Ну, и ничего. Я так все и жила и жила... Я точно будто во сне была все это время. А тут вдруг эти споры начались.
- Так это, значит...
- Что?
- Нет, ничего, ничего. Так что же дальше-то?
- Сначала мне казалось, что это он так, нарочно; потом одно время, помнишь, когда он все советовал тебе судиться с мужиками? Ведь он смеялся тогда. В это время я не знаю что, я просто готова была его убить. Я только не говорила тебе, а я все об этом разговоре думала, припомнила каждое слово... А ведь это все правда.
- Что правда?
- Да он говорил. Правда ведь? Да?
- Мм...
- Нет, в самом деле, подумай; что мы такое делаем? Помещики как помещики. Меня это мучило ужасно. Ну, положим, ты вот все говоришь, что ты там пример, что ли, им хочешь показать, ну, я не знаю. Нет, а я-то что же тут?
Щетинин ничего не отвечал. Он, нахмурившись, глядел в окно и отвертывал кисть у своего халата. На дворе начинало светать.
- Вспомнила я, - помолчав немного, заговорила опять Марья Николавна, вспомнила, как мы с тобой сначала говорили там о разных жертвах, а теперь посмотрела: какие же это жертвы?
Это так, забава. Занимаюсь я этим или нет, - решительно все равно. Да и что это за занятие? Обед заказать, белье отдать выстирать, - так это и без меня само собой сделается; а там пластырь какой-нибудь дать мужику, так я еще и не знаю, что я даю. Может быть, ему даже еще хуже будет от этого.
Я ведь не училась быть доктором, я ничего не умею. Так что же я могу сделать?
- Ну, расскажи-ка лучше, что же ты придумала, - прервал ее Щетинин.
- А вот что, - сказала она, приложив палец к щеке и как будто во что-то всматриваясь. - Я теперь все поняла. Ты тут совсем не виноват.
Щетинин немного повел бровями.
- Помнишь, тогда с мужиками ты все хлопотал, чтобы они... Как это?
- Ну, да; ну, да, - нетерпеливо сказал Щетинин.
- Чтобы у них все было общее. Как это называется?
- Да все равно. Так что же ты-то думаешь теперь?
- Погоди, не перебивай меня! Что я хотела? Да. Вот ведь ты тогда ошибся?
- Ошибся, - тихо ответил Щетинин.
- Ведь ты им добра желал?
- Да...
- Так почему же это не удалось?
- А потому, что они дураки, - резко ответил Щетинин.
Марья Николавна приостановилась.
- Своей же пользы не понимают, - прибавил Щетинин и, привстав на локте, потянул к себе подушку.
- Так за что же ты на них сердишься? - с удивлением спросила Марья Николавна.
- И не думаю. С какой стати мне на них сердиться?
- Ну, да. Ведь они в этом не виноваты, что не понимают. Они ошибаются. Ты и сам тоже ошибался. Их надо учить, тогда они поймут. Так ведь?
- Конечно, - размышляя, ответил Щетинин. - Только кто же это их будет учить? Уж не ты ли? - поднимая голову, спросил он.
- Да, я. Что ты на меня смотришь? Ну, да. Я буду их учить. Наберу детей и заведу у себя школу. Ведь это хорошо я придумала? А?
Щетинин опять опустил голову на подушку и сказал:
- Разумеется. Что ж тут. Только я не знаю...
- Что ты не знаешь? Сумею ли я справиться с этим делом?
- То-то, сумеешь ли? Ведь тут терпенье страшное...
- Не беспокойся. Насчет терпенья я... Да притом, вот и Рязанов, - Ведь он проживет здесь все лето, - он мне поможет, расскажет, как надо все делать.
-Рязанов?!. Да. - Щетинин поморщился. - Нет, уж ты лучше с этим к нему не обращайся.
- Почему же?
- Да так. Он вообще...
- Что вообще?
- Вообще... Он на это смотрит как-то странно.
Марья Николавна задумалась.
- Да разве ты с ним говорил что-нибудь об этом?
- Нет, не говорил, но мне так кажется, судя...
- Да нет; не может быть. Он не такой. Я, впрочем, сама с ним поговорю.
- Да. Ну, так, стало быть, - говорил Щетинин, приподымаясь и заглядывая Марье Николавне в лицо, - стало быть, ты не сердишься. Это главное.
- Нет: да ведь я и тогда не сердилась. Ведь это совсем не то. Ну, что же там в городе?
- Чтo, в городе такая мерзость! Перепились все, как сапожники. Только всего и было. Однако уж светает.
- В самом деле, - сказала Марья Николавна вставая. - Так я завтра же начну это. Переговорю, во-первых, с Рязановым...
- Да, да; это хорошо.
- А потом... И начну. Только вот... Погоди!
Щетинин хотел ее обнять.
- Только вот книг нужно достать.
- Достанем, всего достанем.
- Ты в город-то ездил. Ах, какая я глупая!
- А что?
- Ты там бы мог купить.
- Что ж такое? Можно послать.
- Так ты завтра же... Постой! Завтра же пошли!
- Пошлю. Как же я устал-то, господи! - говорил Щетинин, потягиваясь. Ну, теперь спать!