На другой день Щетинин встал раньше всех, один напился чаю и уехал на хутор, на целый день.
Марья Николавна долго ждала Рязанова за самоваром, наконец послала за ним во флигель, - оказалось, что он чуть свет ушел куда-то и еще не возвращался. Она пошла было в сад, но потом вдруг вернулась домой. Придя в свою комнату, она открыла рабочий столик, достала оттуда начатые рукавчики, взяла иголку и принялась было шить; потом опять распорола, выдернула иголку, оторвала кончик нитки и опустила руки на работу.
Так просидела она с полчаса, отвернувшись в сторону и в раздумье перебирая пальцами свое платье; только глаза ее медленно переходили с одной вещи на другую, ни на чем не останавливаясь и ничего не выражая, кроме одной какой-то мысли, которая не давала ей покоя. Пасмурный свет из окна, проходя сквозь зеленую занавеску, бледно ложился на одну сторону ее красивого, но и без того печального лица, неясно обозначая щеку, висок с неподвижною бровью и далеко откинутую назад темную косу.
Вошла горничная.
- Что ты, Поля? - мельком взглянув на нее, спросила Марья Николавна.
- Блюзку запошить прикажете или только сметать пока вперед - иголку?
- Все равно. Сама увидишь, как лучше.
Горничная молчала.
- Ну, запошей, что ли.
- Там вон девочку привели, - улыбаясь, сказала горничная.
- Какую девочку?
- Да мать привела, крестьянскую. Больная.
Горничная фыркнула.
- Что ж ты смеешься?
- Очень уж смешно. У девочки в ухе...
Горничная опять засмеялась.
- Что ж у ней в ухе?
- Горох вырос.
- Как горох вырос?
- Да извольте сами посмотреть. Обыкновенно, ребятенки баловались, засунули ей в ухо горошину; он у ней там и вырос. Видно, извольте поглядеть, из уха росток торчит.
Оказалось, у девочки действительно из уха виднелся росток.
Марья Николавна достала шпилькою горошину и налила девочке в ухо деревянного масла. Баба вытащила из-за пазухи четыре яйца и подала их Марье Николавне.
- Зачем это? Мне не надо.
- Ну! - сказала баба, все-таки отдавая яйца.
- Нет, право, мне не надо.
- Ну! Ничаво.
Баба старалась поймать ее руку.
- Ах, какая ты! Ведь я тебе сказала, что не возьму, - говорила Марья Николавна, спрятав свои руки.
- О? Ну, мотри же! А то возьми! Что ж?.. Ничаво.
- Не возьмет. Дура! Говорят тебе, - смеясь, прибавила горничная.
- Да ведь у нас денег нету. Какие у нас деньги?
Марья Николавна улыбнулась.
- А то я пзнички 1 принесу коли.
- Ничего мне не надо.
- Ну, благодарим покорно, - кланяясь, говорила баба. - Целуй у барыни ручку, - сказала она своей девочке. - Проси ручку! Сопли-то утри! Скажи: пожалуйте, мол, сударыня, ручку! Проси скорей!
- Нет, нет; и этого не надо, - конфузясь, говорила Марья Николавна. - А ты лучше вот что послушай-ка!
- Чаво-с?
Баба самой себе утерла нос.
- Ты из какой деревни?
- Мы-то?
- Ну, да.
- А мы вот кaменски.
- Это недалеко ведь, кажется?
- Возлe. За речкой-то вот.
- Который год твоей девочке?
- Девочки-ти? Да, мотри, никак девятый годочек пошел.
Марья Николавна нагнулась к девочке и взяла ее за подбородок. Девочка пугливо вскинула глазами кверху и ухватилась за подол своей матери.
- Как тебя зовут? - спросила девочку Марья Николавна.
Девочка молчала.
- Что ж ты, дура, молчишь? - говорила ей мать. - Скажи: Фроськой, мол, сударыня. Говори скорей!
- Фроськой, - прошептала девочка, схватилась обеими руками за мать и уткнулась носом ей в живот.
- Послушай, милая, - вдруг как-то решительно заговорила Марья Николавна и улыбнулась. - Отдай ее мне, я буду ее учить.
Баба взглянула на Марью Николавну и тоже улыбнулась и, нагнувшись к девочке, сказала:
- Вон, слышишь, барыня-то что говорит? Учить, говорит. Чу, мотри не балуй! Как забалуешь, учить.
Девочка взглянула на Марью Николавну и сейчас же опять спряталась.
- Ах, нет. Ты не понимаешь, - торопливо заговорила Марья Николавна. - Я ведь это не нарочно говорю. В самом деле, давай я ее буду учить.
- Ох, уж барыня! Что только они выдумают! - смеясь, говорила горничная.
Баба смотрела на них в недоумении.
- Грамоте учить. Знаешь, читать и писать, - толковала бабе Марья Николавна.
- Это на что же так-то? - не понимая, спрашивала баба.
- Она у тебя грамотная будет; будет уметь читать и писать, сосчитать, когда что нужно, письмо написать...
Горничная фыркнула себе в руку.
- Какая ты... Странная! Что ж тут смешного? - вспыхнув, заметила Марья Николавна.
- Ох, уж и не знаю... - говорила баба, улыбаясь и посматривая на горничную.
- Чего ж тут не знать? Это очень просто, - зачастила Марья Николавна.
- Ох, нет. Ох, уж не замай же она... Нет, уж помилуйте, сударыня!
- Да отчего же?
- Нет, уж сделайте божескую милость, - низко кланяясь, говорила баба. Что с нее взять? Малый робенок.
Баба придерживала девочку, как будто у ней кто-нибудь хотел ее отнять. Девочка вдруг заревела.
- Ты, может, боишься, что ей здесь будет нехорошо?
- Нет, уж помилуйте, сударыня! Одна она у меня, девочка-то. Коли так, уж легче же я курочку вам принесу за лечение.
Марья Николавна молча постояла перед бабою, грустно улыбнулась, посмотрела на нее и сказала:
- Не надо. Ни курочки, ни девочки твоей мне не надо. Успокойся! - и ушла опять в свою комнату.
Немного погодя она вышла на крыльцо с зонтиком в руке и отправилась в людскую.
В людской сильно пахло щами и горячим ржаным хлебом, который лежал на лавке, прикрытый полотенцем. У окна сидел кучер и курил трубку; стряпуха собралась было разуваться и поставила одну ногу на скамейку; по полу, отрывисто чавкая, бродил поросенок; рядом с кучером, на лавке же, сидела двухлетняя девочка и ковыряла большою деревянною ложкою в пустом горшке, из которого всякий раз шумно вылетали мухи.
Кучер говорил девочке, дотрагиваясь до нее трубкою:
- Грушка!
- Мм! - с неудовольствием отзывалась девочка.
- Это у тебя что?
- Ммм!..
- Что это у тебя?
- Мм-ма-а! - кричала девочка, хлопая ложкою по горшку.
- Что ты, охальник, к робенку-то пристаешь! - кричала стряпуха.
В это время вошла Марья Николавна. Кучер встал и спрятал трубку за спину, стряпуха тоже встала и обдернулась. Марья Николавна поклонилась им, посмотрела вокруг и сказала:
- Как тут пахнет!
Кучер со стряпухою ничего не ответили. Марья Николавна подошла к девочке, погладила ее по голове и спросила:
- Это Груша?
- Грушка-с, - кланяясь, подтвердила стряпуха.
- Мм. Маленькая, - Вполголоса произнесла Марья Николавна, постояла еще несколько минут, взглянула на печку и заметила, что тараканов много.
- Довольно-с, - сказал кучер.
- Вы хоть бы выводили их.
- Выводили-с, - ответила стряпуха.
- Ведь это для себя же, - добавила Марья Николавна.
- Это справедливо, - подтвердил кучер. - Насчет чистоты ежели.
- Бог их знает. Уж и не знаю, что с ними делать, - говорила стряпуха, с сокрушением глядя на тараканов.
- Варом нет лучше, - заметил кучер, подходя к печке.
Сказав это, он сбросил одного таракана на пол и раздавил его ногою.
- До смерти не любит, как ежели его ошпаришь, - ту ж минуту помирает.
- Ну, да, - рассеянно сказала Марья Николавна. - А где столяр? - вдруг спросила она.
- Да никак они там, с Иван Степанычем, скрыпку, что ли то, налаживают, - ответила стряпуха.
- Какую скрыпку? Клетку строют для чижа, - сказал кучер.
- И то, мотри, клетку, а я скрыпку, - поправилась стряпуха.
- В сарае балуются, - добавил кучер.
Марья Николавна вышла на двор и послала кучера за столяром.
Пришел столяр, скинул с головы ремешок и поклонился.
- Послушай, - сказала ему Марья Николавна, - ее можешь ли ты сделать стол?
- Что ж, это можно-с, - подумав, ответил столяр.
- Простой, понимаешь, совсем простой.
- Слушаю-с. А сколь велик будет стол?
- Да вот этак, я думаю.
Она показала зонтиком на земле.
Столяр поглядел и сказал:
- Ничего. Это можно-с.
- И еще две скамейки такие, длинные.
- И это все ничего, бочкa, значит, в наград.
- Ну, я это не понимаю.
- Все дюйма полтора толщины доски потребуются, - говорил столяр, показывая два пальца.
После того Марья Николавна прошла во флигель, где жил Рязанов, и велела там очистить одну пустую комнату, всю заваленную разным хламом; а сама отправилась по дороге к селу.
Солнце пекло; она шла скоро, слегка шмыгая платьем, и прищурясь смотрела вперед. Неподалеку от церкви попался ей старый, проживавший в селе мещанин. Он шел с мельницы, с удочками на плече, и нес на веревочке пескарей.
- Мое вам почтение, сударыня, - сказал он, низко кланяясь.
- Ах, здравствуйте!
- Гулять изволите?
- Да.
- Очень прекрасно-с.
- Вы, кажется, рыбу ловили?
- Что делать, сударыня, - большую охоту имею.
- Семейство ваше как?
- Благодарю моего создателя, - слава богу-с.
- Дети ваши что делают? Старший где?
- Учится-с.
- Где же?
- Комзино село изволите знать? Ну вот-с, в мальчиках у купца в лавочке. Сам пожелал Федю моего у себя иметь, призывает. Приходим. - Какое, говорю, будет ваше положение? - а наше положение, говорит, будет вот какое: на первый раз, говорит, мы ему ничего не положим; а там посмотрим, ежели, говорит, будет стараться, тогда что положим. - Подумали, подумали мы с супругой: что ж, нечeм ему баловаться - вешаться, незамай же он учится. Так и отдали.
- Ну, а младший?
- Материн баловник. Махонький дома пока при матери-с. Тоже учится, родителей утешает.
- Кто же его учит?
- Сама-с.
- И охотно учится?
- Охотник смертный. И тепериче, доложу вам, не то чтобы бить, а даже то есть пальцем не трогаем.
- Как же вы делаете?
- Пряником-с. Пряником, и кончено дело-с. Возьмет это мать в руки пряник. "Ну-ка, говорит, Миша, прочитай богородицу!" и ту ж минуту садится, книжку берет, молитву читает. И так это чудесно мать приучила, занялся; верите ли, в одну неделю всю азбуку понял.
- Вот как. Прощайте!
- До приятного свидания-с.
Марья Николавна пошла дальше. На селе было совсем пусто; старухи, сидевшие у ворот, вставали и низко кланялись ей издали.
Под одним амбаром лежала куча ребятишек, тут же прыгала привязанная за ногу галка. Марья Николавна заглянула под амбар и спросила:
- Что вы тут делаете?
Ребятишки притаились. Она нагнулась еще ниже, поглядела на них - они стали прятаться друг за друга.
- Приходите ко мне ужо, я вам гостинцев дам, - ласковым голосом сказала она им.
Молчат.
- Придете, что ли? Зачем вы галку-то мучите? - спросила она, не дождавшись ответа.
Из-под амбара кто-то дернул за веревку, галка закричала и, ковыляя на одной ноге, скрылась под амбаром.
Марья Николавна постояла еще немного, вздохнула и пошла. Она остановилась у священнического дома и хотела отворить калитку; на дворе залаяла собака, но калитка была заперта изнутри и не отворялась.
- Кто там? - недовольным голосом спросил батюшка со двора.
- Это я, Марья Николавна.
- Ах, извините, сударыня! Пожалуйте!
Батюшка был в одном полукафтанье, с засученными рукавами; он заторопился и, продолжая извиняться, ввел Марью Николавну в горницу.
- Я к вам только на минуту, - говорила она входя. - Здравствуйте, матушка!
Матушка поклонилась и вдруг бросилась сметать со стола.
- Я вам, кажется, помешала.
- Нет, ничего-с. Помилуйте! За честь почту, что удостоили. А я, признаться, тут по хозяйству, было... Коровке вот бог дал, - отелилась; ну, я, знаете, сам... Все тут: и хозяин и бабушка. Ха, ха, ха! Что делать?
Марья Николавна улыбнулась.
- При народе-то, знаете, немножко неловко, - вполголоса прибавил батюшка. - Так как, можно сказать, служитель алтаря, ну, оно, знаете, странно несколько. Соблазн для простых людей.
- А я было к вам за делом, батюшка, - начала Марья Николавна.
- Самоварчик не прикажете ли? - спросила матушка.
- Нет, нет; благодарю вас. А я вот что, батюшка...
- Что вам угодно, сударыня? Вы извините меня, ради бога, что я так. Сейчас рясу надену.
- Зачем же это? Не беспокойтесь.
- Нельзя же-с. Все, знаете, приличие требует.
Батюшка сходил за занавеску, надел рясу, пригладил волосы, кашлянул, наконец вышел и сказал:
- Еще здравствуйте!
- Я, батюшка, к вам поговорить пришла, - торопливо начала Марья Николавна. - У нас тут в селе школа есть.
- Да-с.
- Там ведь крестьянские дети учатся. Так я вот что придумала: мне бы самой хотелось их учить.
- То есть как-с?
Батюшка откинулся назад и прищурился.
- Да так просто учить читать, писать; ну, вообще, что сама знаю: географию там, арифметику?..
- М-да-с, - размышляя, говорил батюшка. - Что же-с? Это как вам угодно. Конечно...
- Вот видите ли, мне хочется занятие найти; а то ведь я что же? Я ничего не делаю. Так все равно время... А тут по крайней мере польза.
- Без сомнения, - говорил батюшка, глядя в пол.
- Ну, и девочек я могла бы рукодельям учить... Все-таки хоть что-нибудь.
- Конечно, конечно-с. Только вот изволите видеть... Теперь у нас этим самым делом писарь заведует. Человек он небогатый; ну, а крестьяне тоже много дать не могут: мучки там или крупиц, кто что.
- Ах, да ведь я, разумеется, даром буду учить, - перебила его Марья Николавна.
- Нет-с, я насчет писаря-то, что ему-то оно, знаете, помощь, как бедному человеку; ну, а ежели они у вас будут учиться...
Марья Николавна задумалась было, но сейчас же спохватилась и сказала:
- Да. Но это ничего. Ему можно заплатить. Это ничего.
- Дело ваше, - сказал батюшка и развел руками.
Посидев еще немного, Марья Николавна встала и ушла.
- Ишь ее разбирает, - говорил батюшка, снимая рясу.
- Ты про кого? - не расслушав, спросила матушка.
- Да все про нее же.
- Что про нее?
- Зуда, говорю.
- О!
- А это все тот жеребец настроивает, он; непременно.
- Уж это как бог свят.
Вернувшись от батюшки, Марья Николавна зашла опять во флигель и остановилась в дверях; стряпуха, засучив платье, ходила на четвереньках по комнате и мыла пол. Марья Николавна постояла немного, осмотрела стены, велела открыть окно и вошла в контору.
- Газеты привезли? - спросила она, входя в контору.
- Чего-с? - крикнул Иван Степаныч, высунувшись в одном жилете из своей каморки, и опять спрятался.
- Привез вчера Александр Васильич из города газеты?
- Привезли-с, - Входя в комнату уже в сюртуке, отвечал Иван Степаныч. Коканцев разбили, этих самых англичан у них отняли, - объяснял он, счищая пух с сюртука.
- Каких англичан?
- Или итальянцев, что ли. Пес их знает. Вообще европейского звания. Военнопленных. Ну, а между прочим, феферу им задали порядочного.
- Вот что, - рассеянно заметила Марья Николавна.
- Да-с, - прибавил Иван Степаныч. - Теперь все спокойно.
- Что, Яков Васильич дома? - спросила Марья Николавна.
- Дома, - ответил из-за перегородки Рязанов.
- Можно к вам войти?
- Войдите!
- Я еще у вас тут ни разу не была, - говорила она, входя в комнату.
Она села и посмотрела вокруг.
- Здесь ничего.
- Да, ничего, только блох много.
- А я у себя школу хочу завести.
- Вот как! Что ж, это хорошо.
- Небольшую, знаете, пока.
- Небольшую?
- Пока.
- Да. Пока, а потом и больше?
- Потом, может быть, и больше.
- Да, да, да.
Рязанов встал и тихо прошелся по комнате; Марья Николавна следила за ним глазами.
- Школу, - сказал он про себя и, остановившись пред Марьей Николавной, спросил:
- Для чего же, собственно, Вы желаете ее устроить?
- Как для чего?
- С какой целью то есть?
- Странный вопрос! Обыкновенно для чего: это полезно.
- Действительно.
Рязанов еще раз, два прошелся из угла в угол.
- И скоро?
- Что скоро? - быстро переспросила Марья Николавна.
- Да школу-то заведете?
- Я завтра хочу начать. Мне бы, знаете, хотелось поскорей.
- То-то. Не опоздать бы.
- Я уж все приготовила и с батюшкой переговорила.
- Да? Уж переговорили?
- Переговорила.
- Ага. Так за чем же дело стало?
- Ни за чем не стало, только...
- Что-с?
- Да я хотела... Как ваше мнение?
- Это о школах-то? Вообще я хорошего мнения. Вещь полезная.
- Нет, я хотела вас спросить о моей школе, что вы думаете?
- Да ведь ее еще нет. Или вы желаете знать мое мнение о том, что вы-то вот школу заводите?
- Ну, да, да. Что вы думаете?
- Что ж я могу думать? Знаю я теперь, что вам захотелось школу завести; ну, и заведете. Я и буду знать, что вот захотела и завела школу. Больше ничего я не знаю, следовательно и думать мне тут не о чем.
- А если я вас прошу подумать, - сказала Марья Николавна, слегка покраснев.
- Это еще не резон, - садясь напротив нее, ответил Рязанов.
- Почему школа, для чего школа, зачем школа, - Ведь это все не известно. Вы ведь и сами-то хорошенько не знаете, почему именно школу нужно заводить. Вон вы говорите, - полезно. Ну, прекрасно. Да ведь мало ли полезных вещей на свете. Тоже ведь и польза-то бывает всяческая.
- Стало быть, вы находите, - подумав, сказала Марья Николавна, - что я не гожусь на это дело?
- Ничего я не нахожу. Как же я могу судить о том, чего я не знаю?
Рязанов опять встал и начал ходить.
- Какие это у вас книги?
- Разные-с.
Она взяла одну книгу, развернула и прочла заглавие.
- Что это, хорошая книга?
- Как для кого. Для вас, может быть, и хороша будет.
- Что же в ней написано?
- Написано-то в ней много, да только все это в двух словах можно бы сказать.
- Какие же это два слова?
- "Ежели ты хочешь строить храм, то прими заранее меры, дабы неприятельская кавалерия не сделала из него конюшни".
- А больше ничего нет?
- Остальное все пустяки.
- Ну, так я и не буду ее читать.
- Как хотите.
После этого разговора Марья Николавна ушла домой и до вечера просидела в своей комнате.