Ни разу еще третий отряд не получил пяти очков. То кто-нибудь капризничал в столовой, то вдруг само собой неожиданно вырывалось «словцо», и все шло насмарку.
Тонечка молча наблюдала за третьим отрядом и ни разу никого не упрекнула. При ней все шло хорошо, но без нее вожатые и председатель словно забывали о своих обязанностях, забывали о соцсоревновании, и вечером комиссия давала сконфуженному Подколзину то два, то одно очко вместо пяти.
Тонечка вызвала Подколзина в пионерскую комнату. Он шел с тяжелым сердцем: сейчас Тонечка посмотрит на него с упреком и скажет: «Плохой ты пионер и председатель». Он тоскливо поморщился и открыл дверь. У него заранее щипало глаза, потому что он не мог вынести Тонечкиного огорченного вида.
Но Тонечка встретила его весело и оживленно. Она положила руки на его узенькие плечики и сказала:
— Коля, у меня вся надежда на тебя! Воспитателя у вас нет, я все время не могу быть с вами — видишь, сколько у меня работы. Постарайся так организовать отряд, чтоб и в столовой, и в спальне, и на прогулке ребята вели себя хорошо.
Подколзин выпрямился, тряхнул льняной головой и серьезно ответил:
— Ладно, Тонечка, я сегодня же поговорю с ребятами.
— А теперь слушай, как это сделать.
В класс Подколзин вошел с торжественным видом.
— Эй, робюшки, слушайте! Да ты же, ты, Чешуйка! Тонечка сказала, что ей некогда и мы одни будем после обеда, когда Марь-Пална уедет. И в столовую одни и вечером без педагога. А еще в зале повесят пик Сталина, и какой класс первый доберется, тому знамя. Вот! — выпалил он одним духом.
— Ой, ребята, вот бы нам!
— Да, с тобой получишь!
— Тихо, вы! — нетерпеливо крикнул Подколзин. — Давайте по порядку высказываться. Ну вот, Прокопец, ты вожатый третьего звена, высказывайся.
— Да я не умею высказываться, — смущенно сказал красный Прокопец.
И все опять загалдели.
— Без Тонечки будет очень трудно.
— Обязательно Занька подведет!
— Сама ты, чор… кукла, подведешь.
— Ага, ага, вот уже ругаешься, а ругаться нельзя.
— Да я только «чор» сказал, я ведь не договорил.
— С девчонками каши не сваришь!
— Нет, это мальчишки все испортят.
— Да замолчите вы!
— Ти-и-ше!
Растерянный председатель старался перекричать этот гул. Но ребята не утихали. Каждый хотел сказать свое, особенно важное. Подколзин застучал по столу линейкой. А изобретатель вскочил прямо на стол и выкрикнул изо всех сил:
— Да тише вы, бараны!
И все сразу замолчали.
— Ну чего вы орете? Ведь все равно никто ничего не понимает! Какое же это собрание? Во-первых, надо говорить по очереди. Кто хочет — поднимайте руку. Ой! Чего ж вы все сразу руки подняли?
— Нет, — сказал председатель, — и так ничего не выйдет, лучше говорите по звеньям. Пускай сначала первое звено. Ну, говори, Сорока.
— По-моему, надо так, — заторопилась она.
— Подожди, подожди, — остановил изобретатель. — Понимаете, ведь надо протокол вести.
— А как его вести?
— А вот как. Дай лист бумаги, Прокоп. Надо расчертить пополам, понимаете? Здесь «слушали», а здесь «постановили». Мой папа всегда так пишет. Ну, теперь можно. Сорока, говори.
— Ну вот, — затрещала Сорока. — Надо, чтоб все ребята дали обещание хорошо строиться в столовую. А то одного поймаешь, поставишь, а другой убежит. Вот Чешуйка — он всегда убегает.
— Ну и не ври! Когда это я убегал?
— Да всегда убегаешь. Нечего уж отнекиваться, Ивин. Вот дай честное пионерское, что ты будешь строиться по звонку.
— Ну да! Еще тебе честное пионерское давать! — возмутился Чешуйка.
— Это он боится продать честное пионерское.
— Не буду я по такому пустяку давать. Тонечка и то скажет, что не надо.
Но тут на Чешуйку напал весь отряд. Какой же это пустяк? Хороший пустяк — звено подводить!
— Да ладно уж, ладно, — сдался смущенный Чешуйка, — даю честное пионерское.
— Что честное пионерское? — подозрительно спросила Сорока.
— Ну, что не буду подводить.
— Кого не будешь подводить?
— Ну, звено.
— Нет, скажи так: «Даю честное пионерское, что не буду подводить звено», — настаивала недоверчивая Сорока.
— Ну ладно, вот привязалась! Даю честное пионерское, что не буду подводить звено.
После Сороки говорила Эмма. Она предложила на отдыхе кровати поставить по звеньям, а чтоб ребята не болтали, положить так: мальчик, девочка, мальчик, девочка.
Это предложение вызвало настоящую бурю.
— Не буду я с девчонкой рядом! — первый закричал Занька.
Девочки тоже надули губы и сердито посматривали на Эмму.
— И мы не будем! И мы не будем рядом с мальчишками!
Но тут крикнул своим звенящим голосом председатель Подколзин.
— Да что ж тут такого? Подумаешь, какая беда! Зато болтать никто не сможет, а то вечно за это очко снимают. Вон Занька с Чешуйкой всегда разговаривают, а уж с Сорокой-то он ни за что не будет.
Ребята развеселились.
— И я с Эммой не буду разговаривать.
— А я-то с тобой буду?
Голосованием решили поставить кровати, как предложила Эмма.
После Эммы говорил Занька, потом Миша-санитар, потом Лерман.
Только Зоя не принимала никакого участия в общем волнении. Она равнодушно смотрела в окно и думала о своем.
Сегодня в перемену няня Феня принесла письма Сороке, Заньке, Мартышке…
Они обрадовались, а ей опять не было письма.
— Да как же он тебе напишет-то, — сказала Феня, — когда он…
— Феня, — сердито крикнула тетя Соня, — иди скорей сюда!
Феня не договорила и пошла в дежурку. Встревоженная Зоя постояла, подумала и пошла за ней.
Подходя к дежурке, она услышала громкий сердитый голос тети Сони. Зоя остановилась.
— Что у тебя за язык? Знаешь — и молчи. Пожалуйста, прошу тебя, никогда не болтай ничего при детях…
Зоя столкнулась в дверях со сконфуженной, красной Феней.
— А-а, голубок прилетел, — приветливо сказала тетя Соня, увидев Зою. — Иди скорее, ты мне нужна. Садись. Так. Разинь ротик. Шире, шире. А-а-а. Хорошо. Горлышко здоровое. Сними рубашонку. Клавдия Петровна, дайте трубочку.
— Теть-Сонь, когда папа напишет?
— Папа?.. Дыши, дыши хорошенько! В правом легком чисто.
— А, теть-Сонь?
— Папа-то? Скоро, Зоечка, скоро. Глубже дыши. Ну, одевайся, все хорошо. Как Мик твой поживает?
Зоя оживилась.
— Он толстый стал, мурлыкает. Теть-Сонь, а что Феня знает? Вы сказали: «Знаешь — и молчи».
— Ничего она не знает, — смутилась тетя Соня, — так зря болтает. Ну, а чем ты кормишь Мика?
— Молоком, булкой, супом. Он очень молоко любит и мясо. Только сегодня повар не дал мне мяса.
— Пойди в столовую и скажи, чтоб тебе дали кусочек мяса для Мика, что я велела. Ну, беги, играй.
Зоя вышла встревоженная. Почему тетя Соня ничего не говорит? И что Феня знает? Может, про папу?
Об этом она думала целый день.
И сейчас Зоя сидела в классе печальная, смотрела в окно и старалась разгадать, что знают тетя Соня и Феня.
Вокруг шумели, спорили ребята. Они обступили изобретателя, который переписывал протокол, советовали, поправляли. Когда Подколзин попросил Зою дать обещание хорошо вести себя, она сердито отвернулась к окну и ничего не сказала.
После собрания переписанный протокол с торжеством понесли в пионерку.
В протоколе было написано:
ПРОТОКОЛ № 1 3-го пионерского отряда Слушали: Про плохое поведение ребят. Сорокина говорит, чтоб все хорошо строились, а то приходится ловить ребят за рубаху и ставить на место, а они убегают. Еще про Ивина, чтоб он дал честное пионерское не подводить звено. Он сначала не давал, а потом дал. Эмма Акосьян говорит, что ее звено обещало подтянуться. Прокопец сказал, что он не знает, подтянется его звено или нет. Лерман сказал, что он не будет говорить „сумафеччая дура“ и еще что нельзя сильно баловаться, а то не получим красное знамя. Еще Миша-санитар обещал не драться. А Голубева не обещала и ничего не говорила. Постановили: Чтоб ребята подтянулись. Не говорить: дура, балда, форсунья и другие некультурные слова. Все хотят получить красное знамя. Третий отряд.
Третий отряд твердо решил взобраться первым на пик Сталина.
На другое же утро мальчики вскочили, надели трусы и майки и так взбили подушки и натянули простыни на кроватях, что нельзя было отыскать ни одной складочки.
И все-таки придирчивый Миша-санитар отыскивал какие-то невидимые морщинки.
— Ты как постелил? — придрался он к Чешуйке.
— А вот погляди, как, — похвастался Чешуйка.
— Перестели снова. У тебя морщит. — И неумолимый санитар тыкал в кровать пальцем, зловеще сдвигая густые брови: — Что? Хочешь соревнование сорвать?
Возмущенный до глубины души, Чешуйка сдернул простыню и натянул ее так, что она затрещала.
— Смотри теперь, справочное бюро несчастное!
— Ну, теперь ничего, — снисходительно сказал санитар.
Кроме того, он потребовал, чтоб полотенце ровненько свертывали и вешали на спинку, как раз посредине, сам же подбирал пушинки и бумажки с полу.
Раньше после умыванья одевались лениво, медленно. Наденут по ботинку и сидят, сидят, рассказывают друг другу разные истории. Спорят, штанами и рубашками размахивают.
А самое необыкновенное всегда рассказывал Миша-санитар. Натянет один чулок, про другой забудет и начинает:
— Ну, слушайте, робюшки. Вот один человек скрывался от милиции. Может быть, это был вор или еще кто, этого я хорошенько не знаю, только он прятался на чердаке. А дом был в пять этажей. И вот милиция лезет за ним на чердак. Что тут делать? Он на крышу — они за ним, он на трубу — они за ним.
— Да он бы, дурак, в трубу залез! — кричит Занька.
— В трубу, наверное, почему-нибудь нельзя было.
— Ну конечно, нельзя! Она ведь сеткой затянута, — догадывается Чешуйка.
— Ну вот, робюшки! Что тут делать? Стоит он на краю, деваться ему некуда. Он как прыгнет вниз!
— С пятого этажа? — ахают ребята.
— Ну да, с пятого, и прямо на мостовую.
— Ну, и что ж потом?
— Ну вот, лежит. Народ прибежал. Приехала «Скорая помощь». Все испугались, конечно. А он встал и пошел.
— Ну, уж это ты, Рябчик, заливаешь! — не верит Занька.
— Мне мама про это говорила.
— Не говорила, — кипятится Занька. — Спорим — не говорила!
— Ну, хочешь, спросим ее?
— Да что ж я в Москву, что ль, поеду спрашивать?
Сегодня ребята оделись дружно и побежали к столовой.
— Ой, я и забыл! — вдруг на ходу спохватился Подколзин. — Слушайте, робюшки, скоро будет военная тревога.
— Когда, Подколза? Когда?
— Неизвестно. Как только услышите горн и барабан, бегите в раздевалку, надевайте пальто, шапку, калоши, как на улицу, и бегом в зал.
— А зачем тревога?
— Вот чудаки! — крикнул Занька. — Да вдруг пожар, а мы не сумеем одеться и выбежать.
— А может, война, — сказал Чешуйка, — так надо проверить, умеем ли мы, как красноармейцы, одеваться.
— Чешуйка на войну собирается! — засмеялись ребята.
— Какой красноармеец нашелся!
— Вот еще что, ребята: Тонечка сказала, чтоб у всех на пальто пуговицы были и ботинки зашнурованы. Еще будут проверять уши и руки.
— Ой, робюшки, звонок!
Вожатые построили звенья, поправили каждому воротничок и проверили, как зашнурованы ботинки.
Все классы удивились: третий отряд входил в столовую в стройном порядке, тихо и торжественно. Без споров все уселись на свои места. Санитар проверил, хорошо ли повязаны салфетки. И все это в совершенном молчании.
Когда Лерман с жадностью схватил руками сосиску, вожатая Эмма и все звено посмотрели так строго, что он поперхнулся, чуть не подавился куском и в смущении вытер жирные пальцы о штаны.
Занька не любил масла. Он сунул его под тарелку, но зоркая Эмма углядела. Тогда Занька незаметно приклеил масло к ножке стола. А уж Эмма подняла руку и просит нянечку Марусю принести новую порцию. Занька попытался было отнекиваться, но на него так зашикали и зашипели, что делать нечего — пришлось намазать и съесть.
Когда нянечка Маруся пришла убирать со стола, то от изумления поскользнулась и чуть не упала: тарелки стояли ровной стопочкой, чашки выстроились полукругом, а вилки и ножи лежали блестящими ровными рядами; на столах не валялось ни одного куска, а звенья держали сложенные салфеточки и тихо выходили.
Педагоги удивленно посматривали друг на друга.
Одна Тонечка довольно улыбалась и делала вид, что ничего не замечает.
Вечером девочки пошли в душ.
Зоя вернулась в спальню последней.
Ее вещи были аккуратно уложены, чулки висели на перекладинке стула, подушка взбита и одеяло откинуто. Зоя удивилась. Кто это? Наверное, Сорока. Девочки таинственно переглянулись.
— Зоя, — сказала Сорока, — дай на минутку голышка. Ой, какой малюсенький! Я хочу ему шапочку связать.
— И мне покажи, — попросила Мартышка.
— Да иди сюда, Ида, — позвала Сорока.
Мартышка и Сорока уселись на Зоину кровать. Сюда же прибежали Эмма, Софрончик и другие девочки.
— У меня кусочек шелка есть — хочешь, Зоя, я ему шелковую рубашечку сошью? — предложила Эмма.
— Хочу, — сказала удивленная Зоя.
Сорока уже вязала шапочку.
Софрончик тоже притащила свою шкатулочку и подарила голышку кусочек кружев.
Они сидели около Зои, пока Феня не потушила свет.