Проводя широко разветвленную и многостороннюю подпольную работу в гетто, мы никогда не забывали своей основной задачи: вывести боеспособных людей в лес — в партизанские отряды. Через городской комитет мы добились того, что к белорусским группам, которые систематически уходили из города в партизанские отряды, присоединялись группы из гетто. Еженедельно из гетто отправлялись товарищи, которые на явочных пунктах (главным образом, на Сторожевском рынке) встречались с проводниками и оттуда уходили непосредственно на партизанские базы. Группы, как уже упоминалось, составлялись секретарями «десятков», которые лично отвечали за надлежащую подготовку своих кандидатов. Каждого в отдельности мы предупреждали об ожидающих его исключительных трудностях и о том, что ему необходимо: 1) помнить, что обратный путь в гетто для него отрезан; 2) помочь вывести из гетто возможно большее количество людей и 3) показывать пример боеспособности, и тем самым обеспечить хороший прием всем тем, которые будут приходить из гетто в отряды.
В то время можно было еще уходить из гетто без особых трудностей. Намеченные к отправке товарищи обычно присоединялись к рабочей колонне (строгого контроля тогда еще не было), по пути срывали с себя желтые заплаты и исчезали в боковой улочке, а затем добирались до сборного пункта. Все наши товарищи в гетто получали пароль и явочный знак, по которому постоянно дежуривший член городского комитету узнавал пришедшего из гетто.
Мы часто жаловались комитету на то, что не имеем возможности отправлять в отряды достаточное количество людей. В ответ на эти жалобы комитет связал нас с подпольной организацией железнодорожников, во главе которой стоял тов. Кузнецов (впоследствии — комиссар партизанской бригады имени Воронянского). Железнодорожники прятали наших людей на тендерах, в паровозах и довозили их до станции, расположенной недалеко от партизанской базы. Так из Минского гетто в партизанские отряды было переправлено свыше 500 человек.
Чем больше людей уходило из гетто в лес, тем сильнее было стремление оставшихся как можно скорее попасть в партизанский отряд. Но мы не были в состоянии удовлетворять желание всех советских патриотов, рвавшихся к непосредственной вооруженной борьбе. Мы беспрестанно требовали и просили у комитета, и нам удавалось увеличить число партизанских групп. Уже не отдельные товарищи, а десятки, группы уходили в леса, Комитет предупредил, что в его распоряжении нет достаточного количества проводников, что нам придется ограничиваться только устно переданным маршрутом. Мы были вынуждены согласиться, хотя часто это приводило к катастрофам. На условленных местах наши люди иногда не находили представителей отрядов. Кругом — вражеские гарнизоны, и достаточно было малейшего слуха, что тут или там бродит группа евреев, чтобы немедленно появился гитлеровский карательный отряд. Наши люди были недостаточно вооружены, — что может револьвер против автомата или пулемета! Были единичные случаи, когда наши люди отступали перед трудностями и возвращались в гетто. Так было с Г. Фридманом и М. Ароцкером, которым пришлось несколько суток дожидаться в лесу, пока придут белорусские партизаны. Не дождавшись, они вернулись в гетто.
Мы стали производить более тщательный отбор кандидатов. Вернувшимся же мы сказали, что только героической борьбой они смогут смыть с себя позорное пятно дезертирства. Впоследствии в непосредственном бою с врагом они смыли с себя пятно, пав смертью храбрых, как преданные бойцы партизанского движения.
Массовый уход в ряды партизан положил отпечаток на всю жизнь в гетто. Люди перестали соблюдать элементарные правила конспирации, собирались и отмечали в компании уход в лес, хвастались своим оружием. Мы предупреждали, что это может привести к катастрофе, но наши предостережения оставались безрезультатными до тех пор, пока мы и в самом деле не получили удара от врага (хотя удар этот и не был прямым следствием массового ухода в лес).
Арестовали Илью Мушкина. Не зная причины, мы приказали всем, кто был с нами связан, уйти поглубже в подполье. Нашим людям в юденрате мы выдали подложные паспорта — кого превратили в русского, кого в татарина или караима, чтобы они во всякое время могли выбраться из гетто. У нас все время работала хорошо законспирированная фотография, которой руководил бывший работник советской печати Соловейчик. Фотография снабжала нас карточками для подложных паспортов. Была у нас также специальная мастерская по изготовлению документов. Здесь работали наши «мастера» — Мотя Шерман и Геня Каплан. Кое-кто из нас знал, что у Мушкина в течение нескольких недель скрывался немецкий офицер, не пожелавший проделать сумасшедший гитлеровский «марш» на Восток. Когда этот офицер был снабжен подложными документами и гражданским платьем, он ушел в направлении Восточной Пруссии. Может быть он по дороге «засыпался» и выдал Мушкина. Мы наказали Рудицеру любой ценой узнать, в чем дело. Оказалось, что Мушкин обвиняется в намерении подкупить немецкого полицейского, чтобы освободить арестованного еврея. Арест Мушкина был тяжелым ударом для населения гетто. Минские евреи видели в нем советского человека, перед которым можно излить душу, не рискуя при этом, что тебя выдадут. На место Мушкина в юденрат пришел некий Иоффе — бывший варшавский представитель виленской радиофабрики «Электрит». Вместе с ним работал совершенно неизвестный минчанам Блюменшток, еврей из Германии, которого превратности войны привели в Советский Союз. В юденрате, — еще чаще, чем прежде, — стали мелькать провокаторы и шпики: Розенблат, Эпштейн, Вайнштейн и им подобные. Работа нашей группы в юденрате вследствие всего этого стала еще более сложной и требовала строжайшей конспирации.
Почти одновременно с арестом Мушкина мы получили известие, что «Женька» (Давид Герцик) арестован. В письме из тюрьмы «Женька» сообщил, что в гестапо его зверски пытали, но он никого не выдал. «Продолжайте работу, дорогие товарищи, и будьте спокойны, — уверял нас скромный 17-летний герой, — враги от меня ничего не узнают». Мы делали все, что в наших силах, чтобы спасти «Женьку». Г. Рудицер собрал деньги, чтобы «выкупить» его. Но было уже слишком поздно, — дело перешло в гестапо. «Женьку» замучили в гитлеровском застенке. Мы лишились одного из тех юношей, кто воплотил в себе лучшие качества нашего молодого советского поколения: бесстрашие в борьбе с врагом, безграничную любовь к своему многострадальному народу, беззаветную преданность социалистическому отечеству.
* * *
Наша связная в юденрате Хася Биндлер передала, что наши доверенные требуют срочной встречи с нами. Ясно, пахнет бедой!
Среди нашей группы в юденрате царит растерянность. Гестапо требует представить к 10 часам утра 2 марта 1942 года 5000 евреев якобы для отправки на работу. Гестапо предупреждает, что в это число не должны входить те, кто принудительно работает на немецких предприятиях. На притворно наивный вопрос Дольского, можно ли в эти 5000 включить стариков и детей, гестаповцы ответили: «Это безразлично». Все ясно.
Кто-то из юденратовских работников предложил составить список инвалидов и стариков и таким образом спасти молодых и нужных людей. Мы категорически отвергли такого рода предложение: «Никакого торга живыми людьми!» Мы приказали Зяме Серебрянскому отобрать наиболее надежных из стражи гетто и поручить им заблаговременно предупредить население. Мы рекомендовали (предупредив о необходимости не поднимать шума, чтобы враг не спохватился о нашем намерении сорвать его планы) в день 2 марта как можно большему числу людей выбраться из гетто — на работу, к знакомым белоруссам. В мастерских юденрата приготовлена «малина» на несколько сот человек с выходом в город. В развалинах на Мясницкой улице, раньше входившей в район гетто, приготовлены укрытия. Население гетто предупреждено о грозящей опасности.
В кровавый день 2 марта 1942 года все протекало с немецкой пунктуальностью и систематичностью: рабочие колонны (особенно многолюдные в этот день) отправляются на работу. После их ухода являются представители гестапо и требуют пять тысяч человек, так как «поезд уже готов к отправлению»… Они набрасываются на юденратовских работников, рассылают охрану порядка, чтобы те привели людей, но из этого ничего не выходит. Гестаповские бандиты приходят в бешенство, они рассыпаются по всему гетто, беспрестанно стреляя из револьверов и автоматов, но им редко удается поймать кого-нибудь. Они налетают на ребятишек из детского дома, избивают их, выстраивают в колонну во главе с заведующей Флейшер и врачем Чернис, держащими на руках самых маленьких, и ведут их на казнь. Неподалеку от юденрата, на Ратомской, 35, они начинают кидать детей живьем в яму и засыпать их песком. У прячущихся в «малинах» гетто кровь стынет в жилах от душераздирающих криков, доносящихся со всех концов гетто… Вскоре приезжает обер-палач Белоруссии Кубе. Он бросает конфеты детям, которых живыми швыряют в могилу…
Темнеет. Разъяренные разбойники грозят членам юденрата виселицей за то, что им не удалось выполнить заказ Гиммлера. Кубе приказывает приняться за рабочие колонны. Возвратившихся рабочих не впускают в гетто. У ворот на Шорной улице им приказывают лечь на снег. Начинается страшная расправа. Свистят нагайки гестаповцев. Кто пытается проникнуть в гетто (в надежде добраться до знакомой «малины»), расстреливается на месте. Шорная и Абутковая улицы залиты кровью. Здесь мы потом нашли убитыми комсомольцев Давида Плоткина и Хаю Ботвинник.
Старшина колонны Мойше Левин (Бер Сарин) работал маляром в Минской тюрьме. Мы получали через него сведения о новых арестованных и сообщали о них в городской комитет. У Левина в колонне были люди, подготовленные к отправке в отряд. Сам он намечался для большого партизанского соединения, так как, помимо того, что он был писателем и художником, — он имел хорошую военную специальность: он был блестящим топографом. 2 марта начальник тюрьмы выделил Левина из общей колонны, чтобы спасти его. Левин был ему нужен как квалифицированный рабочий. Но Левин заступился за свою колонну и погиб вместе со всеми теми, которые надеялись, что он выведет их в партизанский отряд.
Маша Александрович за все время существования гетто ни одного дня не работала на немцев. Она не только сама хорошо скрывалась, но сумела спасти от многократных нападений свою дочурку Ноэми. Один рабочий день — 2 марта — она отдала оккупантам, и она погибла вместе со всей рабочей колонной.
Были люди, которые все еще питали иллюзии: а может быть пойманных и в самом деле на работу везут? В гетто вернулся кое-кто из тех, которым удалось сбежать с дороги. Их посадили в товарные вагоны и увезли на запад. Впоследствии мы узнали точно: возле Койданова были приготовлены ямы. Там покоятся все те, которые были выловлены в страшный день 2 марта.
После этих событий нам стало ясно: наступают последние сроки. Полное истребление населения гетто может произойти гораздо раньше, чем мы успеем предпринять что-либо. Наши товарищи нервничали. Мы сообщили в комитет обо всем и получили ответ: всем, что будет в наших силах, поможем!
После 2 марта отправка в отряды происходит гораздо чаще, чем до этого. Мы отправляем вооруженную группу тов. Когана в бригаду «дяди Васи». Но тут снова неудача: проводник не явился на условленное место, а возвращаться в гетто мы никому не разрешаем. Туда уходит Славек и сам становится проводником. Посылаем вторую группу во главе с нашими активными работниками — Мотей Пруслиным, Хаимом Александровичем, Мейером Фельдманом, Леной Майзелис, Гиршем Добиным и другими, чтобы создать новый партизанский отряд. Третью группу во главе с Наумом Фельдманом, Герцелем Опенгеймом, В. Кравчинским и другими мы посылаем в другом направлении и, не дожидаясь от них известий, посылаем туда же еще одну группу. В пути не обошлось без жертв: погибли от вражеских пуль товарищи Сукеник, Ароцкер, Песин, Гирш Скобло — один из первых стахановцев в БССР, очень популярный среди рабочих Белоруссии.
Группа Наума Фельдмана пришла в условленное место, где должен был находиться партизанский отряд, как раз в момент боя. Связаться с отрядом было невозможно, — группа вернулась в гетто.
Ни перед чем не останавливаясь, мы послали комсомольцев Соню Левин и Витю Фельдмана в район Старосельского леса, чтобы установить связь с партизанами. Мы заявили комитету, что сами будем искать путей, сами будем создавать партизанские базы, чтобы переправлять туда возможно большее число людей из гетто. Комитет не возражал, и мы приступили к организации собственных партизанских баз.
В пригородный лес, километрах в пяти от Минска, мы послали сорок человек, вооруженных гранатами, винтовками и револьверами. Комитет послал туда же группу в тридцать человек железнодорожников-белоруссов. Так предполагалось создать ядро нового партизанского отряда. Ответственным организатором был назначен секретарь «десятка» Рольбин. Славек проверил на месте состав и вооружение группы. Он остался доволен нашим отбором и возвратился в город, чтобы выслать назначенного командира отряда. Прошла ночь, а командира все нет. Что делать? Однако о возвращении в гетто никто и не думал. Все помнили категорический наказ: «Назад пути нет!» На следующий день на этот лес напали гитлеровцы… Но наша группа на всякий случай была снабжена подложным документом за «подписью» самого генерал-комиссара Кубе о том, что данные евреи из Минского гетто направлены в лес с целью заготовки дров для генерал-комиссариата (перед выходом из гетто мы всем членам группы выдали пилы и топоры). Гитлеровцы выругали наших людей за то, что они лодырничают, и на этом кончилось. Наступил третий день. Положение с каждой минутой становилось опаснее, и нам ничего не оставалось, как приказать товарищам вернуться в гетто. Некоторые отказались возвращаться. Тов. Миша Юфа, бывший сотрудник Минского политехнического института, отобрал группу вооруженных людей, отправился с ними искать отряд и исчез бесследно. На обратном пути нашу группу преследовали гитлеровцы на велосипедах. В столкновении с ними погиб журналист Иосиф Миндель, один из активнейших членов «десятка» Наума Брустина, доставивший в гетто много оружия.
Однако и этот и другие провалы не ослабляют наших усилий и поисков. Ответственность велика. Отбор людей должен стать еще строже, чтобы не дать проникнуть в отряды паникерам. Теперь каждая группа, отправляемая в лес, проверяется нашим руководством. Сборным пунктом для тех, кто направляется в отряды, становится столовая юденрата. Каждый вечер, когда колонны возвращаются с работы, намеченные к отправке кандидаты собираются в столовой. Мы беседуем с каждым товарищем в отдельности, проверяем оружие и на прощание предупреждаем: «Смерть подстерегает нас на каждом шагу. Лучше пасть в борьбе, чем быть задушенным, как крыса, в позорном гетто!»
Мобилизована вся группа «метисов»[7] (Э. Нарусевич, Д. Баран и др.). Они, не меченные желтыми заплатами, носили белые нарукавные повязки колонновожатых и изо дня в день сопровождали группы людей, уходящих из гетто в лес. Наша мастерская подложных документов, благодаря рабочим типографии Каплану, Прессману, Рапопорту и другим, обеспечена печатями и бланками различных немецких военных учреждений. Каждую отправляющуюся из гетто группу мы снабжаем документом, удостоверяющим, что она направляется на заготовку дров, на рытье торфа и другие работы за городом. Комитет дал нам также товарища-белорусса, одетого в полицейскую форму, который сопровождает наших товарищей в пути. Уход из гетто принимает все более широкий размах и происходит чуть ли не у всех на глазах. Мы знаем наверняка, что все это к добру не приведет, но наши предупреждения не действуют.
При отправке людей в отряды нам оказывает большую помощь наша группа в юденрате. Пекарня обеспечивает нас ежедневно хлебом в количестве, достаточном для того, чтобы мы могли выдавать его каждому товарищу на два дня. Мастерские снабжают нас ватной одеждой, теплыми шапками, частично — валенками. Растет также организованная общественная помощь будущим партизанам. Комсомолка Сима Шварц руководит большой группой женщин, которые вяжут двупалые варежки, чулки, шьют белье, ремонтируют Одежду. Другая группа, организованная Рохл Кублиной и Цилей Ботвинник, собирает теплое белье, чинит одежду отправляющихся в леса. Тесная каморка работницы Иды Алер превращена в тайную швейную мастерскую (возле дома, на случай опасности, бессменно дежурят дети). В этой мастерской шьют маскировочные халаты. Молодые девушки собирают по домам простыни. Никто не спрашивает, зачем и для кого это нужно. Дают охотно.
Торг у ограды гетто, — ежедневно кончающийся расстрелами, — принимает все более широкие размеры. Покупают оружие — «новый советский паспорт», как называют его в гетто. Люди отдают последнее за револьвер, гранату, за несколько ружейных патронов…
На одно из наших заседаний мы вызываем Исроэля Лапидуса и поручаем ему отобрать и вывести из гетто в лес людей и организовать там новую базу для массовой переправки из гетто. Такое же поручение дается Науму Фельдману, которому мы указываем другое направление (на запад) для создания партизанской базы.
По рекомендации одного нашего активного работника мы связались с женщиной, абсолютно не похожей на еврейку. Звали ее Соней. Родом она была из одного местечка Минской области, и мы снабдили, ее подложным паспортом, чтобы она могла проехать к себе в родные места и установить связь с белорусскими крестьянами, а через них — с соседними отрядами партизан.
Она ушла из гетто и через несколько дней вернулась с радостной вестью: связь установлена. Она уже приехала в город с одним партизаном, чтобы взять людей и получить от нас все необходимое отряду: радиоприемник, пишущую машинку, маскировочные халаты и т. п. Мы связались с прибывшим крестьянином, снабдили его всем, чем могли, и послали нескольких товарищей разузнать обо всем подробно. Спустя некоторое время мы получили от одного из посланных нами товарищей записку на еврейском языке, в которой сообщалось, что Соня провалилась и арестована. Мы немедленно предупредили всех, кто был с ней связан, ликвидировали квартиры, в которых Соня встречалась с нами, в том числе одну из наших лучших «малин», замаскированную под шкаф, — там работал наш фотограф. Прошло еще несколько дней, и нам сообщили, что Соню видели в гетто. Она нас энергично разыскивала. Ей необходимо было передать нам лично важные сведения. Мы поручили нескольким опытным товарищам проследить за ней и узнали, что ежедневно в определенные часы, недалеко от границы гетто, в доме у своих родственников она встречается с подозрительной личностью. Тогда пришлось взять в работу одного из членов этой семьи. Выяснилось, что гестапо освободило Соню с тем, чтобы она выдала руководителей подпольной организации гетто. Стало ясно, что гестапо уже имеет точные сведения о руководстве нашего подполья. Соне никак не удается встретиться с кем бы то ни было из руководителей нашей организации, тогда она вместе с гестаповцами явилась в одну из «малин», где должны были храниться гранаты. Несколько случайных людей было при этом арестовано, но гранат гестаповцы не нашли. Мы приказали нашей оперативной группе «убрать» Соню. Приказ был выполнен.
Нам пришлось еще тщательней скрываться. Но работа не ослабевала. Мы хорошо знали цену каждому дню и решили: надо спасать тех, которые не могут уйти в партизанские отряды — стариков и детей. Послали в западные области Белоруссии Нину Лис с заданием: по соседству с большими лесами, в местечках, расположенных далеко от железной дороги, отыскать глухие уголки, в которых можно было бы устроить людей, снабдив их подложными паспортами. Главным образом мы имели в виду стокилометровую Налибокскую пущу, о которой нам было известно, что там находятся партизанские группы. Нина вернулась, ничего толком не добившись. Тогда мы дали ей более точные указания и послали вторично. Легко сказать: «послали»… Такое путешествие грозило на каждом шагу смертью. Но Нина беспрекословно берется за выполнение данного ей поручения, оставляя на наше попечение свою пятилетнюю дочурку.
Михл Гебелев установил связь с надежным человеком, работавшим в отделе просвещения оккупантской городской управы. С этим человеком мы договорились, что он даст нам возможность устраивать еврейских детей в белорусские детские дома. Мы условились: если между 9 и 11 часами утра в 20-ю комнату немецкой городской управы будут приносить якобы подкинутого ребенка, то это значит, что ребенок еврейский и что его надо отправить в один из городских детдомов. Для этой цели организуются две женские группы: одна в гетто — для переправки детей, другая вне гетто, из белорусских женщин, — для приема наших детей и передачи их в условленное место.
В каменном доме на Абутковой улице, у самой границы гетто, живут рабочие фабрики «Октябрь». После оккупации фабрика была превращена в интендантство гитлеровского воздушного флота. Там находились мастерские, в которых было занято несколько сот евреев. Каждое утро, еще до того, как колонны уходили на работу, у границы гетто стояли уже наготове Рива Норман, Геня Пастернак, Гиша Сукеник и другие. Они ждали сигнала с другой стороны. Там, за оградой гетто, жила белорусская семья Вороновых. Отец работал в нелегальной типографии, сын занимался посылкой людей и оружия в партизанские отряды. Жена сына носит передачу арестованным товарищам, прячет людей, которым грозит опасность. Каждое утро она стоит на посту и подает еврейским товарищам сигналы: спокойно ли на улице, можно ли переправлять детей. У нее дома уже ожидают белорусские товарищи — Мария Ивановская, Татьяна Герасименко, Леля Ревинская (та самая в красном берете, которая вместе со Славеком пришла в день нашей первой встречи с ним) и другие. В результате этих операций несколько детей ежедневно вывозятся из гетто.
Кроме упомянутых выше женщин, устройством наших детей занимаются Ася Пруслина, Лена Гинзбург, Геня Сультан. Уже в первые несколько недель им удается таким образом передать в белорусские детдома более 70 детей из Минского гетто.
К этому времени усилился уход из гетто людей, которым удалось получить подложные паспорта. Мастера, изготовлявшие такие паспорта, имелись в гетто и вне его. Надо сказать, однако, что на еврейском горе спекулировали также шантажисты и мерзавцы, которые выдавали и паспорта и их владельцев гестаповским злодеям. Все же многие владельцы таких паспортов действительно спаслись. Они уходили из гетто (впоследствии, уже будучи в партизанских отрядах, мы некоторых из них встречали в белорусских селах и на хуторах среди крестьян). Особенно это удавалось женщинам. Однако значительное число обладателей подложных паспортов погибло.