В самый разгар работы, когда нам казалось, что мы прочно стоим на пути, ведущем к включению еврейского населения в движение народных мстителей, пришло тревожное известие: в городе начались массовые аресты. К нам явилось несколько белорусских товарищей из подпольной организации с просьбой, чтобы мы их временно спрятали в гетто. Мы располагали несколькими надежными «малинами», испытанными во время различных облав и бойни 2 марта. Мы спрятали в них обратившихся к нам товарищей. Одного из пришедших городских работников мы спрятали в погребе под квартирой известного скульптора Бразера, замученного в застенках гестапо по обвинению в шпионаже. От этого товарища мы узнали, что арестованы почти все члены подпольного военного совета. Что́ с городским комитетом — неизвестно. На улицах города — усиленная охрана. В военный совет проникли провокаторы — Рогов и Белов. Один из них вместе с агентами гестапо рыщет по конспиративным квартирам в поисках наших людей. Мы выслали Михеля Гебелева, чтобы установить связь со Славеком, но это ему не удалось. Неожиданно мы получили от Славека очень тревожную записку. Враг добрался до нашей организации, провалился весь военный совет — человек тридцать. Провалились люди, пришедшие в город по поручению партизанских отрядов, в частности и тот, который был назначен командиром нашего нового отряда и не пришел во-время, вследствие чего нашим товарищам пришлось вернуться в гетто. До городского комитета враг не добрался. Он, Славек, решил покинуть город, уйти в отряд и оттуда поддерживать с нами связь. «Продолжайте свою работу, дорогие товарищи из гетто, — заканчивал Славек свое письмо. — А если погибнем. Красная Армия за нас отомстит!»
Мы снова отправили в город Михеля Гебелева («бесстрашного Германа», как его называли: он умел несколько раз в день пробираться в город, хотя враг подстерегал на каждом шагу). Михель встретился со Славеком и сказал ему от нашего имени (Славек очень доверял многолетнему опыту наших старых подпольщиков), что во время массовых арестов нельзя трогаться с места, надо зарываться на некоторое время, пока схлынет волна. Если в городе надежной «малины» нет, пусть Славек приходит к нам в гетто, мы его спрячем. Славек согласился, и Гебелев отыскал для него надежную квартиру в самом городе. Было решено, что к вечеру того же дня Славек переберется. На следующий день мы послали нашу связную проверить, как устроился Славек на новом месте, но оказалось, что он туда не приходил. Из прежней квартиры он ушел вместе с Лелей Ревинской, о дальнейшей его судьбе мы тогда больше ничего не узнали. Много времени спустя нам стало известно, что в последнюю минуту Славек получил извещение, что на одной конспиративной квартире его ждет связной из партизанского отряда. Славек вместе с Лелей направился туда, но по дороге их обоих схватили агенты гестапо.
Мы остались без всякой связи с русскими и белорусскими товарищами. Настроение у нас было убийственное. Но об этом никто не должен был догадываться. Работа продолжалась. У нас уже имелся кое-какой опыт. Опасность провала, казалось, не грозила, так как никто из нас не был связан непосредственно с военным советом. На всякий случай было приказано всем активистам быть настороже, не попадаться без нужды на глаза и избегать лишних встреч друг с другом. Особенно это относилось к Михелю Гебелеву, который за время своей работы в городе приобрел знакомства среди подпольные работников вне гетто.
Мы еще не успели притти в себя после удара, нанесенного нашей городской организации, как получили известие, что гестаповцы оцепили квартиру Вольфа Лосика. Опасность была очень велика. В. Лосик все время занимался доставкой оружия в гетто, руководил группой товарищей, работавших на немецком военном складе в Красном Урочище. Эта группа вела оживленную торговлю с гитлеровскими солдатами, скупая у них оружие. В тот день, за несколько часов до прибытия гестаповцев, на квартиру Лосика (по Республиканской улице) был доставлен транспорт гранат. Мы немедленно предупредили Лосика, которого, к счастью, не было дома. Предупредили и всех товарищей, занимающихся доставкой оружия. Нам удалось даже вырвать из вражеских рук жену и детей Лосика. Гестаповцы перевернули все вверх дном, но ничего не нашли. Оказалось, что гранаты за час до того были уже спрятаны в надежной «малине».
Гестапо пронюхало и о делах нашей молодежи. Оцепили квартиру Нонки Маркевича (по Зеленой ул.). Туда до налета гестаповцев было доставлено несколько сот ружейных патронов и радиоприемник. Нонку, его десятилетнего братишку и мать со связанными на спине руками вели по всему гетто. Всю дорогу на голову 15-летнего комсомольца сыпались страшные удары, но он держался с достоинством и никого не выдал. Когда Нонку привели к юденрату, он громко воскликнул:
«Меня вы убьете, но останутся мои товарищи, — они вам отомстят!»
Провалы эти в большинстве своем были результатом недостаточной конспирации, недостаточной осторожности, необходимой даже в отношениях с самыми близкими людьми. Вскоре, однако, последовал новый удар, показавший нам, что и в гетто имеются провокаторы, готовые спасти свою продажную шкуру ценой уничтожения десятков борцов за дело народа.
31 марта 1942 года часов в 6 вечера на явку пришла Нина Лис с отчетом о своей поездке в западные районы Белоруссии. Результаты были неудовлетворительны, и Нина получила директиву на следующий день снова отправиться в путь с тем, чтобы точно выяснить, куда можно вывести из гетто стариков и детей (как уже упоминалось выше, речь шла о заброшенных уголках в районе Налибокской пущи).
Нина Лис
Связная подпольной боевой организации Минского гетто. Пала смертью храбрых в ночь на 31 марта 1942 г.
В 11 часов ночи все гетто всполошила пулеметная стрельба. Затаившись по углам, люди уже всю ночь не спали, — особенно в районе Абутковой, Коллекторной, Шорной и прилегающих улиц. Кое-как дождались утра, выглянули на улицу и увидели: стража гетто, немецкие евреи и случайные прохожие переносят убитых на кладбище. Мы узнали, что прошлой ночью гестаповцы оцепили двор по Коллекторной, № 18, где жила Нина Лис. Кто-то по-еврейски крикнул: «Нинка, открой!» Стали ломать запертые ворота, под окнами гестаповцы заложили взрывчатку и двери стали взрывать гранатами. Жители дома были выведены во двор в одном белье. Гестаповцы, как разъяренные звери, набросились на Нину и начали ее избивать, требуя, чтобы она сказала, где находится Ефим Столяревич. С крепко стиснутыми губами, прижимая к себе пятилетнюю дочурку, стояла Нина перед палачами и не проронила ни слова, хотя отлично знала, где он находится. После диких издевательств над своими жертвами гестаповцы их перестреляли. Спаслась только наша связная «Толстая Клара», которая спряталась среди убитых (впоследствии она погибла по пути в партизанский отряд). Она сообщила нам, что «Нинка, открой!» кричал М. Тульский, начальник 2-го участка охраны порядка в гетто, который за несколько дней до того виделся с нами на квартире у Нины. От Р. Рудицера мы узнали, что в ту же ночь, до этого, гестаповцы пришли к Тульскому и Серебрянскому, арестовали их и вместе с ними пошли по гетто разыскивать Ефима Столяревича, Михеля Гебелева, Зяму Окуня и Наума Фельдмана. Никого не найдя на местах, где, по их сведениям, эти люди должны были находиться, гестаповцы предъявили юденрату ультиматум: если к 12 часам утра Ефим Столяревич не будет передан в руки гестапо, будет расстрелян весь юденрат и значительная часть населения гетто в виде «приложения».
Связанные с нами люди в юденрате в панике спрашивали, что делать? В гетто воцарилась предакционная растерянность. Были такие, которые кричали, что «из-за одного не должно страдать все гетто», «пусть его поймают и передадут в гестапо». Мы провели краткое совещание с Михелем Гебелевым и Зямой Окунем и решили, что ни одного человека не отдадим врагу. Все разыскиваемые должны немедленно скрыться и не показываться на глаза, пока беда не минет.
Михель Гебелев и Наум Фельдман укрылись в испытанной подземной пещере на Замковой улице. Туда же пытался пробраться и Зяма Окунь, но так неосторожно, что попал в руки Розенблата, а затем был передан гестапо. Ефима Столяревича, с помощью д-ра Кулика, на носилках, как тифозного, перенесли в больницу и положили в отделение для заразных больных. Через Эмму Родову, Клару Железняк и «Толстую Клару» все время поддерживалась связь между руководящими товарищами и секретарями «десятков», чтобы работа ни на минуту не приостанавливалась.
Ночь 31 марта открывает новую главу в истории истребления евреев в Минском гетто. Начинается серия ночных «акций».
Ночью 2 апреля произошла расправа на Коллекторной улице, в доме № 20, где жил секретарь «десятка» Наум Брустин. Он погиб вместе со всеми жильцами этого дома, среди которых многие должны были через день-два уйти в партизанские отряды. Затем наступают страшные ночи на Крымской улице, на Танковой, Абутковой, Ратомской и других. Гетто лишилось сна. Каждый гудок автомобиля повергал в дрожь: «Чья очередь сегодня?» Целые семьи зарывались в «малины» — пещеры, где от недостатка воздуха гасла свеча. Только с наступлением утра люди вздыхали облегченно: еще одна ночь миновала!
Гестапо стало усиленно интересоваться местами производства различных работ, на которых заняты обитатели гетто. Обнаружив исчезновение кого-либо, гестапо ночью арестовывало членов его семьи, а часто и всех жителей дома. Больше они не возвращались…
Однако, мы и против этого нашли средство: группа наших врачей приготовила официальные справки о том, что такой-то умер от воспаления легких, от гриппа, от туберкулеза и т. п. В эти справки оставалось только вписывать фамилию и имя. Справки представлялись в юденрат, где люди, уходящие в партизанские отряды, вычеркивались из книг, как умершие. Кроме того, мы были связаны с людьми, ведшими в юденрате регистрационные книги. По нашим указаниям они заблаговременно уничтожали регистрационные карточки тех, кто уходил в лес.
После 31 марта немцы особенно усилили борьбу против партизанского движения, против работников подпольной организации в гетто и против каждого, кто хоть в малейшей степени был связан с нашей организацией.
Гестапо издает распоряжение о том, что, кроме желтой заплаты, каждый еврей обязан носить на правой стороне груди белый номер с обозначением улицы и дома, в котором он живет. Этот номер давал гестаповским ищейкам возможность установить, где проживает «подозрительная» личность, на которую они обратили внимание. По этой добавочной белой заплате они смогут, войдя в какой-нибудь дом, особенно ночью, установить, нет ли здесь посторонних людей.
Но мы и здесь нашли выход. Наши люди из юденрата доставили нам достаточное количество заверенных белых заплат с номерами — главным образом многозначными, с которыми можно манипулировать, загибая, когда это нужно, цифру справа или слева.
Еще одно новшество ввело гестапо после 31 марта: под угрозой смертной казни все население гетто должно было по воскресеньям выходить на Юбилейную площадь — на перекличку, или «аппель», как немцы это называли.
Во время таких «аппелей» надзиратели гестапо выступали с речами и предостережениями: евреям запрещается закупать продукты, запрещается ходить по тротуарам, громко разговаривать, — словом, воспрещается все напоминающее о человеческом существовании и достоинстве. Но лейтмотивом всех этих воскресных проповедей было: не уходите к партизанам! В лесах вы погибнете от голода и холода! Там находятся бандиты-партизаны, они ненавидят евреев… Оставайтесь в гетто, работайте добросовестно, так как «акций» (массовых казней) больше не будет. Главное же: кто знает о партизанах в гетто, об их работе, о тех, кто собирается уйти в лес, пусть сообщит об этом гестапо, ему будет выдана крупная премия!..
После каждого «аппеля» гестаповские мерзавцы «позолачивали» пилюлю: певца Горелика заставляли петь еврейские народные песни. Из немецких евреев сколотили оркестр, который играл популярные песни, вроде «Письмо матери» или «Колнидре»… И гитлеровские разбойники наслаждались, наблюдая, как десятки тысяч евреев плачут навзрыд…
Чтобы энергичнее вести борьбу против нас, гестаповцы создали специальный оперативный отдел при еврейской охране порядка. Во главе этого отдела поставили «героя» варшавского уголовного мира, — вора и сутенера Розенблата. Он подобрал компанию из таких же, как он, уголовников, и с ними начал охоту за верными сынами нашей Родины. Банда Розенблата была для гетто страшнее гестапо.
Борьбой против партизанского движения в гетто занималась еще одна личность «розенблатовского» типа — Эпштейн, прибывший из Польши в 1939 году. В этой работе помогал ему предатель и садист Вайнштейн.
Деятельность этих гитлеровских агентов стала чрезвычайно опасной для нас, и мы отпечатали в нашей подпольной городской типографии листовку-призыв к населению, в котором разоблачали этих цепных псов гестапо. Листовка заканчивалась призывом: «Смерть гитлеровским агентам — Розенблату и Эпштейну!»
Мероприятиями против разрастающегося партизанского движения в гетто гитлеровцам удалось вызвать растерянность среди некоторой части населения. Кое-кто отошел от нас. Мы решили: наша работа не должна ослабевать, но необходимо глубже уйти в подполье, быть осторожнее, более тщательно законспирироваться. Наш старый актив слишком известен в гетто, его необходимо заменить людьми, мало знакомыми населению гетто. Мы назначили Рубина и Кравчинского руководителями всей практической работой, связанной с отправкой людей в партизанские отряды. С Гебелевым мы договорились о том, что пришло время, когда мы сами должны уйти из гетто. Но уходить без согласия общегородского руководства мы не имели права. Что́ с городским комитетом, мы не знаем, связей с белорусскими товарищами нет. Мы решили, что снова, как полгода тому назад, надо разыскать людей, продолжающих борьбу, и общими силами взяться за дело. Эту работу взял на себя бесстрашный Гебелев. Мы только просили его быть осторожнее. Но это не помогало. Его можно было видеть везде — и в подземелье у молодежи, готовящейся к отправке в лес, и на нашей «радиостанции», и на улице во время ухода групп в партизанские отряды.
Михель Гебелев
Член руководящего центра подпольной боевой организации Минского гетто. Замучен в застенках гестапо
Из-за целого ряда провалов отправка людей в лес к тому времени стала менее интенсивной. Возникла опасность, что именно в тот момент, когда враг старается задержать поток людей, уходящих из гетто, организованная отправка в лес может сама собой остановиться. Мы вернулись к мысли о создании собственных партизанских баз.
10 апреля 1942 года из гетто ушла группа в человек двадцать во главе с Исроэлем Лапидусом. «Метис» Илья Нарусевич обеспечил их автомашиной, раздобыл белорусского шофера, и группа выехала в направлении на Слуцк. Одновременно в этом же направлении другая группа вышла пешком. Машина, доставив первую партию на место, вернулась за шедшими пешком и доставила их также во временный лагерь будущего партизанского отряда имени Кутузова, находившегося в лесу на 45-м километре между Минском и Слуцком. Вооружена эта группа была неважно: три винтовки, пять наганов, семнадцать гранат. За несколько дней группа выросла до 50 человек. Командиром нового отряда выбрали (тогда в партизанских отрядах еще выбирали командный состав) Исроэля Лапидуса, начальником штаба — техника-лейтенанта Сагальчика, который снабжал нас радиоаппаратурой (позднее героически погиб в бою), парторганизатором, отряда был Вольф Лосик. С этим отрядом мы поддерживали постоянную связь. К нам приходили посланцы — Поля Шальман, Хася Биндлер, Давид Баран и др. Мы с ними посылали людей и все, чем в состоянии были помочь отряду, чтобы он действительно сделался базой для массовой отправки людей из гетто.
Не обошлось и без серьезных потерь. Мы посылали людей на условленное место, где их должен был встречать связной отряда. Одна такая группа в 20 человек на месте никого не застала. Люди бродили по незнакомой местности, пока полиция их не выследила. В неравном бою группа, за исключением четырех человек, погибла. В гетто об этом очень скоро узнали. На очередном воскресном «аппеле» гестаповцы, которые уже знали, что погибшие были из гетто, пригрозили уничтожением всех, связанных с партизанами.
Ночные расправы в гетто продолжались. В одну из ночей гитлеровцы напали на дом, в котором жила мужественная связистка «Аня», умевшая днем и ночью, обманывая бдительность полицейских, выполнять наши самые сложные задания. Из этого дома накануне несколько человек ушло в лес. Аня погибла.
Однако, несмотря на все ужасы и смертельную опасность, стремление людей вырваться из гетто не ослабевало. Возможности, которые предоставляет нам отряд Лапидуса, нас не удовлетворяли.
23 апреля 1942 года из гетто вышел Наум Фельдман с группой в 25 человек в Заславльский район. Направлялись они, по нашему предложению, в Старосельский лес. У нас имелись сведения о том, что в этом лесу с самого начала войны осталось очень много оружия. Туда приходят люди из многих отрядов собирать оружие. Фельдман получил от нас задание собрать оружие в количестве, достаточном для снабжения большой группы людей из гетто. Вскоре после ухода группы Фельдмана к нам начали приходить связные, чтобы вывести людей из гетто: Таня Лифшиц — у нее был паспорт на имя Татьяны Мацкевич, Витька Фельдман — энергичный, храбрый 17-летний парень, Марк Бразер — сын погибшего еврейского скульптора. Часто появлялся «Исролик-Володька». Каждый из них уводил с собой по нескольку человек. В лесу, на базе у Фельдмана, число пришельцев из гетто растет изо дня в день. Не все прибывшие остаются на базе. Партизанские группы, проходящие через Старосельский лес, забирают с собой много наших. Мы, конечно, этому очень рады. Отсылаем туда Кравчинского, под которым, как говорится, земля горит: гестапо уже напало на его след.
Мы решили послать к Фельдману квалифицированного военного человека в качестве командира, с тем, чтобы он превратил Старосельскую базу в боеспособный партизанский отряд. В концентрационном лагере на Широкой улице находился старший лейтенант Красной Армии Семен Ганзенко. Мы были с ним связаны через Соню Курляндскую. Он стремился уйти к партизанам. В конце концов нам удалось вывести его из лагеря, и Таня Лифшиц переправила его в лес. К еврейской группе присоединилась группа русских и белорусских партизан. Так образовался отряд имени маршала Буденного. С первого дня организации этого отряда тов. Фельдман был его парторганизатором, затем, когда отряд разросся и превратился в бригаду имени тов. Пономаренко, Фельдман стал комиссаром отряда «25 лет БССР», в котором наши товарищи из гетто были основными исполнителями диверсионных операций против оккупантов.
На этих двух базах — одной в Слуцких лесах и другой в лесах Заславльского и Койдановского районов — сконцентрировалось значительное количество людей, которых мы планомерно отбирали и готовили к партизанской борьбе.
Наши товарищи из рабочих колонн связываются с русскими и белорусскими рабочими и с их помощью уходят в индивидуальном порядке к партизанам. Из немецкого рабочего лагеря № 13 (в Грушевском поселке), с кирпичного завода, с фабрики «Октябрь» ушло таким образом много евреев.
Всего этого, однако, было слишком мало для того, чтобы всем, стремящимся уйти из гетто, открыть путь в отряды. Нам необходимо было получить возможность, как и раньше, посылать организованно и большими партиями людей из гетто в общие партизанские отряды.