7 мая 1942 года на всех площадях и скверах Минска были снова сооружены виселицы. На них покачивались тела бесстрашных борцов против диких гитлеровских орд. Были казнены члены Минского подпольного военного совета, преданные агентами Гестапо Беловым и Роговым. Был казнен горячий патриот советской Родины, друг населения Минского гетто Славек (настоящее имя его до сих пор неизвестно). Были казнены Екельчик (член городского комитета), Зяма Окунь, Зяма Серебрянский, Гирш Рудицер.
Виселицы в Минске призывали все советское население, без различия национальностей, еще теснее сплотить боевые ряды, еще сильнее крепить дружбу народов для беспощадной борьбы против общего врага. Необходимо было немедленно взяться за восстановление нашей объединенной общегородской организации.
И вот в квартире на Торговой улице встретились товарищи, чтобы обсудить вопрос о возобновлении боевой деятельности. На совещание явился ряд работников прежнего городского комитета, уцелевших во время массовых арестов. Как выяснилось на этом совещании, связи с партизанскими отрядами были потеряны. Стало быть, надо было начинать сызнова, не повторяя, однако, прежних ошибок, позволивших врагу проникнуть в организацию с целью ее разрушения.
На совещании были предложены три основных мероприятия: 1) Вся боевая работа, создание новых партизанских отрядов и связь с существующими должна быть сосредоточена в руках комитета. Никаких военных советов в городе не должно быть, так как это ведет к вредному параллелизму, в то время как основным содержанием работы комитета может и должна быть непосредственная организация борьбы. 2) Должна быть перестроена организационная структура: вместо «десятков» необходимо создать группы на предприятиях и фабриках. При этом мы исходили из следующего положения: в активную борьбу против оккупантов должно быть вовлечено все население — от мала до велика. Однако невозможно, чтобы все городское население, особенно население гетто, целиком влилось в партизанские ряды (шел еще только 1942 год!). Стало быть, надо организовать борьбу и на месте, в городе. Нужно организовать массовый саботаж. Лучшим плацдармом для этого являются фабрики, работающие на вражескую армию, железнодорожный транспорт и учреждения, обслуживающие врага. Поэтому наши группы нужно создавать на предприятиях. 3) Район гетто должен быть признан особой организационной единицей, ввиду специфических условий, в которых находится еврейское население.
Район гетто, выделенный в особую организационную единицу, был связан непосредственно с городским комитетом. Одновременно мы должны были быть связаны с комитетами Сталинского и Кагановичского районов, в которых расположено было большинство предприятий, на которых работали евреи из гетто. Эти комитеты должны были помогать нам при отправке наших людей в партизанские отряды.
Работа возобновилась и пошла еще более быстрым темпом. Хотя Михель Гебелев считался в основном работником района гетто, он в это время фактически стал одним из руководителей общегородской организации. Не зная покоя и пренебрегая опасностью, он взялся за организацию отправки советских военнопленных в партизанские отряды. Женщины в гетто собирали одежду, необходимую для переодевания военнопленных. Наше «паспортное бюро» снабжало их «безукоризненными» документами. Работа разрасталась с каждым днем, и вместе с ней возрастала… неосторожность. Сколько мы ни говорили о тщательной конспирации, ничего не помогало. Как только наметилось оживление, работа была перенесена буквально на улицу, чуть ли не на глаза гестапо и его «оперативников» в гетто. И снова это привело к чувствительному удару.
На Замковой улице у наших комсомольцев была штаб-квартира в хорошо замаскированном подземелье. Руководителем был неутомимый, но очень мало опытный Валик Житльзейф. Там наша молодежь заготовляла оружие, продовольствие и все необходимое для ухода в лес. Гестапо напало на след. «Малина» была оцеплена. Там в это время находилось двенадцать человек. Гестаповцы предложили им выйти и сдаться. Никто не вышел. Начался бой. Все двенадцать человек были вооружены гранатами, кроме того, в подземелье было четыре винтовки, два ящика патронов, два радиоприемника и продовольствие. Долго длился неравный бой. Никто из комсомольцев не сдался. Все они, за исключением одного, погибли. В живых, хотя и с семью ранениями, остался Зямка, который как-раз в то время пришел связным из отряда Лапидуса, чтобы увести всю группу в лес. Под чужой фамилией мы его положили в больницу. Там его вылечили. Затем он был отослан в отряд Фельдмана, но по дороге погиб.
Почти в то же время гестаповцы напали на след нашего радиоприемника. Не заходя в подземелье, они забросали гранатами весь дом. На боевом посту погиб преданный делу, дисциплинированный и отважный Хонон Гусинов. Так мы вторично потеряли возможность широко и систематически информировать население гетто о событиях на фронтах и о жизни на «Большой земле» — в Советском Союзе.
В результате этих провалов и поражений ряды нашего актива сильно поредели. Лучших людей мы отослали в отряды. Осталась небольшая группа, на которую легла вся тяжесть работы. Тов. Рубин, оставшийся после ухода Кравчинского в лес главным организатором отправки групп в партизанские отряды, вынужден был заниматься самыми различными делами, и ему явно нехватало времени. В соответствии с решением комитета мы разделили гетто на две зоны: одной — район Абутковой ул. — будет руководить тов. Цеся Мадейскер, другой — район Ратомской ул. — тов. Каждан. Был создан также районный комитет. Наряду с работой по регулярной отправке людей в отряды перед нами встал вопрос об организации борьбы на месте — вопрос о диверсионной работе на фабриках и предприятиях, обслуживающих вражескую армию.
На так называемой «еврейской бирже труда» мы имели своих людей — Мирру Стронгину и Розу Альтман. С их помощью нам удавалось посылать наших товарищей работать на те предприятия, где мы предполагали организовать диверсии.
Уже до того Лена Майзелис, Надя Шуссер, Фаня Гурвич, Соня Тейшова, Фаня Чипчин, Эстер Кривошеина, Дора Берсон, Лена Певзнер, Геня Юдовина, Сарра Юдовина и другие устроились на бывший завод «Большевик». Наши товарищи занимались систематической порчей материала — главным образом кожевенного, уничтожали части парашютов и, помимо всего прочего, ежедневно выносили из завода теплое белье, рукавицы, чулки и все, что необходимо было партизанам.
Кроме этой женской группы, на том же заводе работала мужская группа под руководством Давида Лернера, занимавшаяся более «грубой» работой: по заказу одного из партизанских отрядов они вынесли с завода несколько полевых телефонов со всем оборудованием; сыпали песок и толченое стекло в машины, портили целые партии готовой продукции, подлежавшей отправке на фронт. Наша лаборатория в гетто снабжала их специальной жидкостью, разъедающей кожу и мануфактуру.
Несколько диверсионных групп мы организовали на бывшей фабрике «Октябрь». К этим группам принадлежали сапожники Зильберштейн, Шапиро, Нотерман, Н. Луфт, Велвл (фамилия автору неизвестна), портные Миша Гричаник, Р. Сукеник, маляры Иосиф Тишельман со своим 16-летним сыном, С. Пейсахович, истопник Саша (фамилия неизвестна). Перед этими группами мы ставили задачу: как можно дольше затягивать сроки исполнения заказов, портить сырье и готовые материалы, расходовать как можно больше сырья.
Сапожники набивали в подошвы сапог немыслимое количество гвоздей, так что надевать такие сапоги просто невозможно, да и подошва очень быстро перегорает. Портные пришивали правый рукав на левую сторону и наоборот… Кроме того, все они выносили сапоги, подошву, мундиры, которыми снабжали товарищей, уходивших в лес.
Благодаря диверсионной работе наших людей электрооборудование фабрики систематически портилось. В этой работе принимала деятельное участие группа белорусских товарищей во главе с секретарем подпольного Сталинского райкома Николаем Герасименко. На той же фабрике работала группа под руководством Хаима Гравеца, которая систематически выносила оружие. Задачей этой группы было — взорвать фабрику. Но это не удалось. Группа провалилась.
Специальное задание городского комитета предстояло нам осуществить на Минском спиртозаводе. Изготовление спирта, водки и ликера было для гитлеровцев, в условиях русской зимы, буквально вопросом жизни. Мы должны были уничтожить эту хозяйственную позицию, служившую врагу. После длительного обсуждения мы остановили свой выбор на одном кузнеце-еврее. Операция удалась. Целый транспорт спирта, ушедший в направлении Смоленска на фронт, прибыл на место (если он вообще прибыл) в таком состоянии, что гитлеровские головорезы едва ли получили удовольствие от этого «шнапса»…
Специальная группа работала в немецкой системе полевой связи (на ул. Мопра). Руководил этой группой Рувим Гейблюм, который впоследствии, уже будучи партизаном, погиб в бою. Через него мы получили точно разработанные планы связи на линиях Барановичи — Минск — Смоленск и Вильно — Минск — Смоленск. Эта группа передала нам также ряд важных материалов, касающихся немецкой системы минирования в Минске. Мы, в свою очередь, передали эти материалы городскому комитету, который признал их в высшей степени ценными.
Мы подготовили диверсионный акт в немецкой офицерской столовой, где работал наш товарищ, поляк Мечислав Козак, впоследствии павший смертью храбрых в партизанском бою. С его помощью в столовую проникли наши диверсанты. Однако, операция не удалась. Наши товарищи погибли. Не удался нам также взрыв войлочной фабрики, который должен был организовать тов. Левин с группой советских военнопленных.
В задачу наших товарищей, — несмотря на особые трудности, — входила также деморализация немецких воинских частей. Во многих местах нам удалось связаться с мобилизованными словаками, голландцами, австрийцами и другими и при их помощи распространять правду о гитлеровском грабительском походе, о злодеяниях фашистов. В результате такой работы мы среди них нередко приобретали помощников. Бывали случаи, когда такие распропагандированные нами солдаты отвозили наших людей на немецких машинах в районы, прилегающие к партизанским базам.
Евреи, занятые на принудительных работах в Доме Правительства, где во время оккупации помещался штаб гитлеровской авиачасти, вдруг стали замечать разительную перемену в настроении своего надзирателя — гитлеровского офицера Шульца. Он стал менее свирепым, перестал ругаться, а потом и вовсе исчез. Вместе с ним исчезло 37 евреев-рабочих (среди них были и немецкие евреи). Все они на машине, предоставленной Шульцем, отправились в партизанский отряд.
Нашим товарищам удалось проникнуть и основательно разложить крупную воинскую часть врага. Комитет направил туда специального человека, который тщательно проводил свою работу. Люди этой части потом активно боролись против гитлеровских бандитов.
Работа наших товарищей вне гетто — на фабриках и предприятиях — разрасталась. Повсюду наши люди встречались с белорусскими и русскими рабочими и совместно прилагали все усилия к тому, чтобы вредить врагу. Мы усилили нашу работу по освобождению советских военнопленных. Помимо одежды и документов, мы их снабжали связями и явками. Из Минска безостановочно двигался людской поток во все леса Белоруссии. Гестапо знало, что и мы приложили руку к этому делу. Они пытались при помощи провокаций натравить русских и белоруссов на евреев. В Минск на немецких машинах доставили несколько десятков страшно изуродованных трупов. «Вот работа еврейских бандитов, нападающих в лесах на мирных белоруссов!» — вопили гитлеровские бандиты в местной печати. Городской комитет ответил на это разоблачением гнусной провокации и горячим призывом к укреплению дружбы народов в борьбе против общего врага.
Во время подготовки значительной группы военнопленных к отправке в партизанский отряд имени Буденного в лапы врага попал Михель Гебелев. Это был страшный удар не только для нас, работавших в гетто, но и для всей городской подпольной организации. После мартовского провала Гебелев был одним из главных организаторов подпольной работы в Минске. Михель Гебелев работал без устали. Средь бела дня, когда улицы кишмя кишели гитлеровскими ищейками, и после полуночи, когда каждый шорох отдавался гулким эхом в замершем городе, Гебелев пробирался из гетто в город и обратно, выполняя самые различные задания. Он с презрением относился к тем, кто щадит свою жизнь.
Неизменная связка столярных инструментов под мышкой — у него был подложный документ столяра, работающего в одном из городских учреждений, — должна была служить ему средством маскировки и оружием в случае, если придется отбиваться от вражеского нападения. Но на этот раз нападение было до того неожиданным, что Гебелев успел только скинуть с себя свой геттовский «наряд». Через развалины на Ново-Мясницкой улице Гебелев часто пробирался из гетто в город. В гетто он носил пиджак с желтой заплатой и белым номером. В кармане лежал документ на имя Русинова. При переходе за черту гетто Гебелев прятал пиджак с документом и оставался в приличной одежде с безупречным арийским паспортом. Полиция задержала Михеля на самой границе гетто. Его «еврейский» пиджак гестапо нашло позже, но не могло понять, кому он принадлежит. В тюрьму Гебелев был заключен, как русский. Во время одной из перекличек в гетто гестаповцы объявили, что выдадут премию тому, кто укажет чей это пиджак и кто такой Русинов. Длительное инкогнито не облегчило, однако, участи Михеля.
Мы довольно долго поддерживали с ним связь через наших людей в тюрьме. Мария Майорова (настоящая ее фамилия — Горохова) и Воронова носили ему передачи. Михель был бодр и уверен, что ему удастся бежать. Мы собирали деньги, чтобы выкупить его, строили планы насильственного освобождения его из тюрьмы. Но ничего из этого не вышло. Один из наиболее героических сынов Минского гетто погиб. Всю свою жизнь он отдал борьбе за освобождение нашей родной земли от гитлеровского ярма, за освобождение своих братьев и сестер от страшного гетто.
Это был серьезный удар, но необходимо было быстро притти в себя. Работа не должна была страдать, даже если ушел навсегда наш самый активный работник — Михель Гебелев.
И как раз в эти дни наши виды на будущее несколько улучшились. Наша постоянная мечта — связаться непосредственно с центральным руководством партизанского движения в Белоруссии — начинала осуществляться. Из Копыльских и Любанских лесов, где находились уполномоченные ЦК партии и Белорусского штаба партизанского движения, вернулись в городской комитет наши связные. Ася Пруслина (к тому времени она уже была вне гетто) привезла привет от тов. Вельского, Мария Рачицкая-Батурина — от тов. Варвашеня. Городской комитет получает директивные письма от начальника штаба партизанского движения и секретаря ЦК КП(б)Б тов. Пономаренко, которые раскрыли нам глаза на стоящие перед нами задачи и придали совершенно новый, энергичный темп нашей работе. Речь идет главным образом об усилении диверсионной работы в городе, о значительном увеличении количества людей, которые должны быть переправлены в ряды партизан.
Задачи сложные, а активных работников нашей организации в гетто становится все меньше и меньше. Кто ушел в партизанские отряды, кто погиб на боевом посту в гетто. Враг все усиливает охрану как в самом гетто, так и вокруг него. «Оперативники» следят за каждым человеком, кажущимся им хоть в малейшей степени подозрительным.
Пришел к нам, как обычно в последние месяцы, связной из Буденновского отряда Витя Фельдман. Он встретился с нашим уполномоченным Рубиным, чтобы получить от него подготовленную для отправки в отряд группу. Для обстоятельного разговора об этом Рубин пришел к Вите на дом (в гетто у Вити остались мать и братишка). Ночью их квартира была оцеплена гестаповцами. Рубин вырвался и пустился бежать. Но пуля настигла его в самом центре гетто. Дисциплинированный боевой товарищ, отдавший все свои силы партизанскому движению, погиб. Витя с матерью и братишкой попали в руки врага. Их отвели в тюрьму, долго пытали, потом в черной гестаповской машине привезли к одной из многочисленных ям, в которые фашистские изверги бросали замученных на смерть сынов и дочерей Белоруссии.
На место Рубина мы назначили молодого товарища Абрашу Налибоцкого. Подвижной и энергичный, он, однако, не обладал ни малейшим опытом нелегальной работы, — особенно в условиях гетто, — и вскоре провалился. Его место занял Шмуэль Каждан. Немногочисленные, оставшиеся в живых, активисты требовали от нас разрешения уйти из гетто в отряд. Но как разрешить всем уйти и оставить обитателей гетто без руководства, на произвол коричневого дьявола? Разве не давали мы себе слова, что последними покинем тонущий корабль?
А корабль был уже накануне окончательной гибели.