I
Прошло еще восемь лет. Михаил стяжал себе своими постройками известность и состояние. Он много работает.
Только что кончил постройку своего дома. С Михаилом живет Лилит, доживает последние дни своего грустного счастья, лунного, мечтательного, таинственного.
Дом Михаила прост и прекрасен, как и все, что он делает. В доме нет лишних вещей, и те, которые есть, производят впечатление мудрой согласованности и красоты.
Перед зрителями открывается комната, очень высокая. Задняя стена этой комнаты закрыта большим зеленовато-белым занавесом на бронзовом толстом пруте. Занавес слегка просвечивает, словно за ним скрыта широкая арка в ярко освещенный покой; оттуда доносятся легкие звуки грустной музыки, кто-то искусный играет на рояле «Лунную сонату» Бетховена.
С правой стороны комнаты — одно, очень широкое, окно, из которого льются потоки ясного лунного света. На левой стороне — камин, в котором пылают угли. На левой же стороне, у занавеса, стоит высокий бронзовый семисвечник. В комнате трое: Михаил, Чернецов и Лилит. Михаил сидит у камина. Михаилу теперь тридцать лет. Он очень красивый, сильный и спокойный; это его спокойствие даже кажется иногда чрезмерным. У него небольшая борода, черная, подстриженная ровно. На нем домашний красивый и удобный наряд несовременного покроя.
Рядом с Михаилом сидит Чернецов. Постарел, но не изменился. Курит папиросу за папиросою. В глубине комнаты, направо, у занавеса, там, где он яснее всего освещен смешением лунного света и света просвечивающего, Лилит в черном хитоне, босая. Ее тонкие руки обнажены. Она очень бледна и тонка и в лунном свете кажется неживою. На лице ее лежат тусклые тени утомления и печали. Она пляшет медленно и грустно, — и когда она пляшет, кажется, что луна светит только на ее пляску, что только для нее певучий плачет рояль. Когда ее пляска уносит ее от окна к мерцанию желтых семи свеч, она останавливается и говорит о том, что мечтается ей. Она говорит тихо, без внешнего пафоса и без замедления слов. И тогда ярко-раскаленные угли камина бросают на ее лицо, и на ее спокойные руки, и на ее легкие ноги, и на длинные складки ее черного хитона красноватый зловещий отблеск. Все ее движения сдержанны и спокойны, и голос ее холоден и тих.
Во время ее пляски Михаил и Чернецов тихо разговаривают. Только иногда отдельные фразы их разговора слышны.
Михаил. Так-то, отец, жестокая жизнь!
Чернецов. Жестокая, Михаил.
Я книгу взял, восстав от сна,
И прочитал я в ней: «Бывали хуже времена,
А не было подлей».
Лилит (останавливается перед семисвечником и говорит.) Я — первозданная Лилит, первая жена человека, та, которую он отверг. (Пляшет.)
Михаил. Самая большая грусть моей жизни — то, что я расстаюсь с Лилит.
Лилит. Я была создана в предрассветных сумерках. Весь день томилась я жаждою встречи. Мечтою и тайною обвитая, под луною тихою и грустною пришла я к моему милому, в его наглядеться глаза, с его душою мою слить душу, лунные рассказать ему сказки, с ним вместе погрузиться в забвение грубого бытия. (Пляшет.)
Михаил. Лилит — моя сказка. А от сказки уходят к жизни.
Лилит. Но восстали на меня буйные земные силы, и возникла иная, и прогнал меня милый мой. (Пляшет.)
Чернецов. Я отдаю тебе справедливость, Михаил, но принципиально не могу согласиться. Нет, не могу, как хочешь.
Лилит. Но не забыл он меня и не забудет. В томные часы изнеможения и печали я легкою тенью проходила перед ним, недостижимая и желанная. (Пляшет.)
Михаил. Я никогда не забуду Лилит.
Лилит. И когда пришел его смертный час, душу его я вынула и отнесла ее в царство теней. (Пляшет.)
Михаил. Нет, отец. Катя должна уйти от Сухова. Она — моя, и теперь уже навсегда.
Лилит. И вот я живу нескончаемые века и прихожу к нему в часы мечтаний сладостных и лунных и в темные минуты смертной истомы. (Пляшет.)
Михаил. Так надо, отец.
Лилит. И когда восходит луна, к ней мои простираю руки и о ней говорю и мечтаю. (Пляшет.)
Музыка замолкла. Лилит подходит к Михаилу и спокойно смотрит на него.
Михаил. Милая мечтательница! Как ты хорошо танцуешь! Благодарю тебя за твой радостный труд, за это очарование нашим взорам. Отдохни, посиди здесь, у камина.
Отходит к окну, стоит задумчивый, освещенный луною, и потом уходит.
II
Лилит садится у камина и молча глядит на пылание его углей. Чернецов тихо берет ее руку. Лилит поднимает на него грустный взгляд.
Чернецов.
Я скажу тебе всю правду,
Дай лишь на руку взглянуть.
Берегись, тебя твой милый
Замышляет обмануть.
Лилит. Нет, меня он не обманет.
Чернецов. Почему ты все про эту древнюю Лилит вспоминаешь?
Лилит (опять смотрит на огонь и говорит тихо). Я о себе вспоминаю, о своем далеком и вечном. Когда Катя ушла от Михаила и Михаил взял меня к себе, я молилась, чтобы дал мне Бог только хоть семь лет счастия. И он услышал меня и дал мне семь лет и еще один год из милости. И вот прошли все мои сроки, и я должна уйти.
Чернецов. Зачем же тебе уходить, Лилит?
Лилит. Зачем? Ах, недаром называют меня безумною! Я только семь лет вымолила. Вот они и прошли, и прошел лишний год, данный мне из милости.
Чернецов. Что же Михаил тебе сказал?
Лилит. Он сказал: скоро она, жизнь моя, придет ко мне, и тогда ты, Лилит, уйди. Тогда уйди. Так же это и было решено с самого начала.
Чернецов. Это нехорошо с его стороны. Очень нехорошо.
Лилит (с умоляющим жестом обращается к Чернецову и говорит). Нет, не вините его. Не надо. Сердцу не прикажешь. Любовь свободна, как ветер, пустынный и холодный одним и благодатный для других.
Чернецов. Все-таки Михаил очень виноват перед тобою.
Лилит. Никто не виноват. Разве есть виноватые?
III
Разговаривая, входят Михаил и Чернецова. Лилит опять молча смотрит на огонь камина. Чернецов так же молча курит.
Чернецова. Михаил, я тебе удивляюсь.
Михаил. Напрасно, мама.
Чернецова. Я не понимаю, Михаил, как можно в наши тяжелые дни тратить время на любовь и на красоту!
Михаил. А на что же и тратить время? На вражду и на уродство?
Чернецова. Все время следует целиком посвятить созидательной общественной работе.
Михаил. Работе время, потехе час.
Чернецова. И во всяком случае, к чему же эти твои безумные траты на обстановку?
Михаил. Мама, я люблю вещи. Плохой бы я был строитель, если бы я сам не любил вещей. И я достаточно много работал, так что могу позволить себе это невинное удовольствие — окружить себя вещами.
Чернецова. Ты еще не уплатил своего долга народу, — это раз. А второе, — на стоимость этих вещей можно было бы основать общеполезное предприятие, причем, конечно, форма и условия этого предприятия могли бы быть определены тобою в соответствии с назревшими потребностями той или другой местности.
Михаил. Ах, мама, потребности той или другой местности всегда будут назревать, а я владею только немногими годами для личного счастия.
Чернецова. Как можно думать о личном счастии, когда вокруг так много всякого горя!
Михаил. Милая мама, первый общественный долг всякого человека — быть счастливым и сильным. Только сильные и счастливые построят счастливый и разумный мир.
Чернецова. По моему мнению, ставка на сильных — не лучший способ выигрывать. А куда же деваться слабым и несчастным?
Чернецов. Ну, не ворчи, старуха. Пойдем-ка лучше чай пить с сухарями. Это нам по зубам.
Чернецовы уходят.
IV
Михаил. Лилит, ты всегда любила черный цвет?
Лилит. Всегда. (Отходит от камина и останавливается перед Михаилом, спокойная и покорная.)
Михаил. Он к тебе почему-то идет, этот цвет печали.
Лилит. Это — цвет последней свободы.
Слышен легкий стук в дверь.
Лилит (вопросительно взглядывает на Михаила и потом говорит). Войдите.
V
Входит Катя в светлом городском платье, красивом, сшитом по моде завтрашнего дня.
Катя уже восемь лет замужем за Суховым. У них двое детей, мальчик и девочка. Катя прекрасна, весела и сильна. Все в том городе, где живет Михаил и где Сухов занимает видное положение, считают ее примерною женою и нежною матерью. После нескольких лет разлуки встретилась она недавно с Михаилом и отдалась ему спокойно, легко и радостно, как счастью обещанному, хотя еще тайному и потому неполному. И вот ныне достигло своего зенита ее двойное бытие — бытие жены одного и страстной любовницы другого. Она часто приходит к Михаилу, — и все сильней томит их обоих то, что еще скрывают они свою любовь. Открыто порвать с мужем она еще колеблется, хотя Михаил настаивает на этом.
Когда Михаил и Катя вместе, они кажутся достигшими полного возможного на земле совершенства, образцами красоты человеческой в ее наиболее общем выражении.
Отношения между Катею и Лилит, как и прежде, представляют смешение дружбы и вражды, и обе они, как жизнь и мечта. Теперь, когда одна из них нарядно одета и другая в черном хитоне для танца, эта противоположность между ними совершенно ясна.
Катя смотрит на Лилит с боязливою злостью и потом принуждает себя к любезной и дружеской улыбке. Лилит идет навстречу Кате и смотрит на нее с обычным простодушным спокойствием. Они целуются.
Катя. У вас никого нет?
Михаил. Никого чужих. (Целует Катину руку.)
Лилит идет к двери.
Катя. Куда же ты, Лилит?
Лилит. Там его родители. Я к ним пойду.
Катя. Когда я прихожу к Михаилу, ты, Лилит, всегда уходишь.
Лилит. Это тебя и сердит, и радует.
Катя. Зачем же ты уходишь?
Лилит. Мы занимаем его по очереди. Когда-нибудь будет иначе. (Уходит.)
VI
Катя и Михаил, оставшись одни, страстно целуются.
Катя. Мой милый, мой гениальный строитель!
Михаил. Катя, что же, говорила ты наконец с Владимиром Павловичем?
Катя. Нет еще.
Михаил. Почему? Чего ты ждешь?
Катя. Он так любит своих детей.
Михаил. Это — не причина. Пусть они ему остаются. Я не хочу больше скрывать нашу связь.
Катя. Мне жаль его.
Михаил. Ты, может быть, успела его полюбить?
Катя. Нет… (Грусть ложится на Катино лицо, и тихо говорит она.)' Мне почти страшно, когда я думаю, что все эти годы могли бы и не быть и что это мое двойное бытие — только ошибка. Как будто я поступила по какому-то старому и уже обветшалому обряду. Зачем-то вошла я в царство призраков и вывела оттуда живых детей. Я их люблю, а иногда боюсь их, как чего-то недолжного.
Михаил (говорит решительно и настойчиво). Я хочу, чтобы все это было кончено.
Катя. Но ты, Михаил, должен сделать еще один шаг, самый трудный.
Михаил. Какой?
Катя. Достроить свой дом. (Эти слова Катя произносит медленно и значительно, словно означает ими что-то большое.)
Михаил. Мой дом достроен. Для тебя строил я его. Только для тебя. Он светел и прекрасен, и теперь он достроен.
Катя. Достроен! (Смотрит на Михаила с выражением тревоги и нерешительности и говорит.) Я боюсь, Михаил, что ты слишком привязался к Лилит.
Михаил. Не будем говорить о ней. Она уйдет.
Катя. Когда же?
Михаил. Ты ревнуешь?
Катя. Да. Отпустил бы ты ее поскорее.
Михаил. Она сама уйдет. Не заботься об этом, Катя. Я всегда верил твоей любви, — веришь и ты. Сквозь долгие годы пронесли мы нашу любовь, — и теперь ничто не омрачит ее.
Катя. Я не люблю картин, которые пишет Лилит. Такая грусть в них, и так они далеки от жизни! Смотришь на них, и такое ощущение, словно не можешь вздохнуть. Неживая луна и странные, неживые женские фигуры. И земля на этих картинах — не наша родная земля, не та, которая так нежна и так сурова под ногами, и небо — не наше небо.
Михаил. Как знать! Может быть, земля Лилит и небо Лилит лучше нашей земли и нашего неба.
Катя. Может быть. Но мне никакого нет дела до ее мечтательных стран. Я люблю эту нашу землю, это небо и эту жизнь.
Михаил. Лилит думает, что недостойна любви эта жизнь.
Катя. Разве не от нас зависит сделать эту жизнь достойною любви? Послушай, Михаил, я хочу говорить с Лилит. Говорить откровенно.
Михаил. Зачем? (Не удивление звучит в этом вопросе, а словно какой-то укор. Словно хочет Михаил сказать: не надо.)
Катя (отвечает ему решительно и настойчиво). Я хочу сказать Лилит, что люблю тебя, всегда люблю, как прежде.
Михаил (говорит спокойно). Она это знает.
Катя (с выражением упрямства говорит). И все-таки я хочу сказать ей об этом. Я хочу знать, что она мне скажет.
Михаил. Хорошо, делай как знаешь.
Катя. Позови ее, Михаил, и оставь нас одних.
Михаил. Подожди ее здесь. (Уходит.)
VII
Катя подходит к камину и задумчиво останавливается перед ним. Совсем так же, как незадолго до этого Лилит, она смотрит на угли. Цвет ее лица, рук и платья пламенеет в пылании углей, и глаза ее блестят.
Катя (говорит тихо). Какая странная жизнь! Какая странная!
VIII
Входит неторопливо Лилит. Тихи шаги ее необутых ног, а складки ее черного хитона колеблются величественно, и вся она похожа на безумную царицу полночной таинственной страны. Катя, почувствовав за своею спиною приближение Лилит, быстро идет к ней навстречу. Странно различные, как будто бы ни в чем не похожие одна на другую, они сходятся молча.
Лилит спокойно ожидает, что скажет ей Катя.
Катя словно не находит слов, и движение рук ее выдает волнение. Тогда начинает говорить Лилит:
— Ты любишь Михаила. Ты опять любишь его.
Катя (отвечает ей нетерпеливо). Да, люблю, люблю.
Лилит. Он победил, — и ты возвращаешься к нему. (Холоден, спокоен, почти безвыразителен тон ее слов, — и тем больнее жалят они Катю.)
Катя (говорит быстро и гневно). Он не мог не победить.
Лилит. Ты уже дала Михаилу минуты счастия.
Катя. Тебе-то что, безумная Лилит! (Гневом и тоскою дышат быстрые Катины речи, и мрачен блеск ее взоров.)
Лилит (смотрит на нее пристально и говорит). Поэтому теперь тебе надо уйти от мужа.
Катя. О Лилит, ты слишком много заботишься обо мне и о Михаиле. Мы сами сумеем устроить свою судьбу. Но ты зачем остаешься здесь? Он тебя не любит.
Лилит. Я это знаю. Он меня не обманывал никогда. Я никогда не думала, что моя жизнь с Михаилом будет долгою. Я знала, что он меня оставит, когда придешь ты. Оставит для тебя.
Катя. Тебе разве трудно уйти от Михаила? Детей у тебя нет.
Лилит. Какие же дети! Я — не женщина, я — сказка.
Катя. Годы прошли, такие длинные для меня, такие ненужные и докучные, — и каждый прожитый день только распалял мою любовь к Михаилу.
Лилит. Да, ты любишь Михаила.
Катя. Я знаю, он любит меня. Но еще не знаю, что для него лучше, остаться ли с тобою или со мною жить. Если так для него и для тебя будет лучше, я готова опять уйти от него.
Лилит. Михаил всегда и во всем верен. Он любит только тебя.
Катя. А иногда мне кажется, что ты, Лилит, вредно влияешь на Михаила. Эта мечтательность, эта экзальтация! Хоть бы эта комната! Какой траурный вид! Точно взято с одной из твоих картин. Недостает только гроба и катафалка. Я думаю, для него это вредно.
Лилит. Все мы в жизни вредны друг для друга. Но ты не бойся, я уйду.
Катя. Ты говоришь — уйду. Однако ты не уходишь! Почему же ты не уходишь? Чего же ты ждешь?
Лилит. Я уйду от Михаила в тот самый день, когда ты уйдешь от своего мужа и вернешься к Михаилу.
Катя. Ты должна уйти раньше, Лилит.
Лилит. Зачем? Эти несколько дней отчего не пробыть мне с ним? Я беру только то, что ты бросаешь. Я ничего ни от кого не отнимаю.
Катя (угрюмо). Какое смирение!
Лилит. Не сердись, Катя. Не стоит.
Катя. Ты хочешь показать Михаилу, что приносишь себя в жертву. Но это неправда. Я принесла в жертву эти восемь лет, а не ты. Моя измена Михаилу была только внешняя, и он знает это. Чтобы в тяжелые годы борьбы он был свободен и спокоен, я ушла от него. Но он верил в меня и знал, что я вернусь к нему, как только он позовет меня. Я притворствовала эти годы, чужою жила жизнью, подобием жизни, и была как неживая, ласкала нелюбимого мужа, улыбалась постылым людям, немилому рождала мужу детей и носила личину нежной матери, верной жены, любезной хозяйки, очаровательной дамы. И все это я делала только для Михаила. Только его любя, я совершала этот обряд пустой жизни. В этом был подвиг мой, моя жертва, мое двойное бытие. И оно приходит к концу.
Лилит. Не надо говорить о жертвах. И ты, Катя, не будь такою гордою. Не стоит.
Катя (смотрит на Лилит угрюмо, смеется тихо и потом говорит). Я знаю, на что ты надеялась.
Лилит. Знаешь? Так скажи мне. Я сама не знала этого и не знаю. На что же я надеялась?
Катя. Ты надеялась, что Михаил привяжется к тебе, что он тебя полюбит и оставит у себя, а меня отвергнет.
Лилит. Может быть. Мало ли на что мы надеемся! Мало ли о чем мечтаем! Жаждем чуда, — и нет для нас чуда. Бедные мы!
Острою жалостью к себе и к Лилит пронизано Катино сердце. И говорит Катя:
— Лилит, правда, бедные мы. (Обнимает Лилит и плачет.)
Лилит. Не плачь, Катя, не надо. Ты придешь к нему, веселая и счастливая, а я уйду. Не плачь, утешься, верь.
Катя. Будет, будет счастливая жизнь! Конец третьего действия.
Конец третьего действия