Итак, мы с Жанеттой закусываем в столовке Дворца Труда. Хотя 1926 год был началом ликвидации НЭП’а, продовольствия было еще более или менее достаточно. Не было сытости, но еще не было и голода. Когда через три-четыре года я, будучи на службе в Берлинском торгпредстве, приезжала домой в отпуск, было уже так голодно, что в той же столовке Дворца Труда можно было найти только бутерброды с конской колбасой, и то по одному на человека, по специальным карточкам, выдававшимся раз в месяц каждому штатному сотруднику. Приходившим же по делу посетителям ничего в этой столовке не отпускали.
Весело тараторя, Жанетта рассказала мне, что ее скоро из тюрьмы выпустили, что она очень удачно вышла замуж за видного коммуниста, переехала в Москву и теперь работает переводчицей во французской секции Профинтерна. Оказалось, что переводы в Профинтерне поручаются только лицам той национальности, на язык которой делается перевод. Так, жена Литвинова, бывшего тогда еще заместителем наркома по иностранным делам, будучи англичанкой, тоже занималась переводами в Профинтерне. На китайский переводят только настоящие китайцы, на японский — японцы и т. п.
Я смотрела на Жанетту. Она немного изменилась с того времени, как мы сидели с ней в тюрьме. Только, пожалуй, несколько жестче стало выражение губ. Алых, ярко накрашенных губ. Однако, sex appeal’а стало в ней еще больше. И не трудно было заметить, что политикой она при ее легкомыслии интересовалась мало, работу делала больше автоматически и то потому, что большевики косо смотрели на тех коммунистов, у кого жены не работали.
— Что вы на меня смотрите? Изменилась? Ну, не беда, я рада, что вас встретила, ведь вы мне тогда очень помогли. А теперь вы где работаете?
Я объяснила, что только что приехала из Одессы и ищу работу.
— Это мы живо устроим. Такие люди, как вы, с четырьмя языками, в Москве очень нужны. Знаете что — зайдите так через полчасика в комнату 438 в четвертом этаже, к товарищу Гецовой. А я с ней поговорю. Только, вы сами понимаете, никому здесь не говорите, что мы с вами были в тюрьме. О том времени никто и не вспоминает. Вряд ли и в Одессе остались какие-нибудь следы. Ведь тогда арестовывали десятки тысяч.
И побежала вверх по лестнице.
Через полчаса, достаточно нагулявшись по дворцовым коридорам, с бьющимся сердцем, я подошла к двери комнаты No. 438. На ней была дощечка:
Комиссия Внешних Сношений ВЦСПС.
Я открыла дверь. Коридорчик и в нем несколько дверей. На первой надпись — «Секретарь Комиссии Внешних Сношений — Гецова». Вхожу. Паркет блестит, как зеркало, два массивных письменных стола, у стен новешенькие лакированные стулья. За столом красивая женщина. Гладкая прическа с пробором посредине, большие серые глаза, приятное типично русское лицо. Только кокошника не хватает.
Около нее два телефона на столе и третий на стене. Прямой провод с Кремлем, как я потом узнала. Она непрерывно говорит то по одному, то по другому, то по третьему.
— Алло, дайте Кремль. Это Кремль? Говорит Гецова. Мне надо на завтра три пропуска в Грановитую палату. Два американца и переводчица. Будут? — В порядке.
— Алло, алло, товарищ Петров, не забудьте, что в гостинице нет апельсин. Англичане уже второй день без апельсин, ведь это безобразие. Что? Будут? Да ведь вы и вчера обещали. Ну смотрите.
Наконец, Гецова обращает внимание и на меня:
— Что вам, товарищ.
— Моя фамилия Солоневич, меня к вам просила зайти Л-ль.
— Ах да, вот отлично. Вы английским владеете?
— Да, французским, немецким, английским и немного испанским.
— Ну, остальные языки мне сейчас не нужны. А вот английским. Можете ли вы завтра же выехать с английской делегацией в поездку? Мы вам дадим десять рублей в сутки на всем готовом. Согласны?
— Товарищ Гецова, все это так внезапно, я бы хотела поговорить с мужем.
— Ну о чем же говорить? Соглашайтесь. Кто здесь вас во Дворце Труда, кроме Л-ль знает?
— Здесь никто, но у меня хорошие удостоверения из Одессы.
— Покажите.
Я вынула удостоверения с последнего места службы в Одесской конторе Внешторга и от АРА — American Relief Organization. Там были перечислены языки, которыми я владею и были даны лестные отзывы о моей работе.
— Нет, этого мало, необходимо поручительство члена партии. Без этого я не смогу принять вас на работу. Где работает ваш муж? Здесь же во Дворце Труда? Вот пусть из его союза кто-нибудь и поручится.
Я поспешила вниз к мужу. Рассказала, в чем дело. Нам обоим, конечно, было неприятно расставаться, тем более, что до этого мы несколько месяцев провели врозь, он в Москве, а я в Одессе. Но предложение казалось мне настолько соблазнительным, мне так хотелось войти в контакт с настоящими, живыми англичанами, и казалось, что двери за-границу как будто приоткрываются. Мечты бурным вихрем завертелись в моей голове. Обсудив все, мы решили, что поехать все-таки следует. Как почти у каждого беспартийного советского гражданина, у мужа был свой «ручной» коммунист, и он отправился к нему за рекомендацией. Минут через сорок товарищ М-в из Культотдела позвонил Гецовой и поручился за меня.
Разве я знала тогда, чего потребует моя работа?
***
— Ну вот и заметано! — Товарищ Гецова любила простонародные выражения. Сама она происходила из очень хорошей семьи и тем больше хотела показать, что идет в ногу с пролетариатом. — Теперь скажите, вы когда-нибудь переводили с трибуны на митинге?
— Нет, никогда.
— Тогда, знаете что, отправляйтесь сейчас же в гостиницу «Балчуг» — это тут же, следующий квартал за мостом. Там остановилась английская делегация. Сейчас у них обед, а после обеда она едет на завод «Амо». Вот вы там и попробуете переводить. А я позвоню сейчас Игельстром, чтобы она вас немного подготовила к вашим обязанностям.
— Как, уже сейчас, так сразу, и на митинг?
Но Гецова уже звонила в гостиницу «Балчуг»:
— Соня, ты? Сейчас к тебе придет новая переводчица. Да, да, вместо Зины. Пусть она тебе поможет переводить на «АМО».
***
Всякий москвич наверное знает гостиницу «Балчуг». В прежнее время в ней останавливались преимущественно купцы и деловые люди средней руки, которым было важно жить поближе к центру московской торговой жизни — Китай-городу. Гостиница не была шикарной, но каким то чудом именно она одна во времена НЭПъа осталась более или менее годной для приема иностранцев после того, как даже «Метрополь» был отдан на растерзание кучке чекистов с Петерсом во главе. В «Метрополе» еще до самого недавнего времени все номера были заняты под жилища «ответственных работников». Теперь «Европа», «Савой» и «Гранд-Отель», бывшая «Большая Московская» отремонтированы, модернизированы и предоставлены для приема иностранцев. В 1931 году «Балчуг» тоже подвергся капитальному ремонту, переименовался и отведен почти исключительно под гостей «Интуриста».