Костя, согнувшись, долго идет по небольшой ровной балочке. В висках оглушительно стучит кровь. Каждый бугор кажется часовым. Затаивая дыхание, Костя крадется на носках, успокаивая себя, ругая за трусость и вновь замирая перед новым бугром.
Из темноты дышит соленой влагой близкое море.
С хлюпаньем и вздохами ложатся на берег волны. За морем над далекой и милой Кубанью небо белеет.
«Неужели луна? — Костя останавливается. — Да нет! Это зарево над станицей Таманской!»
Он сбрасывает ненужные теперь сапоги и ползет. Вдруг замирает: по хрустящей гальке около воды идут часовые, возвращаются. Они ходят по пляжу взад и вперед. Костя отползает назад, потом вправо и там уже поворачивает к берегу. Глядя в сторону часовых, он быстро, обдирая колени и руки, сползает в воду.
- Чего это там чернеет? — В тенорке часового слышатся страх и любопытство.
- В глазах у тебя, храпоидол, чернеет! — обрывает его бас.
Снова хрупает галька.
Костя проползает до глубокого места. И тут - лишь одна его голова над теплой, парной водой - сбрасывает с себя одежду.
Влево, на далеком берегу, сияют портовые и городские огни. На проливе покачиваются желтые и белые огни эскадры.
Костя идет по твердому песчаному дну. Прямо над черной зловещей массой пролива белеет зарево над кубанским берегом. Дно обрывается, и он, с испугом окунувшись, плывет. Плывет он боком, положив голову на воду, сильными толчками бросает тело, пофыркивая и глубоко вздыхая.
Ровной мертвой зыбью - отголосками буйного шторма, дошедшими из бескрайных зеленых просторов, — вздымается море.
Костя плывет, поднимаясь на вершины покойных волн и скользя вниз.
Позади расплывается в зыбком мраке громада гор. Над головой ходит мягкое низкое небо, и звезды излучают мерцающий свет. С вершины валов Косте видны кланяющиеся огни судов, весь переливный поток городских огней. Далеко, в глубине пролива, мигает маяк.
- Отдохну, — громко говорит он и пластается на воде, тихонько шевелит пальцами ног, боясь и предупреждая судороги.
Уши ловят неясный гул, всплески и удары в воду. Костя нервно поднимает голову.
С берега, видимо из приморского сада, несутся над водой протяжные созвучья меди.
«Вальс! — неожиданно для себя улыбается Костя и строго говорит: — Плыть, плыть!»
Он плывет, размеренно ударяя руками и ногами, плывет на боку, потом на спине.
Еле слышные доходят с берега звуки, но вот и не слышно их за шорохом и плеском.
Вдруг - словно лопнуло гигантское полотно. Костя в ужасе, чуя дрожь в корнях мокрых волос, озирается во все стороны, держась стоймя на месте и отчаянно перебирая ногами.
Опять лопается в стороне, на скате волны вспыхивает мутная бледнофиолетовая струя.
«Дельфин!», холодея, думает Костя и уже представляет острый, как бритва, черный плавник, разваливающий надвое его живот, оттуда, снизу...
Он с силой бьет руками и ногами, громко, устрашающе фырчит, крутя головой на каждом всплеске.
«Да что это я? Дельфины же не опасны. Трус!» ругает он себя и не может превозмочь ужаса.
Левую щеку его внезапно обдает прохладой. Он вскидывает голову. Ветер уже иной. Раньше дул с правой стороны. Костя держится на воде, осматриваясь. Мигающий огонь маяка сейчас почти позади, а ему надо быть сбоку. Он медленно уходит и уходит.
«Течение... В море несет...»
Костя захлебывает воды - вода пресная, из Азовского моря.
«Дельфины... Течение... Видно, не доплыть!» Тупой и огромный ком распирает горло Кости.
«Где теперь коса?..»
Он ищет зарево Таманской - оно ушло в сторону - и опять плывет, медленно водя набрякшими усталостью, словно каменными, руками и ногами.
В судороге заскакивает, деревянеет икра правой ноги, простреленная еще в девятнадцатом... Костя поспешно растирает ее и опять плывет, плывет.
Тар-рам-там-там, тар-рам-там-там... — сверлит голову навязавшийся мотив «встречи».
«С музыкой пропадаю, — кривит в усмешке лицо Костя, и содрогается и протестует всем своим существом: — Конец? Не хочу! Не хочу!»
С силой плывет и скоро слабеет, слабеет еще больше.
«Что за ерунда? Вот расквасился! — подбирается внутренне он. — Может быть, мелко уже, а я паникую?»
Набрав воздуху, он опускается, подняв над головой руки, сложив ладони вместе. В глубине ледяная струя обжигает ноги, туловище. Костя открывает глаза и сплющивает их в ужасе перед мраком пучины.
Отчаянно рвет руками воду, выплывает на поверхность.
«Не доплыву! Хлебнуть, что ли, самому?.. Да и сволочь же я! Поручи вот такому дело!» Костя пластается в воде. Стынут ноги, зубы дробно стучат. Он плывет тихо, словно сонная рыба.
Плещут, полощутся в глубокой холодной пучине звезды. Зыбь идет чаще и круче. Непрерывно бьют всплески.
«Надо плыть, надо плыть!» - в смертельной тоске думает Костя.
Он приноравливается к волнам: бьет руками в тот момент, когда подходит гребень, и волна вздымает, несет его. Но слабые руки отстают, и один за другим выбегают из-под него валы.
«Кто скажет про десант?.. Я же должен сказать!..»
Стремительной бессвязной чередой вьются воспоминания.
- Не хочу! — с рыданием вырывается у него.
С трудом поднимая голову, он ждет волны.
Тратя остатки сил, всплывает на гребень.
И снова гребень убегает.
«Конец!» вспыхивает мысль, и Костя больно ударяется коленом о песок спасительной отмели...
В серой мгле рассвета голый, чугунно-синий, ободравшись в кровь о гальку и песок, Костя приползает на красноармейскую заставу.
Через полчаса бойкий телефонист вызывает штаб полка.
Костя, укладываясь в углу под шинелями заботливых бойцов, слушает гнусавое мягкое гудение аппарата, ожесточенный мат телефониста, отводящего душу, закрыв трубку ладонью.
Он думает, что сегодня же удивит ребят, военкомдива Дегтева. Верхняя - излучиной - губа Кости вздрагивает.
«Ну уже нет! По мере надобности можно и еще сходить в тыл. Раз партии нужно будет!.. Штука нехитрая!»