ГЛАВА XVII

ПРОЩАЛЬНАЯ

Прощальная речь к читателям. — Приложения.

7-го мая 1872 года, в пять часов пополудни, дгоу, отвозивший мою экспедицию обратно в Занзибар, возвратился в гавань, и люди мои, радуясь что находятся снова так близко от своих домов, делали залпы за залпами; мы подняли американский флаг и вскоре завидели крыши домов и набережную, усеянные зрителями, из коих многие были европейцы с зрительными трубами, наведенными на нас. Мы медленно приближались к берегу, но за нами был выслан бот; мы вошли в него, и вскоре я увидел своего друга-консула, искренно поздравлявшего меня с возвращением в Занзибар. Несколько времени спустя мне был представлен сэр Карл Нью, бывший всего за день или за два до моего прибытия важным членом английской экспедиции для поисков; это был маленький, невзрачный на вид человек, который, несмотря на свою видимую слабость, имел огромный запас энергии, казавшийся даже слишком большим для такого маленького тела. Он также от души поздравил меня.

После отличного обеда, который я пожирал с жадностью, удивлявшей моих новых друзей, вошел лейтенант Даусон, здоровый и сильный молодой человек, высокого роста, с живым и умным лицом. Он сказал мне.

— Мистер Стэнли, позвольте вас поздравить!

После того Даусон рассказал, как он завидует моему успеху; как я «схватил ветер из его парусов» (выражение моряков, похожее на то, которое употреблял лейтенант Генн), как, узнавши от моих людей, что доктор Ливингстон был найден, он тотчас же приехал из Багамойо в Занзибар, но подговоривши с доктором Кирком, немедленно отказался от своего намерения.

— Но не думаете ли вы, м-р Даусон, что слишком поторопились, основываясь на одних словесных показаниях моих людей?

— Быть может, сказал он, но я слыхал, что м-р Уэб получил от вас письмо, и что вы с Ливингстоном открыли, что Рузизи впадает в озеро, что вы везете с собою письма и депеши от доктора.

— Так, но все это вы узнали от моих людей, сами же вы ничего не видели. Следовательно вы приняли свое решение, не убедившись лично в самом факте.

— Но ведь доктор Ливингстон найден и снабжен всем нужным, как рассказывал мне м-р Генн. Разве это неправда?

— Да, это правда, он хорошо снабжен и ему недостает только нескольких предметов роскоши, которые я на днях пошлю ему с караваном из 50 человек. Доктор Ливингстон найден, это несомненно, и я везу все его письма и депеши к его друзьям.

— Но вы разве не считаете, что я был прав?

— Едва ли, хотя, быть может, дело кончилось бы тем же самым и большее количество материй и бус, чем то, которое он уже имеет, было бы пожалуй помехой; однако вы получили приказания от королевского географического общества. Я до сих пор не видел их и не могу поэтому судить, как вам следовало поступить, но я полагаю, что вы были неправы, отказавшись от своего намерения, не повидавшись со мною, потому что тогда вы имели бы, по всей вероятности, законную причину отказаться. Я бы продолжал начатое дело до тех пор, пока не снесся бы с пославшим меня, хотя в таких обстоятельствах приказание было бы, вероятно, возвращаться домой.

— Неужели, при теперешнем обороте дела, я поступил по вашему мнению не так, как следует?

— По всей вероятности, было бы бесполезно для вас искать Ливингстона теперь, потому что он уже найден, но, быть может, у вас есть другие инструкции?

— Мне приказано только по прибытии в страну исследовать ее, но так как главный предмет моей посылки был устранен вами, то я принужден возвратиться домой. Адмиралтейство дало мне отпуск только для поисков и ни слова не говорило об исследованиях.

— Неужели в ваших инструкциях нет ничего о том, как вам следует поступать в случае встречи со мною?

— Ничего, хотя они отлично знали об этом, потому что один из членов королевского географического общества частным образом говорил мне, что я должен быть готов помочь вам. О вашей экспедиции я знал только по вашему письму в «Herald»; но нам сказали, что вы заболели лихорадкой и, по всей вероятности, умерли. По прибытии сюда мы многое слыхали о вас, очень много, и между прочим, что вы нашли Ливингстона в самый день нашего прибытия; но мы не обратили на это большого внимания, и только после разговора с вашими собственными людьми я пришел к заключению, что во мне более не нуждаются и потому отказался от своего намерения.

— Но отчего они не упомянули обо мне в своей инструкции? Судя по вашим словам, они знали, что я нахожусь здесь, и каким бы бедным путешественником я им ни казался, это все-таки могло случиться.

— Дело в том, что им не хотелось, чтобы вы нашли его. Вы не можете вообразить себе, какую зависть возбуждает ваша экспедиция.

— Не хотели, чтоб я нашел Ливингстона! Не все ли им равно, кто найдет его и поможет ему, если только он будет найден и ему оказана помощь?

Это было моим первым столкновением, и с тех пор я считал себя погибшим во мнение англичан. До сих пор мне и в голову не приходила мысль, что кто-нибудь может быть бесчеловечен, чтобы желать моей неудачи только потому, что я начальствовал американской экспедицией; я никогда не думал о том, как посмотрят на мой успех или неудачу. Я был слишком сильно поглощен своим делом, чтобы допустить даже возможность такого дикого и неправдоподобного факта, как тот, что кто-нибудь будет скорее желать, чтоб доктор Ливингстон безвозвратно погиб, чем чтобы его открыл американский журналист.

Но после весьма непродолжительного пребывания в Занзибаре я вполне познакомился с духом, господствовавшим в Англии. Мне показали вырезки из газет, где некоторые члены королевского географического общества насмехались над американской экспедицией, и один из них дошел даже до утверждения, что проникнуть во внутренность Африки может только человек с железной головой англичанина. Доктор Кирк писал мне в дружеском тоне и говорил, что на меня его единственная надежда. Я был ему за это очень благодарен и пожалел, что имею к нему от Ливингстона формальное письмо.

В этот же вечер я отправил в английское консульство мальчика с письмами от великого путешественника к доктору Кирку и м-ру Освальду Ливингстону.

Американский и германский консулы встретили меня с такою радостью, как будто Ливингстон был их близким и дорогим родственником. Капитан Фразер и доктор Джемс Христи также шумно выражали свои похвалы. Кажется, что оба они пытались отправить частную экспедицию для отыскания своего соотечественника, но по некоторым причинам она не состоялась. Они собрали 5,000 ф. стерл. для этой похвальной цели, но человек, которому они намерены были вверить начальство над экспедицией, был нанят кем-то для другой цели за более высокую плату. Но вместо того, чтобы досадовать на то, что я исполнил их намерение, они были в числе самых горячих моих почитателей.

На другой день я получил приглашение от доктора Кирка, искренно поздравлявшего меня с успехом. Он никогда не намекал на содержание письма, полученного от доктора Ливингстона. Пришел также епископ Тозер и благодарил меня за услуги, оказанные доктору Ливингстону.

В этот день я рассчитал своих людей и договорил 20 из них возвратиться снова к великому господину. — Бомбай, несмотря на то, что он во время путешествия говорил с презрением о денежном вознаграждении и систематически старался в самых тяжелых для меня обстоятельствах всячески мешать мне, получил сверх своего жалованья подарок в 50 фунт. стерл. Это был день забвения всякой вражды и прощения всех обид. Они, бедняги, поступали по своей природе, и я помню, что от Уджиджи до берега все они отлично вели себя.

Когда я взглянул на себя в зеркало, то заметил, что страшно исхудал и изменился. Волосы мои поседели, и все подтверждали, что я сильно постарел. Капитан Фразер, когда я поздоровался с ним, сказал что я «старше его» и не узнавал меня до тех пор, пока я ему не назвал себя. Даже после этого он шутливо заметил, что ему кажется, что здесь новое дело Тичборна. Я так изменился, что невозможно было признать меня тем же человеком, хотя со времени моего отъезда прошло всего 13 месяцев,, т. е. от 23-го марта 1871 года до 7-го мая 1872 года.

Лейтенант Генн также пришел ко мне на другой день после моего прибытия и попросил позволения прочесть распоряжения, полученные мною от Ливингстона, что я немедленно исполнил, Прилагаю копию этой бумаги.

Унианиембэ, 14 марта 1872 г. «Я так много потерпел от рабов в караванах, посланных мне консулом ее величества, что прошу м-ра Стэнли воротить назад такую партию, если он встретит ее и распоряжаться во всем по своему усмотрению» Давид Ливингстон.

— Это вовсе не относится к нашей экспедиции, — сказал лейтенант Генн.

— Разумеется, — отвечал я. — Это относится к караванам из рабов. До вашей экспедиции мне решительно нет никакого дела; с моей стороны нет никакого препятствия к ее выступлению. Но вы, вероятно, помните, что спрашивали меня вчера вечером, удовлетворен ли доктор Ливингстон. Я отвечал вам, что он удовлетворен, и вот вещи (указывая на список доктора), в которых он нуждается. Если вы полагаете, что должны идти к нему, то я советую вам идти. Во всяком случае я бы советовал вам не продавать товаров, как, судя по слухам, вы намерены сделать, до тех пор, пока не получите новых распоряжений от королевского географического общества. Быть может, у них другие виды на вас, так как вы сделали уже столько расходов на снаряжение экспедиции.

— О, я откажусь и передам все молодому Ливингстону.

— Как будет вам угодно. Вы знаете лучше свои собственные дела.

— Я знаю как мне поступать. Я отправлюсь с капитаном Фразерон в Килиманджаро, где у нас будет отличная охота. Нью говорил мне, что там целые стада дичи.

Лейтенант Генн отправился прямо в американское консульство и формально заявил о своем отказе, так что с этого времени экспедиция находилась в руках Освальда Ливингстона, который задумал распродать все товары за исключением нужных для его отца. Но, прежде чем он успел исполнить свое намерение, я советовал доктору Кирку, что лучше было бы сохранить их, потому что королевское географическое общество может полежать предпринять некоторые исследования.

— Нет, отвечал доктор Кирк, эти товары принадлежат д-ру Ливингстону, и так как он не нуждается в них, то они могут быть обращены в наличные деньги для него же.

От Карла Нью, миссионера, живущего на восточном берегу Африки, в нескольких милях расстояния к западу от Момбаса, я получил много весьма интересных сведений относительно неурядиц в английской экспедиции. Хотя он сообщил мне замечания свои словесно, однако он впоследствии изложил их в письме ко мне. Извлекаю из него существенные места:

«После продолжительного пребывания в восточной Африке, я возвращался в Англию, но в Занзибаре встретил английскую экспедицию. Совершенно неожиданно меня, по настоянию совета К. Г. Общества, пригласили присоединиться к этой экспедиции. После продолжительных переговоров и колебаний я согласился принять в ней участие в качестве переводчика и второго помощника. Договор мой, написанный лейтенантом Даусоном, был нижеследующий: Я обещаю безвозмездно служить в экспедиции для поисков и освобождения Ливингстона, как она устроена в Англии К. Г. Обществом, на следующих условиях: 1) Если по какому-нибудь случаю лейтенант Даусон не в состоянии будет сохранять начальство над экспедицией, то я обещаю признать лейтенанта Вильяма Гена начальником экспедиции и повиноваться его приказаниям. 2) Если лейтенант Вильям Генн также должен будет отказаться от начальствования, то я обещаю принять начальство сам и делать все зависящее от меня для выполнения цели, поставленной Королевским географическим обществом. Таков был подписанный мною договор. Присоединившись к экспедиции, я употреблял все усилия для ускорения снабжения ее всем необходимым, пока наконец мы не были совершенно готовы к выступлению. Лейтенант Даусон, лейтенант Генн и я переправились в Багамойо с товарами и солдатами, намереваясь нанять здесь носильщиков и немедленно двинуться в путь. По прибытии в Багамойо мы встретили трех человек, прибывших сюда двумя или тремя днями ранее нас и принадлежавших, как нам говорили, к нашему каравану. Расспросивши их, мы узнали, что вы встретили Ливингстона в Уджиджи; что вы с доктором отправились вместе к северному концу озера; открыли, что река Рузизи впадает в озеро; что вы возвратились в Уджиджи и затем направились к западу и достигли уже до Унианиембэ; что д-р Ливингстон остался там, намереваясь продолжать свои исследования далее, вы же поспешно возвращались к берегу, что уже достигли Угого и прибудете в Багамойо дня через два или три. Даусон и Генн заявили намерение покинуть экспедицию и возвратиться в Англию, так как вы исполнили то, за чем они прибыли в Африку. Но в этот же вечер лейтенант Даусон спросил меня, возьмусь ли я вести экспедицию, если будет найдено необходимым помочь Ливингстону. Я выказал готовность взять на себя это поручение. На другой день лейтенант Даусон возвратился в Занзибар, чтобы посоветоваться с доктором Бирком. Два дня спустя я получил два письма, одно от Кирка, другое от Даусона. Оба они предлагали мне принять начальство над экспедицией; м-р Освальд Ливингстон соглашался находиться под моим руководством, так как он по-прежнему желал увидеть своего отца. Я отвечал д-ру Кирку, что готов исполнить его просьбу, но в это время лейтенант Генн изменил свои намерения и требовал, чтобы начальство было передано ему. Я должен был отказаться в его пользу. Но предполагалось, что я останусь его помощником, на что я охотно согласился бы, если бы это было необходимо или даже возможно. Но экспедиции была уже не тем чем вначале; до Унианиембэ оставалось сделать сравнительно весьма незначительный переход, который легко было выполнить любым двум человекам, обладающим обыкновенным усердием и известным запасом мужества и настойчивости. Так я смотрел на дело и потому отказался от участия в экспедиции, так как мои услуги не были более необходимыми, а присутствие могло только усложнить весьма легкую задачу. Обыкновенно полагают, что я подписал согласие действовать под начальством Гена при каких бы то ни было условиях. Это неверно. Я соглашался принять участие в экспедиции, как она была устроена Географическим Обществом, и служить под начальством лейтенанта Гена, если лейтенант Даусон по какому-нибудь случаю не будет в состоянии сохранят начальства. Теперь же было совсем не то: лейтенант Даусон отказался, и д-р Кирк в письме своем заявляет, что отказ этот изменяет все предшествовавшие решения, поэтому-то он предлагал начальствование мне. После удаления лейтенанта Даусона необходимы были новые договоры, и всякий имел право по произволу или идти, или остаться. Но у меня были другие причины не принимать участия в экспедиции и притом под начальством лейтенанта Гена. По моему мнению он был неспособен начальствовать такою экспедицией. При выступлении он объявил, что главная цель его заключается в охоте за слонами и буйволами. Не такого человека следовало, по моему мнению, посылать на помощь к Ливингстону и, мне кажется, что незачем было требовать моего содействия такому человеку; однако, если бы экспедиция осталась в прежнем своем виде, то я пошел бы с ним, несмотря ни на какой риск. Кроме того: лейтенант Генн угрожал покинуть экспедицию, пока еще не было и речи о нашем возвращении, и этим он обнаружил непостоянство, не предвещавшее ему никакого успеха в роли начальника. Узнавши, что лейтенант Генн грозил возвратиться, я пригласил д-ра Кирка с тем, чтобы поговорить об этом. Я указывал д-ру Кирку, что такое положение дел могло значительно помешать успеху экспедиции, и предлагал собраться всем вместе, чтобы помирить лейтенанта Даусона и лейтенанта Гена. Д-р Кэрк отвечал мне: „нет, не делайте ничего подобного. Генн будет сопровождать вас в течение двух или трех дней во внутренность страны и затем спокойно возвратится.“»

L. Уномапокера.

LI. Табакерка, подаренная Стэнли английскою королевою.

Здесь мы остановимся. Я считаю м-ра Нью своим другом; я весьма высокого мнения о его способностях к выполнению его благородной и высокой задачи и уверен, что он извинит меня, если я дружески укажу на его собственные небольшие ошибки. Из предыдущего письма читатель легко может заметить, что отношения между Даусоном, Генном и Нью никак нельзя было назвать дружескими. Действительно, для постороннего могло бы показаться, что три вышеупомянутые джентльмена между собою на ножах; но это было только по внешности; на самом же деле глубокой вражды не существовало. Было еще слишком рано для настоящих враждебных действий. Пока они находились под начальством решительного и твердого предводителя, мелкая вражда не могла обнаружиться, но как только предводитель, лейтенант Даусон, удалился, начинается мелкая зависть, возбужденная вопросом Доусона, согласится ли Нью в случае необходимости помочь Ливингстону принять на себя начальство? М-р Нью попросил времени для размышления, но мы должны также помнить, что м-р Генн также желал того же самого, и выражение его «бросить экспедицию» не было его окончательным решением. После двухдневного размышления м-р Нью выразил свою готовность принять начальство; но в это же самое время м-р Генн заявил о своем желании идти далее с помощью к Ливингстону, и так как он был вторым по старшинству, то и мог выбирать по произволу. Все прочие уступили ему, как обязаны были сделать по договору. Однако м-р Нью, по собственному признанию, отказался на том основании, что теперь экспедиция не то, что она была прежде; однако м-р Нью, говоря, что экспедиция изменилась, сам становится непоследовательным. Правда, прежний начальник удалился, но, по его собственным словам, Нью обязался подчиняться лейтенанту Генну, если лейтенант Даусон по какому-нибудь случаю будет неспособен сохранять начальство. Этот «случай», по моему мнению, произошел, и лейтенант Даусон сделал себя неспособным сохранять начальство своим добровольным отказом, добровольным лишением себя власти начальника; поэтому лейтенант Генн имел право начальствовать, и м-р Карл Нью был обязан повиноваться ему. «Если по какому-нибудь случаю лейтенант Даусон не будет в состоянии сохранять начальство, то я обещаю признать своим начальником лейтенанта Гена и повиноваться ему». Здесь нет никакого упоминания о первоначальном устройстве экспедиции.

Далее м-р Нью прибавляет, что «до Унианиембе оставался сравнительно ничтожный переход, который легко могли исполнить любые два человека при обыкновенном старании и некотором мужестве и настойчивости». Я вполне с ним согласен, и не только двое, но даже один мог бы сделать это, и притом лучше, чем два ссорящихся человека. Что же касается до его сравнительной легкости, то в этом я совершенно не согласен с ним. По моему мнению гораздо труднее неопытной экспедиции провести караван в Унианиембэ, чем опытной вывести его оттуда. На пути своем в Унианиембэ они воспитаются в школе опыта, и обратный путь будет ничто в сравнении с первою их деятельностию на новом поприще. Так, по крайней мере, убедился я. Мне пришлось вынести гораздо более забот при переходе с моими караванами до Унианиембэ, чем во все мои путешествия, вместе взятые. Опытность, приобретенная мною во время первой половины моего пути, дала мне возможность совершить все прочие путешествия с легкостью и быстротою. Если опытность м-ра Карла Нью в путешествиях по Африке имела какое-нибудь значение или могла принести какую-нибудь пользу для неопытных людей, то именно от берега до Унианиенбе, а не от Унианиембэ далее.

Дойдя до Унианиембэ, лейтенант Генн и м-р Ливингстон были бы в состоянии вести караван куда угодно без м-ра Нью; уроки, полученные ими на пути, сделали бы его совершенно излишним. Нет, мне кажется, что если м-р Нью «после некоторого колебания» согласился присоединиться к экспедиции, когда ею начальствовал человек подобный Даусону, с тем чтобы помочь ей своею опытностью, и если, по удалении Даусона, он считал Гена неспособным, то по мнению каждого здравомыслящего человека, ему больше чем когда-нибудь следовало помочь своею опытностью Генну и Ливингстону, пока они не научатся путешествовать без него; тогда м-р Нью мог бы, если хотел этого, удалиться с чувством человека, исполнившего свой долг.

Хотя главною целью Гена могла быть охота за слонами и буйволами, тем не менее, это нисколько не снимало с него обязанности сопровождать, направлять и поддерживать его при достижении главной цели экспедиции, которую они все обещали поддерживать. Лейтенант Генн мог отличаться непостоянным характером; однако он выказал большую настойчивость, хотя целью его и служила охота, когда вторично отправился в Багамойо, чем м-р Нью, который, возвратившись из Багамойо, никогда не возвращался к исполнению своих обязанностей, но вернулся домой, предложил свои услуги и снова взял свое предложение назад, и все это потому, что ему было предложено начальство, пока еще Генн не высказал окончательного решения, и когда тот решился идти с экспедицией, то начальство было вверено ему, как и следовало по договору, а не достопочтенному Карлу Нью.

М-р Нью должен был идти под начальством Гена, так как он обещал это; если же Генн оправдал бы предсказание доктора Кирка, то он с честью и достоинством мог бы принять на себя начальствование, которого, судя по его собственным словам, так сильно жаждал.

Хотя М-р Нью показывается не в слишком завидном свете в этой маленькой комедии «как этого не сделать», однако в первом действии ее он является героем и я почувствовал к нему глубочайшее уважение, как к правдивому, горячему и смелому человеку. После девятилетнего пребывания в Африке, накануне своего отъезда в Англию, куда должен был отправиться для поправления своего здоровья, он получает предложение сопровождать английскую экспедицию для поисков в качестве переводчика; после некоторых и притом только незначительных колебаний он предлагает свое полнейшее содействие и обещает делать все возможное для достижения священной миссии, лежащей на небольшой группе англичан. До тех пор, пока он не узнал от моих людей о том, что Ливингстон найден, он посвящает себя этому делу со всей энергией своей натуры; он плывет из Занзибара в Момбас и тотчас же возвращается с двадцатью солдатами для охраны экспедиции; своим усердием и преданностью делу он привлекает все сердца. М-р Нью оставил весьма хорошую память между европейскими консулами и, по их единодушному отзыву, отлично повел бы обширную и дорогую экспедицию, если бы я не прибыл так скоро. Я не колеблясь утверждаю, что он обладал всеми качествами, необходимыми для его дела, благодаря своей энергии и продолжительной опытности.

Великая ошибка при устройстве экспедиции заключалась в желании соединить в одно гармоническое целое столь несродные характеры. Ни один из членов нисколько не походил на другого. Один был честолюбив, положителен и склонен к властолюбию; другой был жив, подвижен, впечатлителен и непоследователен; третий неровен, энергичен, набожен и слишком чист; четвертый небрежен, горяч и решителен. Нью и Ливингстон отлично повели бы дело вдвоем. Даусон один исполнил бы его лучше, чем с кем-нибудь. Генн, будучи единственным начальником, с честью выполнил бы свой долг, потому что мужество и честь составляли два главнейшие элемента его характера. В трех из них недоставало качеств, необходимых для образования одного целого. Один из них не мог соединится ни с кем и должен был остаться нейтральным среди различных партий. Если бы они выступили, то между ними неизбежно возникли бы ссоры, что было бы хуже, чем не идти вовсе. Поэтому прибытие мое спасло честь англичан от унижения видеть разрушение их предприятия по причине внутренних неурядиц.

В Занзибаре весьма редко представляются случаи отплыть от острова. Корабль ее величества «Сорока» снялся с якоря на следующий же день после моего прибытия для производства крейсировки, и мы узнали впоследствии, что на море он встретил, как и рассчитывал, «Россомаху» и передал через этот военный корабль депеши и письма на Сешельские о-ва и в Англию. Если справедливо, что английский военный корабль не может простоять и часа даже ради Ливингстона, то я не имею права претендовать, что корабль этот не дал мне времени написать через него даже самую маленькую депешу относительно Ливингстона; но в тоже время мне кажется странным, что капитан одного военного корабля может ехать на своем корабле в Багамойо для охоты, а другой не может подождать нескольких минут, чтобы получить от меня письмо, извещающее о безопасности Ливингстона. Мне говорили, опираясь на авторитет одного английского духовного, что если бы даже сам д-р Ливингстон появился на берегу Занзибара, то британский крейсер не мог бы быть задержан даже на один час, чтобы отвезти его; но я с трудом верю, что необходимая дисциплина английского военного корабля не могла бы несколько ослабеть ввиду столь исключительных обстоятельств.

Распустивши свою экспедицию, я тотчас же принялся снаряжать другую, как того просил д-р Ливингстон. Чего не доставало английской экспедиции, то я купил на деньги, взятые у Освальда Ливингстона. Ружья, числом пятнадцать были также доставлены им из запасов английской экспедиции; таким образом, у нас были снаряды, китайские материи для дани вагогцам и материи для продовольствования караванов. М-р Ливингстон усердно работал для своего отца и помогал мне всеми своими силами. Он передал мне для запаковки морской альманах за 72, 73 и 74 год, а также хронометр, хранившийся у д-ра Кирка и принадлежавший некогда Ливингстону. Все это, кроме журнала, конвертов, записных книжек, писчей бумаги, закупоренных плодов и рыбы, небольшого количества вина, чая, ножей, столовой посуды, газет и частных писем и депеш, было запаковано в герметические жестяные ящики, вместе со 100 ф. прекрасной американской муки и несколькими ящиками с содою. {Имеется в виду обычное песочное печенье на соде. (Прим. В.И.)}

До 19-го мая предполагалось, что Освальд Ливингстон поведет караван своего отца; но приблизительно около этого времени он удивил меня заявлением, что он решил не идти в Унианиембэ по причинам, которые считает достаточными. Я попытался убедить его, что он должен идти, так как уже дошел до Занзибара, но было очевидно, что он поступает так, как ему кажется лучше. Принимая во внимание, что доктор Кирк советовал ему не вредить своему здоровью и своим занятиям, когда не было положительной необходимости в его личном начальствовании караваном, я пришел к тому убеждению, что он поступает правильно и обдуманно. Доктор Кирк был другом его отца и товарищем на Замбези, и так как молодой Ливингстон весьма сильно полагался на его мнение, более чем на свое собственное, то было весьма естественно, что он поступал по его совету.

В виду этих обстоятельств я должен был, следуя инструкциям доктора Ливингстона, приискать хорошего предводителя, араба, чтобы вести его караван до Унианиембэ. С этою целью я написал письмо к доктору Кирку, прося его воспользоваться своим влиянием на султана. В ответ я получил следующее:

Британское агентство, Занзибар, 20 мая 1872 г. «Милостивый государь, собственноручное письмо доктора Ливингстона к Сеиду Бургашу давно уже передано и объяснено ему, но я сообщил ему, что вы не намерены более беспокоить его относительно упомянутого ответственного вожатого. Теперь же, когда м-р О. Ливингстон отказался следовать за своим отцом, я буду весьма рад оказать вам содействие у султана и тотчас же пошлю попросить его прислать требуемого вами человека, которого вы, разумеется, испытаете и затем выберете или отвергнете, как вы найдете лучше. Глубоко преданный вам Джон Кирк.»

Ходатайство доктора Кирка перед султаном, как он уведомлял меня, оказалось безуспешным. Узнавши об этом, я обратился к другим путям для отыскания вожатого и через несколько часов мне был прислан вожатый с весьма лестным отзывом от шейха Гамеда. Молодой араб, хотя и не поражавший своими блестящими качествами, казался честным и способным, однако, уплативши ему 100 ф. в виде задатка, я предоставил остальное Ливингстону, который наверно будет в состоянии решить, заслуживал ли он доверия.

25-го лейтенант Даусон, взявши место на американском барке «Мери», отправлявшейся в Нью-Йорк под начальством капитана Росселя, покинул Занзибар. Я снабдил его рекомендательным письмом к одному из своих нью-йоркских друзей. Мы расстались большими друзьями с этим в высшей степени благородным джентльменом.

Утром 26-го доктор Кирк был приглашен в американское консульство для свидания с своим другом м-ром Уэбом и я воспользовался его присутствием, чтобы сказать ему: «доктор, к сожалению, мне едва ли удастся снарядить караван Ливингстона так скоро, как бы я этого хотел. Если пароход, на котором мы с м-ром Генном и Ливингстоном взяли места, принужден будет сняться с якоря прежде, чем я успею отправить его, то я попрошу вас взять на себя заботу об этом».

На это доктор Кирк отвечал: «Если вы обратитесь ко мне, то я должен буду отклонить вашу просьбу, потому что я не хочу снова подвергать себя ненужным оскорблениям.^[9] Я не намерен ничего более делать для Ливингстона, как частный человек. Как официальное же лицо, я сделаю для него все, что сделал бы для другого британского подданного.»

— Бесполезным оскорблениям, говорите вы, доктор Кирк? — спросил я.

— Да.

— Не могу ли я узнать, в чем они заключаются?

— Он бранит меня за то, что караван не дошел до него и обвиняет в том, что я употреблял рабов. Если экспедиция не дошла до него, то чем я мог помочь этому.

— Извините меня доктор Кирк, но если-б вы были на месте Ливингстона, то сами поступили бы точно так же. Вы заподозрили бы своего лучшего друга в холодности, чтобы не сказать более, если бы вожатые каравана беспрестанно повторяли вам, что они посланы консулом, чтобы привести вас назад, а не для того, чтобы идти за вами, куда вам будет угодно.

— Но по контракту он мог видеть, что они были обязаны идти за ним, куда он прикажет. Если он предпочитает верить неграм и чуть не каторжникам и сомневаться в моих словах и официальных известиях, то он попросту глупец; вот все, что я хотел сказать.

— Зачем было Ливингстону сомневаться в контракте? Разве не клялись ему все люди в том, что вы приказали привести его назад? Все его убеждения не ведут ни к чему, и дело кончается тем, что они принуждают его возвратиться из своего путешествия. Что оставалось ему, как не заподозрить, что в этом кроется нечто необъяснимое? Во все время своего путешествия ему беспрестанно повторяли одну и ту же сказку, что вы прислали ему письмо, в котором приказываете ему вернуться назад.

— Я ничего не могу сделать. Я написал ему такое же письмо, как и он мне.

— Ну, — сказал я, — так как мне невозможно оставить караван в Занзибаре, то я должен отправить его сам.

На другой день я собрал всех своих людей, и так как опасно было позволить им бродить по городу, то я запер их всех во дворе и кормил их там до тех пор, пока все они, числом пятьдесят семь, не оказались по перекличке налицо.

В это время при помощи американского консула мне удалось нанять Джогари, главного драгомана американского консульства, который должен был нести караван через волнистую равнину Кингани и обязался ни под каким видом не возвращаться до тех пор, пока караван не выступит в путь от западного берега р. Кингани. Освальд Ливингстон великодушно сделал ему подарок за обещание хорошо исполнить свое дело.

Перед американским консульством стояла на якоре дгоу и обращаясь к своим старым товарищам, я сказал: «Вы возвращаетесь теперь к „великому господину“ в Унианиембе. Вы его знаете, вы знаете, что он добрый человек и имеет сострадательное сердце. Он непохож на меня; он не станет вас бить, как я вас бил. Но вы знаете, что я вознаградил вас всех. Все вы обогатились деньгами и материалами. Вы знаете, что я был вашим другом, когда вы вели себя хорошо. Я давал вам в изобилии пищи и платья. Когда вы были больны, я ухаживал за вами. Если я был добр к вам, то „великий господин“ будет еще добрее. У него ласковый голос, он говорить кротко. Видели ли вы когда-нибудь, чтоб он поднял руку на обидчика? Когда вы поступали дурно, то он говорил с вами не с гневом, а с грустью. Обещаете ли вы мне, что пойдете за ним, будете делать все, что он вам прикажет, будете повиноваться ему во всем и не убежите от него?»

— Обещаем, обещаем, обещаем, господин! — закричали они в один голос.

— В таком случае осталось еще одно. Я хочу пожать руку каждому из вас прежде чем вы уйдете и мы расстанемся навсегда.

Все они бросились разом и я крепко пожал руку каждому из людей.

— Теперь пусть каждый берет свой тюк!

Через несколько минут они были на улице, пошли по взморью и взошли на палубу. Вскоре паруса были подняты и дгоу быстро понеслась к западу по дороге к Багамойо.

Я почувствовал грусть и уединение. Мои черные друзья, с которыми я прошел столько сотен миль и разделял столько опасностей, ушли и оставили меня одного. Кого из них увижу я еще раз?

29-го пароход «Африка», принадлежавший германскому консульству, нанятый Генном, Ливингстоном, Нью, Морганом и мною, выступил из гавани Занзибара и поплыл к Сешельским островам, напутствуемый добрыми пожеланиями почти всех европейцев Занзибара.

На пути своем к востоку мы встретили «Мери», на котором взял место бедный М-р Даусон. Мы не могли не удивляться, что Даусон выбрал такую кривую дорогу в Англию. Но по прибытии своем в Англию, я прочел письмо, написанное им к секретарю К. Г. Общества, в котором он говорит:

«Я мог бы ехать по тому же пути, но хотя я и не завидую м-ру Стэнли в его вполне заслуженном успехе, однако мне, если не нам обоим, было бы неприятно путешествовать вместе, а оказии из Занзибара в Европу весьма редки».

Я никак не могу понять дух этого письма. Оно до такой степени не соответствует открытому великодушному характеру, который я предполагал в Даусоне. Однако я все-таки могу представить себе, что ему могло быть неприятно ехать вместе со мною, если он был способен к постыдной и низкой зависти; но как могло это быть неприятно мне, этого я никак не могу постигнуть.

Мы прибыли на Сешельские острова 9-го июня, двенадцать часов спустя после отплытия французского транспорта в Аден. Так как между Маге и Аденом сообщение происходит всего раз в месяц, то мы принуждены были остаться на острове Маге целый месяц. Ливингстон, Нью, Морган и я наняли хорошенький деревянный домик, названный нами коттеджем Ливингстона, тогда как м-р Генн поселился в гостинице.

Жизнь моя на Маге составляет одно из приятнейших воспоминаний из моего обратного пути из Африки. Мои товарищи оказались очень любезными и добрыми людьми. М-р Ливингстон обнаружил много прекрасных черт характера и выказал себя усидчивым, настойчивым и много думавшим человеком. Когда, наконец, прибыл французский пароход из Маврикия, то не было ни одного из нашей партии, который бы не пожалел покидать красивый остров и гостеприимных английских чиновников, живших на нем. Гражданский комиссар м-р Гельс Франклин и д-р Брук делали все зависящее от них, чтобы лучше принять странников, и я пользуюсь этим случаем, чтобы выказать им благодарность за многочисленные услуги, оказанные мне лично.

В Адене все пассажиры, ехавшие с юга, пересели на французский пароход «Мей-Конг», возвращавшийся из Китая в Марсель. В последнем порте я был встречен с распростертыми объятиями доктором Госмером и представителем «Daily telegraph», от которых узнал, как смотрят на результаты экспедиции, но только по прибытии в Англию я вполне узнал это.

М-р Беннет, вызвавши и поддержавши предприятие, теперь увенчал его самым великодушным поступком, какой только можно представить. Я обещал д-ру Ливингстону, что двадцать четыре часа спустя после напечатания его письма в английских газетах я отправлю на почту его письмо к его семейству и друзьям в Англии. Чтобы дать мне возможность исполнить данное мною слово, агент Беннета телеграфировал оба полученные мною от него письма по подводному телеграфу, что стоило около 2000 ф. стерлингов.

Еще несколько слов, любезные читатели, и я окончу. С моей стороны было бы, быть может, гораздо более достойно, если бы я остановился здесь и написал «конец» к этому рассказу о путешествиях, приключениях и открытиях; но есть еще несколько вещей, которых я не могу пройти молчанием и в том числе прием мой в Англии. Английская пресса до прибытия моего писала как будто под густою сетью ошибок. Едва ли хоть одно африканское слово было правильно, все числа были неверны, факты были перепутаны самым непонятным образом; все это возбуждало сомнения и подозрения. За исключением письма из Унианиембэ, посланного по возвращении моем из Занзибара, и моих писем из Марселя, все остальное я отвергаю. Я признаю своим только то, что напечатано в «New York Herald», признаю верным, за исключением тех мест, в которые вкрались топографические ошибки, весьма, впрочем, естественные, по причине необыкновенности названий и, быть может, моего почерка, который у больного лихорадкой не может быть слишком четким. Но удивительно, что английские издатели выказали также негодование, что корреспонденту американской газеты выпало на долю найти Ливингстона. Почти все английские газеты почти без всяких обиняков, высказались по этому предмету, хотя и наиболее уважаемые из них, не колеблясь, выказали мне свою похвалу — ссылаюсь на «Times», «Daily Telegraph», «Daily News» и «Morning Post».

Господа издатели! хотя я и благодарю вас за ваши похвалы мне, молодому журналисту, ничем не замечательному, однако я должен откровенно заявить вам, что вы не имеете права негодовать на меня или на кого-нибудь другого. Я не более как «специальный корреспондент» газеты, которой имею честь служить. По договору своему, я обязался отправляться во всякую часть земного шара, куда бы она ни указала мне. Я не искал чести отыскивать Ливингстона. Когда это было предложено мне, то я должен был или повиноваться, или отказаться. Я предпочел первое. Если вы прочли эту книгу, то узнали историю возложенной на меня миссии; как она началась и как кончилась.

Вы не имеете также права досадовать на человека, на службе которого я находился. Африка была так же открыта для вас, как и для него. Американцы питали такое же сочувствие к Ливингстону, как и англичане. Столько же американцев прочло его книгу, сколько и англичан. Побуждаемый желанием удовлетворить опасениям американцев относительно безопасности Ливингстона, он задумал отправить специального корреспондента в центральную Африку для отыскания его. Средств у него было в изобилии, охоты также. Если бы один специальный корреспондент отказался от поручения, то другой принял бы его; их было довольно в его распоряжении. Если бы все его постоянные корреспонденты отказались, то легко было найти охотника из интеллигентных масс и результат, с Божьею помощью, был бы тот же, как теперь, и, по всей вероятности, лучше. Если бы некоторые из вас задумали исполнение этого дела и захотели бы этого исполнения, то тысячи англичан предложили бы свои услуги, и был бы достигнут тот же результат и, быть может, лучше. Все вы отличились. «Times» в Крыму, во время индийского бунта, в политике; имя его хорошо известно на всей земной поверхности. «Daily Telegraph» отличался сотни раз, равно как и «Daily News». Если «New York Herald» выполнил предприятие в сердце Африки, в области басни и таинственности, то что можно возражать против этого? Если он мог дать на это средства, то с чего роптать другим газетам? Это попросту вопрос о деньгах, составляющих пружину всех предприятий. При достаточном количестве их легко было бы исследовать целую Африку, не только исследовать, но завоевать и цивилизовать, не только цивилизовать, но и пересечь железными дорогами по всем направлениям. Из чего же негодовать? Весь мир открыт пред вами, как перед «New York Herald».

В чем заключается величие подвига? Путешественник, отыскиваемый мною, не погиб. Он был жив. Если бы он умер, и бумаги его были рассеяны между племенами, и я собрал каждый клочок его бумаг, восстановил бы все его открытия, нашел бы его кости и передал тем, для кого они дороги — это было бы великим подвигом. То же, что мне посчастливилось сделать, было не столько велико, сколько похвально.

Я нашел его упавшим духом и в нужде; одним своим присутствием я ободрил его, своими запасами я помог ему.

Неужели то, что я ободрил его и помог ему, может быть источником неудовольствия для вас? Ах! господа, разве вы не оказали бы ему той же услуги и тем же способом? Если вы увидите ребенка, упавшего в яму, то разве вы не протянете руку, чтобы извлечь его из нее? Если вы видите изнурительный труд, то разве вы не дадите, чем облегчить его? Если вы увидите слабого, то разве вы не захотите подкрепить его частью своей силы? Если вы заметите страдание, то не попытаетесь устранить их? Но как же вы вознаградили меня за то же, что сделали бы и вы в подобных обстоятельствах! Некоторые из вас сомневались в правдивости моего рассказа, подозревали, что я подделал письма, написанные будто бы Ливингстоном; обвиняли меня в чувственности; насмехались над сообщенными мною фактами и издевались надо мною, как будто я совершил какое-нибудь преступление. В простом безыскусственном, открытом, ясном и буквально верном рассказе вы могли найти обман! Что за слабодушие, что за мелочность! Но, верьте мне, или нет, господа издатели или критики, все, что я рассказываю в этой книге, случилось именно так, по крайней мере, на мой взгляд.

Но что вы можете сказать в свою защиту, господа члены Б. Г. Общества? Думаете ли вы, что убьете меня своим недоверием, как убили Джемса Брюса, Рене Бальи или дю-Шалью? Думаете ли вы нанести мне рану своим недоверием, как нанесли рану знаменитому Буртону и храброму Петерику? Вы уверили всех, что заботитесь об участи вашего великого сотоварища. Вы хотели уверить всех в течение продолжительной неизвестности о его судьбе, что вы желаете узнать, что с ним случилось. Без всякой помощи или совета с вашей стороны для отыскивания его снаряжается экспедиция, которая выступает, работает, приводит дело к концу и говорит вам «Ливингстон найден и снабжен всем необходимым; ваш великий товарищ жив и намерен продолжать свои открытия с большею силою, чем когда-нибудь». Что же вы отвечали? «Здесь необходимо разъяснить одно маленькое недоразумение, потому что, по-видимому, распространено мнение, что Стэнли открыл и помог доктору Ливингстону, тогда как на самом деле мы можем утверждать, отдавая полную справедливость энергии, деятельности и усердию м-ра Стэнли, что если здесь и было какое-нибудь открытие и помощь, то Ливингстон открыл и помог м-ру Стэнли. Доктор Ливингстон, в самом деле, жил привольно, тогда как м-р Стэнли был почти в нищете. Следует только установить должным образом взаимное положение обеих сторон. Мы надеемся, что экспедиция, посланная нашим обществом, откроет и доктора Ливингстона и м-ра Стэнли и даст им возможность продолжать свои открытия».

Господа, спрошу я, если вы действительно полагали, что доктор Ливингстон жил «привольно», то зачем было посылать экспедицию, чтобы снабдить его всем нужных?

Что сделали вы, когда я прибыл в Англию после того, как уже более недели у вас было письмо от вашего товарища? Пусть отвечает дружественный «Понч»: «Президент королевского географического общества, открывши, что Ливингстон открыл Стэнли, а не Стэнли Ливингстона, открыл наконец, что Стэнли в Англии. Это недурное открытие. Однако оно стоило, по-видимому, больших усилий. 6-го августа м-р Стэнли узнает, после семидневного пребывания в Англии, что географическое общество открыло его». Пусть теперь говорит «Daily Telegraph»: «Географическое общество обязано дать м-ру Стэнли хорошее и честное вознаграждение за то, что он спас жизнь великого путешественника и благополучно привез нам эти драгоценные документы (письма)». Я получил письмо с холодным изъявлением благодарности неделю спустя после моего прибытия в Англию.

Как могли вы выразить иначе свои чувства, услышавши добрую весть, что ваш друг жив? Ваш вице-президент, по распоряжению вашего совета, пригласил меня присутствовать на заседании географического отделения британской ассоциации. Я принял приглашение. Но когда я прочел свои бумаги и стал защищать Ливингстона от слишком строгой критики, то ваш вице-президент встал; и мягким, ровным и ясным голосом сказал: «нам нужны не чувствительные повести, а факты».

Какие чувствительные повести я им рассказывал? После прочтения моего отчета об открытии северного рукава озера Танганики, м-р Маркгам прочел статью полковника Гранта (товарища Спика), в которой доказывалось, что Ливингстон высказал самую нелепую мысль, полагая, что открыл источники Нила под 11° ю. ш.; что если он (Грант) не мог открыть следов горилл, или каннибалов, или туземцев, то ему трудно было вообразить, что Ливингстон так далеко взошел далее к западу. Вскоре после того Карл Беке встал, чтобы высказать свое мнение об открытиях Ливингстона. Беке был уверен, что Ливингстон не открыл источников Нила. Самое важное возражение против его мнения, что Луалаба тождественна с Нилом, основывалось на исследованиях Швейнфурта. Этот великий ботаник открыл Уиелле, большую реку, текущую с востока на запад под 3°45' ю. ш. и казалось, что эта река берет свое начало в Голубых горах к западу от Нила Альберта. Сэр Генри Роулинсон, после лестного отзыва обо мне, сказал, что в нем возникает сильное сомнение, относительно того, что Ливингстон был на бассейне Нила и что, по его мнению, Луалабе оканчивается в каком-нибудь большом центральном озере, открытие которого, по его глубокому убеждению, должно увенчать труды Ливингстона.

Теперь разберем мотивы, служащие основанием этим различным мнениям. Полковник Грант сопровождал Спика в его знаменитом путешествии от Занзибара до Гондокоро и он верил, что Спик открыл источник Нила в реке, вытекавшей из озера Виктория Ньянца и направляющейся к северо-западу от него к другому озеру, уголок которого открыл впоследствии Самуил Беккер. Как другу Спика и спутнику его во время экспедиции, ему неприятно было, если кто-нибудь другой изъявлял притязание на открытие нового источника Нила. Я готов согласиться, что в этом выражается некоторого рода рыцарская дружба е его стороны, но что знал полковник Грант относительно источников Нила, открытых Спиком? Пусть говорит сам Спик:

«Я поручил Гранту идти в область Камрази с багажом, скотом и моими письмами и картами для немедленного отправления в Гани к Петерику, я же в это время должен был подняться вверх до источников реки или ее выхода из озера и повернуть назад, плывя так далеко, как только возможно».

Это доказывает, что Грант лично никогда не видел реки, вытекающей из Виктории Ньянца. С самой крайней добросовестностью и блаженной невинностью он прошел около 60-ти миль до области Камрази, куда прибыл как обыкновенный посланный с письмами от Спика, а во время его отсутствия Спик открывает Рипонский водопад и после того идет за Грантом в Униоро. Защита Спика — рыцарство, а не география. Никогда такая дорогая экспедиция не давала столь жалких результатов, как экспедиция Спика и Гранта. По одному тому, что он видел южную и северную оконечность какого-то озера, Спик нарисовал огромную массу вод, занимающую более 40,000 кв. миль.

Джемс Гордон Беннет.

На основании того, что Грант не видел ни горилл, ни каннибалов, ни людей, питающихся свиньями, он воображает, что Ливингстон зашел гораздо далее к западу, чем он полагал. Это положительная нелепость. Я сам видел каннибалов Убембе и Усанзи и слышал о каннибалах Маниуэмы от всех арабов в Уджиджи. Беккер слышал о каннибалах на 200 миль к западу от Гондокоро. Буртон и Спик видели каннибалов Убембе. Но Ливингстон был на 4° долготы к западу от западного берега Танганики. Во что же обращаются теперь возражения Гранта? Что же касается до племен, питающихся свиньями, то почти все племена Африки едят мясо дикого кабана. Мне никогда не доводилось слышать о племенах, разводящих домашних свиней, но Ливингстон встречал их, и мы имеем все основания заключать, что маниуемцы более развитое племя, чем все, живущие к востоку близ экватора.

Сэр Генрих Роулинсон, президент К Г. Общества — горячий приверженец теории, что всякое пресноводное озеро должно иметь сток; тем не менеё, он в то же время полагает, что великая река Лаулаба оканчивается в болоте или в пресноводном озере, не имеющем никакого стока. Не поступает ли здесь сэр Генрих несколько непоследовательно? Если все пресноводные озера должны иметь сток, то как может не иметь стока «великое внутреннее озеро», принимающее в себя, как полагают, реку Лаулабу?

Однако, за защиту Ливингстона в этом смысле м-р Ф. Гальтон, президент географической секции британской ассоциации, с замечательным сладкоречием обвинял меня в том, что я сенсуалист.

На каком основании? Ливингстон отправился для открытия Нгами, твердо стремился в своей цели, и усилия его увенчались успехом. Ф. Гальтон также намеревался открыть озеро Нгами. Насколько это ему удалось, пусть расскажет его товарищ Андерсон (Озеро Нгами, Андерсон, стр. 258): «я должен сознаться, что, прочитав в первый раз рассказ друга моего (Гальтона), я удивился, встретив его забавное заявление, что ему весьма мало дела до того, достигнет ли он озера Нгами. Правда, высадившись в Китовом заливе, мы не могли много надеяться достигнуть его; что касается до меня, то я всегда считал великою целью нашего путешествия именно озеро Нгами». Далее, на стр. 251: «Гальтон в восторге в виду такого скорого возвращения к жизни цивилизованного человека. Хотя он выказал себя способным выносить усталость и лишения не хуже любого из нас, однако было очевидно, что это надоело уже ему». На стр. 240: «Наша неудача при достижении озера Нгами глубоко огорчила меня». На стр. 252: «Я имел удовольствие узнать, что вскоре по возвращении его, К. Г. Общество наградило его золотою медалью за услуги, оказанные им науке».

Я не могу окончить эту книгу, не упомянув о молодых людях, сопровождавших английскую экспедицию для «отыскания и помощи Ливингстону». Я никак не могу постигнуть, по каким причинам совет Б. Г. Общества обвинил их за то, что они вернулись. Деньги, употребленные для их снабжения и перевозки, были собраны в Англии по подписке для помощи доктору Давиду Ливингстону, когда распространился слух о том, что моя экспедиция не удалась; предуведомление, напечатанное советом в газетах, имело целью привлечение добровольных участников в экспедицию. Даусон, Генн и Ливингстон были выбраны в нее. В собрании общества лейтенант Даусон публично заявил, что так как внимание общества обращено на него, то это служит тем более сильною побудительною причиною стремиться разъяснить тайну, окружающую судьбу Ливингстона или узнать его местопребывание. Эти молодые люди отправились из Англии в Занзибар с целью добросовестно исполнить возложенное на них отыскание и помощь Ливингстону. Прибыв в Багамойо, начальный пункт их пути, начальник экспедиции услыхал, что Ливингстон найден и снабжен всем необходимым. Он поспешил обратно в Занзибар, чтобы, как предписывала ему инструкция, посоветоваться с британским консулом, выразившим ему, что при теперешних обстоятельствах ему бесполезно продолжать свою миссию. Он же сообщил ему, подкрепив свои слова указанием на приписки в какой-то реестровой книге, что доктор Ливингстон находится в неприязненных отношениях с членами Географического Общества. В виду этого начальник (лейтенант Даусон) отказался, потому что мог думать, что присутствие его будет неприятно доктору Ливингстону. После того предводительство экспедициею взял на себя лейтенант Генн, но в то самое время, как он готов был выступить в путь, на месте действия появился я сам и сообщил на вопрос его — снабжен ли Ливингстон всем необходимым? — что он ни в чем не нуждается, за исключением нескольких предметов роскоши, список которых я представил ему, и пятидесяти носильщиков. Он также вернулся в Занзибар, посоветовался с другом своим доктором Кирком и передал начальство Ливингстону. Этот молодой человек, сын путешественника, взял на себя вести караван в помощь отцу, но вскоре он серьезно заболел, что, по мнению друга его отца, доктора Кирка, делало его совершенно неспособным к такому путешествию. Поэтому он отказался, хотя с большою неохотою.

Посмотрим теперь беспристрастно, кто виноват в возвращении английской экспедиции. По. моему скромному мнению, нельзя обвинять ни Даусона, ни кого-либо другого из его товарищей. Им было приказано идти, отыскивать и помочь Ливингстону, но советоваться с доктором Кирком. Если доктор Кирк советовал им не идти, потому что, по его мнению, присутствие их будет неприятно Ливингстону, то мне кажется, что молодые люди имели полное право возвратиться, потому что Кирк, как указанный для них верховный судья, имел право советовать им вернуться назад, если, по его мнению, присутствие их в Унианиембэ будет нежелательно для Ливингстона. Но я не согласен с доктором Кирком, если он высказал это мнение. Я уверен, что доктор Ливингстон был бы рад им, если бы они пришли с целью оказать ему услугу, и что, насколько это от него зависело, они могли бы собрать «плоды его трудов». Я согласен с доктором Кирком в том, что присутствие их не было необходимым, и помощи их не требовалось. Я не согласен также и с тем, что доктор Ливингстон был в ссоре, или имел какие-нибудь неприятности с членами Географического Общества. В течение своего четырехмесячного пребывания с ним, я ни разу не слышал от него никакой жалобы на К. Г. Общество. Почти все его личные друзья были членами этого самого общества.

Но главная и существенная причина всех неурядиц заключалась в том, что совет не дал начальнику экспедиции, лейтенанту Даусону, никаких инструкций относительно того, как ему следует поступать, если он встретит меня с депешами и письмами Ливингстона и узнает, что он вполне снабжен всем необходимым. Если бы он официально допустил возможность того, что американской экспедиции удалось уже выполнить свою миссию милосердия и человеколюбия, и если бы они приготовили молодых людей к этой случайности, то совету не пришлось бы теперь обвинять лейтенанта Даусона и его товарищей в нарушении своего долга и отсутствии усердия, ни лейтенанту Даусону и его благородным товарищам сожалеть о том, что они добровольно отдали свое состояние и жизнь в распоряжение общества. Когда же совет опустил в инструкции этот в высшей степени важный пункт, то сами члены совета, и они одни, виновны в неудаче английской экспедиции.

Теперь, любезный читатель, я должен закончить. Я распрощался с вагогцами и их диким начальством, с Мионву, старшиною сборщиков дани и вымогателей, с шумною болтовнею вавинцев, с негостеприимными варунди, с арабскими работорговцами и метисами, со всеми лихорадками, перемежающимися и возвратными, с макатскими болотами и крокодилами, с соленою водою и безводными пустынями, с моими черными друзьями и верными товарищами, с героем путешественником и христианским рыцарем, Ливингстоном, и с вами, критики и все мои друзья и недруги — со всеми вами я прощаюсь теперь.

POSTSCRIPTUM

Мне хочется сказать, что в этой книге попадаются несколько резких выражений относительно некоторых географов и других. Если я оскорбил этим кого-нибудь, то сожалею об этом. В оправдание свое я скажу, что слова мои выражают то, что я чувствовал в то время, как писал их. Как путешественник и журналист, я гораздо более привык к быстрой работе, чем к тщательной отделке. Однако я предпочел оставить все свои мысли, как они были и чего они стоят, чем придать им вид, который, быть может, несравненно выше в литературном отношении, но не был бы моим.

В самое последнее время, когда почти вся эта книга была уже напечатана, я был не менее обрадован, чем удивлен приглашением к обеду с членами К. Г. Общества. Со дня моего прибытия в Англию, и даже раньше того, я был убежден, что географическому обществу неприятна скромная услуга, которую мне посчастливилось оказать науке открытием и помощью великому исследователю и доставлением в Англию плодов его многолетних подвигов. Мнение это придало, быть может, некоторую горечь известным заметкам в моей книге, но я со всею откровенностью готов сознаться, что мнение это было неосновательно. Обширные общества двигаются медленно: я был нетерпелив и, без сомнения, был неправ, надеясь, что рассказ мой будет принят без всяких колебаний, сомнений или ухищрений. Я думал, что ради моих рассказов меня тотчас же примут в К. Г. Общество, но я не взвесил всех обстоятельств, замедляющих движения такого важного и ученого общества. Жернова богов мелят, как говорят, медленно, но верно; подобно тому и географическое общество медленно, но верно раскрыло, что я не был шарлатаном, и что я действительно сделал то, про что рассказывали, и тогда оно протянуло мне в знак дружбы и товарищества руку с такою теплотою и добродушием, которых я никогда не забуду. Смею заверить членов К. Г. Общества, что признание с их стороны моих скромных услуг не менее приятно мне оттого, что несколько запоздало. Особенно благодарю я сэра Генри Роулинсона не только за любезные и великодушные отзывы его обо мне, но также за благородное отречение от замечания, поспешно сделанного им, когда он еще не знал меня, а также и известных фактов, раскрытых впоследствии. Прибавлю только, что после чести, оказанной мне ее величеством королевою Англии, я выше всего ценю медаль К. Г. Общества.

ПРИЛОЖЕНИЯ.

Следующие интересные извлечения из протоколов К. Г. Общества напечатаны с позволения м-ра Бетса, постоянного секретаря К. Г. Общества.

Президент читает собранию следующее официальное письмо от лорда Кларендона, министра иностранных дел, в ответ на просьбу президента о помощи Ливингстону. Он уверен, что все общество соединится с ним для выражения своей благодарности лорду Кларендону и правительству ее величества.

Министерство иностр. дел. Мая 19, 1870 г. М. Г. Я немедленно же сообщил своим товарищам ваше замечание относительно того печального положения, в которое впал Ливингстон по причине недостатка в деньгах, и правительство ее величества приняло во внимание все обстоятельства, приводимые вами в пользу дальнейшего воспомоществования великому путешественнику, именно: что в течение трех последних лет он трудился, не имея никакого сообщения с Англиею и не получая никакой поддержки; что по последним сведениям он достиг такой местности, в которой не может подвигаться ни вперед, ни назад без денежной помощи, и что так как суммы, выданные ему в начале его экспедиции, истощились, то дальнейшая поддержка крайне необходима для доставления ему средств продолжения своих исследований. В настоящее время я имею удовольствие уведомить вас, что правительство ее величества согласно выдать 1000 фунтов ст. на экспедицию д-ра Ливингстона, в уверенности, что сумма эта ускорит возвращение его на родину. Честь имею быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою. Кларендон.

25 мая 1870 года, сэр Р. Мурчисон говорил о друге своем Ливингстоне следующее:

В течение последних лет мы были в беспрерывной неизвестности о судьбе нашего великого путешественника Ливингстона и, к сожалению, я должен буду окончить речь, не будучи в состоянии сказать что-нибудь утешительное относительно близкого возвращения его на родину. Однако теперь нечего опасаться за его жизнь и безопасность. Мы знаем, что в течение некоторого времени он был в Уджиджи на оз. Танганике, откуда писал в Англию 30-го мая, хотя по недостатку в носильщиках и средствах не мог двинуться с места. Средства эти были посланы ему д-ром Кирком из Занзибара но, увы, холера остановила и истребила караван, шедший на помощь. Но, по последним известиям, полученным в министерстве иностранных дел, эпидемия настолько ослабела, что сообщение между берегом и Уджиджи снова восстановилось. - Дело, лежащее до сих пор пред Ливингстоном, составляло предмет многих начинаний, и мы надеемся, что он проживет еще и достигнет северного края Танганики и определит, вливаются ли ее воды в озеро Альберт Нианца, открытое Беккером. Если соединение будет доказано, то мы может надеяться, что Ливингстон, извещенный уже, по всей вероятности, о великом проекте сэра Самуила Беккера, попытается встретиться с своим великим современником. Нам известно, что великая египетская экспедиция Беккера, по причине различных задержек, только в феврале могла выступить из Хартума и плыть вверх по Белому Нилу. Прибыв в Гондокоро, по всей вероятности, в первых числах марта, она должна была простоять здесь несколько времени, чтобы основать факторию на верхних стремнинах и на берегах впадающей в него Азуи, где она должна собрать все пароходы, прежде чем плыть на них вверх по течению Нила до великого озера Альберт Нианца. Но лишь только пароходы вступят в озеро, то мы можем быть уверены, что Беккер с свойственною ему энергиею и быстротою, не теряя ни минуты, направится к южному берегу, чтобы подать там руку помощи Ливингстону. Будем же ласкать себя этою приятною надеждою, составляющею самое заветное из наших желаний. Английская публика может уяснить себе этот вопрос гораздо лучше чем до сих пор, прочитав небольшую брошюру м-ра Кейта Джонстона Младшего. В этом произведении автор представляет краткую историю всех путешествий по южной Африке и прилагает карту, составленную по лучшим авторитетам (Петерману и другим), ясно показывающую, до какой степени реки, текущие из южной гористой местности к ЮЮЗ. и к Ю. от озера Танганики, не зависят от этого озера и могут быть названы притоками Конго. С другой стороны, потоки, впадающие в озеро Танганику через озеро Лимба, открытое Ливингстоном, по всей вероятности суть первичные потоки самого Нила, тогда как Касаи и другие реки. вытекающие из озер Бангвеоло и Моеро, быть может, впадают в Конго. Если последнее предположение окажется справедливо, то воды, исследованные в первый раз Ливингстоном, окажутся истоками как Нила, так и Конго. Что же касается до Нила, то мой проницательный друг должен чувствовать, что до тех пор, пока он не докажет, что некоторые из этих вод Танганики впадают в озеро Альберт Нианца, вопрос относительно Нила останется неразрешенным. До тех же пор Нильская гипотеза м-ра Финдлея и других (что озеро Танганика соединяется с Альберт Нианца) должна быть признана весьма правдоподобною, принимая во внимание относительное положение этих южных озер. Дай Бог, чтобы знаменитый Ливингстон доказал, что она справедлива, и чтобы он скоро возвратился к нам, открыв первичные источники как Нила, так и Конго. Приятно упомянуть здесь, что наш картограф, д-р Петерман, изобразил на своей общей карте южной Африки в последнем номере своих Mittheilungen то, что он называет хронологическим очерком всех удивительных и неутомимых трудов Ливингстона с 1841 по 1869 год. Что касается до притоков Конго, то карта Петермана гипотетически отличается от карта м-ра Кейта Джонстона Младшего тем, что, по его мнению, воды озер Бангвеоло, Моеро и Уленге изливаются, по всей вероятности, к северу и к востоку. Если это окажется справедливым, то и они впадают в великое Альберт Нианца Беккера. В заключение своей речи об этом в высшей степени интересном предмете, я, к величайшему своему удовольствию, могу уведомить вас, что вследствие моего представления лорду Кларендону о положении Ливингстона в Уджиджи, где он должен стоять почти в виду цели своего путешествия по неимению средств и носильщиков — правительство ее величества великодушно дало великому путешественнику действительную помощь, прежде чем он возвратится в удивляющееся ему отечество.

В речи президента К. Г. Общества сказано, что если будет разрешен вопрос о южном водоразделе Нила, то великое уважение должны приобрести д-р Беке, М-р. Ароусмит и М-р Финдлей за свою защиту с теоретической точки зрения большого протяжения к югу нильского бассейна.

Уважение за теории! Теперь, когда сэр Р. Мурчисон, компетентный друг д-ра Ливингстона, умер, а д-р Беке отказался от поддержки вышепомянутой теории, то какое доверие можно питать, на основании слов сэра Роулинсона, к теоретической защите того мнения, что тот же водораздел служит уже водоразделом не Нила, а Конго? В 14-м заседании К. Г. Общества, происходившем 13-го июня 1870 года, президент сказал, что на помощь к Ливингстону не было послано никакой экспедиции. Я же получил приказания отправляться отыскивать Ливингстона в октябре 1869 года. В таком случае К. Г. Общество не должно было обвинять меня в том, что я исполнил то, что они хотели сделать, и не должно было негодовать на меня за то, что я нашел его, потому что это вовсе не входило в их планы.

Прежде чем перейти к разбору бумаг, которые следовало прочесть, президент объяснил собранию, какова была помощь, посылаемая Ливингстону, к великой чести графа Кларендона и правительства ее величества. В обществе, судя по многочисленным предложениям своих услуг со стороны многих деятельных молодых людей, существовало весьма неосновательное мнение о том, будто на помощь к Ливингстону готова выступить из страны экспедиция.

На самом же деле такой экспедиции никогда не думали посылать. Доктор Ливингстон более чем в течение 3 1/2 лет находился в сердце Африки, не имея около себя ни одного европейца. Он (президент) не был уверен, что присутствие непривычного к африканскому климату молодого человека, присланного из Англии, не будет весьма неприятно Ливингстону, потому что ко всем своим трудам ему придется прибавить попечение о вновь прибывшем. Поэтому он должен сообщить, что, выданные правительством, 1,000 фунтов будут посланы через м-ра Чурчиля, занзибарского консула, случайно находящегося в настоящее время в Англии и немедленно отправляющегося в Занзибар. Он поручит доктору Кирку составить экспедицию, похожую на отправленную в прошлом году, но остановленную холерою. Эпидемия значительно ослабела, и вся трудность заключается в том, чтобы достигнуть Уджиджи, где, по последним сведениям, находится доктор Ливингстон, не имея возможности идти ни вперед, ни назад по причине недостатка в носильщиках и в запасах. Пройдет два месяца или более, прежде чем эти запасы пройдут от Занзибара до Уджиджи, поэтому все беспокойства следует относить на будущее время. Месяцев через семь или восемь можно ожидать радостных известий, и вскоре после того он (президент) надеется увидеть нашего друга в своем отечестве.

Письмо от М-ра Чурчиля, занзибарского консула, относительно доктора Ливингстона. Занзибар. 18 ноября, 1870. Милорд, после продолжительных отсрочек, которые покажутся излишними людям, незнакомым со страною, мне удалось послать доктору Ливингстону подкрепление в семь человек, обязавшихся служить ему в качестве носильщиков, лодочников и т. д. и несколько тюков бус, материи и провизии. При этом он получит письмо и бумаги, переданные мне лордом Кларендоном и Г. Обществом, а также и платье, посланное ему его родственниками. Надеюсь, что они дойдут до Уджиджи в феврале, но ничего положительного нельзя сказать об этом. В следующем письме я представлю счет расходам по этой экспедиции. Месяц тому назад были получены известия о прибытии в Унианиембе в июне нынешнего года людей и товаров, посланных доктором Кирком в октябре 1869 года; семеро из них умерло от холеры, прочие же, израсходовав данную им провизию, с позволения губернатора Унианиембэ, продали оставшиеся у них товары, чтобы существовать на них. На первый взгляд это может показаться крайне незаконным, но, по некотором размышлении, это легко объяснить тем, что караван, не имеющий средств к существованию, неминуемо должен был остановиться, а так как губернатор Унианиембе не имел на этот случай никаких приказаний от султана, то и не мог выдать им денег на пропитание. По последним известиям из внутренности страны, доктор Ливингстон, посетивши местность, называемую Маниме (Маниема), возвратился в Уджиджи.

Далее президент сказал, что письмо от доктора Кирка, упомянутое в письме сэра Родерика Мурчисона, в «Times» было помечено тремя неделями позднее, чем письмо доктора Чурчиля. И так как он (доктор Кирк) не говорит, что доктор Ливингстон действительно прибыл в Уджиджи, хотя сведения, полученные им, исходили из того же источника, как и сведения д-ра Чурчиля, то отсюда ясно, что последний сообщает положительно об ожидаемом им еще факте. Доктор Кирк говорит только, что от старшин Унианиембэ было получено написанное по-арабски письмо, помеченное июлем 1870 года, в котором говорится, что Ливингстона ожидают в Уджиджи одновременно с людьми и товарами, шедшими в это время к этому же городу.

В нем говорится также, что путешественник посетил отдаленную страну, называемую Маниуэмою. Чтобы понять всю важность этого сообщения, необходимо обратиться к последнему письму, написанному самим Ливингстоном. Оно было адресовано д-ру Кирку из Уджиджи и помечено 30 мая 1869 года. В нем Ливингстон говорит: «что касается до исследований, которые мне предстоит сделать, то они ограничиваются тем, чтобы проследить соединение с Нилом источников, открытых мною миль на 500 или 700 южнее открытых Спиком и Беккером. Масса воды, устремляющаяся на север от 12° ю. ш., так велика, что мне кажется, что я находился у истоков и не только Нила, но и Конго. Я спустился по восточному скату в туру Беккера. Танганика, Hiure Човамбе (Беккера?) составляют одну массу вод и вершина их лежит на 300 миль к югу от этого пункта. Мне предстоит определить стоки их, впадающие либо в Конго, либо в Нил. Племена, живущие к западу от них, называемые Маниуэмами, каннибалы, если верить арабам. Мне нужно будет прежде всего отправиться туда и по Танганике, если я уйду от них несъеденным, и затем отыскать свой новый караван из Занзибара.»

Ниже приведено ложное письмо от доктора Кирка, написанное день или два спустя после возвращения его с охоты близ Кикоки, первой станции от Кингани.

Занзибар, 18 февраля 1871 года. Милорд, честь имею довести до вашего сведения, что, узнавши от одного туземца, что люди, посланные м-ром Чурчилем с запасами для доктора Ливингстона, как значится в его письме от 18-го ноября 1870 года, находятся еще в Багамойо, приморском городе на противолежащем берегу континента, и ничего не сделали для найма носильщиков, необходимых для продолжения пути, я решился поехать к ним сам и, если возможно, заставить их отправиться при мне. Капитан Тукер, начальствующий кораблем ее величества Колумбиною, узнав о моем желании, любезно предложил мне свой корабль. Достигнув Багамойо, я увидел, что вышепомянутые люди жили до сих пор в деревне, тогда как арабские караваны выступили в то же путешествие. Правда, что в этом году трудно нанять носильщиков, потому что по причине холеры весьма немногие из жителей Униамвези пришли наниматься; однако, благодаря моему влиянию на арабов, мне удалось тотчас же отправить все тюки, за исключением, четырех, и я сопровождал их сам в течение одного дня. Оставшиеся же четыре тюка были по возвращении моем переданы мною через арабский караван в Унианиембе для препровождения в Уджиджи через губернатора Саида бен Салима. Будучи раз в пути, люди эти редко останавливаются, тогда как в Багамойо, живя в хороших шалашах среди своих единоплеменников и полагая, что здесь они могут спокойно наслаждаться и получать свою месячную плату, они могли бы проболтаться еще несколько месяцев, если бы я не явился лично, чтобы послать их в путь. Проходя по торговым дорогам во время своих кратких поездок из Багамойо, я встретил несколько караванов, возвращавшихся из Униамвези, Урори и т. д. Расспрашивая туземцев и вожатых каравана, я узнал, что в Унианиембэ не получено никаких новостей из Уджиджи и что ничего не известно о докторе Ливингстоне. Все говорили, что он отправился в путешествие, из которого еще не возвращался. Страна, по которой я шел, переправившись через реку Кингани, походила на прелестный охотничий парк, изобиловавший всевозможными сортами крупной дичи, в том числе жирафами, антилопами, зебрами, камами, из коих некоторых я застрелил не более как в 12-ти милях от прибрежного города Багамойо. Река Кингани полна гиппопотамами и по берегам ее попадаются дикие буйволы. К несчастию, повсюду, где в изобилии водятся жирафы, эта богатая и сравнительно здоровая область зачумлена мухами тзетцами, столь опасными для рогатого скота и лошадей. На обратном пути в Багамойо я посвятил целый день изучению заведений французской миссии и их управления освобожденными рабами. Об этом я буду иметь честь написать вам особый отчет. С того времени, как я четыре года тому назад в последний раз посетил Багамойо, население это увеличилось втрое. Туземные хижины почти совершенно вытеснены каменными строениями, и здесь, как и повсюду по берегу, торговля быстро переходит в руки кучисов. Дж. Кирк.

Д-р Чурчиль к издателю Daily Telegraph. 26-го июня 1872 года. М.Г. с большим интересом прочел я отчет вашего корреспондента о вчерашнем свидании его в Марселе с м-ром Стэнли, открывшем доктора Ливингстона, и я чувствую себя обязанным выступить защитником друга моего, доктора Кирка. Позвольте мне начать с заявления, что если существовала некоторая небрежность в сношениях с доктором Ливингстоном, то я, как политический агент — консул ее величества в последние пять лет, должен разделять все обвинения, возводимые на доктора Кирка, так как в этот промежуток времени я ответствен за всякую небрежность, обнаруженную консульством с тех пор, как я нахожусь на своем посте, т. е. два года, считая от нынешнего времени. В течение моего первого пребывания в Занзибаре (от июня 1867 до апреля 1869 г.) Ливингстона, как известно, считали убитым, так что к нему было адресовано в Занзибар чрезвычайно мало писем, или даже их вовсе не было. С своей стороны я ручаюсь, что через мои руки не прошло ни одного во все это время. По просьбе доктора Ливингстона, в середине 1868 года я послал в Уджиджи некоторое количество товаров и лекарства, но мне неизвестно, послано ли ему было хотя одно частное письмо, кроме того, которое мы с доктором Кирком написали ему по вышеупомянутой причине. Еще прежде того при одной из предшествующих оказий доктор Сьюард послал на Кильву хинин и товары, которые должны были ожидать Ливингстона в Уджиджи. В обоих этих случаях доктор Кирк охотно оказал нам содействие, и я должен засвидетельствовать здесь горячее участие, с каким доктор Кирк относился ко всему, касавшемуся друга его, доктора Ливингстона. Никогда не замечал я ни малейшего признака зависти со стороны доктора Кирка. После моего отъезда из Занзибара, в апреле 1867 года доктор Кирк снарядил новую экспедицию из четырнадцати человек и большого количества запасов для отправления их в Уджиджи к великому путешественнику. Холера задержала эту экспедицию, и из 14-ти человек только 7 прибыли в Унианиембэ. Здесь они, как видно, продали свои запасы для своего пропитания, но в этом, разумеется, никак нельзя обвинять доктора Кирка; да и нельзя не сознаться, что это было лучше, чем если бы они объявили, что не могут идти далее по недостатку провизии. Возвратившись в Занзибар в августе 1870 года и имея в руках своих богатые средства, предоставленные мне правительством ее величества, я стал готовить третью экспедицию, и выбрал 7 человек, знакомых с окрестностями Уджиджи, чтобы заменить ими умерших. Им было приказано идти до Уджиджи и там ждать прибытия Ливингстона; но дорога была небезопасна и ни один караван не осмеливался пуститься в путь долго после того, как была снаряжена экспедиция, так что она была задержана в Багамойо до моего отъезда в декабре. Это именно тот караван, про который м-р Стэнли говорил, что он выступил из Багамойо за два дня перед прибытием доктора Кирка на «Колумбине». С ним вместе отправлены были письма и посылки, взятые мною в Занзибаре для Ливингстона. Доктора Кирка обвиняют в том, что охота была главным предметом посещения Багамойо, а также в том, что он не обращал никакого внимания на караван; но собственные слова м-ра Стэнли показывают, что караван выступил в путь еще до прибытия доктора Кирка; и нет сомненья, что деревня с 500 жителей не настолько велика, чтобы в 10 минут нельзя было узнать, что в ней происходит, поэтому, если он отправился на охоту с офицерами Колумбины, то только потому, что цель его посещения была уже выполнена. Из слов м-ра Стэнли ясно, что один слух о приближении доктора Кирка заставил караван двинуться в путь. Для тех, кто незнаком с Занзибаром, покажется странным, что одиннадцать пакетов с письмами, посланные м-ру Стэнли в течение девать месяцев дошли до Уджиджи, тогда как Ливингстон в течение целых трех лет не мог получить ни одного письма; но позвольте мне объяснить, что, по всей вероятности, все эти одиннадцать пакетов вместе с телеграммами были получены в Занзибаре с одним и тем же кораблем, и что они были посланы в Уджиджи с одним и тем же посланным. Один караван мог пройти через страну и достигнуть места своего назначения; самая битва, происшедшая в Унианиембэ, в которой должен был принять участие и м-р Стэнли, могли очистить путь для следующих караванов. Но мне стоит только упомянуть о собственных приключениях м-ра Стэнли, чтобы показать все опасности, ожидающие караван на пути в Уджиджи; и если доктор Ливингстон, с другой стороны, не получил ни одного письма, то это потому, что, как я уже упоминал выше, ему не было адресовано ни одного письма, так как друзья его считали его умершим. Надеюсь, что м-р Стэнли дал доктору Кирку случай оправдаться; но как бы то ни было, я счел своею обязанностью предупредить его и сообщить публике через столбцы вашей газеты о любви и дружбе, которые доктор Кирк всегда питал к своему старому другу и товарищу по путешествиям — доктору Ливингстону. Честь имею быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою. Г. А. Чурчил.

Вот письмо, которое заставит улыбнуться Ливингстона, как заставляет улыбаться меня. Оно от «нравственного идиота» Метисса Шерифа, портного, гадавшего по корану и определившего, что доктор Ливингстон умер и на основании этого распродавшего его товары.

(Сообщено через министерство иностранных дел лордом Энфильдом).

Занзибар. 10 марта 1871 г. Милорд, честь имею препроводить вам в переводе копию с писем, только что полученных из Уджиджи, из которых видно, что пять месяцев тому назад Ливингстон находился в местности, называемой Манакосо, и только ожидал людей и запасов, посланных мною в прошлом году, и что теперь они дошли до него или по крайней мере идут от Уджиджи в местность, где он находится. Так как необходимо окончить письмо, чтобы успеть передать его с теперешнею оказиею, то я не мог расспросить арабов, знакомых с этою местностью, относительно положения упомянутого города, но, как мне кажется, он находится на западной стороне озера. Джок Кирк.

(ПЕРЕВОД)

Консулу Бирку от шерифа Башейка бен Ахмета. Я должен уведомить вас, что 15-го шабана (10 ноября) прибыл посланный от народа Менама с письмами от арабов, живущих там, и одним от доктора, и эти письма были помечены 20-м реджибом (15-го октября). На мои расспросы они сказали мне, что доктор здоров, хотя был болен, и что теперь он в городе Манакосо с Магометом бен Харибом и ожидает каравана, и что он без помощи, не имеет средств и весьма мало людей — всего 8, так что он не может ни идти куда-нибудь, ни вернуться назад. Мы послали двенадцать из своих людей с американским полотном, каники, бусами, сахаром, кофе, солью, двумя парами башмаков, пулями, порохом и мылом и маленькою бутылкою с лекарством (хинином). Мы послали ему все, что ему было нужно, а я остался в Уджиджи, ожидая его распоряжений. Помечено 20 шабана. 1287. (15 ноября 1870.) Перевод верен. Дж. Кирк.

Затем было прочтено следующее:

Сэр Родерик Мурчисон сообщает, что он получил письмо от доктора Бирка, помеченное 30 апреля 1871 года, в котором он говорит, что хотя ни одни из жителей Занзибара не был в Манемеге (город, в котором, по последним известиям, находился Ливингстон), однако он узнал, что город этот находится в расстоянии месяца пути, т. е. в 200 или 300 милях к западу от озера Танганики, составляет богатый рынок слоновой кости.

Доктор Кирк полагает, что Ливингстон отправился туда с целью осмотреть западное озеро, о котором он слыхал, принимающее в себя воды Казембэ, и чтобы удостовериться направляется ли оно к западу — к бассейну Конго, или к северу — к бассейну Нила. Далее доктор выражает надежду, что если Ливингстону удастся открыть исток озера Танганики, то он почтет себя удовлетворенным и предоставит все остальные изыскания будущим путешественникам, так как он путешествовал по стране уже более пяти лет и сильно нуждается в отдыхе.

Отрадно знать, что по возвращении своем в Уджиджи он найдет там богатые запасы.

Доктор Кирк прибавляет, что как только минуют дожди, он пошлет письмо или посылку в Уджиджи, приблизительно через месяц, т. е. около июня.

Президент сказал, что ему плохо верится, будто между Манакосо и озером Танганикою — около 300 миль. Письмо, полученное от Ливингстона через араба, которому были поручены его запасы в Уджиджи, шло всего 25 дней.

Принимая же среднюю скорость путешествия в этих областях всего 10 миль в час, мы получим, что расстояние между Уджиджи и Манакосо не может превосходить 250 миль, считая в том числе переход через озеро.

Сверх того, было утешительно знать, что Ливингстон находился не в неизвестной каннибальской области, как полагали, а в богатом рынке слоновой кости, имеющем беспрерывные торговые сообщения с берегом.

Июня 26-го 1871 года сэр Генри Роулинсон, в своей президентской речи, между прочим говорит:

Что касается до нашего великого исследователя Африки, доктора Ливингстона, то мы до сих пор находимся в самой мучительной неизвестности. Из последних донесений доктора Кирка из Занзибара, относящихся к половине августа, видно, что арабские купцы, с которыми Ливингстон путешествовал с юга до Маниуэмы, перешли из этого места в Уджиджи, и в первых числах июня их ожидали со дня на день в Унианиембэ. О самом же Ливингстоне в Занзибаре не было получено в последнее время никаких прямых известий, и только на основании различных соображений доктор Бирк заключает, что он находится до сих пор в Маниуэме. Второй транспорт товаров, предназначенных для него, прошел в это время через Унианиембэ, направляясь к Уджиджи, и доктор Кирк с нетерпением ожидал известий о прибытии в этот город американского путешественника м-ра Стэнли. Этот человек, представляющий, как говорят, тип исследователя, покинул Багамойо, город расположенный на берегу, и отправился в Уджиджи в феврале нынешнего года, намереваясь соединиться с Ливингстоном, прежде чем подыматься далее вглубь страны; так что тем или другим путем мы в скором времени должны получить какие-нибудь определенные известия о теперешнем положении нашего великого путешественника и его планах на будущее время. Знакомые с м-ром Стэнли лично отзываются с большою похвалою о его решительном характере и годности к путешествиям по Африке. Экспедиция его отлично снабжена всем необходимым и ему удалось приобресть услуги Бомбая, известного фактотума Спика и Гранта. Он вполне рассчитывает, могу прибавить от себя, на одни собственные соседства, и движим, по-видимому, одною любовью к приключениям и открытиям. Едва ли следует прибавлять, что если ему удастся возвратить нам Ливингстона или помочь ему в разрешении его великой задачи об истоках Нила и Конго, то наше общество так же искренно и горячо поздравит его, как если бы он был английским исследователем, действовавшим под нашим непосредственным надзором.

Из вышеприведенного места ясно, что сэр Генри Роулинсон с большим сочувствием отзывался обо мне в это время.

Следующее письмо, написанное о докторе Ливингстоне и обо мне, помечено 22 и 25 сентября 1871 года. В нем говорится следующее:

Занзибар, сентября 25, 1871 г. Любезный сэр Родерик, из отчета, посланного в министерство иностранных дел, вы увидите, что в Униамвези возникли волнения, отрезавшие Уджиджи от берега, и так как из Уджиджи уже довольно долго не получено никаких новостей, то, быть может, нам придется весьма долго оставаться без всяких положительных известий о движении д-ра Ливингстона. Все, что я могу сообщить, это что я ничего не знаю о том, что делается в этой местности: ни он, ни друг его араб Магомет бен Гариб не прибыли; но распространился слух, который я считаю неосновательным, что они оба обогнули южную оконечность и идут по дороге на Вембу. Я не мог еще собрать верных известий о Маниуэме: все знают ее, но никто не был там. Я видел людей, переправлявшихся через Танганику от Уджиджи и видевших выступление маниуэмских караванов, но это скорее новый и особый торговый путь. Мне приятно, что губернатор Унианиембэ будет удален: он один из тех, на кого возложено здесь ведение войны, и если бы он был убит, то всем нам было бы гораздо лучше. М-р Стэнли в Унианиембэ участвовал в битве, но арабы покинули его; четверо из его людей убиты, но он спасся. Надежда на возможность выступления в настоящее время весьма мала, но я не могу сказать положительно, намерен ли он выступать или нет; он никогда не раскрывал своих планов здесь. Я послал через него письма к д-ру Ливингстону, а также передал ему вещи, предназначенные для д-ра (из второго транспорта, так как первый достиг Уджиджи). Мне кажется, что он всеми силами постарается встретить Ливингстона первым; но пойдет ли он, или вернется назад, рассудивши как удобнее поступить, я не могу сказать. Он был болен лихорадкою, когда писал, но теперь почти поправился. Прибывшие люди возвращаются завтра и должны быть там в 25 дней, потому что дорога хороша, а трава и съестные припасы в изобилии. Искренно вам преданный Дж. Кирк. Занзибар, 22 сентября. 1871 г.

Милорд. — Письма, только что полученные через нарочных, покинувших Унианиембэ около месяца тому назад, уведомляют нас о большом несчастьи, постигнувшем тамошнее арабское население и грозящем на некоторое время прекратить сообщение между Уджиджи и г. Карагуэ. Все известия согласны относительно главных фактов; но, без сомнения, письма м-ра Стэнли, американца, бывшего на месте действия, наиболее обстоятельны и заслуживают наибольшего доверия. М-ру Уебу, американскому консулу в Занзибаре, обязан я некоторыми подробностями, сообщенными в этих письмах, которые, без сомнения, будут напечатаны где-нибудь целиком. Вкратце положение дел следующее: арабская колония во внутренности Африки, главный город которой Унианиембэ, в течение некоторого времени управлялся кучкою скупых, безнравственных людей, вымогательства которых как над туземцами, так и над бедными арабами вызвали жалобы на них сеиду Бургашу; но он не мог ничего сделать на таком большом расстоянии, пока все шло хорошо для арабов. Старшина деревни, отстоявшей на один день пути по большой дороге на Уджиджи и Барагуе, навлек на себя гнев унианиембских поселенцев, вследствие чего деревня его подверглась нападению отряда около тысячи пятисот мушкетеров. Видя, что ему не отстоять осажденной врагами деревни, он ушел со своими единоплеменниками и расположился засадою на обратном пути врагов, когда они шли домой нагруженные слоновой костью и другою добычею. Арабы потерпели поражение и многие из них были убиты, в том числе 10 или 20 предводителей, принадлежащих здесь к хорошим семействам. Отступление арабов вскоре обратилось в бегство и они оставили своим врагам чрезвычайно богатую добычу. К счастью, м-р Стэнли, совершенно обессилевший в то время от лихорадки, успел возвратиться в Унианиембэ. но он был совершенно покинут арабами, которых изображает отъявленными трусами. Таково всегдашнее положение дела в центральной Африке. Теперь на некоторое время сообщение с Уджиджи будет прекращено, и мы никак не можем определить, когда снова можем ожидать известий от д-ра Ливингстона. Один из людей, недавно прибывших сюда, говорят, что носился слух, будто Магомет бен Гариб и белый человек (д-р Ливингстон) возвратятся из Маниуэмбы по дороге на Марунгу и Вембу; известие это не заслуживает никакого доверия, но, тем не менее, я упоминаю о нем. Последний транспорт запасов, посланный м-ром Чурчилем, прибыл, как я сообщал уже, в Унианиембэ; но теперь я узнал, что вожатый, заведовавший им, умер на другой день после выступления в Уджиджи, и что транспорт возвратился в Унианиембэ. Я мало доверяю теперь шейху Саиду бен Салиму, и напишу м-ру Стэнли, который, по всей вероятности, не успел еще выступить из этого города, чтобы поручить ему распорядиться как будет возможно доставкою товаров, или, если окажется невозможным, то сделать, что он найдет нужным для предохранения их от разграбления; но при теперешнем положении дел будет весьма счастливою случайностью, если они избегли этого или даже достигли места своего назначения. Посланные отправятся в обратный путь через день или два и будут в состоянии легко совершить это путешествие в 75 дней, так как на таком пространстве дороги открыты и съестные припасы находятся в изобилии. Для арабской торговли слоновою костью теперешнее положение дел в высшей степени серьезно; они расселились теперь по всей стране и окружены тысячами рабов из самых туземцев; они не могут обходиться без них, но и не могут доверять им; все они вооружены и могут обратить свое оружие против своих господ. Предводители, с которыми им приходится вести войну, хорошо снабжены оружием, и в настоящее время идет один из их караванов с несколькими сотнями бочонков пороха. Чтобы остановить их на пути, вассагорцам приказано напасть на них и ограбить; но это может послужить началом к подобным же нападениям на арабские караваны, потому что дикие племена, будучи однажды получаемы к грабежу, станут мало заботиться о том на кого нападают. Честь имею быть и т. д. Дж. Кирк. Политический агент и консул Занзибара лорду Гренвилю.

По свидетельству капитана Бэртона, не в первый раз возникали враждебные действия между арабскими торговыми колониями и туземцами Унианиембэ и Униамвези. Теперешнее положение дел может продолжаться два или три года; но если Ливингстон не пожелает проходить через эти области, то ему не представится никакого затруднения возвратиться через южную часть озера Танганики. В то же время Ливингстон, как белый человек и притом бесстрашный и говорящий на языке туземцев, легко будет в состоянии пройти там, где не осмелится показаться черный. Он нисколько не опасался за Ливингстона. Он был убежден, что если с Ливингстоном что-нибудь случится, то известие об этом быстро долетит до берега и общество узнает об этом так же скоро, как по телеграфу.

Ноября 27, сэр Генри Соулинсон объявил собранию. что имеет сделать сообщение о другом предмете, в котором Г. Общество принимает такое же горячее участие — именно о д-ре Ливингстоне. В последнем заседании он имел случай прочесть некоторые письма д-ра Кирка, адресованные нашему покойному президенту, в которых говорится о волнениях, возникших в Африке, и прекративших сообщение между морским берегом и озером Танганикою. С тех пор в иностранном министерстве были получены от м-ра Кирка депеши о том же предмете, оказывающиеся дубликатами вышеупомянутых депеш, адресованных бомбейскому правительству. В настоящее время он желает сообщить о мерах, предложенных советом в виду полученных известий. Совет и он сам того мнения, что в настоящее время приходится покинуть надежду сообщения с Ливингстоном через американского путешественника м-ра Стэнли; поэтому их долг принять какие-нибудь другие меры для отыскания его. Они намерены обратиться к иностранному министерству с предложением принять, или непосредственно, или при содействии нашего общества, какие-нибудь меры для сообщения со внутренними областями, где, как полагают, находится Ливингстон. Один план состоял в том, чтобы послать туземных нарочных, предложив вознаграждение в 100 гиней тому из них, кто доставит к берегу собственноручное письмо Ливингстона; другой — предложенный одним из наших африканских путешественников — заключался в снаряжении с этою целью экспедиции под начальством опытного и способного европейца. Который из этих планов будет принят — зависит от результата их совещаний с иностранным министерством; но общество может быть уверенным, что совет не оставит неиспробованным ни одного средства, чтобы определить, задержан ли Ливингстон в Маниуэме, где, судя по известиях, он так долго пробыл вместе с арабским купцом Магометом бен Гарибом.

М-р Ормузд Рассам, будучи спрошен, отвечал, что, на основании своих опытов в Абиссинии, он полагает, что лучшее средство получить какие-нибудь известия о человеке, находящемся где-нибудь далеко, заключается в посылке нарочных из туземцев. В трех различных случаях он употреблял этот случай для сообщения с магдальскими пленными из Масавага. Он употреблял трех разных нарочных - одного христианина, другого магометанина и третьего туземца из западной Абиссинии. Он послал их по трем различным дорогам; и был вполне уверен, что они ничего не знали о движениях друг друга. Один из них, правда, подделал письмо и принес его ему; но два других возвратились через 10 дней с верными известиями. Многие мускатские арабы, путешествовавшие до озера Танганики, уверяли его, что нет никакой трудности пройти туда и обратно с бусами и прочими товарами.

Генерал Риджбай был того мнения, что план, предложенный м-ром Рассаном, совершенно не удастся. В Абиссинии отдельные путешественники могут проходить от одной отдаленной страны в другую, но на восточном берегу Африки это невозможно. Там всякого путешественника должен сопровождать караван с отрядом вооруженных людей. Единственные караваны, отправлявшиеся к озеру, принадлежали купцам, для которых время не имеет никакого значения, и если Общество обратится к отдельным нарочным, которым придется отправляться с одним караваном и ходить до тех пор, пока нельзя будет возвратиться с другим, то ему придется ждать, быть может, пять лет или более. Он был убежден, что единственным средством сообщения с Ливингстоном может служить посылка предприимчивого английского путешественника, хорошо снабженного всем необходимым и сопровождаемого небольшим вооруженным отрядом;

М-р Рассам пожелал прибавить, что он сносился посредством нарочных со старшинами отдаленной области Галла, для достижения которой необходимо было от 30 до 40 дней пути. Он полагает, что не будет никакого неудобства, если испытать оба плана.

Президент объявил, что совет решил попробовать сперва посылку туземных нарочных, и если этот план не удастся, то обратиться к более трудной посылке экспедиции.

Следующее письмо относительно запасов, посланных доктору Ливингстону, было получено из министерства иностранных дел:

Доктор Ливингстон доктору Кирку. Уджиджи, 30 окт. 1871 г. М. Г. Двадцать пятого и двадцать восьмого я написал два весьма поспешных письма, одно к вам, а другое лорду Кларендону, которые были посланы в Унианиембэ. Я только что прибыл в этот город, совершенно истощенный и телом и душою, и узнал, что ваш агент, шериф Баша, выменял все посланные вами товары на рабов и слоновую кость для себя. Он гадал по корану, и узнал, что я умер. Он писал также к губернатору Унианиембэ, что посылал рабов в Маниуэму, но они возвратились, сообщив о моей болезни, и он просил у губернатора позволения продать мои товары. Однако от людей, пришедших из Маниуэмы, он знал, что я нахожусь близ Уджиджи, в Бамбаре, и нуждаюсь в нем и в товарах; но когда друзья мои протестовали против продажи моих товаров, он неизменно отвечал им: «вы ничего тут не понимаете; я один знаю, что консул приказал мне пробыть один месяц в Уджиджи и затем распродать товар и вернуться». Когда я возвратился, то он сказал мне, что Лудда так приказал ему. От банианских рабов, посланных вами, я узнал, что Лудда отправился к известному своею бесчестностью Али бен Салиму бен Рашиду, и он назначил шерифа Башу вожатым каравана. Как только он получил начальство, то тотчас же отправился к Магамету Насуру и взял у него двадцать ящиков мыла и восемнадцать ящиков водки для распродажи на пути. В Багамойо шериф купил значительное количество опиума и ружейного пороха от двух банианцев, имени которых я не знаю. В их доме шериф открыл ящики с мылом и переложил его в мои тюки, ящики же с водкою были оставлены в целости, и пагасисы, переносившие их, получали плату моими товарами. Банианцы и шериф, отправленные консулом ко мне, вместо помощи мне, занялись собственною торговлею, и поэтому все расходы путешествия легли на меня, а шериф был в состоянии послать своим единомышленникам пять фразилахов слоновой кости, стоимостью в 60 ф. ст.; носильщикам снова заплатил я. Он не спешил на помощь ко мне, но употребил 14 месяцев для перехода пространства, которое легко можно было пройди в три. Если мы вычтем отсюда два месяца болезни. то все-таки останется 12 месяцев, из коих девять были посвящены частным интересам банианцев и шерифа. Он мотал мои товары, покупая лучшую провизию и напитки каждой страны; он жил в моей палатке. так что она до такой степени истаскалась и изорвалась, что я не мог уже употреблять ее более. Он оставался два месяца в трех различных городах, торгуя водкою, опиумом, ружейным порохом и мылом; когда же эти запасы истощились, то, дойдя до Уджиджи, он не захотел идти далее. Здесь, по отзывам всех, он в течение целого месяца пил без просыпу, покупая дурру, помбу и пальмовое вино на мои прекрасные бусы сами-сами. Он брал ежемесячно двадцать четыре ярда коленкора для себя, восемь ярдов того же коленкора для двух своих рабов, восемь ярдов для своей жены и восемь ярдов для Авате, другого вожатого; когда же он послал ко мне в Бамбаре семерых из банианских рабов, нанятых Луддою, то дал им всего два фразилаха самых худших бус, очевидно вымененных на мои дорогие сами-сами, несколько кусков коленкору и, с удивительным великодушием, половину кофе и сахару. Рабы вернулись без тюков, и шериф, как сказано выше, кончил тем, что распродал все, за исключением остальной половины кофе и сахару, одного мешка бус, которых нельзя было продать, и четырех кусков коленкора. Он покинул все это, но, услыхав о волнениях в Унианиембэ, оставил свою слоновую кость в соседней деревне, вернулся назад и взял четыре куска коленкора, так что из всего дорогого коленкора и бус, посланных вами, я не получал ни одного куска, ни одной нитки. Авате, другой вожатый, смотрел на все грабительства шерифа от самого берега и ни разу не попытался протестовать против этого или написать об этом тому, кто его нанял. Он тщательно скрывал от вас свою болезнь, помешавшую ему исполнить свой долг относительно меня. Он был болен своею грыжею задолго до того, как был нанят вами. И он уверял меня, что большой мясистый нарост появился у него внезапно, когда он прибыл в Уджиджи. Это была не водяная, мясистая грыжа, и по собственным его показаниям его мнимая болезнь совершенно прекратилась, когда один из моих друзей, Дугумб, предложил ему скоро и легко провести его ко мне. Он отказался, опасаясь, что банианцы имеют такое сильное влияние на нас, что ему придется расплатиться за все то время, когда он тратил мои товары, хотя не мог оказать мне никакой услуги. Дугумб предлагал ему также доставить мне пачку писем, переданных Шерлору, как моему агенту; но когда они сказал ему, что сейчас выступает, то дело не уладилось. Этому, по всей вероятности, воспрепятствовали, чтобы я не мог прочесть списка товаров, посланных вами в Унианиембэ через Гассани. Оказывая все уважение, должное вашему суждению, я требую всех сделанных расходов, как они записаны в книгах Лудды, от банианцев, которые обманом обратили в свою пользу караван, отправленный на помощь ко мне. Магамет Насур может открыть имена прочих банианцев, сообщников шерифа, которые обратили помощь мне в торговую спекуляцию; они должны заплатить рабам, посланным Луддою, они же, банианцы, могут взыскивать с шерифа. Я довожу об этом до сведения правительства ее величества, равно как и до вашего, в надежде, что вы позаботитесь об оказании мне справедливости и о наказании банианцев, шерифа и Авате и банианских рабов, которые обманули и ограбили меня, вместо того, чтобы исполнить принятые на себя в вашем присутствии обязательства. Доверяя отправление товаров ко мне банианцу Лудде, вы, по-видимому, забыли, что наше правительство запрещает своим чиновникам употреблять своих рабов. Комиссары и консулы Лоанды на зап. берегу отправляют для различных поручений на остров св. Елены скорее ограниченных слуг, чтобы только не навлечь на себя неудовольствия иностранного министерства употреблением весьма развитых португальских рабов. При тех затруднительных обстоятельствах, о которых вы говорите, при холере и при отсутствии просьбы от меня употреблять одних свободных людей, а не рабов, а также при отсутствии чеков на получение денег, вложенных в потерянный пакет, обращение к Лудде было, быть может, самым легким способом, и вы, надеюсь, не сочтете меня неблагодарным, если я укажу вам, что это с вашей стороны было ошибкою. Лудда достаточно обходителен, но торговля рабами, как и почти всякая торговля, ведется главным образом на деньги банианцев, британских подданных Индии, которые получают большую часть прибыли, но ловко слагают весь позор торговли рабами на арабов. Они ненавидят нас, англичан, и радуются гораздо более нашим неудачам, чем успехам. Лудда нанял своих и других банианских рабов по 60 шиллингов в год, тогда как обыкновенная плата свободному человеку в Занзибаре от 25 до 30 шиллингов в год. Он берет огромные проценты с ссужаемых им денег — как говорят от 20 до 25 %; и если даже допустить, что показания шерифа, будто Лудда приказал ему не идти далее Уджиджи, но по прошествии месяца распродать товары и вернуться назад, совершенно ложны, то все-таки довольно странно, что каждый из банианских рабов упорно повторял, что они посланы были не для того чтобы идти за мною, но чтобы заставить меня вернуться. Я не имел никакой власти над людьми, знавшими, что им не позволят сохранить своего жалованья. Не менее замечательно, что цель вашего каравана была до такой степени извращена стачкою банианцев с шерифом почти на глазах консульства, и что ни один драгоман или другой из ваших чиновников, получающих жалованье, не уведомил вас об этом. Характеристика Али бен Салема бен Рашида и закадычного друга его шерифа наверное была известна им. Зачем же было употреблять их, не зная их характеристики. Преданный вам Давид Ливингстон. Р. S. 16-го ноября 1871 года. Мне весьма тяжело выставлять вам вышеприведенные неприятные вещи, но я только что получил известия и письма, делающие вопрос весьма серьезным. М-р Чурчил уведомляет меня письмом от сентября 1870 года, что правительство ее величества милостиво назначило мне 1000 ф. для доставки мне всего необходимого; некоторые правительства помешали немедленному отправлению товаров на 500 ф., но в начале ноября все препятствия были устранены. Однако вы снова обратились к рабам, и в настоящее время один из них уведомляет меня, что они простояли в Багамойо четыре месяца, или до конца февраля 1871 г. Никто не наблюдал за ними в это время, но когда разнесся слух, что едет консул, то они выступили за два дня до вашего прибытия в деревню, хотя целью вашего посещения был не караван, а ваше личное дело. Рабы эти прибыли в Багамойо в мае нынешнего года, и здесь они остаются до сих пор, оправдываясь тем, что в июле начались военные действия. Таким образом, целый год был употреблен на то, чтобы кормить рабов на 500 ф., выданных мне правительством. Подобно человеку, который пришел в отчаянье, разбив портрет своей жены, я готов покинуть всякую надежду получить когда-нибудь из Занзибара помощь, необходимую для окончания небольшого дела, которое мне еще предстоит. Мне нужны люди, а не рабы, а свободных людей много в Занзибаре; но если вы будете поручать дело Лудде, а не какому-нибудь энергичному арабу под надзором одного из ваших драгоманов или кого-нибудь другого, то я могу ждать целые двадцать лет, а ваши рабы будут пировать и обманывать меня.

Доктор Ливингстон доктору Кирку. Унианиембэ, февраля 20-го 1871 г. Любезный Кирк. Поручив м-ру Стэнли прислать мне из Занзибара 50 свободных людей, необходимых мне для окончания моих работ, обращаюсь к вам с просьбою употребить свое влияние на султана, чтобы он дал мне хорошего вожатого для скорейшего приведения их сюда, а также для сопровождения меня до тех пор, пока я не окончу того, что мне осталось сделать; человек этот должен быть честен, готов трудиться для меня и ни в каком случае не способен обратить мою экспедицию в торговое предприятие в свою пользу. Необходимо хорошенько разъяснить этот вопрос: но если он окажется хорошим и энергичным вожатым, то, по прибытии в страну, изобилующую слоновою костью, я постараюсь вознаградить его за его труды из своих собственных средств. Если он прежде ходил с караванами, то он знает каковы его обязанности относительно хозяина его. По прибытии его сюда мы увидим, по тому как он следовал инструкции м-ра Стэнли касательно людей и ослов, годен ли он сопутствовать мне далее. Обязанность его, как вы весьма ясно внушали другим, заключается в исполнении того, что ему приказано, и наблюдении за таким же исполнением своих обязанностей со стороны его подчиненных, не обращая при этом никакого внимания на обычаи других караванов. Прошу вас передать м-ру Генри Стэнли в его распоряжение 500 ф. из денег, переданных вам для меня правительством ее величества, в чем он даст вам расписку. Ему известно, какого рода люди нужны мне, и я уверен, что вы употребите свое влияние, как консула, чтобы содействовать ему в приобретении всего необходимого мне, а также для возможно скорой отправки его. Если вы получили два письма, торопливо написанных 28 октября 1871, немедленно по прибытии моем в Уджиджи, одно на ваше имя, а другое на имя лорда Кларендона, то вы быть может обратились снова к банианским рабам вместо свободных людей. Обращаюсь к вам с просьбою немедленно рассчитать их, чего бы это ни стоило. Я дал м-ру Стэнли вексель на Бомбей на случай, если вы израсходовали уже все выданные правительством деньги (1000 ф.). Не должно посылать ни одного раба, потому что все, до сих пор посылаемые вами, являлись с твердым убеждением, что они не должны следовать за мною, а обязаны привести меня назад, и все они клялись (без сомнения, ложно), что вы, консул, так приказали им. Прилагаю квитанцию в получении карманного хронометра от капитана какого-нибудь военного корабля, который пожелает дать мне его, не вредя этим своему кораблю. Прежде чем покончить с этим, а также с вопросом о деньгах, прибавлю, что поспешность имеет существенную важность, и если явится другой способ скорого получения денег, или от м-ра Юнга, или от моих банкиров Кутса и К°, то покорнейше прошу прибегнуть к ним, и я обязуюсь дать вексель на все эти расходы, лишь только в Унианиембэ прибудут люди, посланные м-ром Стэнли. Из некоторых газет, посланных м-ром Уебом м-ру Стэнли, я заключаю, что вы полагаете, будто товары и пакеты, вверенные вами банианцам, достигают Уджиджи через месяц. Ящики, посланные вами, находились в пути около четырех лет; товары и, полагаю, письма, посланные через Гасани, совершенно затеряны. Письма, посланные через шерифа, шли до Уджиджи 14 месяцев; один из пакетов был совершенно испорчен. Все товары были выменены на рабов и слоновую кость. Вы ошиблись, побудив лорда Гренваля заявить палате лордов, что я снабжен всем необходимым. Мне стоит только сделать самый поверхностный обзор всему, присланному вами через Лудду и рабов. Письма шли 14 месяцев до Уджиджи, и были получены мною только благодаря тому, что м-р Стэнли случайно увидел их и взял, чтобы доставить мне. Рабы, посланные вами не хотели сопровождать его до Уджиджи. Отчего всем им было внушено, что они не должны были идти за мною? Они сказали мне, что они простояли 4-ре месяца в Багамойо. Здесь пропало 3 мешка с бусами и один тюк с материями; после того вожатые начали проматывать мои товары. Один умер от оспы, и Атман, оставшийся в живых, среди белого дня сломал замки от кладовых м-ра Стэнли и стал красть его запасы. Честь имею быть и т.д. Давид Ливингстон, консул ее величества во внутренней Африке.

Доктор Кирк графу Гренвилю. Занзибар, мая 9-го 1872. Честь имею довести до вашего сведения, что вчера в Занзибар прибыл м-р Стэнли, о приближении которого меня уже уведомляли, и вручил мне письма от доктора Ливингстона, с которых прилагаю копии. Доктор Ливингстон тщательно воздерживается от малейшего намека как на свои труды в последние три года, когда он не давал о себе никакой вести, так и на важнейшие свои планы для выполнения которых он через м-ра Стэнли требует 50 вооруженных человек и дает ему право израсходовать 500 ф. стерлингов; в виду этого я должен предоставить м-ру Стэнли, поверенному всех планов Ливингстона, раскрыть их способом, наиболее соответствующим интересам отправивших его. М-р Стэнли познакомился со всем дневником и заметками доктора и получил формальные инструкции не говорить ничего здесь ни о его путях, ни о его планах; письма же, написанные прежде и содержавшие в себе некоторые известия, были или уничтожены, или потеряны. Сумма в 1000 ф. ст., выданная вами м-ру Чурчилю, была передана по вашему распоряжению экспедициею для поисков Ливингстона и находится в настоящее время в распоряжении м-ра Освальда Ливингстона, служащего теперь представителем экспедиции, так как более старшие члены ее отказались от участия в ней, узнав, что доктор Ливингстон в безопасности и находится недалеко от Унианиембэ, будучи вполне снабжен всем необходимым для продолжения своего путешествия в следующем году. М-р Стэнли показал мне список предметов, которые Ливингстон поручил доставить ему; почти все они уже находились в руках м-ра О. Ливингстона. Дорогие хлопчатобумажные товары и бусы, уже закупленные для экспедиции, по всей вероятности, будут распроданы, так как Ливингстон уже не нуждается в них более. В руках экспедиции находится 50 карабинов, делающих излишними дальнейшие расходы на этот предмет для вооружения 50 человек, выбранных м-ром Стэнли. В настоящее время не куплена еще только цепь для колодников, предназначенная на случай, если люди, как было прежде, выкажут неповиновение. Все дело находится теперь в руках сына доктора Ливингстона, а выбор людей предоставлен исключительно м-ру Стэнли. Экспедиция, как того требует сам Ливингстон, выступит разом, по возможности налегке. Объемистая переписка, которую я здесь прилагаю, ясно показывает, что шериф Баша, которому было поручено отправление запасов в Уджиджи, исполнил свою обязанность до крайности бесчестно; но его торговые операции в первой части пути велись, как кажется, главным образом на товары, взятые им взаймы на берегу, и он только сложил их вместе с товарами правительства, чтобы не платить пошлины. Он прибыл в Уджиджи с полным запасом товаров правительства, которые, будучи переданы Ливингстону, были бы совершенно достаточны для удовлетворения всех его нужд. Но в Уджиджи, полагая, что доктор Ливингстон не возвратится из Маниуэмы, он продал все, что было наиболее дорогого, отправив доктору лишь весьма незначительную часть. Второй транспорт, состоявший из тех же вещей, как и первый, прибыл в Унианиембэ. Экспедиция эта была снаряжена с самого на- чала доктором Чурчилем, но она простояла на берегу до самого отъезда м-ра Чурчиля из Занзибара. Узнав об этом, я послал сперва одного из своих подчиненных, а потом отправился и сам. Большая часть каравана поспешно выступила в путь, заслышав о моем приближении, но несколько тюков было оставлено ими, и я лично отправил их из Багамойо. Эти-то товары находятся в настоящее время у Ливингстона, и их-то просил я Стэнли, бывшего тогда в Унианиембэ, препроводить доктору Ливингстону, когда узнал о начале военных действий В это время не было еще известно, что м-р Стэнли отправился отыскивать Ливингстона, потому что он тщательно скрывал это при выступлении своем, и я обратился к нему просто как к белому, находящемуся в данной местности, и просил его помочь своему товарищу. Большая часть корреспонденции Ливингстона с консульством заключается в обвинении в употреблении рабов, приводимом против наиболее важных членов Британского индийского общества. Я ручаюсь, что каждый из людей понимал каждое слово, написанное в контракте; кроме того, все эти люди, называемые им башанскими рабами, объявляли себя свободными людьми. Что эти люди поступили нечестно, в этом не может быть никакого сомнения; но м-р Стэнли сообщал мне, что, несмотря на свое личное присутствие, он должен был употребить для предупреждения подобной неудачи цепь для колодников, и доктор Ливингстон в собственноручном письме приказывает завести такую же цепь для людей, высылаемых к нему. Относительно же старого иска Ливингстона против людей Джоганы, я буду ждать дальнейших распоряжений ваших; но так как Джогана не подведомствен мне по суду, то относящиеся к этому делу бумаги я посылаю в оригинале. Я воздерживаюсь от всяких замечаний относительно крайне невежливого тона этих официальных писем или невеликодушных инсинуаций относительно поведения моего и доктора Чурчиля; но я готов дать все разъяснения, какие вы от меня потребуете. Я никак не могу объяснить себе, отчего доктор Ливингстон, будучи консулом ее величества, не принял сильных мер к прекращению убийств, похищения рабов и воровства, открыто производившихся людьми Насики — британскими protegés, которые хотя и не составляли части его каравана, однако были приведены в страну им и иногда находились в одном с ним лагере. Если он на месте, будучи вооружен властью консула, при виде всего, что он описывает, не мог ничего сделать, то как может он требовать, чтобы наказаны были виновные на таком большом расстоянии и притом в области, нисколько не подчиненной занзибарскому султану.

(ИЗВЛЕЧЕНИЕ.)

Доктор Кирк графу Гренвилю (получено июля 22). Занзибар, мая 18-го 1872 г. Честь имею довести до вашего сведения, что, узнав о том, что доктор Ливингстон находится в Унианиембэ, в расстоянии всего 30-ти дней пути от берега, в добром здоровье, со всеми необходимыми запасами и притом не намереваясь покинуть в настоящее время Африку, лейтенант Даусон, начальник экспедиции для отыскания и помощи Ливингстону, нашел, что услуги его в качестве гидрографа и искусного надзирателя сделались излишними. Сын доктора Ливингстона по-прежнему желал идти к своему отцу и следовать за ним, а лейтенант Генн, полагая, что при данных обстоятельствах едва ли будет похвально предоставить ему идти одному, принял начальство, после отказа лейтенанта Даусона. Миссионер м-р Нью, присоединившийся к экспедиции в качестве переводчика, также согласился отправиться с нею; но, когда экспедиция была уже готова к выступлению, он отказался на том основании, что, по зрелом размышлении, не мог принять второе место. Отказ его был тотчас принят. Лейтенант Генн, м-р отец Ливингстон и туземная стража отправились затем на материк Африки, где попечениями Даусона были уже собраны требуемые товары. Экспедиция была уже готова к выступлению и никогда, быть может, не была лучше снаряженной и более соответствующей своей цели экспедиции, как м-р Стэнли, корреспондент американской газеты, отправившийся вовнутрь страны год тому назад, прибыл в Багамойо. М-р Стэнли тотчас же принялся уверять лейтенанта Гена, что он получил письменное приказание от Ливингстона воротить назад всякую отправляющуюся на помощь к нему экспедицию, которую он встретит по дороге, и сообщил лейтенанту Генну, что присутствие его и его спутников будет служить только помехою, так как он (м-р Стэнли) получил собственное распоряжение доктора относительно отряда людей и некоторых предметов, в которых он еще нуждается. Возвратившись в Занзибар, где по содержанию официальных писем доктора Ливингстона увидел, что ему будет неприятно прибытие какой бы то ни было помощи иначе, как через м-ра Стэнли, его конфиденциального агента, лейтенант Генн, разумеется, отказался от начальствования; но так как м-р отец Ливингстона оставался при прежнем намерении идти к своему отцу вместе с людьми м-ра Стэнли, то все запасы экспедиции были переданы ему. М-р Стэнли не переставал требовать 500 ф., которые доктор Ливингстон в вышеприведенном письме приказывал мне передать ему. Я сообщил ему, что в то время у меня уже не было этой суммы, потому что вся она была несколько времени назад, по приказу вашему, передана экспедиции для поисков, и что вся ответственность за нее лежит на м-ре сыне Ливингстона. После этого м-р Стэнли взял у Ливингстона вексель на сумму в 500 ф. на Бомбей. Ливингстон-сын, прочитав письма своего отца, отказался сопровождать партию м-ра Стэнли. Он передал м-ру Стэнли все необходимые ему деньги и запасы, и караван его выступил в путь вчера. Я должен прибавить, так как в противном случае поведение мое может быть подвергнуто нареканиям, что м-р Стэнли, желая избегнуть порицания на случай, если караван его не достигнет во время до Унианиембэ, обратился ко мне с просьбою озаботиться их отправкою из Занзибара. Я тотчас же положительно отклонил его просьбу, сообщив ему, что после всего, сделанного и сказанного Ливингстоном, я могу действовать только в качестве официального лица, а не частного человека. М-р отец Ливингстон продал все излишние товары экспедиции и отдаст отчет королевскому географическому обществу.

Из вышеприведенного ясно, что доктор Ливингстон пишет формальную жалобу доктору Кирку и, разумеется, принужден обращаться к нему с официальным «милостивый государь».

Далее он переходит к изложению неудач различных караванов, посланных к нему из Занзибара, и в постскриптуме признается, что ему тяжело писать о таком неприятном предмете.

В письмах доктора Кирка, ясно показывающих, что жалобы задели его за живое, он приводит следующее обвинение против Ливингстона и меня:

1) Доктор Ливингстон тщательно воздерживался от малейших намеков, как на свои труды — в последние три года, когда он не давал о себе никакой вести, так и относительно планов будущих исследовании.

2) М-р Стэнли, получив специальные инструкции, ни одним словом не обнаруживал его будущих путей или планов.

3) Прежде написанные письма, содержавшие в себе некоторые известия, были уничтожены или потеряны.

4) М-р Стэнли принужден был заковывать своих людей в цепи для колодников, чтобы устранить те неудачи, от которых пострадал Ливингстон.

5) Доктор Ливингстон в собственноручном письме приказывает для той же цели (чтобы предотвратить неудачи) прислать ему такие же цепи для людей, отправленных к нему.

6) Тон официальных писем доктора Ливингстона невежлив, а инсинуация его относительно поведения доктора Кирка и м-ра Чурчиля не великодушна.

7) Он удивляется, что доктор Ливингстон, будучи облечен властью британского консула, чувствует себя не в силах положить конец убийствам, похищениям рабов и воровству, открыто производимым людьми Насики — британскими protegeés.

8) М-р Стэнли немедленно принялся уверять лейтенанта Гена, что у него есть письменные приказания Ливингстона воротить назад всякий караван, идущий к нему, который он встретит.

9) Из официальных писем доктора Ливингстона ясно, что ему будет неприятно прибытие какой бы то ни было помощи, иначе как через м-ра Стэнли, его конфиденциального агента.

10) М-р О. Ливингстон, прочитав письма своего отца, отказался сопровождать партию м-ра Стэнли и идти к своему отцу.

Так как доктор Ливингстон находится в отсутствии, а я могу отвечать на вышеприведенное обвинение так же точно, как если бы он был в Англии, и так как некоторые из этих обвинений касаются меня, то я считаю своим долгом возражать на них, как могу. Ответы мои будут расположены в том же порядке, как и обвинения.

1) Д-р Ливингстон вовсе не скрывал «тщательно» свои будущие планы или прошедшие труды. От времени до времени он писал письма — копии с которых я видел в его дневнике — говорившие об его открытиях.

2) М-р Стэнли никогда не получал ни от доктора Ливингстона, ни от м-ра Беннетта официальных инструкций скрывать пути или планы д-ра Ливингстона, доказательством чему служит то, что когда ко мне явился в Марсель корреспондент Daily Telegraph, то я немедленно дал ему их.

3) Письма с известиями от доктора Ливингстона к доктору Кирку и лорду Кларендону, написанные вскоре после прибытия его в Уджиджи, были посланы через курьера в Унианиембэ и получены Саидом бен Салимом. Они были впоследствии уничтожены или потеряны между Саидом бен Салимом в Унианиембэ и британским консульством в Занзибаре, когда я путешествовал с Ливингстоном от Уджиджи до Унианиембэ.

4) Я принужден был заковывать в цепи немногих непослушных и дезертиров, подвергавших экспедицию беспрерывной опасности своими бунтами и тем, что они бросали тюки на дороге.

5) Доктор Ливингстон по моему совету обещал попробовать нравственное действие цепи на непослушных и дезертирах, как делал это я. Некоторые наказания также необходимы в центральной Африке для неисправимых людей, как тюрьмы в цивилизованных странах.

6) Тон писем доктора Ливингстона нельзя назвать невежливым. Он никогда не имел в виду оскорбления — это было ничто иное как формальная жалоба.

7) Доктор Ливингстон, даже будучи облечен деспотическою и королевскою властью, оставался бы таким же бессильным, как и при своей консульской власти до тех пор, пока в руках его не было средств заставить исполнять свои приказания. Он не мог бы наказать смертью или тюремным заключением британских protegés, даже если бы он был вооружен всею властью всех цивилизованных народов, если бы только при этом у него не было средств заставить исполнять повеления этой верховной власти.

8) Советую читателю прочесть главу, названную прощальною.

9) Из официальных писем доктора Ливингстона к доктору Бирку не видно, чтобы ему была неприятна какая бы то ни было помощь, иначе как через м-ра Стэнли. Доктор Ливингстон не знал, что британская публика собирает средства, чтобы послать помощь ему. Не зная этого, он просил меня сделать для него все, что я мог; но люди и товары, нужные для него, были посланы ему из Занзибара исключительно на английские средства.

10) М-р О. Ливингстон, прочитав письма отца, не «отказывался сопровождать партию м-ра Стэнли, иди идти к своему отцу». М-р Ливингстон отказался единственно по дружескому совету доктора Кирка, что при его здоровье для него будет в высшей степени неразумно, если и не опасно, отправляться в Унианиембэ во время самого ужасного муссона, когда-либо посещавшего восточную Африку.

В заключение я позволю себе выразить надежду, что когда доктор Ливингстон возвратится, то чувство, питаемое, по-видимому, против него доктором Кирком, заменится более дружеским и снисходительным, которое восстановит те хорошие отношения между ними, которые питали друг к другу эти старые друзья, которые путешествовали и жили вместе в области Замбези и озера Ньянца. Со стороны Ливингстона я могу, мне кажется, поручиться за искреннюю склонность к этим чувствам. Что же касается до меня, то ничто не доставило бы мне такого удовольствия, как всеобщее дружеское пожатие рук. Доктор Ливингстон хорошо знает, какие чувства я питаю к нему. А доктора Кирка я могу заверить в своем глубочайшем уважении.

Ниже приведено последнее письмо от доктора Ливингстона (полученное в иностранных министерствах минувшего 19 октября), которое ясно подтверждает, что я был совершенно прав, утверждая, что он вовсе не желал оскорбить доктора Кирка или нападать на его поведение, и что в предыдущих строках я совершенно правильно выразил его чувства.

Доктор Ливингстон лорду Гренвилю. Унианиембэ, июль 1872. Милорд, необходимо напомнить, что я подвергся большим неудобствам вследствие употребления рабов вместо свободных людей. Оно заставило меня потерять целых два года времени, сделать понапрасну от 1800 до 2000 миль, подвергаться 4 раза опасности насильственной смерти и истратить уже не знаю сколько денег. Несколько банианцев и индийских подданных Британии, как видно, наняли нам своих рабов по вдвое более высокой цене, чем свободных, и все эти рабы были пропитаны мыслью, что они должны не следовать за мною, а заставить меня вернуться назад. На деньги этих именно банианцев ведется почти вся торговля рабами в этой стране. Они поручили вести мой караван бесчестным вожатым, что повело к тому, что я был ограблен четыре раза. Ни одного купца не грабят так. Я жаловался на это доктору Кирку, и в письме моем от 14 ноября нынешнего года я приложил копию с моей жалобы в надежде, что, в случае надобности, иностранное министерство поможет ему удовлетворить моим справедливым требованиям, и рассчитывал, что он не медля примется за это дело, потому что банианцы и их бесчестный агент шериф устроили частную торговую спекуляцию из экспедиции, посланной мне доктором Кирком; мы оба были против воли принуждены употреблять рабов, хотя оба мы возражали капитану Фразеру, когда он употреблял их на своих сахарных плантациях. Я с сожалением случайно узнал, что доктор Кирк видит в моей открытой жалобе на банианцев скрытое нападение на него. Если бы я мог предвидеть, то, разумеется, молча перенес бы все свои неудачи. Я никогда не ссорился с ним, хотя мы в течение многих лет жили вместе, и я не имею никакого желания оскорблять его теперь. Но внимание публики, обращенное на эту экспедицию, заставляет меня раскрыть причины, помешавшие ей исполнить свое дело много времени тому назад. Я считаю банианцев и их агентов причиною всех моих неудач, а здешний губернатор их главный торговый агент. Это доказывается тем, что шериф и вся первая партия рабов спокойно живут теперь вместе с ним в Мфуту, деревне, отстоящей миль на 12 от того места, из которого я пишу. Имея, как я упоминал в своем вышеупомянутом письме, достаточное количество запасов, чтобы в непродолжительном времени сносно закончить свои исследования, и убедившись, на основании примера первого и второго каравана из рабов, в их окончательной негодности, я всеми силами желал, чтобы их не употребляли более, и попросил м-ра Стэнли нанять для меня 50 свободных людей в Занзибаре; если же он встретит идущую ко мне на помощь партию рабов, то я просил его вернуть ее назад, чего бы это ни стоило. Я с радостию заплатил бы за все убытки. У меня не было и мысли, что это остановит английскую экспедицию, великодушно посланную на помощь мне. Я искренно, глубоко, всей душою благодарен моим соотечественникам за их благородные усилия, и глубоко сожалею, что мои предосторожности против другой экспедиции из рабов остановили бескорыстные усилия людей, не имеющих с ними ничего общего. Как я объясню сейчас, в том направлении, по которому я должен был идти, можно было сделать весьма мало; но если бы у нас был телеграф или хоть какая-нибудь почта, то я посоветовал бы экспедиции другую работу, которая понравилась бы совету. В стране шла война в последние двенадцать месяцев. Она походила на одну из наших кафрских войн в миниатюре, но не обогащала никого. Всякая торговля прекращена, по всей стране царствует беззаконие. Мне кажется, что я буду в состоянии избежать этих волнений, направляясь к югу на Фипу, и затем, обогнувши южную оконечность оз. Танганики и переправившись через Чамбези, идти к западу, вдоль берега озера Бангвеоло. Дойдя до 12° широты, я думаю направиться прямо к западу, к древним источникам, находящимся, как говорят, на конце водораздела, и затем повернуть к северу, к медным рудникам Катанги, отстоящим всего в 10-ти днях пути к юго-западу от подземного углубления. Возвратившись отсюда в Катангу и направляясь к юго-юго-западу, мы достигнем по прошествии 12 дней озера Линкольна. Прибыв сюда, я горячо поблагодарю провидение и возвращусь через озеро Камолондо в Уджиджи и домой. Этим путешествием я надеюсь вознаградить то, что потеряно, благодаря рабам. Меня принудили возвратиться, когда я дошел почти до самого слияния Ломамы с Луалабою Вэбба. Ломама составляет продолжение озера Линкольна до соединения с общим стоком озер — Луалабою Вэбба. Вышеуказанный путь утилизирует мое возвращение тем, что я прохожу мимо или к югу от всех истоков вместе взятых; и было бы весьма мало пользы, если бы я вернулся назад в Маниуэму, чтобы продолжать исследование в прежнем направлении. Кроме того, благодаря ей, я нахожусь вне области Уджиджского рабства и кровопролития, за которое маниуемцы приучены мстить. Если же я вернусь теперь, что мне от души хотелось бы иметь возможность сделать с честью, то я буду знать, что оставляю вопрос об истоках неразрешенным, и что вскоре должен явиться другой, который обнаружит неосновательность моих притязаний; но, что всего хуже, это — что бавианцы и их агенты, составившие кажется заговор против меня, действительно успеют в своим намерении. Я знаю — уже приобрел себе многих туземцев, питающих ко мне искреннюю дружбу, потому что я много путешествовал в этой области с целью устранить ошибку, в которую был введен тем, что португальцы и другие называют Чамбези рекою Замбези. Мне бы очень хотелось посетить басанго, живущих неподалеку от моего пути; но я назначаю себе всего восемь месяцев для пополнения потерянного мною времени. Около пяти поколений тому назад белый человек посетил горную страну Басонго, лежащую к востоку от водораздела. С ним было 6 спутников, которые все умерли; но случилось, что предводитель, по имени Чаруро, был выбран басанго в короли. В третьем поколении он имел уже 6 здоровых копьеносцев, бывших его прямыми потомками. Из этого нужно заключить о таком же количестве женщин. Они отличаются светлым цветом кожи и могут быть легко узнаны, потому что никто, кроме королевского семейства, не имеет права носить короновых бус, привезенных с собою Чарурою. Книга, которую он также привез, была потеряна весьма недавно. Интересность этого случая заключается в связи его с знаменитою теориею Дарвина о происхождении видов, потому что показывает, что усовершенствованная порода, как мы, белые, скромно называем себя, не так легко может быть поглощена численностью, как многие думают. Двое мацицких старшин живут близ дороги. Я легко мог бы потребовать освобождения от платы, как установлено для арабов Сеида Маджида, но в настоящее время я слишком богат, чтобы идти к ворам. В другое время я мог бы пройти безопасно, потому что, как говорит шотландская пословица — «никто не может ободрать голяка». При обыкновенной удаче я надеюсь вернуться в Уджиджи месяцев через восемь. Если кто-нибудь сочтет мое решение неразумным, или заподозрит меня в отсутствии любви к своему семейству, вследствие того, что я намереваюсь совершить это путешествие, то я доверчиво обращаюсь за защитою к совету королевского географического общества, как компетентному в этом деле. Если бы я мог узнать о прибытии последней экспедиции для поисков, то я, без сомнения, обратил бы ее в побочную экспедицию для исследования озера Виктории, для чего морские офицеры, выбранные для экспедиции, были в высшей степени пригодны. Остов бота, оставленный здесь м-ром Стэнли, мог бы быть весьма полезен для их цели, и все они приобрели бы честь самостоятельного исследования и успеха. В течение довольно долгого времени я путешествовал в сообществе трех весьма способных сангелийцев, живших один три, другой шесть, а третий девять лет в области, лежащей к востоку от озера Виктории, называемого там Окара, на нашей же стороне — Мкара. Они рассказывали мне про три или четыре озера, из коих только одно изливало свои воды к северу. Окара есть, по-видимому, собственно озеро Виктория; почти из середины его, прямо к востоку, идет рукав, называемый Кидете, в котором делается много запруд и производится обширная рыбная ловля. Он простирается на три дня плаванья и соединяется с озером Кавирондо, быть может, не заслуживающим даже названия озера, а представляющим лишь рукав озера Окара. Весьма черное, разводящее рогатый скот, племя живет на берегах его. Озеро Мазаи лежит далее к востоку. К ю.-в. от Лавирондо лежит озеро Нейбаш, или Нейбаш; они плыли вдоль его южного берега в течение трех дней и видели отсюда гору Килиманджаро (значит, по направлению к югу или юго-востоку); оно не имеет стока. Значительно далее к северу от Кавирондо лежит, по их словам, озеро Баринго (а не Барг Нго). В него впадает с юга или юго-востока река, или ручей, по имени Нгаре-На-Рогва. Имя его означает, что оно соленое. Баринго выпускает из себя к северо-востоку реку, называемую Нгар-дабаш. Страна, лежащая к востоку и к северу от Баринго, называется Бурукинегго, и в ней, как говорят, бывают галла с верблюдами, нодони, сангелийцы — к несчастью не видели их. Я придаю их сообщению то значение, которого оно заслуживает; они имели целью грабеж, и едва ли могли ошибиться относительно числа озер там, где мы предполагаем одно. Окара, или собственно озеро Виктория, величайшее из них и имеет много больших островов. Я не имею ни малейшего желания отправиться туда ни теперь, ни в будущее время. Взявшись за одно дело, я желаю исполнить его хорошо, и полагаю, что не могу обвинить себя в недостатке настойчивости. Однако, если бы мне было приказано отправиться куда-нибудь в другое место, то я наверное сослался бы на «расстроенное здоровье» или «не терпящие отлагательства частные дела». Когда я жил среди арабов, то они считали меня своим; это значит, что я жил в мире со всеми ими. Они часто называли меня «христианином», и я никогда не уклонялся от этого имени. Определив долготу реки Луалабы по новому способу, предложенному мною и сообщенному сэру Томасу Маклиру, начальнику канской обсерватории, я нашел, что она лежит под 27° в. д. и под 4° 9’ ю. ш. Она течет между 26° и 27° в. д. и находится поэтому восточнее, чем выходит по моим вычислениям, произведенным без часов, через густые леса и гигантскую траву. Поэтому менее вероятно, чтобы это была Конго, и я должен встретить на ней Беккера. Что касается до древних ключей, то мне известны уже четыре реки, несомненно вытекающие из зап. конца водораздела или близ него. М-ру Осуелю и мне в 1851 году рассказывали, что реки Кафуе и Лиамбаи (верхняя Замбези) берут начало в одном и том же месте, хотя в то время мы были в трехстах милях расстояния от него. Реки Ломама и Луфира берут свое начало из той же области; единственный сомнительный вопрос заключается в расстоянии между их верховьями, и его-то я намерен разъяснить. Астрономические наблюдения и карты были посланы мною сэру Томасу Маклиру через одного туземца. Карта весьма несовершенна по причине неудобства рисовки, и ни одной из точек не следует считать верною до тех пор, пока вычисления не будут произведены вторично обсерваториею. Поступок мой представляет большой риск, однако менее, чем если бы я послал его другу моему, губернатору. Карта, посланная мною ему прежде, множество астрономических наблюдений и почти все мои письма уже исчезли здесь; однако все же безопаснее передать их туземцам, чем везти с собою через бесконечные воды. Страх потерять совершенно мой журнал заставил меня вручить его м-ру Стэнли для передачи моей дочери, для хранения его до моего возвращения, и я надеюсь, что он благополучно доставлен ей. Я жду здесь только своих 50 человек. Весьма понятные опасения за здоровье и жизнь сына моего Освальда, в этой, подверженной лихорадкам, области между горами и морским берегом, которые тревожат меня теперь, увеличились бы втрое, если бы молодые люди отправились ко мне. В заключение позвольте мне обратиться к вам с просьбою передать мою горячую благодарность им, совету и членам К. Г. Общества, и всем, кто великодушно содействовал каким-нибудь образом помощи мне. Я чувствую, что никто в мире не должен быть так глубоко благодарен, как ваш покорнейший слуга Д. Ливингстон, консул ее величества во внутренней Африке.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Письма, проведенные ниже, в особенности последнее из них. сопровождавшееся красивою и дорогою табакеркою, усыпанною брильянтами, составляют для меня самый приятный результат моего предприятия.

Министерство иностранных дел. Августа 1. М. Г. — По поручению графа Гренвиля, имею честь сообщить вам о получении пакета с письмами и депешами от д-ра Ливингстона, переданного вами посланнику ее величества в Париже, для препровождения в министерство; мне поручено передать вам благодарность его сиятельства за принятие на себя труда передачи этих любопытных документов. Честь имею быть милостивый государь, вашим покорнейшим слугою Энфильд.

Генри Стэнли, Эск. New-York Herald Bureau 46, Fleet Street. Лондон. Лондон. Авг. 2. Генри М. Стэнли, эсквайр, передал мне сегодня дневник д-ра Ливингстона, отца моего, запечатанный и подписанный отцом моим и снабженный на одной из сторон инструкциею, подписанною моим отцом — за попечение о каковом дневнике и за все его труды для моего отца мы выражаем ему свою глубокую благодарность. Мы не имеем ни малейшего основания сомневаться в том, что это дневник моего отца, и я удостоверяю, что письмо, доставленное им, написано моим отцом, а не кем-нибудь другим. Том С. Ливингстон.

2 авг. 1872 года. М. Г. — Мне не было известно до тех пор, пока вы не сообщили мне об этом, что существуют какие-либо сомнения относительно поддельности депеш Ливингстона, переданных вами лорду Лионсу 31 июля. Но после вашего сообщения я исследовал дело и узнал, что м-р Гамонд, товарищ министра иностранных дел, и м-р Уаильд, начальник департамента консульств и торговли рабами, нисколько не сомневаются в подлинности документов, полученных ими от лорда Лионса и впоследствии напечатанных. Пользуюсь случаем, чтобы выразить вам свое удивление к вашим достоинствам, давшим вам возможность блистательно выполнить вашу миссию и заслужить горячие похвалы как в С. Штатах, так и в нашем отечестве. Честь имею быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою, Гренвил.

Генри Стэнли, эсквайру. Министерство Иностр. дел. Авг. 27. М. Г. — Честь имею передать вам, по приказанию королевы, высокое уважение ее величества к осторожности и усердию, обнаруженным вами при открытии сообщения с д-ром Ливингстоном и благодарность за освобождение ее величества от опасений, которые она, вместе со всеми своими подданными, питала относительно судьбы знаменитого путешественника. Королева поручила мне выразить вам свою благодарность за оказанную вами услугу и поздравление ее величества со счастливым окончанием миссии, столь бесстрашно взятой вами на себя. Ее величество поручила мне попросить вас принять подарок, прилагаемый к этому письму. Честь имею быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою лорд Гренвил.