Из подъезда Палаты представителей, занимающей южное крыло Капитолия в городе Вашингтоне, вышел достопочтенный Генри Ли Каридиус вместе с десятком сотоварищей, членов Конгресса.
Говорили они мало, пониженным голосом, придавая ему скорбный оттенок, как и подобало людям, только что отдавшим долг умершим.
Депутат Бинг грустно покачал головой и обратился к шедшему рядом с ним Каридиусу:
— Покойный был прекрасный человек, мистер Каридиус, талантливый юрист, неподкупный законодатель, пламенный патриот и преданный друг.
Депутат Бинг все еще мыслил такими же закругленными периодами, какими он только что выражал свои чувства в речи, посвященной памяти Эндрью Бланка:
— Я не имел счастья знать его лично, — проговорил Каридиус.
— Это было большое счастье, — заверил Бинг, и оба прониклись уверенностью, что если знать живых членов Конгресса, выходивших сейчас вместе с ними из подъезда, вовсе не было счастьем, то общение с почившим достопочтенным Эндрью Бланком было в самом деле редким духовным наслаждением.
Выдержав для приличия паузу, Каридиус сказал Бингу:
— Я ищу квартиру.
Мистер Бинг покачал головой.
— По этой части во всем мире нет города хуже… А где вы сейчас живете?
— Я сегодня прилетел из дому. Сейчас полечу обратно.
— Прилетели? Вот как! И сколько это заняло времени?
— Час с четвертью, примерно.
— Не так уж много.
— Совсем немного, тем более, что лететь очень удобно и интересно.
— Вы не думаете, что вам лучше приезжать сюда каждый день?
— Из Мегаполиса в Вашингтон?
— Да, ведь многие из членов Конгресса живут в соседних городах.
— Это, вероятно, неудобно.
— Зато неудобство компенсируется возмещением расходов. Неудобство, мистер Каридиус, понятие относительное, и нередко явления, которые при первом соприкосновении представляются неудобными, оказываются…
— Сколько полагается за проезд от Мегаполиса до Вашингтона? — перебил Каридиус, поддаваясь непреодолимому для северянина соблазну приостановить нескончаемый поток красноречия южанина.
— По восемнадцать центов за каждую милю… погодите-ка. До Мегаполиса сто пятьдесят миль… Это составит… восемнадцать плюс девять… двадцать семь долларов в один конец… или пятьдесят четыре доллара в день.
— Больше, чем мое жалование! — воскликнул Каридиус.
— Жалование оплачивает время и энергию, затраченные вами в помещении Конгресса. Плата с мили — добавочное вознаграждение, компенсирующее ваше передвижение из дома и обратно. Относительная ценность того и другого находит правильное отражение в этих двух шкалах вознаграждения.
— Но ведь перелет туда и обратно обходится всего в двадцать долларов пятьдесят центов?
— Тем лучше для вас.
— Разве при определении платы с мили не сообразуются с фактическими проездными расходами?
— Дорогой сэр, — сказал мистер Бинг, собирая в складки толстую кожу на лбу. — Члены Конгресса установили плату в размере восемнадцати центов с мили еще во времена почтовых дилижансов и упряжек восьмеркой. В наши дни члены Конгресса не могут считать себя обязанными вносить поправки к закону о плате с мили, хотя бы успехи науки и новые изобретения снизили стоимость переезда. Ведь промышленники не считают себя обязанными снижать цены на товары, когда они открывают более дешевые способы производства? Для публики в том и другом случае цены не меняются, а прибыль все равно достается тому, кому полагается.
— Не нравится мне это, — сказал Каридиус. — Ведь я прошел в Конгресс под лозунгом сокращения расходов.
— Большинство из нас проходит под этим лозунгом.
— Вот мы и должны следить за правильным расходованием средств.
— Где же и следить за этим, как не в Конгрессе?
Несколькими часами позже, на вашингтонском аэродроме, Каридиус вместе с другими пассажирами занимал место в готовой к отлету машине. В последнюю минуту, уже после звонка, в самолет торопливо взобрался невысокий желтолицый человек и, пройдя всю кабину, сел рядом с Каридиусом.
В первую минуту новоиспеченный член Конгресса испытал чувство сильнейшей досады. Почему, в самом деле, этот запоздавший пассажир не мог выбрать себе другого места, а уселся именно рядом с ним? Этот желтолицый, пожалуй, еще пустится в разговоры!
Немного погодя, когда моторы заработали быстрее и воздушное такси двинулось по стартовой дорожке, Каридиус забыл о своем соседе. Он весь отдался захватывающему моменту, когда самолет отрывается от земли и аэродром, летное поле, окаймляющие его деревья и дома — все вместе с нормальными размерами как бы утрачивает реальность и превращается в мелкие детали огромной, слегка затуманенной рельефной карты.
Каридиус импульсивно повернулся к своему соседу:
— Какая замечательная штука — аэроплан! Ковер-самолет Аладина… стал на него и взвился ввысь…
Желтолицый человек кивнул головой и ответил на очень правильном английском языке:
— Легенды и сказки… это отражение людей… человечества… в некоем зеркале. То, что представляется прошлым, на самом деле есть будущее.
Каридиусу понравилось образное сравнение:
— Приятно думать, что раньше всех люди научились летать в Америке.
— Дважды, — улыбнулся желтолицый. — Это, вероятно, объясняется свойствами воздуха в Новом Свете.
Каридиус улыбнулся.
— Почему дважды?
— Я слыхал, что народ майя первый изобрел самолет без мотора… планеры.
— Майя… я этого не знал… кто вам сказал?
— Американские археологи… В Центральной Америке.
— Вы там были?
— Я полетел туда однажды, чтобы провести воскресенье, но очень кусались комары, и я поспешил вернуться, — узкие черные глаза пассажира весело блеснули.
— Вы полетели для развлечения или по делу?
— Для развлечения. Дела я бы не бросил из-за комаров. Принял бы хинин — и только.
Приветливость и мягкий юмор невысокого желтолицего соседа понравились Каридиусу, и он сразу почувствовал себя с ним на дружеской ноге. Да и высота, на которой они находились, освобождала от лишних церемоний.
— В Центральной Америке можно делать большие дела.
— Это почему?
— Испано-американцы падки до ювелирных изделий, антикварных вещей и предметов искусства.
Сосед Каридиуса улыбнулся и достал визитную карточку.
— Я не занимаюсь ювелирными изделиями… Я имею дело с машинами, взрывчатыми веществами, паровыми экскаваторами.
Каридиус почувствовал, что его национальная честь задета.
— Неужели вы продаете в Америке взрывчатые вещества и паровые экскаваторы, изготовленные в Японии?
— О нет, я покупаю.
— А, покупаете! — воскликнул Каридиус и, как истый американец, почувствовал прилив симпатии к своему спутнику. Взглянув на карточку, которую держал в руке, он прочел:
СИОКЕ И К° Горные работы ГИРИН, МАНЬЧЖОУ-ГО М-р КУМАТА Представитель
* * *
Каридиус вынул собственную визитную карточку, взялся за вечное перо, подумал, что бы такое приписать, и поставил после своего имени две буквы: «Ч. К.»
— Я первый раз прилетел сегодня в Вашингтон, — пояснил он и про себя решил, что надо непременно заказать новые визитные карточки.
— А! — воскликнул сосед, почтительно наклонив гладкую иссиня-черную голову.
Такое действие двух приписанных букв приятно удивило Каридиуса. Ему впервые пришло в голову, что в глазах иностранца звание члена Конгресса Соединенных Штатов может быть почетным.
— Так, значит, вы ездите к нам в качестве покупателя, — заметил Каридиус, возобновляя разговор. Тут ему вспомнился Джим Эссери и его взрывчатое вещество. Он уже открыл было рот, чтобы сказать об изобретателе, но передумал и спросил:
— Каша компания, повидимому, занимается делами в Маньчжоу-Го?
— Да, — с довольным видом кивнул головой сосед.
Тогда Каридиуса осенила мысль, что, как член Конгресса, он должен пользоваться всяким случаем, чтобы получить информацию о положении на Востоке.
— Как вы думаете, какое влияние оказывает на Маньчжоу-Го коммунистическое соседство?
— Никакого, — спокойно отозвался мистер Кумата.
— А если коммунизм будет развиваться?
— Маньчжоу-Го — это Япония. Япония перенаселена, Германия и Италия тоже. В стране, где народ задыхается от тесноты, не может быть коммунизма. Экспансии больше способствует режим — как он у вас называется? — абсолютной монархии. Народ должен выбирать форму правления, жизненно необходимую для него. Демократия, личная свобода — все это роскошь, которую может позволить себе лишь народ с обширной территорией… А что вы хотели мне только что сказать?
Достопочтенный Генри Ли Каридиус вдруг понял, что мистер Кумата привел эту выдержку из своей личной «политической экономии», совсем не думая о том, что говорил. На самом деле его мысли были заняты тем, чего он, Каридиус, не сказал.
— Что же это я хотел вам сказать? — улыбаясь, переспросил он и стал припоминать ход разговора.
— Вы мне сказали, что я выступаю здесь в качестве покупателя.
— Я вам это сказал? Но это вы и без того знали!
— Да, конечно, Но когда вы сказали: «Значит, вы ездите к нам как покупатель», вы о чем-то вспомнили.
— А-а! — воскликнул Каридиус, внезапно вспомнив.
— Вот-вот!
— Я просто вспомнил одного своего приятеля, некоего мистера Эссери, который изобрел новое взрывчатое вещество… Ведь вы сказали, что интересуетесь взрывчатыми веществами?
— Ну, и что же?
— Но я промолчал, так как тут же подумал, что это не коммерческий товар.
— А! Понимаю. Очень жаль.
— Конечно, в таком виде оно не может интересовать вашу фирму.
— Навряд ли! А может быть, он согласится видоизменить его, сделать что-нибудь подходящее для нас?
— Этого уж я не знаю. В химии я дальше школьной программы не пошел.
— Где он живет?
— Около оружейного завода… на такой скучной улице, где все дома одинаковые. Его фамилия Эссери.
— Как это пишется?
— Джим Эссери… Э-с-с-е-р-и.
Мистер Кумата вытащил блокнот и записал фамилию.
— Сможет ли он только приспособить свое изобретение для коммерческих целей… — с сомнением проговорил он.
— Об этом я ничего не знаю.
Желтолицый человек покачал головой с еще большим сомнением и молча стал глядеть в окно на раскинувшиеся внизу синие дали Америки.