Мистер Генри Ли Каридиус и мисс Конни Стотт, выйдя из дома «Элбмерл», шли по улице тем неуверенным, спотыкающимся шагом, каким ходят люди, когда им надо одновременно пробираться в толпе и заглядывать в список адресов.
Для мисс Стотт эта задача усложнялась еще тем, что мысли ее настойчиво возвращались к миссис Иллоре Каридиус. Она думала: как жаль, что Иллора — женщина такого сорта. Генри Ли так приветлив, общителен, такой покладистый малый, что в политике он вполне мог бы преуспеть, несмотря на то, что карьера адвоката ему не удалась.
На этом нить ее мыслей оборвалась. Каридиус остановился перед домом № 428, заглянул в пачку карточек и сказал:
— Здесь живет Джонни Блэр.
— Ничего подобного. Я просто забыла вынуть его карточку. Джонни Блэр переехал куда-то в северную часть города.
— А вы написали ему, чтобы он голосовал здесь?
— Да, я достала его адрес и послала открытку. Но ведь их и личным посещением не вытащить к урнам, так уж чего ждать от открытки?
Каридиус с тоской подумал об истраченных впустую открытках, о тысячах открыток, посланных вдогонку кочующим американцам-избирателям; открытки обходились ему по полтора цента штука, но они не пересылались вслед выбывшему адресату; а вот достопочтенный Эндрью Бланк на свои открытки не затрачивал ни одного пенни, и франкированные письма доставлялись адресату, куда бы он ни переехал.
Каридиус и Конни Стотт вошли в подъезд большого многоэтажного дома. В слабо освещенном коридоре Конни разыскала помятый ящик для писем с фамилиями жильцов.
— Третий этаж… Лаура и Мэри Суингл.
— Они обещали вам, что…
— Да, когда я пришла, они сначала сказали, что не интересуются политикой, но я им объяснила, что вы независимый кандидат и голосуя за вас, они будут голосовать против обеих партий. Тогда они согласились.
Взбираясь вместе с Конни по пыльной лестнице, Каридиус сказал:
— Конни, сколько вы для меня сделали!
Девушка засмеялась:
— А это было очень весело!
— Если меня выберут… если по счастливой случайности я пройду… я позабочусь о том, чтобы время, которое вы потратили на меня, окупилось бы вам лучше… лучше, чем какая бы то ни было работа в вашей жизни.
Конни поняла, что Каридиус имеет в виду сделать ее своим личным секретарем… если он будет избран в Конгресс. Это было весьма проблематично, но даже сомнительная надежда работать с Каридиусом в Вашингтоне обрадовала ее. Однако она тут же вспомнила об Иллоре. Легко представить себе, как отнесется к этому плану Иллора Каридиус! И Конни снова пожалела о том, что Генри связал свою жизнь с такой… она не докончила, так как они уже остановились перед дверью сестер Суингл. И Конни нажала звонок.
В глубине души она посмеялась сама над собой: чего ради так горячиться из-за Иллоры Каридиус? Должность личного секретаря при муже Иллоры — нечто весьма отдаленное и проблематичное. Цель выборной кампании Генри Ли — чисто демонстративная. Надо показать, что в их городе можно собрать некоторое количество надежных и постоянных голосов, не зависящих от той клики, которая держит город в руках. Две главные партии, демократическая и республиканская, настолько спелись, что почти слились воедино и двойным кольцом сжали город. А политический клуб, выставивший кандидатуру Генри Каридиуса, возник в виде протеста против этих общепринятых в Америке махинаций избирательной политики. И это, как сказала Конни, было весело. А кроме того, клуб успел приобрести такой политический вес, что всем его членам разрешалось совершенно безвозмездно играть по воскресеньям в кегли в саду Аякс Баулинг на Мидденхолл-стрит.
Дверь на площадке третьего этажа чуть приотворилась, из-за нее выглянула худая седоволосая женщина; узнав свою посетительницу, она распахнула двери более гостеприимно.
— Это вы, мисс Стотт?
— Да, мы зашли узнать, проголосовали ли вы?
— Как, разве это сегодня? — Она обернулась и крикнула: — Лаура, мисс Стотт пришла сказать, что сегодня день выборов.
Из соседней комнаты донесся голос:
— Спроси у нее, где голосуют.
Конни стала подробно объяснять:
— Вы дойдете до угла Климент-авеню и Двенадцатой улицы, пройдете через парикмахерскую в переулок, свернете направо, пропустите четыре подъезда и дойдете до бывшей лавки истребителя насекомых, над дверью еще висит вывеска, а на вывеске — собака, которая ищет на себе блох. Вот там и надо голосовать!
— Зачем это вас засунули в такую дыру?
— Чтобы труднее было найти.
— Какое безобразие!
— Конечно, безобразие! Это для того, чтобы все голоса оставались в руках городских заправил.
— Так вот я назло пойду туда голосовать, — решительно заявила старуха.
Каридиус и его помощница поблагодарили мисс Суингл за бескорыстное и альтруистическое старание, которое она собиралась обратить на пользу своему кандидату, затем распрощались и вышли на улицу. Они с трудом пробирались в густой толпе к следующему намеченному избирателю, живущему через два квартала. В доме, куда зашли Генри Каридиус и мисс Стотт, имелся лифт, они немного передохнули, пока поднимались на шестой этаж, где жил некий мистер Симпсон. Они позвонили и были приятно удивлены, когда вышедший к ним Симпсон заявил, что уже проголосовал. Мисс Стотт поблагодарила его и сказала:
— Мистер Симпсон, разрешите мне познакомить вас с кандидатом, за которого вы голосовали. Если мы не выйдем победителями в этом состязании, мы выступим в следующий раз, затем еще раз, и так далее. Наша задача — образовать блок постоянных, почтенных и непродажных избирателей; нечто вроде политического центра для всех, кто предпочитает честность воровству.
Выслушав заблаговременно приготовленную тираду Конни, мистер Симпсон раскланялся и, явно польщенный, протянул руку:
— Рад видеть вас, мистер Бланк, сердечно рад.
Мисс Стотт остолбенела:
— Надеюсь, вы голосовали не за члена Конгресса Бланка?
— А ка-ак же? — вопросил Симпсон, озадаченный не меньше ее. — Разве вы не о нем…
— Нет, я говорила о Каридиусе… Генри Ли Каридиусе… И вот он сам.
Сконфуженный Симпсон тупо уставился на нее.
— Ах ты, чорт! Увидел эту проклятущую фамилию Бланк, она первая в списке… показалась знакомой… Я и решил, что это та самая, которую вы называли.
— Вернее, она показалась вам знакомой, потому что Эндрью Бланк вот уже восемнадцать, если не все двадцать лет — член Конгресса от нашего города.
— Может быть, и так, — согласился искренне огорченный Симпсон. — Я, действительно, слышал эту фамилию. — И добавил с достоинством: — Я, знаете ли, никогда не впутываюсь в политику.
— Ну, смеясь, сказал, наконец, Каридиус, — беда невелика. На этот раз у нас цель была чисто демонстративная, но впредь, заметьте это себе, мистер Симпсон, наша «Лига независимых избирателей» будет выставлять хотя бы одного честного кандидата на каждых выборах. В другой раз это буду уже не я, а кто-нибудь иной, но кто-нибудь будет непременно, так что на следующих выборах помните об этом и разыщите нашего кандидата.
Эта речь произвела впечатление на мистера Симпсона.
— Честное слово, я верю вам, — сказал он серьезно. — Мисс Стотт мне объяснила. Мне думается, мистер Каридиус, что долг каждого американского гражданина — вникать в политику и голосовать за хороших, честных людей. Если бы нам только удалось выгнать всех воров и мошенников, которые присосались к городским и государственным делам, нам, верно, не пришлось бы платить столько налогов.
Каридиус протянул ему руку.
— Разумеется. Ну, прощайте — и смотрите, на следующих выборах не забудьте поискать фамилию кандидата «Лиги независимых избирателей», а не голосуйте за первого попавшегося только потому, что его имя стоит первым в списке.
Мистер Симпсон от души расхохотался.
— Непременно, непременно. Очень рад, что познакомился с вами, мистер Каридиус. Вы первый кандидат в члены Конгресса, с которым мне довелось повстречаться.
Когда мисс Стотт и Каридиус снова очутились на улице, к ним подошел невысокий плотный человек, с черными глазами и изогнутым носом; в знак приветствия он приложил два коротких толстых пальца к своему котелку.
— Достопочтенному Генри Каридиусу! Как дела?
— Помаленьку, Мирберг, — сдержанно ответил Каридиус.
— Кой чорт, помаленьку! — воскликнул Мирберг. — А машина, которая разъезжает по улицам, выкрикивая ваше имя… и чья машина… самого босса!
Каридиус не счел нужным вдаваться в объяснения.
— Машина, действительно, разъезжает.
Мирберг с изумлением уставился на кандидата и его помощницу.
— Вот это человек! Видали вы такого, мисс Стотт? Стоит себе, как ни в чем не бывало, когда ему такое счастье, можно сказать, прямо с неба свалилось — в любимчики к Крауземану попал… Да я глазам своим не верил… то есть ушам. А главное — заявляет, что дела идут «помаленьку»!
Мисс Стотт рассмеялась в лицо коротенькому курчавому человеку.
— Это вы о машине с мегафоном?
— Да, о голосе, исходящем из скинии (хотя и под действием сжатого воздуха)… Как он распинался за Каридиуса! Неужели Крауземан отказался от многолетнего сожительства с великим Бланком?
Каридиус не взглянул на мисс Стотт, он надеялся, что она сама догадается замять разговор о машине, и с облегчением вздохнул, услыхав ее слова:
— О разрыве между мистером Крауземаном и мистером Бланком ничего не знаю.
Мирберг поднял руку.
— Женщина, умеющая молчать, ценится на вес золота. Политика — есть политика. Тут уж нужно не зевать и маху не давать. — Он дотронулся до своей шляпы. — Поздравляю, поздравляю, Каридиус! От глубины души поздравляю и надеюсь, что мне придется повторять эти поздравления на многих и многих выборах.
— Благодарю, — холодно ответил Каридиус. Мирберг нырнул в толпу.
Конни Стотт повернулась к своему патрону:
— Что с вами, Генри? Вы были прямо грубы с Мирбергом.
— Не люблю его, — поморщившись сказал Каридиус.
— А вы полагаете, что ваша судьба будет зависеть от ваших «люблю» или «не люблю»? — с иронией спросила Конни. — Да и что вы, собственно, имеете против него? У вас с ним были какие-нибудь дела?
— Не-ет.
Конни пристально вгляделась в лицо Каридиуса.
— Уж не оттого ли, что он еврей?
— О, не-ет. Я люблю евреев, некоторых евреев…
— А, понимаю. Вы принадлежите к числу тех американцев, которые мнят себя просвещенными и человеколюбивыми потому, что отдельным евреям, снискавшим их расположение, прощают то, что они евреи.
— Нет, нет, — запротестовал Каридиус, которому совсем не понравилось такое определение. — Видите ли, я… Мирберг оскорбил меня.
— Вы были его противником в судебном процессе?
— Никогда в жизни.
Конни внимательно поглядела на своего патрона, хотела было что-то сказать, потом передумала.
— Ну, пойдем к урнам.
— Нет, уж лучше я вам скажу.
— Не требуется.
— Как это не требуется! — воскликнул Каридиус, возмущенный этим чисто женским маневром. Конни вдруг напомнила ему Иллору. — Дело в том, что он отказался взять меня в компаньоны.
— В компаньоны?
— Да… как видите, теоретически у меня нет предубеждения против евреев.
— Чего ради вам вздумалось предлагать себя в компаньоны Мирбергу?
— Мне казалось, что моему дяде скоро надоест вносить арендную плату за мою контору, а между тем, как адвокат по гражданским делам, я ничуть не подвигался вперед. Вот я и решил попытать счастья в уголовном суде.
Мысли Конни внезапно приняли другое направление.
— А знаете что: ведь если Мирберг поверил, что Крауземан действительно вас поддерживает, то другие тем более поверят. Вот было бы забавно, если бы вам все-таки удалось пройти благодаря Крауземану!
— Это невозможно!
— Мирберг говорил искренне, а он всегда знает, что делается в городе.
— Но ему неизвестно, каким образом мы получили машину с мегафоном.
В эту минуту Каридиус увидел Мирберга, быстро шедшего им навстречу. Он уже издали махал рукой и, подойдя, кратко объяснил:
— Встретил дорогой Мелтовского, передал ему свое дело и вернулся к вам.
Генри ответил кивком головы, и Мирберг зашагал рядом с ними.
Немного погодя адвокат снова заговорил:
— Вот что, Каридиус, я хочу сделать вам одно предложение и мог бы мотивировать его соображениями идейного порядка, но я не собираюсь ставить вопрос в этой плоскости…
— Предложение? — переспросил кандидат в члены Конгресса, обернувшись к Мирбергу.
— Да…
— Что же вы мне предлагаете?
— Собственно, это предложение не личного характера…
— Мистер Мирберг хочет вступить в «Лигу независимых избирателей», — догадалась Конни Стотт.
— Разве? — спросил Каридиус.
Мирберг кивнул головой.
— И, повторяю, я не ссылаюсь на идейные побуждения, хотя мог бы это сделать не хуже любого члена вашей организации.
— Разумеется, — согласился Каридиус.
— Я откровенно сознаюсь, что рассчитываю на вашу победу. Я и раньше подумывал о том, чтобы войти в вашу организацию, когда она еще не имела никаких шансов на успех, но скажу напрямик, — я не охотник до крестовых походов.
— Как видно, вы боретесь за идею, только когда идея побеждает, — заметил Каридиус.
— Я же вам сказал, что мною руководят не идейные побуждения, — повторил адвокат с настойчивостью человека, защищающего свое имя от бесчестия.
— Во всяком случае, мы рады видеть вас в наших рядах, — любезно сказал Каридиус.
— Значит, по рукам. Во что это обойдется мне?
— Вступительный взнос… для члена-учредителя семьсот пятьдесят долларов, — сказал Каридиус. И, назвав эту цифру, вспомнил двух своих ближайших друзей, внесших по такой же сумме на его выборную кампанию, вспомнил даже выражение лиц обоих, когда они подписывали чеки. Тогда-то они сообща и порешили ввести звание члена-учредителя, дабы выделить их заслуги по сравнению с остальными членами, вносящими всего два с половиной доллара. Мирберг, если он присоединится, будет третьим и, несомненно, последним членом-учредителем «Лиги независимых избирателей».
Адвокат кивнул в знак согласия.
— Но прежде, чем вы отправите ваш чек на имя мисс Стотт, я должен поставить вас в известность, что Крауземан предоставил машину с мегафоном в распоряжение мисс Стотт только потому, что считает дело Бланка верным и в рекламе не нуждается.
Выражение лица Мирберга ничуть не изменилось. Он снова кивнул.
— Я, понятно, это знал.
Каридиус удивился:
— Знали… и все-таки хотите вступить в Лигу?
Адвокат развел руками:
— Говорю же вам, я это знал и раньше. Не понимаю вашего «все-таки».
— Ну что же, пожалуйста… Конни, дайте ему наш адрес.
На этом разговор оборвался, и они втроем двинулись к избирательному пункту Четвертого района. Вдруг они увидели оратора, стоявшего на деревянном ящике и говорившего перед толпой бедно одетых людей. Мирберг хотел продолжать путь, но мисс Стотт остановилась и стала слушать.
— Вы только задумайтесь над этой цифрой, товарищи, — кричал оратор, — два миллиона супоросых свиней не зарезаны, не проданы, не съедены, а просто-напросто выброшены в Миссури, так что река провоняла, и вся рыба в тех местах подохла. А кто это сделал? Полоумные? Сумасшедшие? Или иноземные завоеватели, нарочно вызывающие голод и мор, чтобы погубить Америку? Нет, это сделали правители Соединенных Штатов; это их мудрость изобрела такое лекарство против перепроизводства! На Востоке уничтожаются миллионы свиней! В Калифорнии — вагоны апельсинов выбрасываются на свалку! Цистерны молока выливаются в воду на Севере! Хлопок закапывается в землю на Юге! Наша страна производит такое количество товаров, что цены на них падают, и они уже не приносят прибыли! А ведь по священной заповеди капиталистических стран, все товары должны приносить прибыль. Для чего нужны товары? Чтобы насытиться? Чтобы одеться? Чтобы лечить больных и строить жилища для бездомных? Да нет же! Все, что производится, должно приносить прибыль, и если эти прибыли не растут с каждым годом, промышленник считает, что дело его идет на убыль. Тогда он приостанавливает производство и уничтожает большую часть своих товаров, чтобы повыгоднее продать оставшееся. Так выполняет он священную заповедь капитализма.
— А между тем как по всей стране происходят эти безобразия, мы с вами, товарищи, мы, народ, слоняемся из города в город в надежде — даже не на работу, а на корку хлеба, голодные, иззябшие, несчастные. И в этом-то состоит мудрость наших правителей и их человечность!
Толпа реагировала сочувственным гулом. Вдруг три полисмена, грозно покрикивая, врезались в толпу.
— Расходись! Расходись! Не задерживать движения!
Оратор вскинул руку.
— Я требую предоставленного мне конституцией права на свободу…
Один из полисменов схватил его за руку, грубо сдернул с ящика и увел с собой.
Два других полисмена продолжали разгонять толпу, отвечавшую свистом и бранью. Мирберг схватил Каридиуса за руку и потащил к ящику.
— Вы должны ответить ему, — торопливо шептал юрист, — лезьте на его ящик и говорите.
— Но полиция…
— Ничего, ничего. Ну, в крайнем случае, остановят…
Каридиус взобрался на ящик.
— Джентльмены, сограждане… — начал он.
Слушатели обернулись к новому оратору.
Один из полисменов тоже круто обернулся, увидал Каридиуса на ящике и, сунув в рот свисток, пошел к нему, пронзительным свистом призывая на помощь своих коллег. У Каридиуса екнуло сердце, когда блюститель порядка направился к нему.
— Джентльмены, — повторил он, — я представляю «Лигу независимых избирателей»…
Полисмен грубо проревел:
— Слезайте с ящика, не то я…
Но тут коренастая фигура Мирберга вклинилась между полисменом и ящиком. Он поднял руку.
— О’Шин! О’Шин! — окликнул он полисмена, торопливо, но внушительно.
О’Шин уставился на адвоката:
— Ну?
— На ящике ведь мистер Каридиус.
— Это что еще за птица?
— Кандидат, которого рекламировала машина Крауземана всего часа два назад.
Полисмен приостановил атаку.
— Разве мегафон выкрикивал эту фамилию?
— Да… Каридиус.
— А мне показалось… Бланк.
— Нет, вы не расслышали. А я слышал, называли Каридиуса.
Небольшая группа, отделившаяся от толпы, окружила полисмена и Мирберга. Поднялись крики.
— Что же вы не стаскиваете любимчика Крауземана?
— Проходите! — скомандовал полисмен.
— А разрешение у него имеется?
О’Шин огрызнулся.
— А ваш-то имел разрешение?
Мирберг прекратил спор, заявив громогласно:
— Да, мистер Каридиус имеет разрешение, — и протиснулся поближе к О’Шину, на ходу вытаскивая бумажник.
О’Шин ловко принял врученную ему мзду и поднял другую руку.
— Да, мистер Каридиус имеет разрешение. Пусть говорит.
Каридиус начал:
— Джентльмены и сограждане! Я представляю «Лигу независимых избирателей», которая ведет борьбу в нашем штате и во всей стране против взяточничества, фаворитизма и политической коррупции.
Толпа зашумела:
— Долой! Убирайся с нашего ящика!
— Джентльмены, я не последую примеру предыдущего оратора и не стану опорачивать весь наш политический строй, созданный разумом и кровью наших предков, только из-за того, что правительство предприняло некоторые шаги для восстановления, хотя бы и при помощи сильно действующих средств, экономического равновесия…
Снова негодующие крики.
— Отчаянное положение требует отчаянных средств. Наша «Лига» борется и будет бороться за такое правительство, которое не знает взяточничества, фаворитизма, политической коррупции…