Однажды солнечнымъ лѣтнимъ утромъ инспекторъ сидѣлъ со своей ученицей въ деревянномъ павильонѣ, который онъ построилъ на самомъ возвышенномъ мѣстѣ шхеры неподалеку отъ того мѣста, гдѣ былъ недавно заложенъ фундаментъ часовни. Внизу у пристани стояла шхуна, съ которой рабочіе выгружали строительные матеріалы, сносили ихъ къ мѣсту постройки и тамъ складывали. Благодаря постройкѣ, на островѣ царило необыкновенное оживленіе. Между рыбаками и городскими рабочими нерѣдко происходили частыя столкновенія, такъ какъ рабочіе съ пренебреженіемъ относились къ мѣстнымъ жителямъ. Слѣдствіемъ этого являлись частые праздники примиренія, сопрождавшіеся пьянствомъ, новыми драками, покушеніями на нравственность и чужую собственность.
Инспекторъ и совѣтница одно время даже раскаивались, что взялись цивилизовать этихъ людей, разъ первые шаги уже давали столь печальные результаты. Ночной шумъ, пѣніе, крикъ, вѣчныя жалобы мѣшали имъ работать и отдыхать, а вѣдь они только и пріѣхали сюда для отдыха. Инспекторъ, потерявшій весь свой авторитетъ, благодаря сдѣланному имъ одинъ разъ послабленію, былъ уже не въ силахъ возстановить порядокъ. Марія въ этомъ отношеніи была болѣе счастлива: ей иногда удавалось своимъ вмѣшательствомъ, удачно брошеннымъ словомъ укрощать разыгравшуюся бурю. Не приписывая успѣха этихъ выступленій своей красотѣ и ласковому обхожденію, она стала думать, что одарена большей силой и умомъ, чѣмъ то было на самомъ дѣлѣ; она такъ освоилась съ мыслью о своихъ необыкновенныхъ духовныхъ способностяхъ, что даже теперь, сидя въ качествѣ ученицы рядомъ со своимъ учителемъ, она воспринимала его уроки, какъ все давно ей извѣстное. Его разсказъ она встрѣчала болѣе остроумными, чѣмъ глубокомысленными, поправками и замѣчаніями.
Мать, сидѣвшая рядомъ и вязавшая покрывало для каѳедры будущей часовни, часто, невидимому, бывала поражена тонкимъ умомъ и глубокими познаніями своей дочери, когда та своими наивными вопросами совершенно сбивала съ толку своего учителя.
— Видите ли, фрекенъ Марія, — говорилъ инспекторъ, не терявшій надежды развить и перевоспитать ее, — невѣжественный взоръ имѣетъ склонность воспринимать все просто — такъ же, какъ неразвитое ухо. Вотъ вы видите вокругъ себя одни сѣрые камни; художникъ и поэтъ тоже увидятъ не болѣе. Потому они и изображаютъ все такъ однообразно, потому они и находятъ шхеры такими монотонными. А теперь вы взгляните вотъ на эту геологическую карту мѣстности и посмотрите вокругъ. Мы сидимъ въ области краснаго гнейса. Вотъ эту породу называютъ сѣрымъ камнемъ, а взгляните, какой здѣсь богатый выборъ различныхъ цвѣтовъ: тутъ и черная слюда, и бѣлый кварцъ, и розовокрасный полевой шпатъ.
Онъ взялъ наудачу одинъ камень изъ груды выбитыхъ каменщиками и сложенныхъ около мѣста постройки камней.
— А вотъ другой. Онъ называется эвритомъ. Вы только посмотрите, какіе изумительно тонкіе переливы красокъ отъ цвѣта семги до голубого. Вотъ бѣлый мраморъ, или известнякъ.
— Развѣ здѣсь есть мраморъ? — спросила дѣвушка, вниманіе которой было возбуждено упоминаніемъ объ этой цѣнной горной породѣ.
— Да, есть и мраморъ; правда, онъ кажется сѣрымъ, но на самомъ дѣлѣ онъ не таковъ. Далѣе, если вы присмотритесь внимательно, вы увидите, какимъ богатствомъ красокъ отличаются различные виды лишаевъ. Здѣсь тоже цѣлая шкала цвѣтовъ: черный, пепельно-сѣрый, бурый, зеленый и, наконецъ, желтый... Посмотрите внимательнѣе на шхеру. Она теперь какъ разъ освѣщена солнцемъ. Вы видите, что каждая скала отличается отъ другихъ своей окраской, и люди, которые къ нимъ уже присмотрѣлись, издавна дали имъ названіе по ихъ цвѣту, хотя сами не знали, отъ чего этотъ цвѣтъ зависитъ. Вотъ черная гора. Она темнѣе другихъ, такъ какъ состоитъ изъ темной роговой обманки. Цвѣтъ красной скалы — зависитъ отъ того, что тамъ залегаетъ красный гнейсъ; вотъ та бѣлая шхера состоитъ изъ гладко полированнаго эврита... Развѣ не лучше знать, почему это такъ, чѣмъ просто признавать фактъ. И можно ли видѣть здѣсь одинъ ровный сѣрый цвѣтъ, какъ видятъ его художники, представляющіе на картинахъ шхеры какъ смѣсь чернаго и бѣлаго? Затѣмъ дальше: прислушайтесь къ шуму волнъ, какъ поэты обыкновенно называютъ эту симфонію звуковъ. Закройте на минуту глаза, тогда вамъ будетъ лучше слышно. Я эту симфонію разлагаю на отдѣльные тона. Прежде всего вы слышите шумъ, похожій на шумъ машиннаго отдѣленія или шумъ большого города. Это, собственно, шумъ воды. Потомъ вамъ слышно шипѣніе — это шумъ части воды, обращенной въ пѣну; далѣе — какъ будто шумъ точильной машины: это треніе воды о песокъ; еще вы слышите грохотъ, какъ будто опрокинули телѣгу со щебнемъ: это мелкіе камни, которые выбрасываетъ море. Потомъ, глухой шумъ — какъ тотъ, который слышенъ, когда держатъ руку у уха: это шумъ волнъ, которыя, запирая собой пустыя пространства пещеръ, сжимаютъ находящійся въ нихъ воздухъ. И, наконецъ, вы слышите раскаты какъ бы отдаленнаго грома — это шумъ камней, перекатывающихся на морскомъ днѣ.
— Хорошо, но вѣдь это значитъ разрушить всю природу, — воскликнула дѣвушка.
— Нѣтъ, это значитъ слиться съ природой. Знаніе меня успокаиваетъ, Благодаря ему, я освобождаюсь отъ полускрытаго страха, который испытываетъ поэтъ передъ неизвѣстнымъ. — Не тотъ ли самый страхъ былъ у первобытныхъ людей, когда они искали объясненія причинъ явленій, но сразу не могли его найти и потому должны были прибѣгать къ баснямъ о русалкахъ и великанахъ. Ну, а теперь перейдемъ къ рыболовству, которое нуждается въ нашей помощи; во оставимъ пока семгу въ сторонѣ и займемся новыми методами ловли килекъ. Черезъ два мѣсяца начнется большой ловъ, и, если я не ошибаюсь въ своихъ предположеніяхъ, этой осенью онъ не будетъ удаченъ.
— Какъ вы можете предсказать это, не сходи съ дивана? — спросила дѣвушка больше съ насмѣшкой, чѣмъ съ любопытствомъ.
— Я предсказываю это потому, что, не сходя съ дивана, я увидѣлъ, что весною плавучіе льды совершенно очистили дно отъ водорослей, гдѣ кильки мечутъ икру. Я предсказываю это на основаніи научныхъ данныхъ, такъ какъ маленькія ракообразныя — названіе ихъ безразлично, — которыми питаются кильки, ушли съ мелей, когда не стало водорослей. Что же дѣлать? Надо попробовать ловить рыбу въ глубинѣ. Если рыба къ намъ не идетъ, то мы должны итти къ рыбѣ. И вотъ, мы попробуемъ это дѣлать при помощи глубокихъ неводовъ. Вотъ и все.
— Это великолѣпная мысль!
— Это не ново, — сказалъ инспекторъ, — и не я это придумалъ. Но мы, какъ умные люди, не должны забывать стараго. Если даже у насъ будетъ хорошій уловъ кильки, а цѣпа будетъ низка, такъ какъ на западномъ берегу снова начинаютъ ловить сельдь, то у насъ должно быть еще что-нибудь въ запасѣ.
— Семга.
— Да, семга, та самая семга, которая должна быть здѣсь, хотя я ея и не видѣлъ.
— Это мы уже знаемъ. А теперь мнѣ интересно, откуда вы это знаете.
— Чтобы съ этимъ покончить, я въ немногихъ словахъ изложу вамъ основанія, на которыхъ покоится моя увѣренность. Семга странствуетъ, какъ и другіе перелетныя птицы.
— Семга, по-вашему, тоже птица?
— Конечно, это настоящая перелетная птица. Она водится у устья норландскихъ рѣкъ, попадается иной разъ въ сѣверныхъ шхерахъ, потомъ у береговъ Готланда и вдоль всего пути на югъ: слѣдовательно, она должна быть и здѣсь. Теперь ваша задача разыскать ее. Хотите заняться этимъ въ качествѣ моего ассистента, на жалованьи?
Послѣднее было неожиданно, однако, было заранѣе разсчитано и произвело свое дѣйствіе.
— Мама, я буду зарабатывать, — вскричала Марія шутливымъ тономъ, за которымъ слышалась плохо скрытая радость.
— Ну, — прибавила она, — что же вы будете дѣлать?
— Я буду лежать на диванѣ, прежде всего, а потомъ буду разрушать природу.
— Что такое? — спросила мать, думая, что ослышалась.
— Я долженъ для фрекенъ Маріи создать итальянскій ландшафтъ, — отвѣтилъ Боргъ, — А теперь разрѣшите мнѣ васъ оставить: мнѣ надо предварительно набросать планъ.
— Странный человѣкъ, — сказала мать, когда инспекторъ ушелъ.
— Я бы сказала: необыкновенный человѣкъ, — отвѣтила дѣвушка. — Только я не думаю, чтобы онъ былъ очень уменъ. Принципы, правда, у него есть и, въ общемъ, онъ хорошій человѣкъ. Что ты скажешь о немъ?
— Подай мнѣ, пожалуйста, клубокъ, — отвѣтила совѣтница.
— Ну, скажи же... скажи, нравится онъ тебѣ или нѣтъ, — повторила дѣвушка.
Мать лишь отвѣтила ей не то печальнымъ, не то недоумѣвающимъ взглядомъ, который выражалъ: "я не знаю".
* * *
Инспекторъ между тѣмъ спустился къ пристани и сѣлъ въ лодку, намѣреваясь плыть въ шхеры.
Уже мѣсяцъ стояла лѣтняя погода, и въ воздухѣ было тепло. Съ сѣвера, гдѣ зима была необыкновенно сурова и накопилась масса льда, тянулись массами къ югу плавучіе льды. Они такъ сильно охлаждали воду, что нижніе слои воздуха дѣлались значительно плотнѣе верхнихъ. Благодаря преломленію лучей, видъ шхеръ измѣнился, и въ послѣдніе дни можно было наблюдать великолѣпные миражи.
Это зрѣлище вызывало длинные споры между инспекторомъ и его сосѣдками. Въ концѣ концовъ, они призвали въ судьи рыбаковъ; они должны быть компетентны въ этомъ, такъ какъ всѣ эти явленія природы имъ знакомы съ дѣтства. Когда однажды утромъ оказалось, что, благодаря неровному лучепреломленію, ярко-красныя гнейсовыя, шхеры вытянулись въ высоту и стали походить на нормандскіе falaises, Марія принялась утверждать, что это, дѣйствительно, известковыя скалы, отраженныя здѣсь въ Балтійскомъ морѣ по какому-то пока неизвѣстному еще закону природы. Къ тому же волны у берега, покрытыя пѣной и казавшіяся больше, благодаря преломленію, представлялись цѣлой флотиліей нормандскихъ рыбачьихъ лодокъ, плавающихъ среди скалъ.
Инспекторъ тщетно пытался втолковать имъ единственно правильное объясненіе миража и снять съ него покровъ сверхъестественнаго. Народъ усматривалъ въ этомъ явленіи пророчество о грядущихъ бѣдствіяхъ, и было бы непростительной слабостью отступить передъ такимъ суевѣріемъ. Чтобы заставить народъ себя выслушать, инспекторъ хотѣлъ выступить сначала въ качествѣ волшебника и только послѣ объяснить чудо, разсказавъ, какъ ему удалось сдѣлать этотъ фокусъ.
И онъ сталъ спрашивать суевѣрныхъ, — если они увидятъ итальянскій ландшафтъ, сочтутъ ли они это отраженіемъ Италіи? Отвѣтъ былъ утвердительный, и Боргъ рѣшилъ соединить пріятное съ полезнымъ и путемъ легкихъ измѣненій создать южный ландшафтъ, какъ онъ обѣщалъ Маріи ко дню ея рожденія. И какъ только будутъ благопріятныя условія, благодаря преломленію лучей, ландшафтъ вырастетъ до огромныхъ размѣровъ, такъ какъ они будутъ разсматривать его въ колоссальное увеличительное стекло, какимъ являются неодинаковой плотности слои воздуха.
Сидя въ лодкѣ, инспекторъ взялъ трубу съ сильнымъ увеличеніемъ и сталъ разсматривать островокъ Свердсгольмъ.
Прежде всего надо было сдѣлать такъ, чтобы выступили на первый планъ всѣ самыя характерныя формаціи и горныя породы; отчасти это было уже сдѣлано самой природой. Ему нужны были еще: пинія, кипарисъ, мраморный дворецъ и терраса съ рядами апельсиновыхъ деревьевъ.
Внимательно разсмотрѣвъ и зарисовавъ общій видъ шхеры, онъ уяснилъ себѣ планъ. Онъ вышелъ изъ лодки со всѣмъ своимъ багажемъ. Изъ дому онъ захватилъ съ собою ломъ, кирку, мотокъ цинковой проволоки и банку желтой охры съ большой кистью, топоръ, пилу, гвозди и пачку динамитныхъ патроновъ.
Распаковавъ на берегу свои вещи, инспекторъ почувствовалъ себя Робинзономъ, который поселился среди природы и намѣревался съ ней вступить въ борьбу; только онъ сильнѣе Робинзона и болѣе увъренъ въ побѣдѣ, такъ какъ въ его распоряженіи всѣ средства культуры. Онъ установилъ трубу на подставкѣ и принялся за работу. У вершины горы наклонные слои напоминали собой встрѣчающееся на югѣ расположеніе осадочныхъ породъ; ему нужно было только очистить гору отъ покрывшихъ ее мѣстами лишаевъ, но нѣкоторые горизонтальные слои надо было оставить болѣе темными, чѣмъ нижніе. Это было нетрудно, и кирка скользила по гладкой поверхности, какъ кисть художника по огромному декоративному полотну.
Иной разъ его охватывало вдругъ непріятное чувство, стоитъ ли тратить время и силы на эти ребяческія затѣи; но отъ напряженія кровь приливала къ головѣ и мелочи казались серьезнымъ дѣломъ. Онъ чувствовалъ себя немного титаномъ, возставшимъ противъ мірового порядка и исправляющимъ промахи природы. Ему казалось, что онъ поворачиваетъ земную ось, подвигая югъ къ сѣверу.
Когда отдѣлка склона горы была готова, — а для этого достаточно было очистить нѣсколько метровъ, — такъ какъ лучепреломленіе должно было увеличить ея размѣры, онъ принялся за изготовленіе пивіи. На гребнѣ скалы стояла группа сосенъ, и надо было нѣсколько штукъ срубить, оставивъ лучшую и при томъ такую, которая бы выдѣлялась наиболѣе виднымъ силуэтомъ.
Эта работа завяла не болѣе получаса. Оставшаяся сосна представляла собой стройное дерево, зелень котораго была собрана у верхушки, благодаря тому, что въ тѣснотѣ, между другими деревьями, ея стволъ не могъ развить боковыхъ вѣтвей. Теперь ему надо было немного расчистить топоромъ крону, чтобы дать верхушкѣ зонтичную форму, какъ у пиніи. Посмотрѣвъ на свое созданіе въ трубу, Боргъ увидѣлъ, что стиль еще не достаточно выдержанъ, что верхушку надо подвязать проволокой, а боковыя вѣтви расправить и отогнуть немного книзу.
Когда пинія была готова, онъ выпилъ стаканъ вина и сталъ высматривать, нѣтъ ли гдѣ матеріала для кипарисовъ. Онъ остановился на конусообразныхъ кустахъ можжевельника, выбирая изъ нихъ наиболѣе замѣтные, и сталъ ихъ отдѣлывать ножомъ и топоромъ. Ихъ зелень была слишкомъ блѣдна для кипарисовъ, и, чтобы этому помочь, онъ взялъ ведро воды развелъ въ немъ сажу и обрызгалъ ихъ этой жидкостью, пока они не приняли должнаго оттѣнка.
Ему сдѣлалось даже непріятно, когда онъ взглянулъ на свою работу. Онъ вспомнилъ печальную исторію о дѣвочкѣ, которая наступила на хлѣбъ. А когда надъ его головой подняли крикъ бѣлыя чайки, онъ подумалъ о двухъ воронахъ, которыхъ посылаетъ небо за душой человѣка.
Посидѣвъ немного, пока кровь снова прилила къ мозгу, онъ улыбнулся своему творенію и ребяческимъ страхамъ. Если природа не спѣшитъ создавать новые виды, то именно потому, что у нея не хватаетъ средствъ, а не желанія.
Теперь надо было создать мраморный дворецъ. Еще передъ выѣздомъ изъ дому онъ все это хорошенько обдумалъ, лежа на своемъ диванѣ, и эта задача была для него не труднѣе, чѣмъ предыдущія.
Для фасада можно было воспользоваться готовымъ обрывомъ известняка. Правда, поверхность его была не болѣе нѣсколькихъ квадратныхъ метровъ, но вѣдь больше и не надо было. Надо было только позаботиться о томъ, чтобы удалить отъ известняка вывѣтрившіеся пласты эврита. Сначала достаточно было лома, а у подножія пришлось заложить въ трещину динамитный патронъ.
Когда раздался взрывъ и полетѣли во всѣ стороны осколки, въ немъ вспыхнуло желаніе поэта швырнуть въ пасть вулкана пороховые запасы всѣхъ армій и освободить человѣчество отъ страданій бытія и мукъ развитія.
Мраморная плита была очищена. Кристаллы зернистаго известняка сверкали, какъ сахаръ на солнцѣ. При помощи красокъ и кисти онъ грубо начертилъ фасадъ дома съ двумя небольшими квадратными окнами. Въ сторонѣ, на выступѣ скалы онъ водрузилъ два шеста, а третій положилъ надъ ними сверху и крѣпко ихъ связалъ, такъ что получилось что-то въ родѣ pergola. Потомъ обвилъ шесты зеленью — и вотъ у него получился виноградъ, живописно спускавшійся внизъ красивымъ узоромъ.
Наконецъ, онъ разрисовалъ вокругъ землю сильно разбавленной соляной кислотой. Отъ этого на травѣ появились свѣтлыя мѣста, которыя должны были представлять собою пятна Bellis или Salanthus, которые, какъ онъ видѣлъ когда-то, такъ характерны для римской Кампаньи въ то время, когда послѣ сбора винограда наступаетъ "вторая весна".
Этимъ все было закончено.
Тѣмъ временемъ наступилъ уже вечеръ. Для того, чтобы чудо произвело надлежащее впечатлѣніе, необходимо еще предсказать его явленіе, а лучше всего назначить опредѣленный день. Онъ имѣлъ свѣдѣнія, что на югѣ Европы стояли сильныя жары, и потому надо было ждать сѣвернаго вѣтра. До сихъ поръ все время дулъ восточный вѣтеръ при низкомъ давленіи. По свѣдѣніямъ, плавучіе льды скопились у Аргольма и, какъ только вѣтеръ повернетъ немного на сѣверъ, они должны попасть въ теченіе, идущее къ западу отъ Оландскихъ острововъ, гдѣ Ботническій заливъ соединяется съ моремъ. Если только въ одинъ прекрасный вечеръ подуетъ сѣверный вѣтеръ, тогда можно быть увѣреннымъ, что онъ продержится нѣсколько дней. Онъ принесетъ съ собою холодный воздухъ, и тогда можно будетъ, по крайней мѣрѣ, за день предсказать появленіе миража. А если такъ, то не трудно угадать и часъ, потому что это явленіе происходить, лишь нѣсколько часовъ спустя послѣ заката, обыкновенно между десятью и двѣнадцатью часами.
Возвратившись вечеромъ къ себѣ, Боргъ заперъ двери, чтобы сѣсть за работу, за ту большую работу, которую онъ обдумывалъ уже десять лѣтъ и хотѣлъ закончить къ пятидесяти годамъ. Это было цѣлью его жизни, и онъ лелѣялъ эту мысль, какъ нѣкую тайну.
Онъ радовался при мысли, что нѣкоторое время будетъ принадлежать самому себѣ, такъ какъ въ эти нѣсколько недѣль, со времени пріѣзда дамъ, онъ всѣ вечера отдавалъ имъ, почему отдыхъ и удовольствіе для него обращались уже въ трудъ и тягость.
Онъ любилъ дѣвушку и хотѣлъ вступить съ нею въ бракъ, чтобы жить съ ней въ полномъ единеніи, когда каждая свободная минута можетъ быть посвящена безмятежному покою. А это неопредѣленное положеніе, когда онъ непремѣнно долженъ проводить у нея извѣстные часы и развлекать ее, хотя бы онъ совершенно не былъ расположенъ къ этому, мучило его, какъ непріятная обязанность. Она не отпускала его отъ себя и не уставала его слушать, тѣмъ болѣе что онъ имѣлъ способность быть всегда новымъ и занимательнымъ. Онъ же не получалъ отъ нея ничего взамѣнъ и постоянно чувствовалъ потребность въ обновленіи. Когда Боргъ уходилъ отъ нея, дѣвушка становилась безпокойна, нервничала и донимала его своими разспросами, не надоѣла ли она ему, на что онъ, какъ воспитанный человѣкъ, не могъ отвѣтить утвердительно.
Боргъ открылъ ящикъ съ рукописями, въ которомъ лежали сложенные въ порядкѣ картоны съ замѣтками. Эти замѣтки записывались на маленькихъ листочкахъ бумаги и, какъ въ гербаріи, были наклеены на полулисты. Здѣсь были собраны его мысли, которыя онъ записывалъ при наблюденіяхъ. Ему доставляло удовольствіе группировать ихъ то въ одномъ порядкѣ, то въ другомъ, чтобы окончательно установить, возможно ли разбить явленія на столько классовъ, сколько хочетъ создать человѣческій умъ, или ихъ можно располагать лишь въ такія группы, какія намѣчены самой природой, и дѣйствительно ли природа слѣдовала одному опредѣленному закону.
Это занятіе вызывало въ немъ представленіе, что онъ является дѣйствительнымъ хозяиномъ хаоса, раздѣляющимъ свѣтъ и тьму, что хаосъ прекратилъ свое существованіе только съ появленіемъ органа сознанія, когда, въ дѣйствительности, свѣтъ и тьма еще не были отдѣлены другъ отъ друга. Его опьяняла эта мысль. Онъ чувствовалъ, какъ растетъ его л, какъ разбухаютъ клѣточки его головного мозга, какъ лопается ихъ оболочка, какъ они размножаются и даютъ новые виды представленій, которыя выльются въ форму мыслей и попадутъ, какъ дрожжи, въ мозгъ другихъ людей; и если не при его жизни, то послѣ смерти милліоны людей будутъ служить разсадниками его идей.
Въ дверь постучали. Взволнованнымъ голосомъ, какъ будто ему помѣшали въ тайномъ свиданіи, онъ спросилъ, кто тамъ.
Оказалось, пришли отъ сосѣдокъ. Дамы велѣли спросить господина инспектора, не спустится ли онъ къ нимъ.
На это онъ велѣлъ передать, что сегодня некогда, такъ какъ онъ занятъ важной работой, но что онъ придетъ, если его присутствіе необходимо.
Минуту было тихо. Боргъ зналъ прекрасно, что этимъ не кончится, и потому оставилъ прерванную работу и сложилъ рукописи. Только что онъ кончилъ, какъ по лѣстницѣ послышались шаги совѣтницы. Не ожидая, пока она постучитъ, инспекторъ открылъ двери и, здороваясь, спросилъ:
— Фрекенъ Марія нездорова?
Мать вздрогнула отъ неожиданности, но тотчасъ оправилась и просила Борга зайти къ нимъ посмотрѣть ея дочь — вѣдь врача здѣсь достать немыслимо.
Инспекторъ не былъ врачомъ, но онъ изучалъ основныя начала патологіи и терапіи и наблюдалъ надъ собой во время болѣзни и надъ другими больными, своими знакомыми. Онъ много думалъ о природѣ болѣзней и объ ихъ леченіи и въ заключеніе выработалъ себѣ свою терапію, которой и слѣдовалъ.
Узнавъ, что съ Маріей были судороги, онъ обѣщалъ прійти черезъ полчаса и захватить съ собой лекарства.
Для него не представляло трудности опредѣлить характеръ болѣзни. Первый посланный ничего не сказалъ ему о болѣзни; слѣдовательно, припадокъ произошелъ въ этотъ премежутокъ времени и былъ, такимъ образомъ, слѣдствіемъ его отказа прійти. Это была, такимъ образомъ, хорошо ему извѣстная болѣзнь, носившая довольно неопредѣленное названіе истеріи. Небольшое давленіе на волю, неисполненное желаніе, неудавшійся планъ и, какъ послѣдствіе этого, общій упадокъ силъ, причемъ душевное страданіе передается всему тѣлу, не локализируясь въ какихъ-нибудь опредѣленныхъ органахъ.
Боргъ такъ часто встрѣчалъ въ фармакодинамикѣ рядомъ съ названіемъ лекарства и описаніемъ его дѣйствія осторожныя помѣтки: "еще не достаточно изучено" или "дѣйствіе еще неизвѣстно". Путемъ наблюденій и умозаключеній онъ пришелъ къ выводу, что, вслѣдствіе единства духа и матеріи, лекарство дѣйствуетъ какъ химико-динамически, такъ и психически. Новая медицина отвергаетъ лекарства, такъ сказать матеріальную основу леченія, и принимаетъ гипнотизмъ, какъ методъ психическаго леченія, и діэту и гимнастику, какъ методъ леченія чисто физическихъ страданій. Это обычный, хотя часто вредный, механическій способъ леченія. Всѣ эти увлеченія онъ считалъ необходимыми стадіями, хотя многіе пали жертвой этихъ опытовъ: холодная вода еще больше разстраивала нервныхъ людей, чѣмъ теплая, и продолжительныя прогулки на холодномъ воздухѣ изнуряли слабыхъ больныхъ.
Онъ пришелъ къ выводу, что старыя лекарства еще могутъ примѣняться для того, чтобы поднять или измѣнить настроеніе больного. Такъ, напримѣръ, лекарства группы Adstringentia вызываютъ совращеніе желудка, — что даетъ возможность пользоваться этими средствами для установленія равновѣсія въ области психики. Всякій пьяница по опыту знаетъ это прекрасно: проснувшись утромъ, онъ опохмеляется, чтобы прійти въ себя.
Эта женщина физически чувствуетъ себя плохо, но, на самомъ дѣлѣ, это не такъ. Поэтому онъ выбралъ нѣсколько лекарствъ, изъ которыхъ одно должно было вызвать настоящее физическое недомоганіе, которое бы заставило больную забыть о душевномъ состояніи и локализировало бы болѣзнь въ тѣлѣ. Для этого онъ взялъ изъ своей домашней аптечки самое примитивное изъ всѣхъ снадобій — ассафетиду, которая лучше всего могла достигнуть цѣли, и взялъ ее въ столь большой дозѣ, что она могла сама по себѣ вызвать судороги. Все тѣло съ его чувствомъ обонянія и вкуса должно возмутиться противъ этого инороднаго тѣла, и всѣ функціи душевной организаціи должны быть направлены на то, чтобы его удалить,
При этомъ, конечно, всѣ эти выдуманныя боли пройдутъ. Потомъ, послѣ сильнаго возбужденія, надо постепенными переходами перейти къ болѣе восходящей шкалы освѣжающихъ, успокаивающихъ средствъ добиться ощущенія полнаго довольства, какъ послѣ трудовъ или испытанной опасности, о которой потомъ пріятно вспомнить.
Боргъ надѣлъ бѣлый кашемировый жакетъ и галстукъ цвѣта кремъ съ тонкими аметистоваго цвѣта полосками и надѣлъ въ первый разъ послѣ прибытія дамъ на руку браслетъ. Почему онъ такъ одѣлся, онъ не могъ самъ сказать, но онъ это дѣлалъ подъ вліяніемъ настроенія, навѣяннаго мыслями о болѣзни и о больной, которую онъ долженъ былъ посѣтить. Посмотрѣвъ на себя въ зеркало, онъ нашелъ, что весь его внѣшній видъ, независимо отъ выраженія лица, производитъ впечатлѣніе мягкое, пріятное, но вмѣстѣ съ тѣмъ нѣсколько необычное, привлекаетъ къ себѣ вниманіе, но безъ излишняго возбужденія нервовъ.
Потомъ онъ взялъ всѣ свои снадобья, какъ магъ, отправляющійся показывать свои фокусы, и пошелъ къ больной.
Войдя въ комнату дѣвушки, Боргъ увидѣлъ, что она лежитъ на диванѣ. На ней былъ персидскій капотъ, волосы распущены. Глаза, неестественно расширенные, презрительно остановились на вошедшемъ.
Боргъ на минуту смутился, но только на минуту; потомъ подошелъ къ дѣвушкѣ и взялъ ея руку.
— Что съ вами, фрекенъ Марія? — спросилъ онъ участливо.
Она нахмурилась и посмотрѣла на него, какъ будто хотѣла пронзить его насквозь своимъ взглядомъ, но ничего не отвѣтила.
Инспекторъ вынулъ часы, сосчиталъ пульсъ и сказалъ:
— У васъ лихорадка.
Никакой лихорадки не было, но ему необходимо было пріобрѣсти довѣріе больной, что тоже относилось къ методу леченія.
— Ну, конечно, лихорадка. Я прямо горю.
Она получила возможность жаловаться, враждебное настроеніе по отношенію къ Боргу стало проходить, и можно уже было найти точку соприкосновенія.
— Если вы дадите обѣщаніе повиноваться моимъ предписаніямъ, то я васъ вылечу, — продолжалъ Боргъ и положилъ свою руку ей на лобъ.
Онъ почувствовалъ, какъ при словѣ повиноваться больная вздрогнула, какъ будто вовсе не желала ни въ чемъ подчиняться. Но въ это время браслетъ выскользнулъ изъ-подъ манжеты, и сопротивленіе мнимо-больной прекратилось.
— Дѣлайте со мной, что хотите, — покорно отвѣтила она, не спуская въ то же время глазъ съ золотой змѣи, которая возбуждала въ ней любопытство и страхъ, какъ передъ чѣмъ-то неизвѣстнымъ.
— Я не докторъ по профессіи, какъ вы знаете, но я изучалъ медицину и знаю настолько, насколько это требуется въ данный моментъ. Здѣсь у меня лекарство, которое очень трудно принимать, но оно прекрасно дѣйствуетъ. Я не дѣлаю изъ этого тайны и не скрываю, что вамъ даю: это Gummi resina, или ассафетида, добываемая изъ корня одного многолѣтняго растенія, произрастающаго въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Аравіи.
При словѣ Аравія дѣвушка насторожилась — можетъ быть, это напомнило ей о тѣхъ благовоніяхъ, которыя не могли смыть преступленій леди Макбетъ.
Она взяла ложку съ лекарствомъ и понюхала. Въ тотъ же моментъ откинула назадъ голову и вскрикнула:
— Не могу!
Боргъ приподнялъ рукой ея голову, подалъ ей еще разъ ложку и сказалъ весело:
— Ну, покажите же, что вы умная дѣвочка.
И онъ влилъ ей въ ротъ лекарство безъ всякаго сопротивленія съ ея стороны.
Она упала на подушки, и все тѣло ея забилось отъ противнаго ощущенія, какое вызываетъ у насъ эта пахнущая чеснокомъ смола. Ея лицо выражало такой ужасъ, какъ будто на нее обрушилось все самое дурное, самое отвратительное въ мірѣ. Умоляющимъ голосомъ она попросила дать ей воды, чтобы освободиться отъ этого мученія.
Боргъ не далъ воды, и она должна была снова лечь и предоставить себя всецѣло во власть непріятныхъ ощущеній, вызванныхъ пріемомъ лекарства.
Когда онъ замѣтилъ, что ея отвращеніе прошло, онъ предложилъ ей второе снадобье.
— Теперь, фрекенъ Марія, кончено ваше путешествіе по пустынямъ каменистой Аравіи, и вы должны взобраться на вершины Альпъ и вдохнуть свѣжаго воздуха, который концентрированъ въ горькомъ, ярко-желтомъ корнѣ Gentiana, — сказалъ Боргъ, стараясь веселымъ тономъ подбодрить ее.
Дѣвушка, не возражая, приняла горькое лекарство и сразу задрожала, какъ будто ей вонзили ножъ въ тѣло. Но она тотчасъ же выпрямилась, какъ будто къ ней вернулись ея силы и энергія. Сильнодѣйствующее средство уничтожило противный вкусъ перваго и вмѣстѣ съ тѣмъ своей остротой раздражило стѣнки желудка и ускорило пульсъ.
— Теперь надо успокоиться, а потомъ мы съ вами пройдемся по берегу Бретани и постараемся изъ водорослей добыть бальзамъ Karagheen. Вы чувствуете, какъ мягко ложится слизь на раздраженныя стѣнки желудка? Вы слышите запахъ морской соли?
Тихій покой разлился по разгоряченному лицу больной. Врачъ считалъ теперь ее достаточно окрѣпшей для того, чтобы слушать его слова, и онъ стадъ разсказывать ей кое-что изъ своихъ воспоминаній о Бретани, о поѣздкахъ на Атлантическомъ океанѣ, о жизни рыбаковъ въ Кемперѣ, объ охотѣ въ Сарзо.
Она слѣдила за его разсказомъ, но все еще казалась утомленной. Поэтому онъ прервалъ разсказъ и далъ ей, какъ онъ выражался, симфонію. Въ ея составъ входили классическая рута, извѣстная у средневѣковыхъ новобрачныхъ подъ именемъ виннаго корня, небесная Angelica, кудрявая мята, немного бенедиктовой травы, придающей свѣжесть, и доля можжевелеваго масла, для того, чтобы вызвать воспоминаніе о лѣсѣ.
Онъ пользовался этой смѣной настроеній для своего рода психическаго массажа, стараясь отвлечь ее отъ связанныхъ съ болѣзнью мыслей, заставляя переноситься воображеніемъ съ одного мѣста въ другое, путешествовать по разнымъ странамъ Стараго и Новаго Свѣта, видѣть разные народы, разные климаты.
Марія казалась уже утомленной, и Боргъ далъ ей ложку лимоннаго сока съ сахаромъ: это освѣжило ее и успокоило. Послѣ всѣхъ ужасовъ послѣдняго получаса, этотъ освѣжающій напитокъ показался ей такимъ пріятнымъ, что она засмѣялась отъ удовольствія.
— Теперь обернитесь къ стѣнѣ, — сказалъ инспекторъ, — и постарайтесь уснуть минутъ на пять, а я пока выйду поговорить съ вашей матушкой.
Боргъ почувствовалъ, что силы покидаютъ его, и вышелъ на воздухъ освѣжиться. Ему достаточно было посмотрѣть на свѣтлое ночное небо, на стальной блескъ моря, закрыть глаза и попробовать ни о чемъ не думать, чтобы почувствовать, что утомленный мозгъ снова пришелъ въ нормальное состояніе и можетъ продолжать далѣе остановившееся на мигъ поступательное движеніе.
Онъ стоялъ какъ бы въ полуснѣ, скрестивъ на груди руки, а въ головѣ его, какъ звонъ въ ушахъ, все жужжала одна и та же мысль: дитя въ тридцать четыре года!
Потомъ онъ очнулся и пошелъ въ комнаты.
Марія сидѣла на диванѣ, кокетливо разметавъ распущенные волосы, у нея былъ совсѣмъ свѣжій и веселый видъ.
Боргъ вынулъ изъ свой корзинки бутылку сиракузскаго вина и пачку русскихъ папиросъ.
— Теперь вы представьте себя совершенно здоровой. Какъ будто мы съ вами встрѣтились послѣ долгаго путешествія. Выпейте стаканъ сицилійскаго вина и выкурите папироску: это тоже относится къ леченію.
Дѣвушка сдѣлала усиліе, чтобы скрыть боль, и стала пить, не сводя глазъ съ браслета.
— Вы смотрите на мой браслетъ, — заговорилъ Боргъ.
— И не думаю даже!
— Я получилъ его отъ одной женщины. Теперь ея ужъ нѣтъ въ живыхъ, иначе бы я возвратилъ его обратно.
— Вы любили? — спросила Марія съ сомнѣніемъ.
— Да, любилъ, но не терялъ головы ни на минуту. Если вообще считается похвальнымъ руководиться велѣніями разсудка, зачѣмъ же угашать его тогда, когда дѣлаешь важнѣйшіе шаги въ жизни?
— По-вашему, въ любви необходимъ разсчетъ?
— Да, безусловно, самый строгій расчетъ. Вѣдь здѣсь приходится давать волю одному изъ самыхъ дикихъ инстинктовъ!
— Инстинктовъ, вы говорите?
— Да, инстинктовъ.
— Вы не вѣрите въ любовь?
— Вы задаете такіе вопросы, на которые не можетъ быть отвѣта. Какъ можно вѣрить въ любовь вообще? Что вы хотите этимъ сказать? Существуетъ разнаго рода любовь, и эти разновидности ея часто такъ же противоположны одна другой, какъ черное и бѣлое. Вѣдь не могу же я вѣрить и въ то, и въ другое сразу.
— А какая по-вашему высшая любовь?
— Духовная. Вѣдь и въ любви три этажа, какъ въ англійскомъ домѣ: наверху кабинетъ, подъ нимъ спальня, а внизу кухня.
— Практично. Но вѣдь любовь настоящая, большая — она не разсчитываетъ. Я представляла ее себѣ, какъ нѣчто самое высокое, какъ бурю, какъ грозу, какъ шумный водопадъ.
— Иначе говоря, какъ необузданную, ничѣмъ не связанную силу природы? Да, въ такой формѣ она у звѣрей и у низшихъ расъ.
— Низшихъ? Развѣ люди не всѣ одинаковы?
— О да, конечно, всѣ. Всѣ похожи другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Юноши и старики, мужчины и женщины, готтентоты и французы. Конечно, всѣ одинаковы. Взгляните на насъ обоихъ. Мы совсѣмъ одинаковы, только и разницы, что борода. Простите меня, фрекенъ, вотъ теперь я вижу, что вы совсѣмъ здоровы и разрѣшите мнѣ васъ оставить. Спокойной ночи!
Онъ поднялся и взялъ свою шляпу, но въ ту же минуту дѣвушка бросилась къ нему, схватила его за руки и сказала, посмотрѣвъ на него тѣмъ самымъ умоляющимъ взглядомъ, которымъ она уже разъ его побѣдила:
— Останьтесь!
Этотъ пламенный взоръ и судорожное рукопожатіе заставили его почувствовать то же, что, по его мнѣнію, должна испытывать молодая дѣвушка при жаркихъ порывахъ своего соблазнителя. Это смутило и задѣло его стыдливость и оскорбило его мужское чувство. Онъ освободилъ свои руки, отошелъ назадъ и сказалъ спокойнымъ голосомъ, въ которомъ рѣзко звучала притворная холодность:
— Опомнитесь!
— Останьтесь, или я сама пойду въ вашу комнату, — страстно отвѣтила дѣвушка, и въ голосѣ ея послышалась рѣшительная угроза.
— Я запру дверь!
— Вы мужчина? — раздался въ отвѣтъ ея громкій, явно вызывающій смѣхъ.
— Да, и настолько мужчина, что могу самъ выбирать и добиваться. Я не хочу, чтобы меня соблазняли.
Онъ ушелъ. Онъ услышалъ за собой, какъ будто упало человѣческое тѣло, задѣвая при паденіи мебель.
Выйдя на дворъ, онъ чуть было не вернулся обратно. Онъ ослабѣлъ отъ сильнаго нервнаго напряженія, и эта слабость дѣлала его впечатлительнымъ къ чужому страданію. Но, побывъ нѣсколько минутъ наединѣ съ самимъ собою и собравшись съ силами, онъ пришелъ къ окончательному рѣшенію — порвать эти отношенія, которыя грозили перевернуть всю его душевную жизнь. Надо во-время оставить эту женщину, которая ясно показала, что она стремится обладать его тѣломъ, и вовсе не интересуется его душой, которую онъ хотѣлъ вдохнуть въ ея бездушное, живущее только жизнью плоти существо. Она наслаждалась звукомъ его голоса, но къ его мыслямъ она прислушивалась только тогда, когда это ей было выгодно. Онъ часто замѣчалъ, что она любуется линіями его тѣла; иногда она какъ бы невольно прижималась къ его рукѣ, упругіе мускулы которой обрисовывались подъ одеждой. Ему вспомнилось все вызывающее поведеніе ея при купаньѣ, въ поѣздкахъ по морю, при восхожденіи на вахтенную сторожку, которую онъ избѣгалъ посѣщать, такъ какъ стоять на такой высотѣ, безъ видимой опоры было невыносимо для его нервовъ.
Теперь, увидавъ этотъ взрывъ сладострастія, онъ со страхомъ убѣдился въ томъ, что эта женщина не принадлежитъ къ женщинамъ высшаго типа, которыя могутъ индивидуализировать свою любовь къ опредѣленному мужчинѣ. Для нея онъ игралъ роль необходимаго полового контраста.
Онъ спустился къ берегу, чтобы освѣжиться, но ночь была тепла. Море было спокойно, на сѣверо-западѣ небо слегка розовѣло, а на востокѣ надъ моремъ царствовала ночь.
Береговыя скалы были еще теплы, и онъ сѣлъ въ одно изъ естественныхъ. креселъ, выдолбленныхъ морозомъ и отшлифованныхъ волнами.
Онъ снова сталъ припоминать все происшедшее. Теперь, успокоившись, онъ видѣлъ все нѣсколько въ другомъ свѣтѣ. Не его ли мечтой всегда было — настолько возбудить къ себѣ любовь женщины, что бы она на колѣняхъ молила его о любви: "Я люблю тебя. Удостой меня своей любви!" Вѣдь это законъ природы, что болѣе слабая натура идетъ къ болѣе сильной, а не обратно. Противоположное можетъ быть только у тѣхъ, которые, придерживаясь старыхъ предразсудковъ, полагаютъ, что въ женщинѣ есть нѣчто мистическое, возвышенное. Но научнымъ изслѣдованіемъ давно установлено, что вся эта мистика — одно недоразумѣніе, а возвышенное — выдумка поэтовъ, скрывающихъ заглушенные мужскіе инстинкты.
И вотъ теперь все произошло такъ, какъ онъ мечталъ.
Современная женщина, освобожденная отъ предразсудковъ, раскрыла передъ нимъ свою пламенную натуру, а онъ оттолкнулъ ее. Почему? Быть можетъ, имъ управляютъ еще велѣнія наслѣдственности и привычки. Вѣдь ничего безстыднаго не было въ ея порывѣ, никакихъ слѣдовъ наглости проститутки, ни неподходящаго жеста или взгляда. Она любитъ по-своему. Да и чего больше ему требовать? При такой любви онъ спокойно могъ связать съ ней свою судьбу: вѣдь не многіе мужчины могутъ похвалиться тѣмъ, что возбудили такую страсть. Да, но у него нѣтъ гордаго сознанія, что онъ добился ея, ибо онъ зналъ себѣ цѣну. Скорѣй это было гнетущее чувство отвѣтственности, отъ котораго хочется освободиться. Вотъ почему ему нужно уѣхать.
Въ мысляхъ онъ уже укладывалъ свои вещи. Онъ собиралъ все съ письменнаго стола и уже видѣлъ одно зеленое сукно. Убралъ лампу, лившую яркій свѣтъ вечеромъ и блестѣвшую пріятными красками днемъ. И все было пусто. Онъ снималъ со стѣнъ картины и ковры, и вотъ снова выступили наружу бѣлыя, унылыя математическія фигуры. Онъ убралъ книги съ полокъ, и въ глаза ему заглянуло однобразіе, пустота, бѣдность...
Затѣмъ онъ почувствовалъ чисто физическую усталость, страхъ передъ путешествіемъ и его разслабляющее дѣйствіе, страхъ передъ неизвѣстнымъ будущимъ, отказъ отъ привычекъ, отъ ея общества. Передъ нимъ всталъ образъ дѣвушки съ ея дѣтской и въ то же время величественной красотой, ему слышались ея жалобы, онъ видѣлъ ея поблѣднѣвшія щеки, которыя черезъ нѣкоторое время, быть можетъ, кто-нибудь другой заставитъ порозовѣть.
Въ теченіе этой четверти часа, показавшейся ему цѣлой вѣчностью, Боргъ претерпѣлъ всѣ страданія разлуки, какъ вдругъ, въ сумеречномъ свѣтѣ лѣтней ночи, на скалѣ онъ замѣтилъ силуэтъ женщины, вырисовывавшійся на свѣтломъ небѣ. Дивныя очертанія фигуры, такъ хорошо ему знакомой, казались еще благороднѣе на фонѣ блѣдно-желтаго облачка, освѣщеннаго не то вечерней, не то уже утренней зарей. Она шла изъ таможеннаго дома и кого-то или чего-то искала. Голова ея была непокрыта, и волосы разсылались по плечамъ. Дѣвушка осматривалась кругомъ, потомъ, найдя, повидимому, то, чего искала, быстрыми шагами бросилась внизъ къ берегу, гдѣ сидѣлъ тотъ, чье присутствіе было ею открыто. Онъ сидѣлъ неподвижно, не имѣя ни силы уйти, ни желанія подать о себѣ какой-нибудь знакъ.
Подбѣжавъ къ нему, Марія упала передъ нимъ на колѣни, положила свою голову ему на грудь и заговорила быстро, робко, умоляюще, какъ бы сгорая отъ стыда и въ то же время не будучи въ состояніи владѣть собой.
— Не уходите отъ меня, — молила она. — Презирайте меня, но только пожалѣйте. Полюбите меня, полюбите меня, или я уйду туда, откуда уже нѣтъ возврата.
Въ немъ вдругъ проснулась вся страсть зрѣлаго мужчины. Когда онъ увидѣлъ ее у своихъ ногъ, въ немъ пробудилось унаслѣдованное рыцарское чувство мужчины, который въ своей супругѣ хочетъ видѣть госпожу, а не рабу. Онъ всталъ, поднялъ и крѣпко обнялъ ее.
— Сюда, Марія, на грудь ко мнѣ, а не къ ногамъ, — говорилъ онъ. — Ты любишь меня и знаешь, что я тебя люблю, и вотъ теперь ты моя на всю жизнь. Ты не уйдешь изъ моихъ рукъ, пока ты жива, слышишь? На всю жизнь. Теперь я посажу тебя на мой тронъ и дамъ тебѣ власть надо мной, надъ всѣмъ, что мнѣ принадлежитъ, дамъ тебѣ мое имя, мое имущество, мою честь, мое дѣло. Но если ты забудешь, что я далъ тебѣ эту власть, если ты злоупотребишь или будешь пренебрегать ею, я свергну тебя, какъ свергаютъ тирана, и ты упадешь низко, низко и никогда не увидишь свѣта солнца. Но вѣдь этого не будетъ, потому что ты меня любишь, вѣдь любишь, правда?
Онъ посадилъ ее на свое мѣсто, сталъ на колѣни и положилъ голову ей на грудь.
— Вотъ тебѣ моя голова, но не обрѣжь моихъ волосъ, пока я покоюсь на твоей груди. Позволь мнѣ поднять тебя и не увлекай меня внизъ. Будь лучше меня. Для тебя это такъ легко: вѣдь я буду ограждать тебя отъ соприкосновенія со всей грязью и нищетой міра, съ которыми мнѣ одному придется имѣть дѣло. Развивай въ себѣ тѣ достоинства, которыхъ я лишенъ, и тогда мы вдвоемъ составимъ одно совершенное цѣлое.
Его чувства стали принимать окраску разсудочности и, казалось, хотѣли заглушить возбужденіе. И Марія перебила его рѣчь, приблизивъ къ нему свое пылающее лицо, а такъ какъ онъ не отвѣтилъ на ея ласку, то она жарко поцѣловала его въ губы.
— Милый, — сказала она, — Что жъ ты боишься поцѣловать меня. Вѣдь никто не видитъ.
Боргъ вскочилъ, крѣпко обнялъ ее и цѣловалъ много разъ ея шею, пока она, наконецъ, со смѣхомъ не освободилась изъ его объятій.
— Да ты настоящій дикарь, — сказала она.
— Да, дикарь. Берегись, — отвѣтилъ онъ и обнялъ ее за талію.
Они пошли по теплому песку, который хрустѣлъ подъ ихъ ногами.
Вдали заблестѣлъ огонь маяка, воздухъ уже остылъ, и пала роса. Отъ скалы несся крикъ тюленей, какъ вопль о помощи потерпѣвшихъ кораблекрушеніе.
Такъ они ходили больше часу. Они вспоминали свою первую встрѣчу, разсказывали другъ другу тайныя мысли, говорили о будущемъ, о предстоящей зимѣ; о поѣздкѣ за границу.
Гуляя, они подошли въ мысу, гдѣ былъ на долинѣ воздвигнуть крестъ въ память кораблекрушенія, при которомъ погибло нѣсколько человѣкъ.
Вдругъ передъ ними проскользнули двѣ тѣни и исчезли.
— Это Вестманъ и его невѣстка, — сказалъ Боргъ. — Какая гадость. Если бы я былъ мужемъ, я бы утопилъ ее.
— А почему не его? — спросила Марія болѣе рѣзкимъ тономъ, чѣмъ сама хотѣла.
— Онъ не женатъ, — отвѣтилъ Боргъ коротко. — Большая разница.
Наступило молчаніе, непріятное молчаніе. Каждый искалъ, о чемъ бы заговорить. Вмѣсто этого въ головѣ шевелились мысли, разрушавшія все очарованіе. Боргъ снова стремился вернуться къ этому очарованію, къ этому опьянѣнію, которое дѣлаетъ человѣка слѣпымъ, которое превращаетъ сѣрое въ розовое, низкое возноситъ на пьедесталъ, рисуетъ золотую кайму на треснувшемъ фарфорѣ.
У горы они повернули назадъ и пошли по направленію къ дому. Спавшій до тѣхъ поръ вѣтеръ дулъ имъ въ лицо. Несмотря на смущеніе, очнувшійся влюбленный замѣтилъ его свѣжесть. Это былъ сѣверный вѣтеръ, котораго Боргъ ожидалъ, и теперь онъ обрадовался ему, какъ спасителю. Разногласіе съ Маріей въ важномъ вопросѣ подѣйствовало на него. Онъ чувствовалъ, что ея существо можетъ быть связано съ нимъ, но никогда съ нимъ не сольется; значитъ, ему придется отказаться отъ всякаго сопротивленія и отдать себя ей цѣликомъ. Онъ все-таки воспользовался моментомъ, чтобы самому подняться, не унижая ея.
— Почему меня народъ ненавидитъ? — спросилъ онъ вдругъ.
— Потому, что ты выше ихъ, — сказала дѣвушка, не подозрѣвая, какое она дѣлаетъ важное признаніе.
— Не думаю, чтобы это было причиной, — отвѣтилъ Боргъ, — слишкомъ они мало понимаютъ, чтобы оцѣнить мое превосходство.
— Ненависть ослѣпила ихъ.
— Хорошо. А если они увидятъ чудо, откроются ихъ глаза?
— Возможно. Если только чудо напугаетъ ихъ.
— Они увидятъ чудо. Завтра оно будетъ въ десять часовъ.
— Что такое?
— То чудо, которое я тебѣ обѣщалъ.
Дѣвушка посмотрѣла на него съ недоумѣніемъ, какъ бы не вѣря его словамъ, потомъ засмѣялась и спросила:
— А если будетъ дурная погода?
— Завтра будетъ хорошая погода, — отвѣтилъ съ увѣренностью Боргъ. — Ну, мы уже начали говорить о погодѣ, это значитъ, что пора бы подумать о томъ, что скажетъ твоя мать на все это.
— Это ея не касается, — тотчасъ отвѣтила дѣвушка.
— Странно, чтобы матери не касалось, съ кѣмъ связываетъ ея дочь свою жизнь, и чье имя хочетъ носить. Развѣ это можетъ быть ей безразлично?
— Покойной ночи, — перебила его Марія и подставила губы для поцѣлуя. — Ты придешь къ намъ завтра утромъ?
— Конечно, — отвѣтилъ онъ. — Конечно, приду.
Она ушла.
Боргъ остался на томъ же мѣстѣ и смотрѣлъ, какъ ея стройная фигура вырисовывалась на фонѣ желтаго облава, когда она взбиралась на гору. Взойдя наверхъ, она обернулась и послала ему воздушный поцѣлуй. Потомъ она стала спускаться на другую сторону, и еще нѣкоторое время видна была ея голова съ распущенными волосами которые развѣвалъ сѣверный вѣтеръ.