Научный методъ
Милосердый Боже! Если кто-либо и можетъ походить на это зловредное существо, которое намъ непрестанно изображаютъ, разрушающимъ дѣла Твои, — такъ это гонитель. Вольтеръ.
Наука не всегда занимала должное мѣсто въ области знанія; авторитетомъ ея долго пренебрегали, ея выводы оспаривали, ея принциповъ не признавали; въ теченіе многихъ вѣковъ успѣхи ея были медленны и трудны, потому что умъ человѣческій не всегда владѣлъ искусствомъ наблюдать природу и изучать ее при помощи опыта. До эпохи «Возрожденія» наука была подчинена педантическому авторитету схоластики и, порываясь къ жизни, изнемогала подъ тяжестью гоненій. Коперникъ, отрѣшаясь отъ ходячихъ мнѣній и проповѣдуя вопреки ученію римской церкви и учителей его времени, что земля вращается вокругъ солнца; Галилей, открывая передъ человѣчествомъ поразительное зрѣлище истиннаго движенія свѣтилъ, — подготовили важный переворотъ въ исторіи философіи. Тогда впервые было замѣчено, что человѣкъ сбивается съ пути, если ожидаетъ найти истину у другихъ людей, которымъ, какъ и ему, она также неизвѣстна, вмѣсто того, чтобы искать истину въ природѣ, открывающей ее терпѣливому изслѣдователю. Галилей, направляющій зрительную трубу на небо, — вотъ важное событіе въ исторіи прогресса. Это — ученый, отказывающійся разбирать тарабарщину устарѣвшихъ учителей; это — новая философія, начинающая новую эру — наблюденій; это — умъ, самъ себя освобождающій отъ путъ.
Въ теченіе всѣхъ среднихъ вѣковъ порабощенная наука подчиняется схоластикѣ, этой узкой философіи, которая почитаетъ истиннымъ только то, что признано католической церковью и преподано учителями, подчиненными ея догматамъ. Въ настоящее время наука совершенно свободно провозглашаетъ свои истины; новаторъ легко ниспровергаетъ зданіе признанной теоріи, если является вооруженный фактомъ, несовмѣстимымъ съ этой теоріей. Но не всегда такъ было; исторія мучениковъ астрономіи представила уже намъ примѣръ этого.
Бэконъ и Декартъ суть основатели научнаго метода, творцы здравой логики, которая учитъ насъ, по выраженію великаго французскаго философа, «такъ направлять свой разумъ, чтобы искать истину въ знаніи». Декартъ провозгласилъ независимость сужденія, объявивъ, что «не слѣдуетъ ничего признавать за истину, что не можетъ быть ясно и точно познаваемо, какъ истина».
На эту мысль, кажущуюся намъ теперь такой простой, раньше смотрѣли какъ на что-то чудовищное. Ссылаться на доводы чувства и разума, вопреки ученію Аристотеля или правиламъ, преподаваемымъ римской церковью, было преступленіемъ; такимъ образомъ заблужденіе и предразсудки переходили изъ поколѣнія въ поколѣніе.
Когда астрономъ осмѣлился сказать: «я видѣлъ пятна на солнцѣ такъ, какъ видишь чернильныя пятна на бумагѣ»[63], ему отвѣчали: «этого не можетъ быть, наши учители учатъ насъ, что солнце нетлѣнно, пятна же были бы признаками тлѣнности».
Великое философское движеніе эпохи «Возрожденія» имѣло въ XIII вѣкѣ предтечу, столь же замѣчательнаго по своему генію, какъ и по своимъ несчастіямъ. Мы говоримъ о Рожерѣ Бэконѣ. Знаменитый англійскій монахъ въ самомъ дѣлѣ былъ первый философъ, протестовавшій противъ заблужденій схаластики. «Я бы велѣлъ сжечь, говорилъ онъ, всѣ книги Аристотеля, еслибы онѣ мнѣ принадлежали, потому что, изучая ихъ, теряешь время; онѣ служатъ только къ умноженію заблужденій и распространенію невѣжества»[64]. Выражаясь такимъ образомъ, Бэконъ говорилъ не объ Аристотелѣ древности, но о томъ, что можетъ быть названо Аристотелизмомъ среднихъ вѣковъ.
Рожеръ Бэконъ, родившійся въ Ильчестрѣ, въ графствѣ Соммерсетъ, въ 1214 г., первоначально обучался въ Оксфордскомъ университетѣ, откуда вскорѣ прибылъ въ Парижскій университетъ, который пользовался тогда большой славой. Получивъ степень доктора богословія, онъ вступилъ въ орденъ Францинсканцевъ въ то время, какъ Людовикъ Святой боролся съ своими западными вассалами. Неизвѣстны въ точности обстоятельства его жизни въ эту эпоху; извѣстно только, что проявившаяся наклонность его къ естественнымъ наукамъ и къ изученію природы стоила ему многихъ мученій со стороны его фанатическихъ собратій. Рожеръ Бэконъ принялся сначала за изученіе латинскаго, греческаго, еврейскаго и арабскаго языковъ, чтобы имѣть возможность читать древнихъ въ оригиналѣ. Изученіе языковъ не мѣшало ему заниматься математикой, астрономіей, физикой, химіей и вести занятія всѣми этими науками одновременно. Онъ полагался прежде всего на свидѣтельство опыта и распространялъ свое здравое ученіе между многочисленными молодыми людьми, помогавшими ему въ его изслѣдованіяхъ. Его дѣятельность и умъ не замедлили сдѣлать его извѣстнымъ; въ Парижѣ Рожера Бэкона знали подъ именемъ удивительнаго доктора, — прозваніе, которое онъ заслужилъ многочисленностью и важностью своихъ открытій по всѣмъ отраслямъ наукъ. Бэконъ первый замѣтилъ неточность Юліанскаго календаря по отношенію къ солнечному году; онъ предложилъ папѣ Клименту IV исправить его. Эта работа была исполнена только спустя три вѣка послѣ его смерти. Онъ первый изучилъ свойства вогнутыхъ и выпуклыхъ стеколъ, сдѣлалъ первыя очки для дальнозоркихъ, первый далъ теорію телескопа. Если этотъ великій труженикъ и не открылъ, какъ это ошибочно утверждали, пороха, очень ясно описаннаго 50 лѣтъ назадъ Маркомъ Грекомъ (Marcus Groecus), тѣмъ не менѣе онъ содѣйствовалъ усовершенствованію производства этого вещества, указавъ способъ очищать селитру, которая, какъ извѣстно, есть одна изъ главныхъ составныхъ частей пороха.
Но Бэконъ жилъ въ эпоху нетерпимости и фанатизма, а потому эти важныя работы послужили поводомъ къ обвиненію его въ магіи. Народное воображеніе сдѣлало его героемъ самыхъ сверхъестественныхъ явленій; его считали колдуномъ и разсказывали, будто онъ сдѣлалъ изъ стали голову, которая могла говорить и предсказывать будущее. Объ этомъ мы не находимъ ничего въ его сочиненіяхъ, но за то изъ нихъ можно подробно видѣть, какъ много страданій доставили ему зависть и фанатизмъ его собратьевъ-монаховъ. Начальники его ордена воспретили ему, подъ страхомъ бытъ посаженнымъ на хлѣбъ и воду[65], давать кому бы то ни было свои сочиненія. Но Рожеръ Бэконъ нашелъ поддержку въ папѣ Климентѣ IV, который чрезвычайно интересовался чудесными изобрѣтеніями знаменитаго кордельерскаго монаха. Бэконъ переслалъ папѣ черезъ однаго изъ преданнѣйшихъ учениковъ своихъ, Жана Парижскаго, рукопись своего сочиненія «Opus majus », а потомъ и свое посланіе «О тайныхъ твореніяхъ искусства и природы »[66].
Книги эти содержатъ въ себѣ неисчерпаемыя научныя богатства и выставляютъ Рожера Бэкона однимъ изъ величайшихъ умовъ человѣчества. «Opus majus» трактуетъ почти о всѣхъ наукахъ, даже о лингвистикѣ. Въ этомъ трудѣ изложены основанія оптики, теорія зажигательныхъ стеколъ, самыя точныя замѣчанія о явленіяхъ отраженія свѣта, объясненіе радуги, указаніе на предвареніе равноденствій. Въ немъ попадаются положительныя откровенія, доказывающія присутствіе въ авторѣ такой необыкновенной проницательности, что онъ кажется иногда одареннымъ способностью предчувствовать будущее. Такъ, объяснивъ приготовленіе пороха, Рожеръ Бэконъ говоритъ: «Достаточно воспламенить небольшое количество его, чтобы получить яркую вспышку, сопровождающуюся ужаснымъ трескомъ: посредствомъ его можно уничтожить цѣлую армію и даже цѣлый, городъ». Когда Р. Бэконъ говоритъ о физикѣ и механикѣ, то кажется, что онъ описываетъ паровыя машины, желѣзныя дороги и указываетъ на возможность воздухоплаванія: «Можно сдѣлать машины, говоритъ авторъ, которыя будутъ двигать самый большой корабль быстрѣе, чѣмъ цѣлый полкъ гребцовъ, и нуженъ будетъ только одинъ лоцманъ, чтобы править имъ. Можно также заставить двигаться экипажи съ невѣроятной быстротой безъ участія какого-либо животнаго. Наконецъ, есть возможность сдѣлать и такія машины, которыя, посредствомъ крылатаго прибора, дадутъ возможность летать по воздуху на подобіе птицъ».
Кромѣ того, « Opus majus » отличается еще и другими достоинствами. Въ немъ есть великолѣпная глава, гдѣ говорится объ искусствѣ производить опыты. Опытныя изслѣдованія разсматриваются тамъ, какъ одно изъ главнѣйшихъ средствъ, которыя умъ долженъ употреблять для раскрытія истины. Только при помощи опытовъ физики и химіи можно добиться сколько-нибудь значительныхъ открытій. Правда, авторъ, забравшись въ область философіи, теряется среди предразсудковъ своей эпохи: онъ вѣритъ въ возможность получить изъ небольшаго количества драгоцѣннаго металла огромное количество его, вѣритъ въ существованіе средствъ, могущихъ продолжить человѣческую жизнь, но не слѣдуетъ забывать, что онъ жилъ въ XIII столѣтіи!
Неисполненіе монастырскаго устава, яростная завистливая ненависть монаховъ, порожденная славою Рожера Бэкона, доставили ему много страданій. Пока ему покровительствовалъ папа, нападки, направленные противъ него, значительно сдерживались; за то, по смерти Климента IV они разразились уже не сдерживаемою яростью. Въ 1278 году, когда на папскомъ престолѣ былъ Николай III, кордельерскіе монахи донесли ему на своего собрата, обвиняя Бэкона въ томъ, что онъ продалъ дьяволу душу и сдѣлался магомъ и астрологомъ. Напрасно Рожеръ Бэконъ пытался оправдаться. На обвиненія въ магіи онъ возражалъ письмомъ: « De nullitate magiae ». «Вы называете, пишетъ онъ, дѣломъ дьявола мои произведенія потому только, что они недоступны вашему уму. Только по этой причинѣ невѣжественные теологи и духовные ученые гнушаются ими, какъ порожденіями магіи и считаютъ изученіе ихъ дѣломъ, недостойнымъ христіанина».
Рожеръ Бэконъ.
Но всѣ усилія остались безплодными. Ослѣпленные фанатики осудили сочиненія Бэкона, какъ содержавшія въ себѣ «опасныя и подозрительныя ученія», и авторъ долженъ былъ поплатиться за свою геніальность, просидѣвъ въ тюрьмѣ болѣе 15 лѣтъ. Ему возвратили свободу только тогда, когда увидѣли, что онъ окончательно истощенъ горемъ, долгою неволею и болѣзнями. Несчастный старикъ съ трудомъ дотащился до родной земли. Нужно согласиться, говоритъ одинъ изъ его біографовъ, что онъ былъ слишкомъ несчастенъ, если на смертномъ одрѣ не могъ удержать горькой жалобы: «Я жалѣю, что доставилъ себѣ столько страданій ради интересовъ науки»[67]
Рожеръ Бэконъ значительно опередилъ свой вѣкъ. Если сочиненія его и получили огласку при его жизни, то только благодаря его извѣстности; но истинные послѣдователи явились у Бэкона только 200 лѣтъ спустя послѣ его смерти.
Пока не было изобрѣтено книгопечатаніе, возраженія ученыхъ, боровшихся противъ порабощенія мысли, не могли найти поддержки. Но когда Гутенбергъ далъ людямъ средство распространять свои мысли, истина пріобрѣла возможность проникать повсюду при помощи книгъ, и философы XVI вѣка, имѣя въ рукахъ такое могущественное орудіе, какъ книгопечатаніе, принялись разработывать почву свободнаго изслѣдованія, на которой впослѣдствіи должны были родиться опытныя науки. Борьба, которую имъ пришлось вести, какъ мы увидимъ впослѣдствіи, была ужасна и окончилась торжествомъ истины, но торжество это было еще разъ куплено драгоцѣнною кровью новыхъ мучениковъ.
Рамусъ (Pierre La Rauiée) былъ однимъ изъ самыхъ достойныхъ представителей этой великой борьбы, павшихъ въ первомъ ряду борцовъ за истину. Его жизнь, труды и характеръ дѣлаютъ честь не только наукѣ, но и всему человѣчеству. Онъ родился въ эпоху «Возрожденія», въ началѣ XVI вѣка, въ 1515 году въ Кютѣ (Cuth), въ скромной деревушкѣ въ графствѣ Вермандуа (Vermandois)[68]. Отецъ его, бѣдный человѣкъ, занимавшійся земледѣліемъ, до такой степени нуждался, что едва могъ прокормить своего ребенка. Но молодой Пьеръ отличался недюжинной энергіей; восьми лѣтъ онъ смѣло покинулъ отцовскій домъ и отправился одинъ пѣшкомъ въ Парижъ. Нищета скоро выгнала его оттуда, но Рамусъ не унывалъ и чрезъ нѣсколько времени снова вернулся въ Парижъ, нанявшись слугой къ одному богатому ученику Наваррской коллегіи. Днемъ онъ прислуживалъ своему хозяину, а часть ночи употреблялъ всегда на занятія.
Скромный Рамусъ досталъ себѣ серьезныхъ книгъ, какъ напримѣръ, сочиненія Ксенофонта и Платона, и съ жадностію читалъ ихъ, а въ часы досуга посѣщалъ лекціи философіи, читавшіяся Жаномъ Геннюэ, епископомъ въ Пуатье. Умъ его особенно легко воспринималъ науки и новыя идеи, получившія уже въ то время названіе «Сократизма», которыя учили судить о вещахъ по ихъ существу и доискиваться истины только путемъ разсужденій. При занятіяхъ своихъ, Рамусъ употреблялъ всѣ усилія, чтобы отрѣшиться отъ предвзятыхъ идей и избѣгать предразсудковъ своего времени. На 21 году онъ такъ блистательно защищалъ диссертацію на степень «магистра искусствъ», что профессора не могли удержаться отъ аплодисментовъ, хотя тема, имъ выбранная, была очень щекотлива, такъ какъ онъ горячо нападалъ на школу Аристотеля. На слѣдующій годъ Рамусъ началъ читать публичныя лекціи въ Манской (du Mans) коллегіи, привлекавшія съ каждымъ днемъ все больше и больше слушателей. На лекціяхъ своихъ онъ разбиралъ греческихъ и латинскихъ авторовъ. Программа его, обнимавшая собою изученіе философіи и краснорѣчія, привела его къ открытію логики, — искусства правильно разсуждать, отыскивая истину; молодой новаторъ хотѣлъ приняться вскорѣ за разрѣшеніе задачи объ усовершенствованіи нравственныхъ началъ (les principes). Этого было достаточно, чтобы возбудить къ себѣ подозрѣніе.
Когда Рамусъ, желая дополнить свои лекціи, захотѣлъ распространять свое ученіе печатно, сочиненія его тотчасъ же были запрещены парижскимъ теологическимъ факультетомъ и первыя изданныя имъ книги (Dialectkae partitiones et Aristotelicae anima adversationes ) были приговорены къ уничтоженію королевскимъ указомъ 1-го марта 1544 года. Дошли даже до того, что хлопотали о ссылкѣ автора на галеры; но философу удалось избѣжать каторги, хотя чтеніе лекцій ему и было запрещено.
«Надо мной насмѣялся весь парижскій университетъ, говоритъ юный профессоръ, онъ осудилъ меня какъ невѣжду, какъ безстыжаго и коварнаго возмутителя и клеветника. Этимъ приговоромъ мнѣ связали языкъ и руки и мнѣ было запрещено читать и писать что-бы то ни было публично или приватно».
Въ царствованіе Генриха II, Рамусу довелось увидѣть лучшіе дни, но потомъ преслѣдованія возобновились съ новой силой. «Онъ могъ найти внѣ Франціи почетное мѣсто; самыя лестныя приглашенія присылались ему изъ Италіи и Германіи, но онъ предпочелъ страдать въ родной странѣ и за родную страну»[69].
Въ 1551 году Рамусъ былъ назначенъ профессоромъ въ королевской коллегіи, затѣмъ лишенъ своей каѳедры, снова назначенъ и снова лишенъ. Его принудили выѣхать изъ Парижа, но черезъ нѣсколько времени онъ опять вернулся туда. Къ несчастью Рамусъ находился въ Парижѣ въ знаменитую Варѳоломеевскую ночь. Понятно, его заподозрили въ принадлежности къ протестантизму; одинъ изъ его враговъ, Шарпантье (Charpentier), ярый католикъ, роялистъ и инквизиторъ, началъ его преслѣдовать какъ гугенота. «Шарпантье, говоритъ историкъ де-Ту, возстановилъ противъ него общественное мнѣніе и подослалъ наемныхъ убійцъ, которые вытащили его изъ мѣста, гдѣ онъ спрятался, отобрали у него деньги и, пронзивъ шпагами, выбросили изъ окна на улицу; тамъ разъяренные ученики, возбуждаемые примѣромъ своихъ учителей, одушевленныхъ такимъ же бѣшенствомъ, вырвали у него всѣ внутренности, волочили по землѣ трупъ, наносили всевозможныя оскорбленія и наконецъ растерзали его въ куски».
Такимъ образомъ погибъ этотъ великій человѣкъ эпохи «Возрожденія», смѣлый новаторъ, одинъ изъ первыхъ борцовъ на поприщѣ эмансипаціи знанія, совершившій въ наукѣ переворотъ, неменьшій сдѣланнаго Лютеромъ и Кальвиномъ въ религіи: онъ первый осмѣлился свергнуть иго схаластики и провозгласилъ еще раньше Декарта разумъ, какъ критерій истины.
Обладая геніальнымъ умомъ и неутомимымъ трудолюбіемъ, Рамусъ задался цѣлью преобразовать всѣ человѣческія познанія. Онъ долженъ былъ начать съ логики и занялся изученіемъ точныхъ наукъ. Его можно считать однимъ изъ первыхъ математиковъ того времени. Онъ перевелъ «Начальныя основанія Эвклида», написалъ ариѳметику, геометрію и алгебру, которыя не выходили изъ употребленія впродолженіи цѣлаго вѣка послѣ его смерти. Онъ занимался также астрономіей и Коперникъ считалъ его въ числѣ защитниковъ своего ученія.
Петръ Рамусъ падаетъ подъ ударами убійцъ.
Его идеи и методы изслѣдованія много способствовали основанію медицины и другихъ наукъ, получившихъ начало въ эту эпоху. Вообще, Рамуса можно считать однимъ изъ предвѣстниковъ новаго направленія.
Джіордано Бруно (Giordano Bruno) можетъ быть поставленъ на ряду съ нимъ, какъ одинъ изъ философовъ XVI вѣка, храбро сражавшійся за свободу мысли. Обладая большимъ запасомъ учености и основательнымъ знаніемъ древнихъ писателей, онъ кромѣ того обратилъ серьезное вниманіе на изученіе математики и физики, что дало ему возможность найти путь къ истинной наукѣ; воображеніе его было живо, страсть и усердіе въ занятіяхъ — неутомимы.
Бруно родился близь Неаполя, въ половинѣ XVI столѣтія. Пробывъ нѣсколько лѣтъ въ Доминиканскомъ орденѣ, онъ отправился въ Женеву. Сомнѣнія, громко высказываемыя имъ по поводу правилъ, преподаваемыхъ теологами, насмѣшки надъ монахами, которыя онъ иногда позволялъ себѣ, не дали ему возможности безопасно оставаться въ странѣ, находившейся подъ игомъ Святой Инквизиціи. Принявши кальвинизмъ, онъ отправился въ Парижъ, гдѣ изучилъ философію и сталъ съ жаромъ нападать на школу Аристотеля. Онъ изъѣздилъ всю Англію и Германію, оставляя вездѣ множество сочиненій, химерическаго содержанія и остроумныхъ, но въ которыхъ тѣмъ не менѣе проглядывала иногда глубокая ученость. Желаніе увидѣть родную землю снова привело его въ Италію. Онъ поселился въ Венеціанской республикѣ и прожилъ тамъ въ теченіи 2 лѣтъ въ глубокомъ уединеніи.
Арестованіе Джіордано Бруно.
Въ 1598 году Венеціанцы предали его въ руки инквизиціи. По распоряженію губернатора, стража арестовала Джіордано Бруно и онъ былъ отправленъ въ Римъ. Тамъ, ставши жертвой гнуснаго обвиненія, онъ по приговору инквизиціи былъ посаженъ въ тюрьму и оставался въ ней два года, ни за что не соглашаясь отказаться отъ своего ученія. Тогда его опять потребовали на судъ инквизиціи и, стоя на колѣняхъ, онъ выслушалъ чтеніе своего приговора. Несчастный философъ, узнавъ, что его приговорили къ сожженію живымъ, отнесся къ этому приговору хладнокровно. «Приговоръ, произнесенный вами, — сказалъ онъ, обращаясь къ судьямъ, — смущаетъ васъ въ эту минуту, вѣроятно, больше чѣмъ меня». 17 февраля 1600 года онъ погибъ на кострѣ[70].
Джіордано Бруно написалъ нѣсколько замѣчательныхъ сочиненій, въ которыхъ разсматривалъ вселенную, какъ нѣчто безконечное и несоизмѣримое, и высказывалъ убѣжденіе, что существуетъ безчисленное множество міровъ. Подобно Рамусу, онъ стоялъ въ ряду защитниковъ системы Коперника. Это-то и послужило поводомъ къ обвиненію его въ преступленіи. Мысли его выражены иногда въ сильныхъ выраженіяхъ, поражающихъ своею смѣлостью и величіемъ. По словамъ Виктора Кузена, «Богъ представляетъ для него великую сущность (La grande unitè), проявляющуюся въ мірѣ и человѣчествѣ. Нельзя не признать въ немъ геніальности. Хотя онъ и не былъ основателемъ системы, которая держалась продолжительное время, тѣмъ не менѣе онъ оставилъ въ исторіи философіи свѣтлый, но въ то же время, кровавый слѣдъ»[71].
Другая жертва религіозной нетерпимости, Ванини, родился, подобно Джіордано Бруно, близь Неаполя (въ 1584 году). Онъ серьезно и прилежно занимался науками. Изучивши философію, теологію и медицину, Ванини отправился путешествовать, при чемъ посѣтилъ Германію и Нидерланды, побывалъ въ Женевѣ, Ліонѣ и Англіи; несчастная путеводная звѣзда привела его въ Тулузу, единственное мѣсто во Франціи, подчиненное власти Инквизиціи. Въ изданныхъ имъ сочиненіяхъ часто попадаются непристойности, кладущія пятно на его память, но въ нихъ же онъ высказывалъ свою увѣренность въ вѣчности вселенной и проповѣдовалъ, что движеніе ея не подчиняется разумной волѣ, а обусловливается самимъ существомъ матеріи. За это онъ былъ схваченъ, обвиненъ въ атеизмѣ и 19-го февраля 1619 года приговоренъ къ смерти: ему отрѣзали языкъ, послѣ чего онъ былъ повѣшенъ и сожженъ.
Если Ванини не имѣетъ права на уваженіе потомства, а заслуживаетъ состраданіе только вслѣдствіе жестокой казни, которой онъ былъ подвергнутъ, то нельзя сказать того-же самаго про уроженца Калабріи, знаменитаго Кампанеллу. Кампанелла родился въ 1568 году и 14 лѣтъ отъ роду вступилъ въ монашескій орденъ доминиканцевъ. Онъ питалъ страсть къ труду, любовь къ наукѣ и обнаруживалъ истинное стремленіе къ добру. Обладая смѣлымъ и независимымъ умомъ, Кампанелла рѣшился преобразовать всѣ отрасли философіи. Въ его трудахъ и сочиненіяхъ проявляется совершенно новое стремленіе познавать истину главнымъ образомъ не чтеніемъ научныхъ книгъ, а путемъ наблюденія природы. Его можно считать вторымъ предвѣстникомъ Бэкона и Декарта.
Ѳома Кампанелла вначалѣ занялся преподаваніемъ философіи въ Неаполѣ, но тамъ новизна его ученія обратила на себя вниманіе и возбудила опасенія, вслѣдствіе чего онъ принужденъ былъ спасаться бѣгствомъ отъ грозныхъ обвиненій, возбужденныхъ противъ него завистью и клеветою. Втеченіи десяти лѣтъ онъ разъѣзжалъ по Италіи, стараясь всюду подорвать авторитетъ Аристотеля, дѣлая безпрестанно горячія воззванія къ разуму и пропагандируя опытный методъ, стараясь, по его собственнымъ словамъ, «преобразовать всѣ науки сообразно законамъ природы и Священнаго писанія»[72]. Страсть его не знала препонъ: Онъ посѣтилъ во Флоренціи Галлилея и написалъ въ защиту его ученія блистательную апологію[73], смѣло защищалъ систему Коперника, проповѣдовалъ всюду ненависть къ тиранніи и лелѣялъ надежду освободить свою родину отъ ига Испаніи. Обвиненный въ составленіи заговора, онъ навлекъ на себя такую бездну страданій, что перо историка не въ силахъ описать ихъ. Къ обвиненію въ политическомъ преступленіи примѣшались еще обвиненія религіознаго и философскаго характера, и Кампанелла цѣлыхъ 27 лѣтъ пробылъ въ заточеніи, гдѣ ему пришлось перенести самыя ужасныя мученія.
Онъ вытерпѣлъ такую ужасную, продолжавшуюся 35 часовъ сряду пытку, что «всѣ его сѣдалищныя вены и артеріи были порваны и кровь изъ ранъ текла съ такой неудержимой силой, что ее невозможно было остановить; но онъ вынесъ все это съ замѣчательной твердостью, не произнеся ни одного слова, которое было бы недостойно философа»[74].
Кампанелла слѣдующимъ образомъ перечисляетъ свои страданія: «пятьдесятъ разъ я былъ заключенъ въ тюрьму и семь разъ подвергался самой жестокой пыткѣ. Послѣдняя пытка длилась 40 часовъ. Меня крѣпко связали веревками, впившимися до костей въ мое тѣло, и съ завязанными назадъ руками подвѣсили на заостренный колъ, который изорвалъ мнѣ тѣло и выпустилъ изъ меня 10 фунтовъ крови. Послѣ шестимѣсячной болѣзни я какимъ-то чудомъ выздоровѣлъ и былъ снова посаженъ въ яму. Пятнадцать разъ меня призывали въ судъ и судили. Когда меня въ первый разъ спросили: „какъ вы можете знать то, чему васъ никогда не учили? Ужь не по дьявольскому-ли это навожденію?“ Я отвѣчалъ: „чтобы обладать моими познаніями, мнѣ пришлось сжечь въ теченіи безсонныхъ ночей больше масла, чѣмъ вы за всю вашу жизнь выпили вина“. Въ другой разъ меня обвинили въ томъ, что будто бы я написалъ книгу „о 3-хъ лжеучителяхъ“, между тѣмъ какъ она была напечатана за 30 лѣтъ до моего рожденія. Мнѣ приписывали мнѣнія Демокрита, между тѣмъ какъ я былъ его противникомъ. Меня обвиняли въ томъ, что я питаю враждебныя чувства къ церкви, тогда какъ я написалъ сочиненіе „о христіанской монархіи“, гдѣ доказывалъ, что ни одинъ философъ не могъ измыслить республики подобной той, которая была учреждена въ Римѣ во времена апостоловъ. Меня называли еретикомъ, тогда какъ я публично возставалъ противъ еретиковъ моего времени. Меня обвинили, наконецъ, въ мятежѣ и ереси за предположеніе возможности существованія пятенъ на солнцѣ, лунѣ и звѣздахъ, тогда какъ Аристотель считалъ міръ вѣчнымъ и нетлѣннымъ. — И за все это я былъ брошенъ, подобно Іереміи, въ преисподнюю, лишенную воздуха и свѣта»[75].
Такое продолжительное и тяжкое заключеніе Кампанеллы возбудило во всѣхъ ужасъ. Даже папа Павелъ V былъ пораженъ жестокимъ обращеніемъ и лично ходатайствовалъ предъ испанскимъ королемъ о помилованіи, но Филиппъ III оставался непреклоннымъ[76] и только со смертью этого государя насталъ наконецъ часъ освобожденія Кампанеллы.
По выходѣ своемъ изъ тюрьмы, онъ встрѣтилъ дружескій пріемъ и покровительство у Урбана VIII, наслѣдовавшаго папскій престолъ послѣ Павла V.
Не смотря на перенесенныя имъ мученія, философъ не упалъ духомъ и принялся съ новой горячностью бороться въ защиту своего ученія и опровергъ своихъ противниковъ. Но чѣмъ съ большимъ упорствомъ онъ отстаивалъ свои убѣжденія, тѣмъ яростнѣе нападали на него враги; они дошли даже до подстрекательства противъ него фанатической черни. Чтобы избѣжать угрозъ неистовой толпы, Кампанелла долженъ былъ, переодѣтый, спастись бѣгствомъ.
Графъ де-Ноайль (de Noailles), посланникъ Людовика XIII при Римскомъ дворѣ, помогъ ему уѣхать во Францію. Кампанелла пріѣхалъ въ Парижъ и былъ благосклонно принятъ великимъ кардиналомъ и министромъ Ришелье. Онъ представилъ Кампанеллу королю, который старался утѣшить его въ несчастіяхъ и назначилъ ему пенсію въ 3000 ливровъ. Сочиненія его были одобрены Сорбонной. Съ этого времени философъ велъ спокойную жизнь, но мы видѣли цѣною какихъ мученій было имъ куплено это спокойствіе. Впослѣдствіи ему удалось встрѣтиться въ Голландіи съ Декартомъ и наконецъ 71 года отъ роду онъ умеръ въ Парижѣ и былъ погребенъ въ доминиканскомъ монастырѣ, въ улицѣ Сентъ-Оноре.
Сочиненія Кампанеллы весьма важны, умъ его проникалъ въ глубь всѣхъ человѣческихъ знаній; онъ издалъ классификацію наукъ и выработалъ способы для ихъ изученія. Недостатки, которыми онъ обладалъ, присущи его вѣку и встрѣчаются точно также у Рамуса и Джіордано Бруно, одного изъ величайшихъ геніевъ эпохи «Возрожденія», боровшихся за свободу человѣческаго разума противъ схоластики и рутины. Черезъ три года послѣ смерти Кампанеллы появилось сочиненіе Декарта «Discours de la Мétode».
Въ то время, какъ эти философы такъ доблестно сражались за свои идеи, явился замѣчательный мыслитель, нашедшій новый способъ опытнаго изслѣдованія и плодами трудовъ своихъ явно обнаружившій неисчерпаемое богатство этого новаго познанія. Это былъ Бернаръ Палисси, достославный предшественникъ Франциска Бэкона.
Палисси родился въ началѣ XVI столѣтія въ скромной деревушкѣ близь маленькаго городка Бирона, между Ло и Дордонью. Къ сожалѣнію, не существуетъ подробнаго описанія его дѣтства. Извѣстно только, что въ ранней молодости онъ предпринялъ путешествіе по Пиренеямъ, Фландріи, Нидерландамъ, Арденнамъ и берегамъ Рейна… «Въ качествѣ простаго работника, — говоритъ онъ самъ, — переходилъ я съ мѣста на мѣсто, занимаясь одновременно ремесломъ стекольщика, горшечника и землемѣра», а главнымъ образомъ присматриваясь къ достопримѣчательностямъ природы, проходя черезъ горы и лѣса и посѣщая каменоломни, рудники и пещеры.
Возвратясь на родину, Палисси поселился въ Сентѣ (Saintes) и женился тамъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ, обремененный семействомъ, подъ тяжелымъ гнетомъ нищеты, онъ принялся съ изумительною настойчивостью изучать глиняное производство, а также приготовленіе фаянса и эмали, обезсмертившее впослѣдствіе его имя.
Бернаръ Палисси разсказываетъ, что увидя однажды красивую фаянсовую чашку, покрытую эмалью, онъ рѣшился открыть секретъ этого производства, неизвѣстный до тѣхъ поръ во Франціи. Онъ обладалъ изящнымъ вкусомъ и чутьемъ художника, и смѣло принялся за работу. Не смотря на свое положительное незнаніе состава глинистой земли, онъ все-таки старался «найти способъ образованія эмали ощупью, какъ человѣкъ блуждающій въ потемкахъ». Описанію своихъ трудовъ по глиняному производству Палисси придалъ характеръ эпической поэмы, достойной пера Монтэня. Сочиненія, написанныя имъ на эту тему, живо изображаютъ труды и попытки изобрѣтателя, изучающаго совершенно незнакомый ему предметъ. Подобное произведеніе представляетъ собою прекраснѣйшій изъ извѣстныхъ намъ примѣровъ, показывающій, сколько средствъ можетъ находить геній при опытахъ, производимыхъ трудами собственныхъ рукъ.
Первые опыты, произведенные Палисси надъ различными веществами, были безуспѣшны. «Не смотря на постоянныя издержки и значительную потерю труда, — говоритъ онъ, — я тѣмъ не менѣе ежедневно занимался толченіемъ и растираніемъ новыхъ веществъ и строилъ новыя печи, безпрестанно расходуя много денегъ и убивая матеріалъ и время». Желая придерживаться правильной и послѣдовательной системы при изученіи, Палисси рѣшился сначала упражняться въ полученіи только бѣлой эмали, оставляя на будущее время изслѣдованія относительно состава для окрашиванія ея.
Болѣе двухъ лѣтъ сряду онъ посвятилъ исключительно посѣщенію ближайшихъ стекляныхъ заводовъ, но потомъ, во избѣжаніе потери времени, которое неизбѣжно приходилось на постоянные переѣзды, съ мѣста на мѣсто, онъ рѣшился устроить у себя печь на подобіе тѣхъ, какія ему приходилось встрѣчать у стекольныхъ фабрикантовъ. Неутомимый труженикъ добился этого съ помощью необычайнаго труда: не имѣя средствъ держать хотя-бы одного работника, онъ былъ принужденъ самъ таскать и класть кирпичъ, обжигать известь и носить изъ колодца воду. Наконецъ, печь была готова; оставалось только приготовить эмаль и сплавить ее. Палисси простоялъ однажды 6 дней и 6 ночей передъ огнемъ, не переставая подкладывать дрова. Когда все уже было почти готово и онъ ожидалъ успѣшнаго исхода, онъ увидѣлъ вдругъ, что не хватило дровъ. Несчастный изслѣдователь, истребивши всѣ подпорки деревьевъ изъ своего сада, дошелъ до того, что сталъ подкладывать въ печь столы и доски изъ пола. Вмѣсто помощи всѣ стали насмѣхаться надъ нимъ и распространять повсюду слухи, что онъ жегъ свой домъ и положительно сошелъ съ ума. Благодаря этимъ слухамъ, онъ потерялъ всякій кредитъ. Находились даже люди, поговаривавшіе, что горшечникъ занимается дѣланіемъ фальшивыхъ денегъ. Бѣдный изобрѣтатель раззорился и очутился на улицѣ съ двумя грудными дѣтьми, безъ средствъ, по уши въ долгахъ… «Но надежда не покидала меня, — прибавляетъ энергичный труженикъ, — и я принялся снова мужественно работать, усиливаясь сохранять передъ посѣщавшими меня людьми веселый видъ, хотя душевное настроеніе мое было далеко не веселое».
Опыты Палисси вскорѣ увѣнчались успѣхомъ, но изъ нижеприведеннаго отрывка, заимствованнаго изъ его сочиненія о « Глиняномъ производствѣ », (l’Art de Terre) мы видѣли, цѣною какихъ страданій купленъ этотъ успѣхъ.
«Меня постигло новое несчастіе: подъ вліяніемъ жара, холода, вѣтра и дождей испортилась большая часть моей работы, прежде, нежели она была готова, и мнѣ пришлось раздобыть досокъ, планокъ, черепицы и гвоздей и заняться исправленіемъ ея. Я разломалъ мою печь и сдѣлалъ её немного лучше прежняго, что дало поводъ многимъ, напр. чулочникамъ, башмачникамъ, сержантамъ, нотаріусамъ и вообще разному сброду, говорить про меня, что я только тѣмъ и занимаюсь, что строю да разрушаю. Они не понимали того, что искусствомъ моимъ нельзя заниматься въ маленькомъ помѣщеніи, и смѣялись надъ тѣмъ, что должно было возбудить въ нихъ участіе и сожалѣніе, и порицали меня, когда я ради пріобрѣтенія необходимыхъ для моего искусства удобствъ долженъ былъ употреблять вещи, необходимыя въ домашнемъ обиходѣ… Втеченіи нѣсколькихъ лѣтъ, не имѣя средствъ сдѣлать навѣсы надъ моими печами, я проводилъ надъ ними ночи подъ дождемъ и вѣтромъ… никто не пришелъ ко мнѣ на помощь, никто не оказалъ мнѣ поддержки, ни отъ кого не услышалъ я слова утѣшенія и только мяуканье кошекъ, да вой собакъ услаждали мой слухъ по ночамъ; иногда порывы вѣтра и бури были до того сильны, что я бросалъ все, не смотря на потерю труда; иногда случалось, что, промокнувъ подъ дождемъ до костей, я возвращался поздно ночью или на разсвѣтѣ домой, шатаясь какъ пьяный изъ стороны въ сторону, испачканный какъ человѣкъ, котораго вываляли во всѣхъ лужахъ города».
Пройдя рядъ такихъ испытаній, Палисси медленно приближался къ цѣли. Наконецъ насталъ день, когда его великолѣпная посуда и красивыя статуэтки были оцѣнены по достоинству и раскупались на расхватъ. Горшечникъ заручился покровительствомъ коннетабля Монморанси и получилъ отъ него значительные заказы. Потомъ Екатерина Медичи вызвала его въ Парижъ. Бернаръ Палисси поселился въ Тюильери и занялся отдѣлкой королевскихъ дворцовъ.
Бернаръ Палисси.
Въ то время французская школа, покровительствуемая Францискомъ І-мъ, достигла апогея своего величія: Жанъ Гужонъ, Пьеръ Леско, Жерменъ Пилонъ и Дюсерсо соперничали въ искусствѣ съ Леонардо-да-Винчи, Приматиччіо, Андреа-дель-Сарто и Бенвенуто Челлини. Попавъ изъ деревни прямо въ среду лучшихъ мастеровъ этой школы, Бернаръ Палисси, подобно имъ, сдѣлался поклонникомъ итальянскаго искусства. Онъ приготовилъ множество эмальированныхъ вазъ для украшенія садовъ, фонтановъ и роскошныхъ домовъ; затѣмъ великій артистъ занялся отдѣлкой Тюильерійскаго дворца, только что построеннаго Екатериной Медичи.
Помимо этого, онъ занимался и другими работами, давшими ему право считаться первымъ профессоромъ естественныхъ наукъ и однимъ изъ основателей современной геологіи. Во время своихъ многочисленныхъ путешествій, онъ обращалъ особенное вниманіе на строеніе скалъ и собиралъ ископаемыя раковины, на которыя смотрѣли въ то время, какъ на вещи, не имѣющія никакого значенія, какъ на странные отпечатки, обязанные своимъ происхожденіемъ случаю или игрѣ природы.
Простой горшечникъ, не знающій ни греческаго, ни латинскаго языка, созвалъ къ себѣ философовъ и ученыхъ и «осмѣлился въ Парижѣ, предъ лицомъ всѣхъ докторовъ наукъ, утверждать, что ископаемыя раковины суть настоящія раковины, осажденныя нѣкогда моремъ на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ онѣ тогда находились, и что отпечатки, получившіеся на нихъ, произошли отъ соприкосновенія съ ними животныхъ и, главнымъ образомъ, рыбъ»[77]
Палисси собралъ предметы, необходимые для своихъ демонстрацій, расположилъ въ извѣстномъ порядкѣ кристаллы и ископаемыя раковины, найденныя имъ во время путешествій, и основалъ такимъ образомъ, въ 1575 году, первый кабинетъ естественныхъ наукъ. Въ немъ онъ началъ читать свои публичныя лекціи (бесѣды), которыя съ удовольствіемъ посѣщались многими, и продолжалъ ихъ до 1584 года. Его коллекція рѣдкостей привлекала многочисленныхъ посѣтителей. «Всѣ предметы въ ней были старательно распредѣлены по порядку на полкахъ, съ надписями подъ каждымъ, чтобы посѣтители могли поучаться сами, безъ посторонней помощи».
Имѣя въ рукахъ вѣскія доказательства, Палисси чувствовалъ себя правымъ и былъ непоколебимъ въ своихъ убѣжденіяхъ; онъ готовъ былъ сносить язвительныя насмѣшки критики и слѣпую ярость невѣждъ и смѣло отвѣчалъ на всѣ нападенія: «Ступайте и приведите мнѣ теперь латинскихъ философовъ; пусть они представятъ мнѣ доказательства противнаго».
Для сочиненій своихъ[78], Бернаръ Палисси избралъ форму разговоровъ. Онъ выставляетъ въ нихъ двухъ вымышленныхъ личностей: одна изъ нихъ, подъ именемъ Теоретика, изображаетъ схоластика, невѣжественнаго и упрямаго педагога, часто возбуждающаго къ себѣ жалость глупостью своихъ возраженій; другая — Практика, безпрестанно опровергающаго грубыя разсужденія своего собесѣдника. Какъ горячо, умно и ловко онъ оспариваетъ предвзятыя мнѣнія! Эта неподражаемая книга служитъ однимъ изъ важнѣйшихъ литературныхъ памятниковъ XVI столѣтія. Кромѣ страстнаго вдохновенія, изящества вкуса и краснорѣчія авторъ отличается здравымъ, логически послѣдовательнымъ изложеніемъ и основываетъ свои воззрѣнія на наблюденіяхъ природы. Объ этомъ можно судить изъ нижеслѣдующаго отрывка разговора, написаннаго Палисси послѣ долгихъ доказательствъ о томъ, что камни не растутъ, какъ это предполагали въ его время.
« Теоретикъ. Гдѣ-же ты нашелъ это, въ какихъ книгахъ, или, по крайней мѣрѣ, скажи мнѣ, въ какой школѣ ты учился, гдѣ ты могъ-бы слышать объ этомъ?»
« Практикъ. У меня не было другихъ книгъ кромѣ неба и земли, книгъ, извѣстныхъ всѣмъ и данныхъ людямъ, чтобы они познавали и читали ихъ. Поэтому я и изучалъ вещества земныя, не имѣя возможности изучать тѣла небесныя вслѣдствіе того, что я не учился астрологіи».
Читая « Чудесныя разсужденія» («Discours admirables»), невольно удивляешься новизнѣ и разнообразію наблюденій Палисси относительно строенія горъ и состава различныхъ почвъ, происхожденія минеральныхъ веществъ, объ образованіи и приростѣ камней, разсматриваемыхъ имъ съ различныхъ сторонъ, относительно формы, цвѣта, сцѣпленія частицъ, вѣса и плотности. Естественные кристаллы, сталактиты, окаменѣлыя деревья, ископаемыя, рухлякъ, раковистый известнякъ, ничто не ускользаетъ отъ его изысканій. Вѣрный обычному своему методу изслѣдованія, онъ находитъ связь между собранными имъ фактами и разсматриваетъ ихъ съ какой-нибудь общей точки зрѣнія, выбирая ее такъ удачно, что почти всегда достигаетъ самыхъ плодотворныхъ результатовъ.
Произведеніе это изобилуетъ широкими и смѣлыми взглядами на важнѣйшіе научные вопросы. Въ немъ встрѣчаются геніальныя мысли, иногда даже предсказанія, которыя наука впослѣдствіи подтвердила почти всѣ.
Въ своихъ «Разсужденіяхъ о природѣ водъ и источниковъ» Палисси указываетъ средства проводить воду изъ одного мѣста въ другое при помощи насосовъ, трубъ и водопроводовъ; онъ изучаетъ минеральныя воды и приписываетъ ихъ высокую температуру вѣчно пылающему подземному огню, указываетъ на важное значеніе неизвѣстной еще людямъ силы водянаго пара, могущество котораго онъ узналъ не изъ «книги философовъ», а изъ нагляднаго опыта, кипятя воду въ котелкѣ. По его взгляду, ключевая вода происходитъ отъ впитыванія въ землю дождей и онъ даетъ полную теорію образованія источниковъ. Онъ утверждаетъ, что воды (источниковъ), находящіяся въ землѣ, «питаются сосками Океана», указываетъ, какимъ образомъ можно сдѣлать искуственные источники, подражая природѣ «по образцу этого несравненнаго творца источниковъ… и тѣмъ болѣе, что невозможно подражать въ чемъ бы то ни было природѣ, не разсмотрѣвши предварительно ея твореній и не взявши ее за наставника».
Въ нижеприведенномъ отрывкѣ изъ его «Traité de la Marne» Палисси является истиннымъ изобрѣтателемъ артезіанскихъ колодцевъ.
«Мнѣ кажется, говоритъ онъ, что буравъ легко долженъ проникать сквозь нѣкоторые мягкіе камни и что такимъ образомъ не трудно найти рыхлую землю и даже воду, которая могла бы иногда подниматься выше того мѣста, гдѣ ее встрѣтитъ буравъ, и служить для колодцевъ. Это можетъ произойти въ томъ случаѣ, если вода течетъ съ мѣста болѣе высокаго чѣмъ то, гдѣ пробуравливается отверстіе».
Будучи физикомъ, химикомъ и агрономомъ въ одно и то-же время, Палисси разсматриваетъ всѣ великія научныя задачи своего времени, разъясняетъ ихъ путемъ разсужденій и передаетъ свои мысли самымъ яснымъ и основательнымъ образомъ.
Своими удачными опытами по химіи Палисси старается показать нелѣпость тщетныхъ попытокъ современныхъ ему искателей философскаго камня; онъ доказываетъ, что соли далеко не представляютъ, какъ это думали, видоизмѣненія или превращенія воды, и что они вновь кристаллизуются изъ растворовъ. Будучи неумолимымъ противникомъ алхимиковъ, онъ обнаруживалъ посредствомъ изложенія способовъ купеляціи[79] обманъ, который большинство изъ нихъ употребляетъ, съ цѣлью заставить думать другихъ, что они превращаютъ свинецъ въ золото или серебро. Врачамъ Палисси совѣтуетъ заниматься химіей и въ особенности изучать предметы, встрѣчающіеся въ природѣ. Земледѣльцамъ онъ даетъ совѣтъ унаваживать землю и указываетъ имъ пользу удобренія; главнымъ образомъ онъ уговариваетъ ихъ не истреблять и беречь лѣса. «Если истребить лѣса, — говоритъ онъ, — то придется оставить всѣ ремесла и ремесленники дойдутъ до того, что будутъ принуждены, какъ нѣкогда Навуходоносоръ, питаться травой». Всѣмъ онъ преподаетъ самые мудрые совѣты, основанные на здравой и безъискусственной философіи. Въ великомъ ремесленникѣ проглядываетъ не только ученый, но иногда Палисси проникаетъ до сферъ, въ которыхъ можетъ парить умъ только величайшихъ мыслителей, чт о видно изъ его знаменитыхъ изрѣченій: «Наука открывается тому, кто ее ищетъ!», или «Не слѣдуетъ злоупотреблять Божьими дарами и зарывать свой талантъ въ землю, потому что дуракъ, скрывающій свою глупость, стоитъ больше чѣмъ мудрецъ, скрывающій свои познанія».
Въ то время какъ Бернаръ Палисси своими трудами обогащалъ современный ему вѣкъ, Франція страдала подъ гнетомъ внутреннихъ междуусобій. Къ несчастью для себя, горшечникъ принадлежалъ къ протестанской церкви и во время свирѣпствующихъ въ Сентонжѣ (Saintonge) религіозныхъ войнъ, его арестовали и таскали изъ тюрьмы въ тюрьму то въ Сентъ, то въ Бордо. Благодаря покровительству Екатерины Медичи, онъ спасся отъ смерти въ Варѳоломеевскую ночь, но все-таки религіозная ненависть не пощадила его. Когда Лига завладѣла Парижемъ въ 1588 году, благородный старецъ былъ схваченъ и посаженъ въ Бастилію. Матьё де Лоне (Mathieu de Launay), одинъ изъ «Шестнадцати»[80], настоятельно требовалъ, чтобы кальвинистъ Бернаръ Палисси былъ приведенъ на «публичное зрѣлище » т. е. преданъ смерти. Герцогъ де Майенъ (de Mayenne), покровительствовавшій ему, если и не могъ совсѣмъ освободить его, то всячески старался затянуть производимое о немъ слѣдствіе.
Палисси оставался до конца вѣренъ своимъ убѣжденіямъ. Однажды къ нему пришелъ въ Бастилію король Генрихъ III въ сопровожденіи придворнаго вельможи графа Молевріе (Maulevrier).
— «Мой милый, — обратился король къ Палисси, — вы 45 лѣтъ служили моей матери и мнѣ. Мы позволяли вамъ оставаться въ вашей вѣрѣ во время войнъ и убійствъ. Теперь-же я такъ притѣсненъ Гизами и народомъ, что вынужденъ предать васъ въ руки враговъ; если вы не перемѣните религіи, то завтра будете сожжены».
— «Ваше Величество, — отвѣтилъ старикъ, — я готовъ отдать жизнь мою для прославленія Бога. Вы говорили неоднократно, что сожалѣете обо мнѣ, а я самъ считаю васъ достойнымъ сожалѣнія за произнесенныя вами слова: „я вынужденъ!“ Слова эти унизительны для короля и ни вы, ни принуждающіе васъ Гизы и народъ не смогутъ восторжествовать надо мной; я съумѣю умереть»[81].
Спустя нѣсколько времени, въ 1589 году, Палисси скончался въ одномъ изъ казематовъ Бастиліи.
Всю жизнь его можно охарактеризовать девизомъ: «Бѣдность мѣшаетъ преуспѣянію великихъ умовъ». Подобную-же мысль высказалъ позднѣе Веніаминъ Франклинъ другими словами: «Бѣдность часто лишаетъ человѣка средствъ и возможности привести въ исполненіе задуманное; какъ трудно пустому мѣшку стоять прямо, такъ трудно и бѣдному достичь желаемаго».
— «Ни король, ни народъ не могутъ восторжествовать надо мной: — я съумѣю умереть!»
Мы могли бы перечислить на ряду съ Палисси еще много знаменитыхъ ученыхъ: Везалій, отецъ анатоміи, Амбруазъ Парэ, великій хирургъ, Парацельсъ, знаменитый химикъ — все это личности, составляющія славу эпохи «Возрожденія». Мы остановимся здѣсь только на одномъ изъ современниковъ Палисси, на несчастномъ Мишелѣ Серве (Michel Servet), сдѣлавшемся жертвой преслѣдованій.
Онъ родился въ 1509 году въ Виллануева (Villanueva) въ Аррагоніи, окончилъ въ Тулузѣ курсъ правовѣденія и занялся изученіемъ религіозныхъ вопросовъ, возбужденныхъ только что возникшей реформаціей. Въ Базелѣ и Страсбургѣ свободой своихъ доктринъ Серве возбудилъ удивленіе однихъ и негодованіе другихъ. Противники называли его «злымъ испанскимъ разбойникомъ». Его « Діалоги» (Dialogues), касавшіеся самыхъ догматовъ религіи, вызвали противъ него въ Германіи такое негодованіе, что онъ вынужденъ былъ нѣкоторое время скрываться подъ вымышленнымъ именемъ Мишеля де Вильневъ и потомъ, воспользовавшись первымъ удобнымъ случаемъ, убѣжать во Францію.
Въ Парижѣ онъ получилъ степень доктора медицины, съ успѣхомъ читалъ лекціи въ Ломбардской коллегіи и обратилъ на себя всеобщее вниманіе своими трудами и неутомимымъ усердіемъ къ наукѣ. Къ несчастію, онъ встрѣтилъ Кальвина и началъ съ нимъ открытую борьбу изъ за религіозныхъ вопросовъ, и посѣялъ, такимъ образомъ, первый зародышъ вражды, превратившійся впослѣдствіи въ ярую ненависть. Находясь всегда въ тревожномъ настроеніи духа, Серве покинулъ Парижъ и посѣтилъ Ліонъ, Шарлье и Авиньонъ, исполняя одновременно обязанности врача и корректора типографіи. Занимаясь постоянно своими религіозными доктринами, онъ хотѣлъ убѣдить Кальвина принять его вѣрованія, для чего издалъ громадное сочиненіе «Возстановленіе Христіанства» (La Restitution de Christianisme) и съумѣлъ ужаснѣйшимъ образомъ разсердить своего неумолимаго антагониста. Мишель Серве, какъ и Кальвинъ, былъ протестантомъ, но онъ былъ тѣмъ, что мы называемъ теперь «протестантомъ либеральнымъ» (protestant libéral), между тѣмъ какъ Кальвинъ былъ протестантомъ правовѣрнымъ (protestant orthodoxe). Кальвинъ рѣшился погубить Серве. Онъ донесъ на него Инквизиціи, вслѣдствіе чего Серве былъ посаженъ въ тюрьму въ Ліонѣ. Ему удалось однако убѣжать. Чтобы пробраться въ Италію, онъ отправился черезъ Женеву, гдѣ попалъ въ руки своего мстительнаго врага. Благодаря настояніямъ Кальвина, онъ былъ снова арестованъ, причемъ Кальвинъ самъ велъ этотъ несправедливый процессъ, окончившійся осужденіемъ на смерть его соперника.
Мишель Серве погибаетъ на кострѣ.
27-го октября 1553 года Мишель Серве, какъ еретикъ, былъ сожженъ живымъ, 44 лѣтъ отъ роду. Когда онъ приближался къ костру, то Фарель, присутствовавшій при его смерти, убѣждалъ его отказаться отъ своихъ вѣрованій; но философъ остался непоколебимымъ. Онъ мужественно шелъ на встрѣчу смерти и только тогда, когда пламя охватило его, испустилъ раздирающій крикъ[82].
Черезъ 10 лѣтъ послѣ смерти Серве погибъ не менѣе роковымъ образомъ другой знаменитый ученый его времени Пьеръ Белонъ[83], павши однажды вечеромъ въ Булонскомъ лѣсу отъ руки неизвѣстнаго убійцы (въ 1564 году). Белонъ считается однимъ изъ величайшихъ французскихъ естествоиспытателей; покровительствуемый знаменитымъ Манскимъ епископомъ, онъ рано приступилъ къ изученію природы и сдѣлался однимъ изъ самыхъ горячихъ защитниковъ новыхъ идей. По возвращеніи его изъ путешествія по Германіи, противъ него начались преслѣдованія. Арестованный подъ стѣнами Тіонвилля въ Люксембургскомъ герцогствѣ, Белонъ былъ посаженъ въ тюрьму, по подозрѣнію въ принадлежности къ послѣдователямъ философскихъ ученій, искупленныхъ уже столькими жертвами. Но благодаря счастливому случаю, на этотъ разъ философа спасъ одинъ изъ его приверженцевъ, заплатившій за него значительный выкупъ.
По освобожденіи, Пьеръ Белонъ отправился въ Парижъ и занялся усовершенствованіемъ своихъ познаній въ естественныхъ наукахъ, подъ покровительствомъ нѣсколькихъ кардиналовъ, друзей науки; потомъ онъ предпринялъ большое путешествіе на востокъ съ цѣлью изучить всѣ цѣлебныя растенія, существованіе которыхъ было ему извѣстно только изъ книгъ.
Белонъ объѣхалъ Грецію, Македонію, Малую Азію, съѣздилъ въ Александрію, побывалъ въ Каирѣ, посѣтилъ Нижній Египетъ, пробрался въ Палестину и привезъ безчисленное множество документовъ, свидѣтельствующихъ о важности этой ученой экспедиціи. Генрихъ II, по возвращеніи его, назначилъ ему пенсію въ 200 экю; впослѣдствіи знаменитый естествоиспытатель находился въ милости у Карла IX и наконецъ смерть, какъ мы уже упоминали, внезапно прекратила его карьеру[84].
Труды Декарта и Франциска Бэкона увѣнчали зданіе натуральной философіи, такъ мужественно отстаиваемой въ XVI вѣкѣ. Считаемъ долгомъ перечислить главныя событія изъ ихъ жизни.
Рене Декартъ.
Первый изъ нихъ, французскій философъ Декартъ[85], прослуживъ въ качествѣ волонтера у Морица Саксонскаго и Морица Нассаускаго, посѣтилъ Германію, Голландію, жилъ въ Парижѣ, въ близкихъ отношеніяхъ съ тамошними знаменитыми учеными и наконецъ удалился въ Голландію, гдѣ проживалъ въ полнѣйшемъ уединеніи. Въ своемъ первомъ сочиненіи «Разсужденіе о вселенной» ( Le Traité du monde ) онъ признавалъ, вмѣстѣ съ Галлилеемъ, вращеніе земли, но поспѣшилъ благоразумно уничтожить свою книгу, узнавъ объ осужденіи, постигшемъ его итальянскаго современника. Сочиненія его: «Разсужденіе о Методѣ» ( Le Discows de la Méthode ), «Мысли о первичной философіи» (Les Médittions sur la philosophic première), «Основы философіи» ( Les I'rincipes de la philosophie ) надѣлали громаднаго шуму. Но вмѣстѣ съ поклонниками у Декарта явились и враги, искавшіе случая погубить его, обвиняя въ атеизмѣ. По приглашенію шведской королевы Христины, Декартъ отправился въ Стокгольмъ въ концѣ 1649 года, но не перенесъ суроваго климата и умеръ на 54 году своей жизни.
Англійскій философъ, Францискъ Бэконъ[86], сынъ хранителя печати въ царствованіе Елизаветы, Николая Бэкона, былъ сдѣланъ членомъ палаты общинъ, но не совсѣмъ честно относился къ своимъ обязанностямъ, чѣмъ объясняются слова Вольтера: «Онъ такой великій человѣкъ, что невольно забываешь его недостатки». Въ царствованіе Іакова І-го Бэконъ сдѣлался адвокатомъ (соллиситоръ) и потомъ послѣдовательно генеральнымъ прокуроромъ, хранителемъ печати и государственнымъ канцлеромъ (1618). Обвиненный палатой общинъ въ лихоимствѣ и продажѣ за деньги правъ и привиллегій, онъ былъ присужденъ къ уплатѣ милліона франковъ штрафа, исключенію изъ службы, лишенію всѣхъ правъ и заключенію въ лондонской башнѣ.
Король Іаковъ скоро возвратилъ свободу своему бывшему любимцу, но съ тѣхъ поръ Бэконъ жилъ въ уединеніи и не мѣшался ни въ какія дѣла. Пытались было снять съ Франциска Бэкона лежавшія на немъ обвиненія; но несомнѣнно, что нравственная сторона его остается печальной загадкой для людей, восхищавшихся имъ и желавшихъ уважать его. Поэтому здѣсь мы будемъ видѣть въ Бэконѣ только автора «Новаго Органона » («Novum organum »), этого замѣчательнаго произведенія, одно изъ самыхъ блестящихъ твореній человѣческаго разума. Въ немъ авторъ представляетъ окончательно основы новой логики и предсказываетъ скорое обновленіе наукъ подъ вліяніемъ безусловнаго авторитета наблюденій, открывающихъ факты, и опыта, изучающаго ихъ.
Послѣдніе годы своей жизни Францискъ Бэконъ почти всецѣло посвятилъ научнымъ опытамъ и старался, главнымъ образомъ, найти полезное примѣненіе наблюдаемыхъ имъ явленій природы.
2-го апрѣля 1626 года бывшій канцлеръ катался въ каретѣ съ знаменитымъ шотландскимъ врачемъ Вайтербонномъ (Witherbonne) и, обративъ вниманіе на падавшій большими хлопьями снѣгъ, принялся размышлять о возможности примѣненія его для сохраненія пищевыхъ веществъ. Рѣшившись подтвердить немедленно свою мысль на опытѣ, онъ приказалъ кучеру остановиться, вышелъ въ ближайшую избу, принадлежавшую бѣдной крестьянкѣ, купилъ у нея курицу и зарѣзавши ее, обложилъ снѣгомъ, чтобы тутъ-же сдѣлать задуманный опытъ. Вслѣдствіе этого Францискъ Бэконъ простудился, съ нимъ сдѣлался пароксизмъ лихорадки и онъ принужденъ былъ искать пріюта въ сосѣднемъ домѣ графа Д’Аронделя (d’Arundel), находившагося тогда въ отсутствіи. Онъ написалъ тотчасъ-же очень вѣжливое письмо къ этому вельможѣ, извиняясь въ томъ, что безъ его вѣдома поселился въ его домѣ: «Я едва не испыталъ, добавилъ великій философъ, судьбы Плинія Старшаго, который умеръ отъ того, что слишкомъ близко подошелъ къ Везувію съ цѣлью лучше наблюдать его изверженіе». Письмо кончалось извѣщеніемъ, что опытъ со снѣгомъ удался.
Францискъ Бэконъ.
Не будучи въ состояніи, вслѣдствіе чрезмѣрной слабости, ѣхать домой, Францискъ Бэконъ остался у графа Д’Аронделя. Послѣ болѣзни, продолжавшейся одну недѣлю, человѣкъ, столько сдѣлавшій въ пользу опытнаго метода изслѣдованія, умеръ, единственно въ слѣдствіе своего послѣдняго опыта, на 66-мъ году своей жизни[87].