Книгопечатаніе
Изобрѣтеніе книгопечатанія стоитъ на рубежѣ древняго и новаго міра; оно открываетъ новые горизонты генію человѣка. Амбруазъ Фирменъ Дидо.
«Книгопечатаніе, сказалъ Ламартинъ, сближаетъ и приводитъ въ непосредственное и постоянное общеніе мысль единичнаго человѣка со всѣми идеями незримаго міра — прошедшаго, настоящаго и будущаго. Говорятъ, что паръ и желѣзныя дороги уничтожили разстоянія; можно сказать, что книгопечатаніе уничтожило время. Благодаря ему, мы всѣ — современники. Я бесѣдую съ Гомеромъ и Цицерономъ; Гомеры и Цицероны будущаго, въ свою очередь, будутъ бесѣдовать съ нами. Такъ что трудно рѣшить, составляетъ-ли книгопечатаніе только грубо-вещественную машину, или оно есть въ то-же время воплощеніе духа, возвѣщенное человѣчеству Гутенбергомъ; потому что, если для него необходимы бумага, чернила, шрифтъ, цифры и буквы, воспринимаемые нашими внѣшними чувствами, то, съ другой стороны, въ немъ принимаютъ участіе мысль, нравственное чувство, вѣра, — другими словами, часть человѣческой души».
Въ началѣ XV вѣка миніатюрная живопись и письмо достигли высшей степени совершенства. Въ то время встрѣчались роскошно украшенныя Библіи съ яркими, изящными и нерѣдко замысловатыми рисунками, составлявшими рамку текста, искусно начертаннаго на пергаментѣ. Въ неменьшемъ изобиліи были распространены игральныя карты, привезенныя изъ Венеціи и Флоренціи, куда они были занесены греками изъ Константинополя, задолго до сумасшествія короля Карла VI[56]. Карты эти были искусно разрисованы на золотомъ фонѣ. Король, дама, валетъ изображались въ роскошныхъ костюмахъ; разукрашенный тузъ представлялъ собою знамя. Фигуры эти держали въ рукѣ, сообразно своему достоинству, скипетръ или оружіе, отливавшіе серебромъ на золотомъ фонѣ, и изображались въ пурпурныхъ и голубыхъ одеждахъ. Но карты подобно молитвенникамъ, составляли исключительное достояніе богатыхъ людей: только для нихъ онѣ могли быть доступны по своей цѣнѣ.
Кто же первый положилъ начало распространенію этихъ предметовъ, упростивъ ихъ производство и отбросивъ ихъ блестящую и дорогую внѣшность? Это неизвѣстно. Достовѣрно только, что около этого времени между среднимъ классомъ и простымъ народомъ распространились священныя картины и карты, оттиснутыя черной краской по новому способу. Эти грубыя, неумѣлыя, а иногда и забавныя изображенія достойны тѣмъ не менѣе нашего вниманія. Ихъ дешевизна впервые сдѣлала доступной для народа произведенія человѣческаго ума. Они гравировались на деревѣ и своимъ появленіемъ проложили искусству дорогу въ народныя массы; они же подготовили почву книгопечатанію, распространившему впослѣдствіи знанія въ народѣ.
Дѣйствительно, изобрѣтеніемъ книгопечатанія человѣчество обязано гравированію на деревѣ. Рельефно вырѣзанные на доскахъ рисунки сопровождались объяснительными надписями, при чемъ буквы вырѣзывались такъ же точно, какъ и самые рисунки. А отсюда до мысли о подвижныхъ буквахъ оставался одинъ только шагъ. Время подготовило Гутенберга: теперь онъ могъ явиться.
Гутенбергъ родился въ вольномъ городѣ Майнцѣ, на берегахъ Рейна, въ первый годъ XV столѣтія (1401 г.). Во время торжественнаго въѣзда въ этотъ городъ императора Фридриха III-го, тщеславное стремленіе къ первенству въ общественныхъ церемоніяхъ возбудило соперничество и распри сословій, и девятнадцатилѣтній Гутенбергъ, какъ дворянинъ, былъ изгнанъ. Онъ началъ путешествовать изъ одного города въ другой, съ цѣлью изучить памятники старины и посѣтить людей, прославившихся своимъ талантомъ. Онъ побывалъ на берегахъ Рейна, въ Швейцаріи, Германіи и, наконецъ, Голландіи. Въ Гарлемѣ у него впервые зародилась мысль о книгопечатаніи, а по возвращеніи въ Страсбургъ, послѣ долгихъ мѣсяцевъ непрерывныхъ изслѣдованій и упорнаго труда, ему удалось наконецъ, приготовить буквы изъ дерева, найти способъ ихъ соединенія и положить такимъ образомъ основаніе новому искусству.
Сознаніе громаднаго значенія сдѣланнаго имъ изобрѣтенія въ нравственномъ и промышленномъ отношеніи привело Гутенберга къ мысли о необходимости найти себѣ сотрудниковъ, которые облегчили бы ему расходы по производству многочисленныхъ опытовъ; но при этомъ онъ непремѣнно желалъ скрыть конечную цѣль своихъ работъ, чтобы не дать другому возможности прославиться на его счетъ. Между аристократіей Страсбурга не нашлось желающихъ помочь ему, потому что среди городской знати были слишкомъ сильны предразсудки, мѣшавшіе видѣть въ занятіи ремесломъ что-либо иное, кромѣ униженія своего достоинства. Въ концѣ концевъ Гутенбергу пришлось возстать противъ предразсудковъ, сдѣлаться работникомъ и слиться съ народомъ, которому онъ открывалъ двери въ область знанія. Гутенбергъ вступилъ съ этою цѣлью въ компанію съ двумя зажиточными жителями Страсбурга, Андреемъ Дрицегеномъ и Іоаномъ Риффомъ, судьею въ Литхенау, а позднѣе съ Фаустомъ серебренникомъ и банкиромъ въ Майнцѣ.
Желая скрыть отъ своихъ компаньоновъ настоящую цѣль своего предпріятія, Гутенбергъ сталъ заниматься въ сообществѣ съ ними разными искуствами и ремеслами. Онъ гранилъ драгоцѣнные камни, полировалъ венеціанскія стекла для оконъ и зеркалъ, но продолжалъ держать въ тайнѣ свои изысканія по механикѣ въ примѣненіи къ книгопечатанію. Чтобы избѣжать любопытства и пересудовъ толпы, начинавшей уже обвинять его въ колдовствѣ, Гутенбергъ помѣстилъ свою мастерскую въ развалинахъ одного стараго и заброшеннаго монастыря — св. Арбогаста (de Saint-Arbogaste). Здѣсь онъ заперся въ одной изъ самыхъ отдаленныхъ келій и работалъ безъ устали, вырѣзывая свои подвижныя буквы; здѣсь же Гутенбергъ окончилъ свой первый печатный станокъ — прототипъ новѣйшей типографской машины, приготовляющей въ часъ до 20 000 экземпляровъ печатныхъ листовъ.
Гутенбергъ вскорѣ сталъ дѣлать опыты печатанія священныхъ книгъ; но недостатокъ средствъ вынудилъ его открыть компаньонамъ секретъ своего изобрѣтенія для того, чтобы получить отъ нихъ денежную помощь. Компаньоны согласились оказать ему эту услугу съ условіемъ раздѣлить съ ними не только барыши, но и славу изобрѣтенія. Желая обезпечить успѣхъ своего предпріятія, Гутенбергъ согласился и на это. Его имя исчезло въ фирмѣ товарищества и онъ сталъ, такъ сказать, не больше какъ однимъ изъ рабочихъ собственной мастерской.
Но это еще не все. Наслѣдники одного изъ его компаньоновъ начали противъ него процессъ, оспаривая у него первенство открытія и право пользованія имъ. Положеніе Гутенберга передъ судомъ было крайне затруднительно: онъ боялся раскрыть секретъ своего изобрѣтенія, а между тѣмъ судьи, сгорая любопытствомъ узнать сущность новаго открытія, осыпали его вопросами. Гутенбергъ предпочелъ осужденіе отреченію отъ своего изобрѣтенія. Осуждаемый и раззоренный онъ отправился на родину, въ Майнцъ, чтобы здѣсь возстановить свою славу. Вскорѣ онъ вступилъ въ товарищество съ Фаустомъ и его зятемъ Шефферомъ, устроилъ новую мастерскую и сталъ печатать, постоянно подъ фирмою своихъ новыхъ компаньоновъ, библіи и псалтири, отличавшіеся замѣчательной четкостью шрифта.
Фаустъ и Шефферъ, въ свою очередь, тоже не преминули начать оспаривать у Гутенберга его славу. При переводѣ одной книги Тита Ливія на нѣмецкой языкъ, они въ посвященіи этой книги императору Максимиліану сами говорятъ, что «искусство книгопечатанія было изобрѣтено въ Майнцѣ геніальнымъ механикомъ Іоанномъ Гутенбергомъ»; однако спустя нѣсколько лѣтъ они забыли совсѣмъ о своемъ заявленіи и всецѣло приписывали себѣ честь этого изобрѣтенія.
Гутенбергъ, работающій скрытно въ монастырскомъ подземельѣ.
Злополучный изобрѣтатель снова оказался раззореннымъ. Онъ бросаетъ свою родину, теряетъ жену и дѣтей; всѣ несчастія рушатся разомъ на его голову. Будучи уже старикомъ и не имѣя куска хлѣба, онъ дошелъ почти до крайней степени нищеты. Наконецъ, курфирстъ Нассаускій, великодушный принцъ Адольфъ, далъ ему пристанище. Въ Нассау Гутенбергъ снова занялся прежнимъ своимъ дѣломъ, продолжая собственноручно печатать книги.
«Онъ умеръ 69 лѣтъ, не оставивъ никакого имущества своей сестрѣ, но за то завѣщалъ потомству область человѣческаго ума, доступъ къ которой былъ открытъ и завоеванъ простымъ ремесленникомъ. „Завѣщаю моей сестрѣ — говоритъ онъ въ своей духовной — всѣ книги, отпечатанныя мною въ монастырѣ св. Арбогаста“. Бѣднякъ! онъ могъ завѣщать той, которая раздѣляла съ нимъ его судьбу, не болѣе какъ обычное достояніе подобныхъ ему геніевъ: затраченную даромъ молодость, жизнь, полную преслѣдованій, свое неизвѣстное имя, безсонныя ночи и неблагодарность современниковъ»[57].
Послѣ смерти Гутенберга искусство книгопечатанія распространилось повсюду; печатные станки появились почти во всѣхъ главныхъ городахъ Европы; Франція при Людовикѣ XI, Англія, Голландія, Германія, Италія стали въ широкихъ размѣрахъ пользоваться новымъ изобрѣтеніемъ и начали во множествѣ издавать книги.
Одновременно съ книгопечатаніемъ явилось на свѣтъ и гравированіе; искусство соединилось съ наукой, чтобы поднять уровень человѣческаго знанія. Почти въ то самое время, какъ умеръ Гутенбергъ, явился Альбертъ Дюреръ. Онъ родился въ Нюренбергѣ, въ 1471 году, въ эпоху, когда гравированіе на деревѣ только что начало распространяться. Съ юныхъ еще лѣтъ онъ скитался по Нидерландамъ, родинѣ первыхъ граверовъ, былъ въ Венеціи, гдѣ гремѣла слава предшественниковъ Тиціана, посѣтилъ Вѣну и здѣсь пріобрѣлъ расположеніе извѣстнаго соперника Людовика XI и Карла VIII — германскаго императора Максимиліана I. По истинѣ можно сказать, что Альбертъ Дюреръ силой своего генія влагалъ жизнь въ дерево. Любовь матери свѣтится въ величественныхъ о бразахъ его Мадоннъ; воодушевленіе сверкаетъ и искрится въ торжественныхъ тріумфальныхъ сценахъ; ужасомъ вѣетъ отъ его «Апокалипсиса»; его произведенія возбуждаютъ то страхъ, то удивленіе, то, наконецъ, грустное настроеніе.
Альбертъ Дюреръ умеръ 58 лѣтъ, и кромѣ образцовыхъ произведеній, которыя онъ намъ оставилъ въ граверномъ искусствѣ, мы ему еще обязаны работами по серебреному дѣлу, по скульптурѣ и архитектурѣ. Знаменитый граверъ былъ не только великимъ художникомъ, но и истиннымъ гражданиномъ съ пылкимъ сердцемъ и стойкою душой. Не смотря на все это, онъ умеръ безпомощнымъ бѣднякомъ, какъ объ этомъ свидѣтельствуетъ его собственное письмо къ городскимъ властямъ Нюренберга, его роднаго города. Письмо это относится къ послѣднимъ днямъ жизни. Мы приведемъ изъ него слѣдующія трогательныя строки:
«Девятнадцать лѣтъ тому назадъ, Венеціанское правительство письменно приглашало меня въ свой городъ, предлагая мнѣ 200 дукатовъ ежегоднаго жалованья. Антверпенская община, во время недолгаго пребыванія моего въ Нидерландахъ, тоже предлагало мнѣ триста флориновъ жалованья въ годъ и сверхъ того согласна была отвести для меня прекрасный домъ. Какъ тамъ, такъ и здѣсь предполагалось оплачивать мои работы отдѣльной платой; но ото всего этого я отказался изъ любви и расположенія, которыя я питаю къ вамъ, милостивые государи, къ нашему родному городу и къ моему дорогому отечеству. Я предпочелъ быть бѣднякомъ, чѣмъ жить въ богатствѣ и пользоваться извѣстностью на чужбинѣ». Здѣсь Альбертъ Дюреръ обрисовался весь цѣликомъ. Въ письмѣ этомъ, полномъ достоинства, онъ проситъ у властей Нюренберга принять отъ него вкладъ въ тысячу флориновъ — плодъ его трудовъ и сбереженій, и обезпечить ему ежегодную выдачу пятидесяти флориновъ съ этой суммы для него и его жены, «такъ какъ мы оба, прибавляетъ онъ, становимся изо-дня въ день слабѣе и дряхлѣе»[58].
Статуя Дюрера въ Нюренбергѣ.
Прекрасное выраженіе чувства скромности, умѣренности и благородной гордости, замѣчательное соединеніе великаго характера съ громаднымъ талантомъ!
Первая появившаяся въ свѣтъ книга, понятно, должна была навести ужасъ на враговъ просвѣщенія; поэтому исторія первыхъ издателей печатныхъ книгъ часто представляетъ собою исторію преслѣдованій. Поневолѣ зарождается мысль, что всякій шагъ человѣчества впередъ по пути прогресса неизбѣжно, долженъ окупаться страданіями и слезами.
Въ 1490 году Альдо Манучи (Alde Manucе) основалъ въ Венеціи свою знаменитую типографію, долго переходившую отъ отца къ сыну и издавшую цѣлую массу весьма цѣнныхъ сочиненій. Семейство Альдовъ для Италіи было тѣмъ же, чѣмъ для Франціи семейство Этьенновъ. Мужественные борцы за науку Альды и Этьенны имѣютъ право на всеобщую благодарность.
Альдо Манучи, не смотря на войну, опустошавшую Италію, не смотря на постоянныя затрудненія и помѣхи, не переставалъ печатать полезныя книги и съ изумительною настойчивостью старался оказывать помощь учащейся молодежи.
«Богъ — свидѣтель, — говоритъ онъ въ предисловіи къ одной изъ изданныхъ имъ книгъ, — что я желалъ употребить свою жизнь на пользу общества. Спокойствію и довольству я предпочелъ жизнь, полную бурь и труда: мы созданы не для наслажденія, недостойныхъ порядочнаго человѣка, а для труда, который одинъ можетъ доставить намъ уваженіе. Предоставимъ животнымъ безсмысленное существованіе. Катонъ сказалъ намъ, что жизнь человѣка имѣетъ большое сходство съ желѣзомъ: она блеститъ, когда имъ пользуются, и ржавѣетъ, лежа безъ употребленія».
Таковы были благородныя чувства, одушевлявшія этого достойнаго глубокаго уваженія человѣка. Въ 1495 году Альдо напечаталъ творенія Аристотеля, издалъ въ свѣтъ сочиненія Ѳеокрита и Гезіода, а въ слѣдующемъ году — «Thesaurus cornu соріае», сборникъ греческихъ классиковъ и грамматиковъ, тогда еще неизданныхъ[59] ).
Карлъ VIII только что завоевалъ Италію. Въ одномъ изъ своихъ предисловій Альдо писалъ: «Тяжелая задача — печатать исправно латинскія книги, а тѣмъ болѣе греческія, и прилагать всѣ необходимыя старанія въ такія трудныя времена, когда оружіе предпочитается книгамъ! Вотъ уже семь лѣтъ, какъ я взялся за это дѣло и съ тѣхъ поръ — клянусь! — я не зналъ ни одного часа покоя».
Въ 1497 году Альдо кончилъ печатаніе полнаго собранія сочиненій Аристотеля. Онъ задался мыслью издать вскорѣ творенія Платона, Гиппократа и Галіена: «Если Господь продолжитъ мою жизнь, — говорилъ онъ тогда, — я постараюсь не оставить своихъ современниковъ безъ хорошихъ книгъ по части науки и литературы». Альдо Манучи сдержалъ свое обѣщаніе и въ теченіе восьми лѣтъ сряду неутомимо и страстно отдавался дѣлу изданія лучшихъ произведеній древняго міра. Бѣдствія, неразлучныя съ войной, опустошавшей тогда Европу и въ особенности Италію, довели, въ 1506 году, его типографію до того, что она должна была совершенно прекратить работу. Унаслѣдовавъ притязанія французскаго королевскаго дома на Неаполитанское королевство, Людовикъ XII заключилъ союзъ съ Фердинандомъ католикомъ съ цѣлью изгнать Фридриха III и рѣшился завладѣть Генуей и Венеціей. Альдо выпало на долю стать одной изъ невинныхъ жертвъ безпорядка, порожденнаго войною. Будучи ограбленъ, онъ понапрасну только тратилъ время въ разъѣздахъ и безполезныхъ розыскахъ своего имущества. А когда онъ вернулся въ Миланъ, его враги окончательно восторжествовали надъ нимъ. Безъ всякой причины несчастный издатель былъ грубо арестованъ солдатами герцога Мантуанскаго и, какъ какой-нибудь злодѣй, брошенъ въ темницу. Здѣсь съ нимъ обращались съ такой возмутительной жестокостью, которая можетъ быть допущена развѣ только по отношенію къ разбойнику.
Такое гнусное посягательство на свободу честнаго труженика, составлявшаго славу своего, времени, не замедлило вызвать негодованіе. Вслѣдствіе ходатайства своихъ друзей Адьдо былъ освобожденъ, но вышелъ изъ тюрьмы бѣднякомъ, безо всякихъ средствъ къ жизни. Только благодаря его настойчивости и энергіи, могла возникнуть снова его типографія: съ 1507 по 1513 годъ онъ издалъ трагедіи Еврипида, труды Плинія, мелкія творенія Плутарха, комментаріи Цезаря, посланія Цицерона, сочиненія Пиндара. Въ предисловіи къ этому послѣднему труду онъ еще разъ указываетъ на тѣ испытанія, которыя ему пришлось вынести.
Альдо Манучи въ темницѣ.
«Вотъ уже четыре года, какъ я вынужденъ былъ пріостановить мои работы, видя Италію жертвой всѣхъ ужасовъ войны. Мнѣ пришлось оставить Венецію, чтобы принять мѣры къ возврату моихъ полей и садовъ, утеренныхъ не по моей волѣ, а вслѣдствіи ненормальности самаго порядка вещей».
Альдо старшій, какъ его называютъ въ отличіе отъ его преемниковъ, умеръ 6 февраля 1516 года, шестидесяти шести лѣтъ отъ роду. Послѣ двадцати пяти лѣтъ тяжелыхъ трудовъ, посвятивъ всѣ свои силы, энергію, умъ благу своихъ современниковъ, онъ умеръ почти бѣднякомъ, не оставивъ своимъ дѣтямъ, какъ увѣряетъ Эразмъ, ничего кромѣ уваженія къ своему имени.
Павелъ Манучи съ достоинствомъ поддерживалъ славу знаменитой типографіи, основанной его отцемъ. Ему тоже пришлось бороться съ несчастіями и превратностями судьбы.
Въ то время какъ Альды распространяли книги въ Италіи, Этьенны прославили свое имя во Франціи. Генрихъ Этьенъ, первый издатель изъ этого семейства, умеръ въ 1520 году; его сыновья, Франсуа, Карлъ и Робертъ, продолжали его труды; но мы остановимся только на послѣднемъ, потому что его жизнь, не смотря на могущественную поддержку Франциска I и Генриха II, была полна преслѣдованій и несчастій. Изъ подъ печатныхъ станковъ Роберта Этьенна вышло огромное количество прекрасныхъ книгъ, строго провѣренныхъ, со вкусомъ выбранныхъ и до сихъ поръ вызывающихъ удивленіе библіофиловъ.
Около 1550 года, важныя событія заставили Роберта Этьенна покинуть Францію. Связанный узами общей симпатіи съ вождями реформацій, онъ перевелъ на греческій языкъ, при помощи, своего сына Генриха Этьенна, катехизисъ Жана Кальвина, появившійся въ 1551 году въ Женевѣ: спокойствіе Роберта съ этихъ поръ было нарушено. Ненависть Сорбонны съ одной стороны, съ другой — все болѣе и болѣе слабѣющее покровительство короля — заставили Роберта Этьена бѣжать безъ оглядки. Онъ бросился въ Женеву, основалъ здѣсь обширную типографію, предоставивъ ея станки для распространенія ученія Реформаціи. Онъ издалъ въ свѣтъ подъ заглавіемъ: « Les Censures des Théologiens de Paris» — замѣчательную книгу, въ которой, въ живой и сатирической формѣ, нарисовалъ подробную картину религіозныхъ войнъ того времени.
«Я хочу, — говоритъ нашъ издатель, — оправдать себя отъ упрека, что я покинулъ свое отечество во вредъ общественному благу, а также отъ обвиненій въ неблагодарности королю, который мнѣ покровительствовалъ… Прежде всего, я долженъ высказать то, что у меня на сердцѣ; каждый разъ, какъ я припоминаю свою двадцатилѣтнюю борьбу съ Сорбонной, я не могу достаточно надивиться тому, какимъ образомъ такая незначительная и слабая натура, какъ моя, была въ состояніи ее выдержать… И чт о же я сдѣлалъ, въ чемъ я повиненъ? Гдѣ то преступленіе, которое могло бы вызвать противъ меня гоненія, доходившія до того, что мнѣ угрожалъ костеръ? Или, меня преслѣдовали за изданіе Библіи въ большомъ форматѣ? Когда Новый Завѣтъ былъ отпечатанъ въ маломъ… какихъ бѣдствій не воздвигали они на пути моемъ? Они требовали моего сожженія за изданіе книгъ въ такомъ искаженномъ видѣ, называя искаженіемъ то, что въ сущности было очищеніемъ отъ пошлой рутины, съ которой они такъ свыклись».
Робертъ Этьеннъ умеръ въ Женевѣ. Историкъ де-Ту (de-Thou), описавшій его жизнь, исчисляетъ заслуги, оказанныя этимъ знаменитымъ издателемъ наукѣ и литературѣ, и указываетъ на славу, которою его труды пріобрѣли не только во Франціи, но и во всемъ мірѣ.
«Трудъ, побѣждающій человѣка, — говоритъ его сынъ Генрихъ, — былъ въ свою очередь побѣжденъ Робертомъ Этьенномъ».
Робертъ Этьеннъ, избавившись отъ костра, отдѣлался только изгнаніемъ; его же современникъ Долэ былъ несчастнѣе въ этомъ отношеніи.
Этьеннъ Долэ (Etienne Dolet) родился въ Орлеанѣ, 3 августа 1509 года. Получивъ первоначальное воспитаніе въ Парижѣ, онъ для окончанія своего образованія отправился въ Падуа; а спустя три года сдѣлался секретаремъ у венеціанскаго посланника Жана де Ланжака. Долэ прилежно посѣщалъ лекціи Батиста Эгнаціо (Battista Egnazio), объяснявшаго своимъ слушателямъ красоты латинскихъ писателей, Цицерона и Лукреція. Долэ отдался наукѣ и поэзіи. Любовь, внушенная ему одною венеціанкою, вдохновила его, и изъ подъ его пера вылилось нѣсколько прекрасныхъ строфъ. Но когда смерть похитила обожаемую имъ женщину, онъ рѣшился вернуться въ Парижъ и отдаться всецѣло наукѣ. Здѣсь онъ съ жаромъ занялся изученіемъ сочиненій Цицерона и собралъ массу матеріаловъ для своихъ «Коментарій о латинскомъ языкѣ » (Commmtavres sur la langue Іatіne).
Въ 1532 году мы уже находимъ Этьенна Долэ въ Тулузѣ, гдѣ онъ изучалъ правовѣдѣніе. Онъ самъ даетъ намъ объясненіе своей страсти къ перемѣнѣ мѣстъ:
Mou naturel est d’apprendre toujours;
Mais si ce vient, due je passe aucuns jours,
Sans rien appreudre en quelqne lieu et place,
Incontinent, il faut que je déplace [60].
Талантъ Этьенна Долэ, его чарующая рѣчь, изящество фигуры увлекли студентовъ, и они выбрали его своимъ ораторомъ. Долэ не побоялся произнести рѣчь, въ которой онъ напалъ на постановленіе тулузскаго парламента, воспретившаго сходки студентовъ. Отвѣтомъ на эту смѣлую рѣчь была тюрьма, изъ которой Долэ удалось выйти только благодаря протекціи Жана Дюпена, епископа города Ріё (Rieux). Такое постыдное отношеніе къ Долэ доставило ему огромную популярность; но въ то время, какъ одни превозносили его, со стороны другихъ поднималась цѣлая буря обвиненій. Клевета преслѣдовала его повсюду: на него лгали, его безчестили. Дѣло дошло наконецъ до того, что въ одинъ прекрасный день враги его развозили по улицамъ Тулузы телѣжку со свиньей, на спинѣ которой красовалось имя Этьенна Долэ.
Молодой и пылкій писатель защищался умно и энергично; онъ не торговалъ своими убѣжденіями и потому умѣлъ наносить удары прямо въ сердце врага. Постановленіемъ парламента онъ былъ изгнанъ изъ Тулузы.
Этьеннъ Долэ воротился въ Ліонъ, гдѣ онъ издалъ свои «Коментаріи о латинскомъ языкѣ», «капитальный трудъ», которому, какъ говоритъ Фирменъ Дидо, онъ посвятилъ, съ 16 лѣтъ своей жизни, свой покой, юношескіе годы, удовольствія и здоровье. Молодой авторъ посвятилъ свое сочиненіе Франциску I, которому онъ былъ представленъ въ Муленѣ (Moulins) и который оказалъ ему покровительство, даровавъ право «печатать и издавать въ свѣтъ всякаго рода книги, имъ самимъ составленныя и переведенныя».
Случай не замедлилъ вызвать новыя преслѣдованія со стороны его враговъ. Еще въ Тулузѣ подсылали къ Долэ убійцъ; теперь эти гнусныя попытки возобновились. Однажды на Долэ напалъ со шпагой въ рукѣ нѣкій Компанини. Этьеннъ, защищаясь, убилъ его, за что и былъ заключенъ въ тюрьму, не смотря на очевидность права самообороны; только благодаря вліянію короля, Долэ удалось еще разъ спастись отъ заточенія.
Желая оправдать вниманіе Франциска I, Долэ рѣшился самъ заняться книгопечатаніемъ. «Я буду, — говорилъ онъ, — всѣми силами способствовать обогащенію литературной сокровищницы; я вызову на свѣтъ священныя тѣни древнихъ, тщательно издавая ихъ творенія; я не забуду въ то же время и современныхъ писателей. Но не жалѣя труда для образцовыхъ твореній, я буду гнушаться жалкихъ кропаній презрѣнныхъ писакъ, составляющихъ позоръ своего времени».
Новый типографъ-издатель сдержалъ свое обѣщаніе. Онъ пустилъ въ обращеніе массу прекрасныхъ и полезныхъ книгъ: Хирургію Павла Эгина (La chirurgie de Paul Egine), мелкія произведенія Галіена (Les opuscules de Galien), сочиненія Климента Mapo (Les oeuvres de Clément Marot), Діалоги Платона (Les dialogues de Platon), въ которыхъ предисловіе издателя начинается стихомъ:
«Достаточно блуждали мы во тьмѣ!» [61]
Всѣ эти книги имѣютъ изображеніе топора или сѣкиры въ рукѣ, выходящей изъ облаковъ и грозящей стволу суковатаго дерева. Этотъ эмблематическій рисунокъ на французскихъ изданіяхъ дополняется еще такимъ эпиграфомъ: «Господи, спаси меня, отъ людской клеветы». (Préservez moi, Seigneur, de la calomnie des hommes).
Долэ всецѣло отдался своей типографіи; но враги его не дремали. Въ 1642 году, онъ былъ снова лишенъ свободы подъ предлогомъ, что печаталъ еретическія книги; послѣ пятнадцати мѣсяцевъ заключенія въ Консьержери, его выпустили изъ тюрьмы, снова благодаря заступничеству короля.
14 февраля 1543 года, новый указъ парижскаго парламента приговорилъ къ сожженію тринадцать сочиненій, написанныхъ и изданныхъ Долэ, «какъ содержащихъ въ себѣ вредное, гибельное и еретическое ученіе». Благоразуміе заставило Долэ бѣжать и оставить Францію подобно тому, какъ это сдѣлалъ Робертъ Этьеннъ, однако любовь къ родинѣ и сознаніе своей правоты удержали его. Терпя постоянныя преслѣдованія, Этьеннъ Долэ защищался помощью насмѣшки. Современникъ Рабле (Rabelais) умѣлъ владѣть этимъ орудіемъ: писатель въ немъ мстилъ за издателя. Королю и королевѣ Наварскимъ онъ писалъ письма, въ которыхъ осыпалъ насмѣшками своихъ преслѣдователей. Наконецъ, злоба, возбуждаемая противъ этаго пылкаго человѣка, дошла до послѣднихъ предѣловъ. Въ переводѣ « Axioshus’а» Платона мы находимъ слѣдующія слова, вложенныя имъ въ уста Сократа: «Послѣ смерти, ты станешь ничѣмъ».
4 ноября 1544 года, совѣтъ парижскаго богословскаго факультета подвергъ эту выходку, признанную еретической и сходной съ духомъ ученія Саддукеевъ и Эпикурейцевъ, строгой цензурѣ, объявивъ переводъ книги неправильнымъ и противнымъ ученію Платона. Этьеннъ Долэ былъ признанъ атеистомъ и еретикомъ, подвергнутъ обыкновенной и чрезвычайной пыткѣ съ цѣлью вынудитъ у него указаніе единомышленниковъ, какъ значится въ обвинительномъ приговорѣ; затѣмъ, онъ былъ повѣшенъ, а тѣло его сожжено на площади Моберта 3 августа 1546 года[62].
Этьеннъ Долэ умеръ съ твердостью, 37 лѣтъ отъ роду оставивъ послѣ себя въ крайней бѣдности любимую имъ жену и ребенка.
Гутенбергъ страдалъ всю жизнь, Этьеннъ Долэ былъ казненъ, но свѣтъ, разлитый книгопечатаніемъ, поборолъ тѣмъ не менѣе боровшуюся съ нимъ тьму…