Въ рѣдкой странѣ печатается такое множество томовъ стихотвореній, какъ во Франціи. Рецензіи французскихъ журналовъ безпрестанно извѣщаютъ публику о вновь появляющихся сборникахъ поэтическихъ произведеній. Почти каждый извѣстный писатель дебютируетъ во Франціи тоникомъ-другимъ стихотвореній; поэзія служитъ ему переходною ступенью къ роману, комедіи, драмѣ. Такою ступенью служила она Ришпену, Пайлерону, Жюлю Лакруа, Додэ и многимъ другимъ. Иные изъ этихъ писателей извѣстны намъ за поэтовъ по переводамъ, печатавшимся въ разныхъ журналахъ, но не считаются, собственно говоря, поэтами во Франціи; и иногда русскому почитателю ихъ на слова: "Я поэтъ" приходилось слышать, вмѣсто отвѣта, удивленный вопросъ: "Tiens, est -- ce qu'il est poète?" И отвѣтъ этотъ подсказанъ не печальнымъ закономъ, въ силу котораго нѣтъ пророка въ своемъ отечествѣ, а высокимъ мѣриломъ поэтическихъ произведеній. Гибкость языка и изящество формы выработаны до такого совершенства во Франціи, что начинающій писатель въ пору молодости, когда кто не писалъ стиховъ, находитъ уже готовое естественное орудіе для своихъ чувствъ и думъ. Появляется томикъ-другой подъ разными болѣе или менѣе вычурными и риторическими заглавіями, раскупается, потому что читающей публики много, потому что высокая культура страны держитъ высокій спросъ на новыя книги; томикъ прочитывается и забывается. Авторъ, отдавъ дань молодости, благоразумно воздерживается отъ втораго изданія, которое не пошло бы потому, что требованія, предъявляемыя поэту, высоки, критерій строгъ. Названіе поэта дается только тому, кто уловилъ тайну въ прекрасныхъ риѳмованныхъ звукахъ быть выразителемъ думъ и чувствъ своей эпохи, умѣлъ наложить на поэзію оригинальную печать свой личности.
Впрочемъ, не одинъ высокій критерій поэзіи причина того, что во Франціи извѣстность поэта завоевывается съ такимъ трудомъ; причину надо искать отчасти и въ духѣ партій. Въ каждой партіи есть свои поэты, которыхъ другія и знать не хотятъ, и нуженъ выдающійся изъ ряда талантъ для того, чтобы восторжествовать надъ нетерпимостью духа партій. Сюлли Прюдомъ, поэтъ и свободный мыслитель, былъ признанъ поэтомъ въ самый разгаръ наполеоновскаго имперіализма и клерикализма. Во всѣхъ четырехъ томахъ стихотвореній его, появлявшихся съ 1865 по 1880 годъ, нѣтъ ни одного произведенія даже наиболѣе блѣднаго, наиболѣе отмѣченнаго рефлексіей, бросающею такъ часто холодную тѣнь на талантъ его, которое можно было бы признать непоэтическимъ: въ каждомъ мысль и чувство тамъ слиты съ мастерскою формой, что составляютъ одно живое цѣлое, отмѣченное несомнѣнною печатью крупнаго таланта.
Въ 1881 году Сюлли Прюдомъ, въ качествѣ поэта, былъ избранъ въ члены французской академіи. Онъ принадлежитъ къ числу немногихъ членовъ, попавшихъ въ ареопагъ знанія и слова исключительно въ силу таланта, а не ради общественнаго положенія или ортодокcальности убѣжденій. Острое Словцо Пирона: il ne fut rien pas meme асаdemien и теперь еще вѣрно въ отношеніи многихъ членовъ ареопага, которому слѣдовало, бы бытъ ареопагомъ, цвѣта интеллигенціи и соли французской земли, но, въ которомъ, слишкомъ часто ничтожество не бываетъ препятствіемъ для занятія кресла, разъ находятся налицо два условія, ценза, установленнаго преобладающею партіей,-- общественное положеніе и ортодоксальность, предписанная ею. "Сюлли Прюдомъ не адвокатъ, не профессоръ, на герцогъ, онъ даже не. благонамѣренный поэтъ,-- говоритъ критикъ Леметръ въ статьѣ своей о немъ -- и, странное дѣло, Сюлли Прюдомъ привела къ академическому креслу то, что вообще всего менѣе вѣрно можетъ вести къ нему". Избраніе поэта-свободнаго мыслителя есть одна изъ знаменій времени; свидѣтельствующихъ о томъ, что во Франціи невозможенъ поворотъ назадъ къ гоненію мысли во имя католической нетерпимости.
Сюлли Прюдому теперь лѣтъ за сорокъ пять. Поколѣніе, къ которому принадлежитъ поетъ, видѣла въ дѣтствѣ кровавый переворотъ Наполеона III, слышало о жертвахъ, разстрѣлянныхъ на улицахъ Парижа и загубленныхъ изгнаніемъ въ Гвіану. Оно училось въ школѣ, которою заправлялъ католическій, патеръ, распинавшій мысль и науку. Въ юности оно видѣло права народа попранными продажною палатой и сатурналіи второй имперіи; оно видѣло все то же до зрѣлаго возраста, нося въ себѣ отравлявшее жизнь сознаніе уничиженія и позора. Въ зрѣломъ возрастѣ оно видѣло проданную врагамъ, поруганную Францію, Въ эти сорокъ лѣтъ Франція пережила тамъ, много потрясеній, вѣнчался развѣнчивала столькихъ вождей, ставила и свергала такъ много кумировъ, поднимала и рвала столько знаменъ, пролила такъ много крови, сгубила такъ много жертвъ, что могла создать только надорванныя, расшатанныя поколѣнія. Такое прошлое изъ натуръ, которыхъ Милль, охарактеризовалъ эпитетомъ довольныхъ свиней, вырабатываетъ ловкихъ дѣльцовъ, играющихъ тройными и четверными присягами; изъ тѣхъ же, кого онъ назвалъ недовольными Сократами, если въ нихъ сильнѣе инстинкты дѣла, выковываетъ борцовъ подъ знамена великихъ общечеловѣческихъ идеаловъ; если же въ нихъ сильнѣе созерцательные инстинкты, создаетъ мыслителей-враговъ идей, которыми держится все то, что, говоря словами Сюлли Прюдома, "вызвало полный горечи пессимизма смѣну вѣры въ достоинство человѣка". если фантазія и чувство преобладаютъ надъ мыслью, создается поэтъ-мыслитель.
Въ нашей журналистикѣ была Высказана мысль, будто усиленіе философскаго элемента въ обществѣ есть признакъ реакціи, и реакціи регрессивной на томъ основаніи, что она всегда совпадаетъ съ періодами политической бездѣятельности общества. Но такое совпаденіе не есть признакъ регресса. Правда, что въ періоды коренныхъ общественныхъ переворотовъ, политическихъ кризисовъ обществу не до философіи. Мыслители забыты, обществу нужны люди практики, которые осуществили бы идеи лучшаго, выработанныя предшествовавшимъ трудомъ мысли; и эти люди выступаютъ на первый планъ; на нихъ сосредоточено вниманіе Общества. Только когда политическое движеніе общества останавливается, надежды на лучшее оказываются неосуществившимися,-- или осуществившимися въ мѣрѣ, далеко не удовлетворяющей ожиданіямъ общества,-- мысль начинаетъ работать, анализировать причины неудовлетворенности и чертить планы иныхъ, лучшихъ временъ. Регресса нѣтъ, потому что мысль жива и указываетъ путь впередъ. Есть неравномѣрное и потому болѣзненное развитіе общества, выдвигающее то одну,: то другую сторону. Регрессъ тамъ, гдѣ задавленная Мысль или безнадежно молчитъ, или изъ-подъ палки поетъ хвалы мраку. Поэзія Сюлли Прюдома явилась плодомъ болѣзненнаго роста французскаго общества.
Пережитое сорокалѣтіе сильно развило во французскомъ Обществѣ скептицизмъ всякаго рода: и дешевенькій, и: жалкій скептицизмъ нравственной черни,-- эту удобную маску для оправданія всякихъ своекорыстныхъ и грязныхъ поползновеній, разнузданность животнаго эгоизма, создавшаго пиръ во время чумы; и мучительный скептицизмъ честныхъ, но маломѣрныхъ людей, не видящихъ далѣе настоящаго, который заставляетъ сказать: кто жилъ и мыслилъ, тотъ не можетъ въ душѣ не презирать людей, и послѣ этого убійственнаго признанія сложитъ руки и уйти куда бы то ни было отъ жизни. Глубина мысли и сила чувства спасли Сюлли Прюдома отъ хронической заразы такимъ скептицизмомъ, который поднимется въ душѣ поэта только въ иныя черныя минуты. Поэтъ умѣлъ видѣть не одно современное ему поколѣніе алчныхъ и продажныхъ актеровъ и пассивныхъ зрителей позорной комедіи, разыгранной около двадцати лѣтъ во Франціи ловкимъ авантюристомъ; который изъ лоскутьевъ новыхъ и старыхъ завѣтовъ человѣчества, затасканныхъ въ грязи, съумѣлъ выкроитъ себѣ императорскую мантію. Поэтъ видѣлъ все человѣчество со всѣмъ великимъ и святымъ, что живетъ въ немъ и медленно и неотразимо подготовляетъ торжество справедливости на землѣ.
Частная жизнь поэта очень обыкновенна, чтобы не сказать безцвѣтна, въ ней не было перипетій, дающихъ то, что обыкновенно называютъ: толчокъ таланту. Борьбы, выковывающей характеръ, тоже не могло быть потому, что натура поэта была по преимуществу созерцательная. Образованіе не создаетъ талантовъ, но даетъ извѣстную дисциплину уму и методъ, на основаніи котораго перерабатывается матеріалъ, какой жизнь и общество даютъ творчеству. Сюлли Прюдомъ до третьяго класса лицея проходилъ классическій курсъ, потомъ поступилъ въ политехническую школу и, выдержавъ экзаменъ на баккалавра, прошелъ часть спеціально-математическаго курса. Болѣзнь главъ принудила его оставить занятія естественными науками, которыми онъ началъ увлекаться, и онъ обратился къ серьезному изученію литературы. Онъ внесъ въ это дѣло полную свѣжесть впечатлительности ума, не засушеннаго реторикой, свободнаго отъ теорій педантовъ и пріученнаго къ точности и анализу. Получивъ дипломъ баккалавра литературы, онъ занялся изученіемъ философіи. Съ жаромъ юности онъ кинулся на неразрѣшимые вопросы; изученіе природы спасло его отъ одной крайности -- односторонности мистиковъ, а привычка къ анализу -- отъ другой, односторонности матеріалистовъ. Онъ говорилъ, что давить здоровую реальную жизнь во имя мечтательныхъ теорій -- преступленіе и, въ то же время, признавалъ, что неразумно ставить сознаніе человѣка, жильца крохотной планеты, мѣриломъ всей вселенной. Какъ поэтъ, Сюлли Прюдомъ не могъ остановиться на неутѣшительномъ признаніи: не знаю -- и выработалъ міросозерцаніе, близкое къ міросозерцанію Шелли. Онъ -- не атеистъ, хотя и вызывалъ громы католическаго духовенства за безбожіе; онъ -- не спиритуалистъ, потому что признаетъ силу природы; онъ тоже не пантеистъ, хотя и признаетъ какъ "животворящій принципъ великое цѣлое Grand Tout, природу и сознаніе, слитыя вмѣстѣ. Личность уничтожается въ пантеизмѣ, а поэтъ вѣрить, что, покончивъ свое существованіе на "песчинкѣ"-землѣ, онъ увидитъ жизнь другихъ міровъ и среди нихъ сохранитъ воспоминаніе о пережитомъ на землѣ. Здѣсь онъ уводитъ читателя въ область фантастическихъ грезъ, но, впрочемъ, крайне рѣдко. Главные мотивы его музы -- созерцаніе судебъ человѣчества.
Какъ ни сильна вѣра поэта въ свѣтлое земное будущее человѣчества, муза его постоянно носитъ отпечатокъ скорби. Личная жизнь поэта не даетъ объясненія этой скорби. Правда, онъ рано потерялъ горячо любимаго отца, былъ обманутъ въ любви; но эти обыкновенныя несчастія при философскомъ складѣ мысли не могутъ дать ключа къ объясненію этой стороны поэзіи его. Источникъ скорби лежалъ и въ гнетущихъ общественныхъ условіяхъ, и въ болѣзненной впечатлительности натуры, жившей созерцаніемъ. Въ молодости онъ вынесъ бѣдность и горечь поисковъ заработка, но это спасало его отъ крайностей самоуглубленія, вызывало отъ кабинетной жизни и выпавшее ему неожиданно небольшое наслѣдство, снявъ эти заботы, принесло ему болѣе вреда, чѣмъ пользы. Ничто не отрывало его теперь отъ философіи и поэзіи, отъ думъ надъ собственнымъ внутреннимъ міромъ и міромъ человѣчества; и въ результатѣ явилась все усиливавшаяся впечатлительность, раздражительность нервной системы, приносящія такъ много страданій до того субъективныхъ, что постороннему зрителю они порою кажутся напускною блажью. Это вредно отозвалось на его талантѣ. Скромность перешла въ невѣріе въ свои силы, а оно заставило его до болѣзненности гоняться за совершенствомъ формы. Чуткое пониманіе красотъ великихъ твореній, на которыхъ онъ воспитывалъ свой вкусъ, стало для него пыткой. Онъ расхолаживалъ свое творчество, кропотливо перерабатывая форму лучшихъ произведеній своихъ.
Сюлли Прюдомъ издалъ четыре тома стихотвореній, и поэтъ замолчалъ на нѣсколько лѣтъ. Говорятъ, что онъ задумываетъ новую тему, не столь отвлеченную, какъ большая поэма Справедливость въ ней должно быть болѣе образности, болѣе картинъ, нежели въ Справедливости, гдѣ лиризмъ чередуется съ рефлексіей. Величіе замысла поэмы, въ которой должны быть олицетворены судьбы человѣчества, такъ подавляетъ поэта, что онъ не рѣшается приступить къ дѣлу.
Критикъ Жюль Леметръ находитъ, что Сюлли Прюдомъ имѣетъ право отдохнуть, потому что онъ уже вполнѣ высказался и что нельзя уже ничего прибавить къ поклоненію, которое питаютъ къ нему читатели. Это вѣжливая манера сказать, что пѣсенка поэта спѣта. Но такой приговоръ кажется преждевременнымъ: въ послѣдней поэмѣ такъ много глубоко-поэтическихъ строфъ и столько искренняго, широкаго чувства, что трудно повѣрить закату таланта. Сорокапятилѣтній возрастъ во Франціи слишкомъ ранній срокъ для того, чтобы сознать себя человѣкомъ, спѣвшимъ свою пѣсню. Во Франціи люди интеллигенціи живучи. Тамъ общественная жизнь, несмотря на поднимающіеся въ ней міавмы и бури, все-таки, не атмосфера склеповъ, гдѣ дышется одною гнилью и гдѣ творчество сохнетъ въ насильственной бездѣятельности. Несмотря на всѣ міазмы и бури политической атмосферы Франціи, писатели и поэты тамъ и въ семьдесятъ лѣтъ даютъ талантливые труды. И если молчаніе поэта не отдыхъ, а отреченіе отъ поэзіи, то въ этомъ виновато злоупотребленіе его созерцаніемъ. Философія убила въ немъ поэзію, если его Справедливость была лебединою пѣснью.
Въ этомъ злоупотребленіи упрекаетъ его и Леметръ. "Ни одинъ человѣкъ не отвѣчаетъ такъ полно идеѣ, которую составишь о немъ по книгамъ его, какъ Сюлли Прюдомъ, -- говоритъ критикъ.-- Портретъ очень слабо предаетъ, глубоко задумчивое лицо поэта, и полузакрытые глаза, почти глаза женщины, со взглядомъ, какъ бы смотрящимъ"внутрь. Можно сразу; угадать человѣка, котораго постоянное углубленіе въ себя, поглощающая и неисцѣлимая привычка-къ анализу (и это въ вещахъ, въ которыхъ сознаніе наше всего сильнѣе заинтересовано) сдѣлало необычайно кроткимъ, снисходительнымъ, покорнымъ судьбѣ, но неизлечимо грустнымъ и неспособнымъ къ внѣшней, дѣятельности, въ силу излишка мозговой работы,-- неспособнымъ наслаждаться спокойствіемъ, вслѣдствіе болѣзненнаго развитія чувствительности, не вѣрящаго въ жизнь, потому что онъ слишкомъ много думалъ о ней". Послѣднія слова невѣрны. Сюлли Прюдомъ не вѣритъ только въ жизнь буржуазнаго строя -- и это не по сердцу его критику. Поэтъ-мыслитель не можетъ пѣть хвалебныя гимны буржуазіи. Онъ не гонитъ, меньшую братію съ пира цивилизаціи. Онъ подъ словомъ peuple понимаетъ не одно четвертое сословіе, "жалкій плебсъ, требующій только хлѣба и зрѣлищъ", которое теперь стучится въ двери, затворившіяся за третьимъ, но слитіе всѣхъ сословій въ одно человѣчное братство. Онъ твердо вѣритъ въ лучшее будущее человѣчества, которое! настанетъ, "когда падутъ стѣны, разгораживающія поля", и скорбитъ о томъ, что будущее это не близко. По, даже самъ Леметръ не обвинилъ поэта за эти грезы будущаго ни въ какихъ коммунистическихъ утопіяхъ. Поэтъ говоритъ: вотъ настоящее человѣчество и вотъ какимъ должно быть будущее, но оно такъ отдаленно, что для, насър ничто иное, какъ свѣтлая греза.