Москва, 7-го р<усского> ноября 1921 г.1
Мой дорогой Макс!
Оказия в Крым! Сразу всполошилась, бросила все дела, пишу.
Во-первых, долг благодарности и дань восторга -- низкий поклон тебе за С<ережу>.2 18-го января 1922 г. (через два месяца) будет четыре года, как я его не видела. И ждала его именно таким. Он похож на мою мысль, поэтому -- портрет точен. Это моя главная радость, лучшее, что имею, уеду -- увезу, умру -- возьму.
Получив твои письма, подняли с Асей бурю.3 Ася читала и показывала их всем, в итоге дошло до Л<уначар>ского, пригласил меня в Кремль. С Кремлем я рассталась тогда же, что и с Сережей, часто звали пойти, я надменно отвечала: "Сама поведу". Шла с сердцебиением. Положение было странно, весь случай странен: накануне дочиста потеряла голос, ни звука, -- только и! (вроде верхнего си (si) Патти!).4 Но не пойти -- обидеть, потерять право возмущаться равнодушием, упустить Кремль! -- взяла в вожатые В<олькен>штейна ("Калики" -- услужливая академическая бездарность).5
После тысячи недоразумений: его ложноклассического пафоса перед красноармей<цем> в будке (никто не понимал моего шепота: явления его!) и пр<очего> -- зеленый с белым Потешный дворец. Ни души. После долгих звонков -- мальчишка в куцавейке, докладывает. Ждем. Большая пустая белая дворянская зала: несколько стульев, рояль, велосипед. Наконец, через секретаря: видеться вовсе не нужно, пусть т<овари>щ напишет. Бумаги нет, чернил тоже. Пишу на чем-то оберточном, собственным карандашом. Доклад, ввиду краткости, слегка напоминающий декрет: бонапартовский, в Египте. В<олькен>штейы (муж Сони) через плечо подсказывает. Я злюсь. -- "Соню! Соню-то!". Я:-- "А чччерт! Мне Макс важней!". -- "Но С. Я. -- женщина и моя бывшая жена!".6 -- "Но Макс тоже женщина и мой настоящий (indicatif present) {Указательное настоящее (время) (фр.).} друг!". Пишу про всех, отдельно Судак и отдельно К<окте>бель. Дорвалась, наконец, до Вас с Пра: "больные, одни в пустом доме"... -- и вдруг иронический шип В<олькен>штейна: "Вы хотите, чтоб их уплотнили? Если так, Вы на верном пути!". Опомнившись, превращаю эти пять слов в тайнопись. Доклад кончен, уже хочу вручить мальчишке и вдруг: улыбаюсь, прежде чем осознаю! Упоительное чувство: "en presence de quel-qu'un". {В присутствии кого-то (фр.).} Ласковые глаза: "Вы о голодающих Крыма? Все сделаю!". Я, вдохновенным шипом: -- "Вы очень добры". -- "Пишите, пишите, все сделаю!". Я, в упоении: "Вы ангельски добры!".-- "Имена, адреса, в чем нуждаются, ничего не забудьте -- и будьте спокойны, все будет сделано!". Я, беря его обе руки, самозабвенно: "Вы ц<арст>венно добры!". Ах, забыла! На мое первое "добры" он с любопытством, верней любознательностью, спросил (осведомился): -- "А Вы всегда так говорите?". И мой ответ: "Нет, только сегодня, потому что Вы позвали!". Ласков, как сибирский кот (не сибирский ли?), люблю нежно. Говорила с ним в первый раз. Ася все эти дни вела денежную кампанию, сейчас столько богатых! все торгуют. Кажется, на твою долю выпадает м<иллио>н, от нас с Асей только сто т<ысяч> (сверх м<иллио>на), я знаю, что это -- ничто, это мы, чтоб устыдить наших богатых сотоварищей; нужно действовать самыми грубыми средствами: оглушать, -- тогда бумажники раскрываются. Дай бог, чтоб все дошло и чтоб это вас с Пра немножко вызволило.7
-----
М. И. К<узнецо>ва, наконец, устроилась, -- в Летучей Мыши.8 Играет "Женщину-змею" (подходит? у нее ведь змеиные глаза!). С Майей9 вижусь редко: дружит с Акс<еновым> (рыжая борода)10 и Бобровым,11 с к<оторы>ми не дружу. Меня почему-то боится. А я вся так в С<ереже>, что духу нет подымать отношения. Все, что не необходимо, -- лишне. Так я к вещам и к людям. Согласен ли? Я вообще закаменела, состояние ангела и памятника, очень издалека. Единственное мое живое (болевое) место -- это С<ережа>. (Аля -- тот же С<ережа>). Для других (а все -- другие!) делаю, что могу, но безучастно. Люблю только 1911 г<од> -- и сейчас, 1920 г<од> (тоску по С<ереже> -- весть -- всю эпопею!). Этих 10-ти лет как не было, ни одной привязанности. Узнаешь из стихов. Любимейшие послать не решаюсь, их увез к С<ереже> -- Э<ренбур>г. Кстати, о Э<ренбур>ге: он оказался прекрасным другом: добрым, заботливым, Не словесником! Всей моей радости я обязана ему.12 Собираюсь. Обещают. Это моя последняя ставка. Если мне еще хочется жить здесь, то из-за С<ережи> и Али, я так знаю, что буду жить еще и еще. Но С<ережу> мне необходимо увидеть, просто войти, чтоб видел, чтоб видела. "Вместо сына", -- так я бы это назвала, иначе ничто не понятно.
О М<оск>ве. Она чудовищна. Жировой нарост, гнойник. На Арбате 54 гастр<ономических> магазина: дома извергают продовольствие. Всех гастр<ономических> магаз<инов> за последние три недели 850.13 На Тверской гастрономия "L'Estomac". {Желудок (фр.).} Клянусь! Люди такие же, как магазины: дают только за деньги. Общий закон -- беспощадность. Никому ни до кого нет дела. Милый Макс, верь, я не из зависти, будь у меня миллионы, я бы все же не покупала окороков. Все это слишком пахнет кровью. Голодных много, но они где-то по норам и трущобам, видимость блистательна.
-----
Макс, а вот веселая история: в Тифлисе перед б<ольшеви>ками были схоронены на кладбище шесть гробов с монпасье. Священники пели, родные плакали. А потом б<ольшеви>ки отрыли и засадили и священников, и родных. Достоверность.
------
О литераторах и литературе я тебе уже писала.14 Та же торговля. А когда не торгующие (хотя и сидящие за прилавком), как Бердяев15 открывают рот, чтоб произнести слово "бог", у меня всю внутренность сводит от скуки, не потому, что "бог", а потому, что мертвый бог, не растущий, не воинствующий, тот же, что, скажем, в 1903 г<оду>, -- бог литературных сборищ.
-----
Только что письмо от Э<ренбур>га: почтой из Берлина. Шло десять дней. Утешает, обнадеживает, С<ережа> в Праге, учится, Э<ренбур>г обещает к нему съездить. Завтра отправляю письмо С<ереже>, буду писать о тебе. Писала ли я тебе в прошлый раз (письмо с М<инд>линым)16 о большой любви С<ережи> к тебе и Пра: "Мои наезды в К<окте>бель были единственной радостью всех этих лет, с Максом и Пра я совсем сроднился". Спасибо тебе, Макс, за С<ережу> -- за 1911 г<од> и 1920 г<од>!
Какова будет наша следующая встреча?
Думаю, не в России.17 Хочешь в Париже? На моей Rue Bonaparte? {Улице Бонапарта (фр.).}
-----
Герцыкам посылаю другие стихи, если доведется -- прочти. Лучшей моей вещи ты не знаешь, "Царь-Девицы". У меня выходят две книжки: "Версты" (стихи) и "Феникс" (конец Казановы, драматическая сцена).18 В случае моего отъезда их перешлет тебе Ася. Ася живет очень трудно, хуже меня! Героична, совсем забыла: я. Всем настоящим эти годы во благо!
Поцелуй за меня Пра, прочти ей мое письмо, не пишу ей отдельно, потому что нет времени, поздно предупредили. Будь уверен, милый Макс, что неустанно с Асей будем измышлять всякие способы помочь Вам с Пра. Живя словом, презираю слова. Дружба -- цело.
Обнимаю и целую тебя и Пра.
М.
1 М. Цветаева упорно датировала письма и стихи по старому стилю, хотя порой сама над этим посмеивалась.
2 Т. е. за сведения и за отношение к С. Эфрону 26 октября 1918 г. С. Эфрон писал жене из Коктебеля: "Макс вам все расскажет о моей жизни в Коктебеле. Он мне очень помог во время моего пребывания здесь <...> Макс и Пра были для меня, как родные".
3 10 декабря 1921 г. М. Волошин писал матери из Феодосии: "Я писал Марине отчаянное письмо о положении Герцык, прося привести в Москве все в движение. Они подняли там целую бурю".
4 Патти Аделина (1843--1919) -- знаменитая итальянская певица (колоратурное сопрано).
5 Волькенштейн Владимир Михайлович (1883--1974) -- драматург. М. Цветаева упоминает ему пьесу "Калики перехожие" (1914).
6 Речь идет о Парнок Софье Яковлевне (1885--1933) -- поэтессе, переводчице, находившейся в то время в Судаке.
7 Деньги благополучно дошли: 10 декабря 1921 г. М. Волошин писал матери: "На этой неделе я получил для Герцык 2 1/2 миллиона <...> А 100 тысяч Марина и Ася посылают от себя тебе и мне".
8 Кузнецова (Гринева) Мария Ивановна -- актриса, вторая жена Б. С. Трухачева. "Летучая мышь" -- театр-кабаре Н. Ф. Балиева.
9 Кювилье Мария Павловна (р. 1895) -- переводчица, поэтесса. В замужестве Кудашева, позднее -- жена Р. Роллана.
10 Аксенов Иван Александрович (1884--1935) -- поэт, критик, драматург и переводчик, участник групп "Центрифуга" и конструктивистов.
11 Бобров Сергей Павлович (1889--1971) -- писатель, переводчик, участник групп "Лирика" и "Центрифуга".
12 И. Г. Эренбургу, весной 1921 г. ездившему за границу, удалось узнать местопребывание С. Я. Эфрона и сообщить о нем М. Цветаевой (Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1961, с. 372).
13 Цветаева говорит о Москве периода нэпа.
14 Имеется в виду письмо от 14 марта (старого стиля) 1921 г.
15 Бердяев Николай Александрович (1874--1948) -- философ-идеалист, в начале XX в. активный участник религиозно-философских собраний. В 1922 г. эмигрировал во Францию, где выступал как идеолог антикоммунизма.
16 Миндлин Эмилий Львович (р. 1900) -- писатель, автор воспоминаний о М. Цветаевой и М. Волошине, см.: Миндлин Э. Необыкновенные собеседники. М., 1968, с. 5--76.
17 Весной 1922 г. М. Цветаева выехала к мужу за границу. См. письмо 21.
18 На книге "Конец Казановы" (М., "Созвездие", 1922) дарственная надпись М. Цветаевой: "Моему дорогому Максу-Казанову, которого я так отвергла <нраб.>, с которым так не могла расстаться. Марина. Москва,
Пасха, 1922 г.". На обороте титульного листа Цветаева написала: "Макс, ни в виньетке, ни в опечатках не повинна, ибо имела дело с безграмотными негодяями!" (Библиотека Дома-музея М. Волошина, No 465). 14 января 1923 г. М. Волошин писал 10. Л. Оболенской: "Не согласен с Вами в Вашем суровом суждении о "Конце Казановы". Его романтизм и сжатость пушкинских маленьких драм мне определенно понравились. И мне пришли на ум именно они, а не Ростан. Может, я подкуплен нежностью к герою? Не знаю". В 1911 г. именно Волошин указал М. Цветаевой на "Мемуары" Казановы, в тот период ею отвергнутые (Лит. Армения, 1968, No 6, с. 86).