Изучение закона
Нечто холодное коснулось моей руки. Я сильно задрожал и прямо против себя различил неопределенную розоватую фигуру, походившую более всего на ободранное дитя. В этом создании, на самом деле, миловидные черты ребенка сочетались с отталкивающими чертами трехпалого тихохода, как, например, тот же низкий лоб и те же медленные движения. Когда рассеялось первое ослепление, причиненное быстрым переходом от яркого солнечного дня к темноте, я стал яснее видеть окружающее. Маленькое существо, дотронувшееся до меня, стояло передо мною и испытующе разглядывало меня. Мой провожатый исчез.
Место представляло узкий вырытый проход, или, лучше сказать, глубокую расщелину между двумя высокими стенами остывшей лавы; с каждой ее стороны поднимались кверху морские травы вперемежку с пальмами и камышами. Скалы служили опорою этим растениям, которые образовывали собою простую берлогу, едва доступную лучам света. Извилистая щель, ведшая в овраг, имела не более трех метров в ширину и была загромождена остатками плодов и различного рода другими отбросами, издававшими зловоние.
Маленькое розовое существо все еще рассматривало меня своими мигающими глазками, когда в одном из ближайших отверстий берлоги вновь показался мой человек-обезьяна, знаком приглашая меня войти. В тот же самый момент какой-то толстый кривобокий урод, согнувшись, вышел из пещеры, которая находилась в конце этой странной улицы. Среди освещенной зелени листвы безобразная его фигура приподнялась, и он уставился на меня глазами. Я колебался, смутно желая бежать из этого места по только-что пройденному мною пути, затем, однако, решив испытать приключение до конца, крепче сжал свою палку в руке и последовал за моим проводником под зловонный навес.
Я вошел в полукруглое пространство, своею формой напоминающее пчелиный улей; около каменной стены, представлявшей перегородку внутри помещения, была сложена провизия из разнообразных плодов, кокосовых и других орехов. Грубая деревянная и каменная посуда валялась разбросанной на земле и отчасти на плохенькой скамейке. Огня не было. В самом темном углу хижины сидела на корточках какая-то бесформенная масса; она при виде меня заворчала. Мой человек-обезьяна продолжал стоять, слабо освещенный светом, проникающим через входное отверстие, и предложил мне расколотый кокосовый орех. Я пробрался до противоположного угла, уселся на корточках и принялся грызть с возможным спокойствием орех, не смотря на одолевший меня страх и на невыносимый спертый воздух в хижине. У входа появилось розовое созданьице и вместе с ним еще другое двуногое рыжего цвета и с блестящими глазами. Оба они принялись через плечо глазеть на меня.
— Гм! — проворчала неопределенная масса из противоположного угла.
— Это человек, это человек, — затараторил мой вожатый, — человек, живой человек, подобный мне!
— Довольно! — ворчливо прервал его голос, выходивший из мрака.
Я грыз свой кокосовый орех среди напряженной тишины и старался, но без успеха, увидеть, что происходило в темноте.
— Это человек? — переспросил голос. — Он пришел жить с нами?
Голос был сильный, немного запинался и заключал в себе какую-то странную интонацию, которая особенным образом действовала на меня; произношение, однако, было более или менее правильное.
Человек-обезьяна посмотрел на меня, как бы ожидая чего-то. Я понял его молчаливый вопрос и отвечал:
— Он пришел жить с вами!
— Это человек; он должен изучить закон!
Я начинал теперь различать среди царствующей темноты неясный черный контур существа, с вдавленной в плечи головой, сидевшего в углу на корточках. В пещере стало еще темнее от появления у входного отверстия двух новых голов. Моя рука сильно сжала оружие. Существо из темного угла заговорило возвышенным голосом:
— Повторяйте слова!
В начале нельзя было расслышать его слов, но вдруг он громко растянул нараспев:
— Не ходить на четырех ногах — это закон…
Я остолбенел.
— Повторяйте же слова! — пробормотал человек-обезьяна. При этом он сам повторил их, и все существа, которые толпились у входа, поддакнули ему хором с какою-то грозной интонацией в голосе.
Я убедился, что мне должно также повторять эту глупую формулу, и тогда началась безумная комедия. Голос впотьмах напевал фразу за фразой, на манер причитываний, а все остальные присутствующие повторяли их. Произнося слова, они в то же время раскачивались из стороны в сторону и ударяли себя по бедрам; я следовал их примеру.
Мне казалось, что я уже умер и нахожусь в мрачной пещере загробного мира, окруженный таинственными уродами. Кое-где в пещеру скудно проникали лучи солнца. Все мы раскачивались и пели в унисон:
— Не ходить на четырех ногах! Это закон… Разве мы не люди?
— Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это закон. Разве мы не люди?
— Не сдирать коры с деревьев. Это закон. Разве мы не люди?
— Не гнаться за другими людьми. Это закон. Разве мы не люди?
Можно себе представить все остальное после подобных глупых запрещений; после них мне казались возможными и всякие другие запретительные статьи, еще более бессмысленные, невозможные и безнравственные. Особого рода усердие овладело всеми нами. Раскачиваясь и бормоча все скорее и скорее, мы повторяли статьи странного закона. Хотя я несколько и поддался влиянию этих дикарей, тем не менее, в глубине души готов был смеяться над всем происходившим. Мы проговорили вслух целый ряд запрещений, затем начали напевать новую формулу закона.
— Ему принадлежит дом страданий!
— Ему принадлежит способность творчества!
— Ему принадлежит способность вредить другим!
— Ему принадлежит способность исцелят!
Далее потянулась длинная серия перечислений, произнесенных на каком-то непонятном для меня жаргоне, с постоянным присовокуплением слов: «Ему принадлежит». Кого они подразумевали под этим словом, для меня оставалось загадкой. Мне казалось, что я сплю и вижу сон, но никогда я не слыхал во сне пения.
— Ему принадлежит убивающая людей молния!
— Ему принадлежит глубокое море! — пели мы. — Ужасная мысль пришла мне в голову: Моро, превратив этих людей в животных, внушил их ограниченным умам особого рода поклонение себе. Тем не менее, не смотря на подобное убеждение, я отлично понимал, что не в состоянии прекратить пение, так как белые зубы и сильные когти окружали меня со всех сторон.
— Ему подвластны звезды неба!
Наконец, эти причитания окончились. Я увидел обливающееся потом лицо человека-обезьяны, мои глаза, привыкшие теперь к темноте, стали лучше различать фигуру сидевшего в углу, откуда исходил голос. Существо это было ростом с человека, но казалось покрытым темной и серой шерстью, совершенно схожей с цветом шерсти таксы. Кто оно было? Кто были все присутствующие? Представьте себя окруженным идиотами и калеками, ужаснее которых нельзя вообразить, и вы поймете мои чувства среди таких уродливых карикатур человечества.
— У этого человека пять пальцев, пять пальцев… как и у меня! — проговорил человек-обезьяна. Я протянул свои руки. Сероватое создание из угла нагнулось вперед.
— Не ходить на четырех лапах. Это закон. Разве мы не люди?
Оно протянуло вместо руки какой-то странный обрубок и взяло мои пальцы. Этот обрубок представлял из себя копыто лани с когтями. Я насилу удержался, чтобы не закричать от удивления и ужаса. Его лицо нагнулось, чтобы рассмотреть мои ногти; чудовище приблизилось к свету, проникающему через входное отверстие, и я с дрожью и отвращением увидел, что то был ни человек, ни зверь, а прямо серая масса с шерстью и тремя темными дугами, обозначавшими место глаз и рта.
— У него короткие ногти, — проговорило ужаснейшее существо с длинною шестью. — Это гораздо лучше: он не так стеснен, как те, которые имеют длинные ногти! — оно отпустило мою руку, и я инстинктивно взялся за палку.
— Кушать только корни и деревья. Это «Его» приказание! — проговорил человек-обезьяна.
— Я поучаю закону, — сказало серое чудовище. — Сюда приходят все новички, чтобы изучить закон. Я сижу в потемках и твержу закон!
— Это правда! — подтвердил один из двуногих у входа.
— Ужасно наказание для тех, кто нарушает закон. Никто не избегнет его!
— Никто не избегнет! — повторили они все, бросая друг на друга яростные взгляды.
— Никто, никто, никто не избегнет! — подтвердил человек-обезьяна. — Посмотрите! Я однажды совершил маленькое преступление. Я тараторил без умолку и не говорил, как следует. Никто не понимал меня. Меня жгли на огне, у меня есть знак от огня на руке. Он очень велик!
— Никто не избегнет! — повторило в своем углу серое чудовище.
— Никто не избегнет! — повторили остальные, посматривая друг на друга сбоку.
— Каждый из нас имеет дурную привычку, — продолжало серое чудовище. — Вашей дурной привычки мы еще не знаем, но узнаем. Некоторые имеют привычку, выследив живые существа, украдкой следить за ними, прокрадываться к ним, выжидать, нападать, убивать и кусать их, кусать больно… Все это дурно!
— Не охотиться на других людей… Это закон. Ведь и мы люди. Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это закон. Ведь, и мы люди!
— Никто не избегнет! — прервал его один дикарь, стоявший у входа.
— Каждый имеет какую-нибудь дурную привычку, — повторил урод, блюститель закона. — Некоторые имеют привычку вырывать зубами и руками корни, а также фыркать… Это дурно!
— Никто не избегнет! — повторили стоявшие около входа.
— Некоторые обдирают деревья, некоторые вырывают могилы мертвецов, некоторые дерутся, пуская в дело лбы, ноги, когти, некоторые ни с того, ни с другого, сильно кусаются, некоторые любят грязь!
— Никто не избегнет! — снова проговорил человек-обезьяна, почесывая себе икры.
— Никто не избегнет! — повторило маленькое розовое существо.
— Наказание будет строгое и верное. Поэтому изучайте закон. Повторяйте слова!
Вдруг он снова начал свои однообразные перечисления статей странного закона вновь все присутствующие и я принялись петь и раскачиваться. Голова у меня кружилась от такого монотонного пения и зловонного запаха в пещере, но я старался быт твердым, рассчитывая найти вскоре случай выведать от них о всем подробнее.
— Не ходить на четырех лапах. Это закон. Разве мы не люди?
Мы производили такой шум, что не обратили внимания на шум, исходящий извне, до тех пор, пока один из людей-свиней, которых я видел уже раньше, просунув голову через маленькое розовое существо, вскрикнул с испугом что-то такое, чего нельзя было расслышать. Стоявшие у входа исчезли. Мой человек-обезьяна также выбежал из пещеры; существо, сидевшее в темном углу, последовало за ним; при этом можно было заметить, что оно было толстое, неуклюжее и имело серебристую шерсть. Я остался один, и прежде, чем успел дойти до выхода, послышался лай собаки.
В ту же минуту я вышел из норы, держа в руках ножку от кресла и дрожа всеми своими членами. Передо мной предстало, может быть, более двадцати двуногих существ с неуклюжими спинами и безобразными головами, сильно вдавленными в плечи. Они с живостью жестикулировали. Новые полузверские лица в беспокойстве вышли из других берлог. Обратив свои взоры по направлению взглядов присутствующих существ, я увидал в сумерках узкого прохода в конце ущелья темный силуэт и противную седую голову Моро. Он вел рвавшуюся из рук собаку, рядом с ним шел Монгомери с револьвером в руке.
Одно мгновенье, пораженный ужасом, стоял я в каком-то оцепенении.
Позади меня проход был загражден громадным уродом с широким и серым лицом и маленькими мигающими глазками. Он подходил ко мне. Я осмотрелся кругом и вправо увидел в скалистой стене, в пяти или шести метрах от себя, узкую щель, через которую, проходил луч солнца.
— Остановитесь! — вскричал Моро, увидав меня направляющимся к щели, потом, повелительно прибавил:- Остановите его!
При последних его словах уроды один за другим повернулись ко мне. К счастью, их звериный ум не обладал большою сообразительностью.
Ударом в плечо я ниспроверг на землю одного кривобокого и неуклюжего урода, который старался понять, что хотел сказать Моро. Он упал, увлекая своим падением еще другого. Последний пытался задержать меня, но безуспешно. Маленькое розовое существо также направилось ко мне, чтобы схватить, но я ударил его палкой, и гвоздь ее причинил ему большой шрам на лице. Минуту спустя, я уже пробирался но крутой тропинке, представлявшей выход из оврага. Позади меня стоял вой и крики:
— Держи его! Держи его!
В бреши показалась громадная пума серого цвета; за ним, рыча, следовали остальные.
Я взобрался по узкой расщелине и очутился на потухшем вулкане, находившемся к западу от деревни людей-животных. Все это пространство было пройдено чуть ли не бегом. Спустившись по крутому обрыву, где росли в беспорядке несколько деревьев, я добрался до лощины, поросшей большими камышами. В этом месте почва оседала под ногами. Далее дорога шла через густую и темную чащу.
Брешь явилась для меня счастливою случайностью, так как узкая тропинка, поднимавшаяся наискось, сильно задержала моих преследователей. В тот момент, когда я уже углубился в камыши, из бреши показался один из преследователей.
В продолжение нескольких минут я продолжал бежать по чаще. Вскоре воздух вокруг меня наполнился угрожающими криками, слышен был шум от бега преследователей, от ломаемого ими камыша, а также время от времени хрустение сучьев.
Некоторые из уродов рычали, как дикие звери. Влево от меня лаяла собака; с той же стороны раздавались голоса Моро и Монтомери, звавших меня по имени. Я круто повернул направо. Мне показалось в этот момент, будто бы Монгомери кричал, чтобы я, если дорожу своей жизнью, не останавливался.
Иловатая почва быстро стала оседать под моими ногами; тогда с отчаянной энергиею бросился я вперед и, выпачкавшись до колен в грязи, наконец, выбрался на тропинку, вьющуюся среди высоких камышей.
Шум преследования удалился влево. В одном месте трое странных животных розового цвета, ростом с кошку, вприпрыжку бросились прочь от меня.
Тропинка шла мимо большого пустого пространства, покрытого белою известковою накипью, а затем снова углублялась в камыши.
Внезапно она сделала поворот и направилась вдоль отвесного и обрывистого оврага, напоминающего собою широкий ров в английском парке. Я бежал изо всех сил и не заметил этой бездны, терявшейся в пространстве.
Я упал в овраг, головою вперед, в куст шиповника и поднялся с разорванным ухом и весь в крови. Густой туман длинными полосами окружал меня, а на дне оврага извивался маленький ручеек; от него-то и поднимался этот туман.
Мне показалось странным видеть туман во время знойного солнечного дня, но у меня не было времени размышлять над этим. Я шел вперед, следуя направлению течения, надеясь таким образом добраться до моря и без всяких промедлений утопиться в нем. Только позднее я заметил, что во время падения потерял свою палку.
Вскоре овраг настолько сузился, что мне пришлось войти в речку. Но я быстро вышел из нее, ибо вода была горяча, как кипяток. По поверхности речки плавала тонкая сернистая кора. Вдруг овраг сделал крутой поворот почти под прямым углом, и предо мной неясно обозначился голубой горизонт.
Находящееся не так далеко море отражало в себе солнце в виде мириадов искр. Я видел смерть перед собою.
Пот градом лил с меня, но я чувствовал некоторый подъем духа от того, что несколько опередил своих преследователей. Эта радость и возбуждение помешали мне утопиться немедленно же. Я повернулся назад и стал прислушиваться. Но кроме жужжанья мошек и стрекотания насекомых, прыгавших в кустах, в воздухе было совершенно тихо.
Вдруг до моего слуха достиг едва слышный лай собаки, затем какой-то тихий говор и хлопанье бича. Этот шум то увеличивался, то уменьшался, то поднимался по речке, то как будто бы исчезал. По временам, погоня казалась оконченной.
Теперь я знал, какую защиту мог найти среди чудовищ.
Я снова продолжал свой путь к морю. Ручей с горячей водой расширился в большую губу, засоренную песком и травою, на котором, при моем приближении, закопошилось большое количество раков и еще каких-то животных на многочисленных ножках. Я добрался до самого берега и только тут почувствовал себя в безопасности. Повернувшись к морю спиною и положив руки на бедра, я углубился в созерцание окружающей густой зелени, среди которой серым пятном выделялся туманный овраг. Овладевшее мною беспечное состояние — как это ни покажется странным людям, никогда не испытавшим опасностей, — и безнадежность моего положения удерживали меня от немедленного же самоубийства.
Мне пришло на мысль, что у меня остается еще один исход. Пока Моро и Монгомери с толпою зверей ищут меня по острову, нельзя ли обогнуть плоский песчаный берег и вернуться к ограде? Попытаться пойти против них, камнем, вырванным из непрочно построенной стены, взломать замок маленькой двери и, найдя нож или кинжал, разбить им головы при их возвращении, что, почем знать, могло и удасться? В крайнем случае такая попытка давала возможность дорого продать свою жизнь… Я направил свои шаги к западу, идя вдоль берега. Ослепительно сверкало и палило заходящее солнце, и начинался с сильным шумом низкий прилив Тихого океана. Вскоре берег стал изгибаться по направлению к югу, и солнце оказалось по правую сторону от меня. Потом, вдруг, вдали прямо перед собою я увидал несколько фигур, выходящих одна за другой из кустов, то были: Моро со своей большой серой собакой, за ним Монгомери и еще двое других. Тогда я остановился.
Они заметили меня и стали подходить, делая руками знаки. Я стоял неподвижно, смотря на их приближение. Двое людей-животных бегом бросились к кустам, чтобы отрезать мне отступление. Монгомери также побежал, но прямо на меня. Моро со своею собакой, не торопясь, шел в отдалении.
Наконец, я очнулся от своего бездействия, повернулся к морю и решительно вошел в воду. Мне пришлось идти, по крайней мере, тридцать метров, прежде чем вода достигла до моего пояса. Морския рыбы выплывали непосредственно из под моих ног.
— Что вы делаете? — вскричал Монгомери.
Я повернулся к нему, находясь уже по пояс в воде, и спокойно посмотрел на всех. Монгомери остановился, запыхавшись, на краю берега. Его лицо после бега раскраснелось, длинные, гладкие волосы были в беспорядке, его нижняя отвислая губа опустилась еще ниже, обнаруживая ряд неровных зубов. Моро медленно приближался с бледным и решительным выражением лица, в сопровождении собаки, лаявшей на меня. У обоих в руках было по длинному бичу. Немного выше, в кустах, находились на стороже люди-животные.
— Что я делаю? Хочу утопиться!
Монгомери и Моро обменялись взглядами.
— Чего ради? — спросил Моро.
— Потому что я не хочу быть изуродованным вами!
— Я вам говорил об этом уже! — шепнул Монгомери Моро; последний вполголоса что-то ответил ему.
— С чего вы взяли, что я буду вас уродовать? — спросил Моро.
— Из всего того, что видел! — ответил я. — Кроме того, вот там в кустах существа, которые…
— Замолчите! — прошептал Моро, поднимая руку.
— Не замолчу! — отвечал я. — Они были людьми, что они представляют теперь из себя? Я, по крайней мере, не буду среди них!
Мои взоры устремились вглубь острова…
Позади Моро и Монгомери, на берегу находился Млинг, слуга последнего, с одним из тех дикарей, которые гребли на шлюпке. Еще далее в тени деревьев виднелась фигура человека-обезьяны, а за ним несколько неопределенных силуэтов.
— Что это за создания? — вскричал я, указывая на них пальцем и возвышая все более и более голос, чтобы они меня услыхали. — Они били такими же людьми, как и вы, они обращены вами в презренных тварей со зверскими замашками. Это люди, которых вы сделали своими рабами, и, тем не менее, вы все-таки еще боитесь… Послушайте! — вскричал я, указывая уродам на Моро и надсаживаясь от крика, чтобы быть ими услышанным. — Послушайте, разве вы не видите, что эти двое людей боятся вас, остерегаются вас? Почему вы не осмеливаетесь напасть на них? Вас много…
— Ради Бога, — вскричал Монгомери, — замолчите, Прендик!
— Прендик! — позвал меня Моро.
Они оба нарочно кричали в один голос, чтобы заглушить мои слова. Между тем позади них собирались любопытные лица уродов с недоумевающими минами, безобразными отвисшими руками и с изуродованными спинами. Они, казалось, силились понять меня и припомнить свое человеческое прошлое.
Я продолжал им кричать тысячу различных вещей которых теперь не помню: все сводилось к тому, что уроды могли бы убить Моро и Монгомери, и им не следовало бы бояться их. Подобные мысли старался я пробудить в чудовищах перед своей бесповоротной кончиной. Я видел, как существо, виденное мною уже в первый вечер своего пребывания на острове, с зелеными глазами и в каких-то грязных отрепьях, шло из-за деревьев, чтобы лучше услышать меня. За ним подходили и другие.
Наконец, я остановился, чтобы перевести дыхание.
— Послушайте меня минуточку, — заговорил Моро своим сильным и резким голосом, — а потом говорите, что вам угодно!
— Ну! — сказал я.
Он откашлялся, подумал несколько секунд и закричал:
— По-латыни, Прендик, на дурном латинском языке постарайтесь меня понять. Они non sunt hommes, sunt animallа, girae nos habemus (это не люди, а обыкновенные животные), они подвергались вивисекции, своего рода фабрикации человечества. Я вам все объясню, выходите из воды!
— Хорошо сказано! — вскричал я со смехом. — Они были людьми, так как говорят, строят хижины и варят себе еду. И не думайте, чтобы я вышел отсюда!
— Около вас очень глубоко… Там же водятся в большом количестве прожорливые акулы…
— Вот это-то мне и надо! — ответил я. — Коротко и ясно. В добрый час. Я хочу сперва с вами сыграть хорошую штуку!
— Подождите!
Он вытащил какой-то предмет из своего кармана, он блеснул на солнце — и бросил его к своим ногам.
— Вот заряженный револьвер, — сказал он. — Монгомери сделает то же самое. Потом мы отойдем по плоскому морскому берегу на такое расстояние, какое вы считаете подходящим. Тогда придите и возьмите револьверы!
— Так-то так, но у вас, наверное, еще третий?
— Я вас прошу, Прендик, немного подумать. Во-первых, я вас не звал на этот остров, во-вторых, в последнюю ночь мы лечили вас, и овладеть вами представлялся особенно удобный случай. Наконец, теперь, когда ваш первый страх прошел, и вы можете обдумать, что вам говорят, то скажите по совести, разве Монгомери принадлежит к такому типу людей, каким вы его себе представляете? Мы вас искали и преследовали для вашего же блага, ибо весь этот остров наполнен… феноменами, враждебными вам. С какой же целью мешать нам вашему желанию утопиться?
— Почему вы направили ваших людей на меня, когда я находился в пещере?
— Мы решили присоединиться к вам и избавить вас от опасности. После этого мы нарочно потеряли ваш след, ради вашего же спасения!
Я размышлял. Его слова казались мне правдоподобными. Потом я вспомнил еще об одном.
— А что я видел… в ограде? — спросил я.
— Это был пума!
— Послушайте, Прендик, — сказал Монгомери. — Вы безрассудный глупец. Выходите из воды, возьмите револьверы и тогда говорите. Мы не можем сделать больше того, что сделали!
Нужно было признать справедливость его слов. По правде сказать, я всегда не доверял и боялся Моро. Но Монгомери был человек, который мог меня слушать.
— Отойдите подальше вдоль берега и поднимите руки вверх! — проговорил я после некоторого размышления.
— Нет, нельзя! — сказал Монгомери с выразительным кивком головы назад. — В этом увидят недостаток достоинства!
— Идите, в таком случае до деревьев, я вас прошу!
— Какие идиотские церемонии! — сказал Монгомери.
Оба они повернулись лицом к шести или семи странным двуногим чудовищам, которые, мрачные и неподвижные, стояли на солнце и в то же время находились в тени, падающей от деревьев. Монгомери защелкал кнутом, и они, быстро повернувшись на пятках, бросились бежать врассыпную в чащу деревьев. Когда Монгомери и Моро удалились на порядочное расстояние от меня, я вышел на берет, поднял револьверы и осмотрел их. Для полной убедительности в том, что они заряжены, я выбрал большой кусок окаменевшей лавы и выстрелил; к моему удовольствию камень превратился в обломки, смешавшиеся с песком.
Тем не менее с минуту я колебался.
— Я принимаю риск! — проговорил я, наконец, и с револьверами в руках поднялся по гладкому морскому берегу, чтобы присоединиться к ним.
— Так-то будет лучше! — бесстрастно сказал Моро. — Своим поведением вы испортили: мне лучшую часть моего дня!
С снисходительным видом, оскорбительным дня меня он и Монгомери в молчании шли впереди меня.
Толпа уродов продолжала стоять в удивлении, отодвинувшись к самым деревьям. Я прошел мимо них по возможности спокойно. Один из них сделал вид, что хотел последовать за мною, но стоило Монгомери поднять кнут, как он убежал. Остальные, не двигаясь, провожали нас глазами.
Они, без сомнения, могли быть животными. Но мне никогда не случалось встречать рассуждающих животных.