Отъезд в маршрут. На базе у Серпа и Молота.
У мыса Ворошилова. Поездка к мысу Берга. Путь вдоль восточных берегов острова Комсомолец. На мысе Молотова. Возвращение по западному берегу.
Наконец собаки несколько подкормились, поправились, лапы у них зажили, и сегодня, 23 апреля, мы выехали во второй по счету, наиболее важный и серьезный маршрут вокруг северной оконечности Северной Земли. Первоначально по плану начать его было намечено 10 апреля, но необходимость давать отдых измученным собакам после поездок по устройству продовольственных депо отодвинула назначенный срок почти на две недели.
В путь тронулись лишь около 16 часов после неизбежной возни с последними сборами и ловли некоторых псов, уклоняющихся от исполнения своих обязанностей.
В моей упряжке среди таких саботажников особенно выделялись Осман и Аната. Стоило только выйти на улицу и пошевелить нарту или, избави аллах, положить на нее какой-либо груз, как эти два полупочтенных пса поднимались и уходили с полным сознанием собственного достоинства за 1–1½ км от дома, где с вершины какого-либо тороса или возвышенности острова спокойно наблюдали за происходившим. Домой собаки обратно возвращались только твердо убедившись, что все происходившее являлось лишь ложной тревогой, а до этого достать их можно было только пулей, что, конечно, совершенно не входило в наши расчеты. Приходилось поэтому беглецов ловить заранее, накануне, во время очередной кормежки и сажать на цепь, но и тут подкрадываться следовало незаметно, а хватать быстро, иначе, заметив опасность, пес удирал, и уж потом подманить его не удавалось даже самым сладким куском.
Едем пока, сравнительно, налегке, так как полный запас собачьего пеммикана заберем уже на базе Серпа и Молота.
Вес грузов на моей нарте достигает 172,2 кг, согласно нижеприведенному списку (см. таблицу VI).
Таблица VI Список грузов на нарте Урванцена в маршруте № 2
Сани чукотского образца на довольно низко поставленных копыльях, длинные и весьма поместительные. Перед дорогой их детально осмотрели, перетянули все ремни, которыми они скреплены, и сменили настил на более легкий. В таком виде со стальными подполозками сани весят 38 килограммов.
Таким образом, общая нагрузка упряжки, считая вес человека в одежде 80 кг, достигает 290 кг, или 29 кг на 1 собаку.
Упряжки у всех веерные, но я в качестве «уголовного преследования» пользуюсь кнутом, а не хореем, так как руки должны быть свободны.
Передовым слева Колыма, далее следуют по порядку Хорек, Мазепа, Аната, Осман, Кривой, переименованный в Старика, брошенного осенью, на которого он очень похож, Корноухий, Серка и Гришка. Рана на шее у Гришки еще не вполне зажила, поэтому ошейник из пилеины надевать пока нельзя. Вместо этого я сделал нечто вроде шлейки на грудь и к ней прикрепил конец цепи пилеины.
Серку вчера здорово покусали собаки, предводительствуемые Махно, и если бы мы во-время не выскочили на гам, его разорвали бы в клочья. Махно из упряжки Журавлева вполне заслужил свое бандитское прозвище. Он возглавляет у нас группу наиболее вороватых и драчливых собак. Кого не взлюбил Махно, тому приходится плохо. Улучив момент, когда людей на улице не видно, он налетает на жертву вихрем, сбивает с ног, а остальные из шайки довершают начатое, Махно же сидит в стороне и, улыбаясь, — да, да, эта собака умеет смеяться, — смотрит на свалку, как ни в чем не бывало. Когда мы выскакивали на шум, то находили Махно всегда лишь в роли спокойного наблюдателя, и хотя все знали, что он главный виновник свалки, придраться к нему было нельзя. Впрочем отпор получал, нередко, и он, из-за чего постоянно хромал, но, несмотря на это, в упряжке работал лучше всех, выделяясь по силе и выносливости. Работал Махно действительно усердно, и за это ему много прощалось, тем более, что объектом преследования служили в большинстве случаев дефективные ленивые собаки.
Серка тоже был с изрядной ленцой, и, повидимому, Махно до него добирался уже давно.
Плохо только, что ученье пришлось накануне отъезда и собака пошла в маршрут сильно покусанной с свежими ранами.
От дома взяли курс на запад, на узкую перемычку острова Среднего. Ширина ее здесь не превосходит 150 м при высоте около. 1–1½ м над уровнем моря, так что переезд даже с гружеными санями не представляет затруднений. В других местах остров имеет 10–15 м высоты с крутыми, частью отвесными берегами, куда даже пешком взобраться не легко. Объезд же через северную оконечность удлиняет путь минимум на 10 километров.
Переехав остров, берем направление прямо на Серп и Молот, отчетливо сегодня видимый благодаря ясному дню и аномальной рефракции.
Погода превосходная, ясная, тихая и солнечная. Температура около — 25°. Еду по этому случаю без кухлянки, которая везется на санях про запас, на случай пурги в пути. На мне надето последовательно: трикотажное белье (оно не стесняет движений и хорошо впитывает влагу); теплое шерстяное вязаное белье; свитер из толстой шерсти; меховая рубашка с капюшоном мехом внутрь из молодого оленя-неблюя; такие же глухие меховые штаны и, наконец, поверх ветровая рубашка и штаны из плотного, непродуваемого ветром шелкового полотна. На ногах тонкие шерстяные носки для впитывания влаги, далее меховые выше колен чулки из неблюя и высокие до пояса сапоги из камусов (шкурок с ног оленя) с подошвой из загривка белого медведя. Под подошву положены толстые войлочные стельки. На руках шерстяные тонкие перчатки, позволяющие писать, и камусные рукавицы с крагами и подкладкой из меха оленьих телят-пыжиков. Такая одежда достаточно тепла и даже для длительной езды на нарте при морозах —25, —30° и вместе с тем легка, не стесняет движении и позволяет свободно лазать по горам и даже бегать. В малице же или совике — тяжелом, длинном и неуклюжем — продолжительное время ходить почти невозможно.
Едем по льду пролива, гладкому, как стол. Лишь кое-где торчат занесенные снегом, обтаявшие за лето торосы. Утрамбованный пургами снег плотен и гладок, как асфальт. Собаки бегут рысью без всяких усилий, так что только изредка приходится вскакивать и поддерживать сани при переезде через заструги.
Пройдя 23,4 км, стали лагерем под защитой старого полуобтаявшего айсберга. Собаки дошли хорошо и могли бы бежать дальше, но мы решили первое время делать небольшие переходы, чтобы основательно и систематически втянуть упряжки в работу.
Айсберг, у которого остановились, имеет высоту около 12 м и весьма причудливые округленные, от летнего таяния, очертания. Повидимому, находится он здесь уже не первый год. Наличие кругом приливо-отливной трещины свидетельствует о том что, айсберг сидит на мели, судя по высоте надводной части, вероятно, на глубине не менее 50 метров.
Для палатки выбрали достаточно ровное место с плотным и толстым снеговым покровом, позволяющим вполне надежно забить полуметровые деревянные колья, к которым крепятся веревки, растягивающие крышу и бока.
Дав некоторое время, пока ставится палатка, отпряженным собакам несколько поразмяться на свободе и покататься на снегу, чтобы почистить шерсть, всех их затем садим на захваченные приколы, пристегивая к цепи за имеющиеся на ошейниках карабины. Приколы располагаются по линии заструг, то есть в направлении возможной пурги и параллельно гребню палатки по обоим бокам ее.
При таком расположении собакам всего удобнее лечь, свернувшись калачиком, спиною к ветру, прикрыв нос хвостом. Эта стандартная, так сказать, поза спящей ездовой собаки лучше всего согревает и защищает от ветра. Кроме того, лежащие цепью по бокам палатки собаки являются естественной охраной на случай, если подойдет медведь.
Сразу же после привязи собак кормим. Трехкилограммовая банка вскрывается консервным ножом, а содержимое, смерзшееся в монолитную массу, раскалывается топором на шесть более или менее равных кусков. Каждая получает свой дневной пай, размеры которого несколько варьируют в зависимости от упитанности, работоспособности и других обстоятельств. Только после того, как собаки устроены на местах и накормлены, можно позаботиться о себе. Еще при разбивке палатки в нее вносятся спальные мешки, чемодан с расходным продовольствием, примус, расстилаются на брезентовом полу оленьи шкуры, — словом, помещение приводится в жилой вид. Далее разжигается примус и на него ставится чайник со снегом. Чайник медный, шестилитровый, с широким дном и широкой крышкой почти во весь диаметр. Это обеспечивает быстрое таяние снега и легкое его пополнение, по мере надобности.
Где есть возможность, следует пользоваться льдом от айсберга или тороса, вода из него вкуснее.
Ко времени окончания кормежки собак чайник уже полон воды. Можно приступить к варке обеда и чая. Вход в палатку наглухо закрывается, и в помещении становится сразу теплее, особенно если нет, как сегодня, ветра. Можно снять меховую рубашку и остаться в одном свитере. Обед состоит из супа, изготовленного по особому рецепту, к которому мы пришли еще осенью. В котелок с водою закладывается по числу едоков несколько банок мясных консервов, в данном случае три, немного сушеных овощей и пеммикана из расчета дневной порции по 200 г на человека. Пеммикан для людей, также полученный от датской фирмы Расмусен, в отличие от собачьего по качеству превосходен. Он состоит из мясного порошка, молотых сухарей, жиров и риса, смешанных, примерно, поровну. Единственный недостаток пеммикана — это примесь, повидимому, шоколада, придающая ему сладковатый привкус, но в общей массе с мясными консервами это не так уж заметно. Прибавив еще в дополнение некоторое изрядное количество сливочного масла и риса, после кипячения в течение 10–15 минут получаем превосходный по вкусу и питательности густой полярный суп, вернее кашицу, пользующуюся у нас исключительной популярностью. Сидя на санях, усталый и продрогший после 10—12-часовой тяжелой работы на ветру и морозе, мечтаешь о таком обеде, как о недостижимом блаженстве. Потому-то этот суп и носил у нас специальное название, какого нет, вероятно, ни в одном кулинарном руководстве: «суп мечта».
Итак, наш суп готов. Пока кипятится оставшаяся в чайнике вода для чая, можно приступить к обеду. Но как ни велики бывали наши аппетиты, всей изготовленной порции съесть было невозможно, тем более что к супу полагались еще галеты. Половина его поэтому оставалась к утреннему завтраку. После обеда выпивалось еще по 1–2 кружки чая с сахаром, молоком, ложкой коньяку, галетами и маслом. Желающие добавляли сюда еще какао и некоторое количество сливочного масла. Впрочем этот чудовищный напиток готовился преимущественно утром и особенно во время дневных остановок, которые иногда делались при длительных дневных переходах, главным образом с целью дать передышку собакам. Тогда, обычно, разбивалась, если было ветрено, наскоро палатка и грелся чай. В кружку засыпалось на треть и больше сухого молочного порошка — «лактогена», 5—10 ложек сахару, соответственно какао и основательный кусок граммов 50–60 сливочного масла. Все это заваривалось кипятком, размешивалось, и получившееся хлебово, консистенции густой сметаны, — «мурцовка», как мы ее звали, — выпивалось в количестве 1–2 кружек вместе с галетами. На верхосытку и для устранения жажды дополнительно выпивалось еще по кружке крепкого чая. После такого завтрака можно было вполне ехать и работать 5–6 часов на любом морозе.
После обеда и чая переписывались в дневники дорожные наблюдения и путевые наброски из тетради планшетной доски; перезаряжались, если нужно, кассеты фотоаппаратов, чинилась одежда и так далее. После этого можно было укладываться спать. Дневные камусные сапоги «пимы» снимались, так же как и чулки, вывертывались и подвешивались к гребню палатки, где за ночь и утром от тепла примуса они немножко просыхали. Далее, меховые штаны и свитер тоже снимались, на ноги надевались запасные меховые длинные чулки и в таком виде можно было залезать в меховой мешок. Испытание первой ночи показало, что после перешивки мой спальный мешок вполне отвечает своему назначению. Капюшон позволял спать на вложенной внутри маленькой резиновой подушке вполне спокойно. Голова не мерзла, а вместе с тем дышать можно было наружу, сквозь проделанное для носа отверстие. Правда, нос по временам, особенно в сильные морозы, мерз и на лицо, если пошевелиться, падал и будил оседающий вокруг отверстия иней, но я скоро к этому приспособился и спал не шевелясь всю ночь напролет крепчайшим сном, просыпаясь утром свежий и бодрый. О бессоннице теперь не было и помину.
Спать легли около 2 часов, значит уже 24 апреля. Ночью Гайно и Махно, старинные заклятые враги, привязанные к приколу рядом, регулярно через полчаса поднимали свару. Достать друг друга, чтобы подраться, они не могли, и ограничивались одним рычанием. Начинали они его с самых низких басовитых нот, а кончали высочайшим фальцетом. Каждый концерт занимал минут пять. Слушал я слушал, потом надоело, и хоть не хотелось вылезать из теплого мешка, все же встал, отдул обоих плетью и рассадил по разным местам. После этого наступила тишина и покой. При размещении на приколе приходится строго сообразовываться с собачьими симпатиями и антипатиями. Если поместить рядом двух врагов, как в данном случае, они не дадут спать другим, да и сами не отдохнут, нервируя всех визгом и лаем.
После чаепития, сверки хронометров и подогрева термоса собрались и выехали. Было около 13 часов.
Погода еще солнечная, но небо уже покрылось тонкой пеленой нехороших по виду перистых облаков, обещающих пургу. Горы Серпа и Молота и расположенные южнее возвышенности Сталина и Калинина видны пока совершенно отчетливо. Разделяются они корытообразными широкими депрессиями, несомненно ледникового происхождения.
К востоку от нашего пути тянется берег низменного острова, виденного еще осенью.
Недоезжая базы Серпа и Молота, искусанный Серка окончательно выбился из сил и свалился. Пришлось его взять на нарту и довезти до стоянки. Здесь будет определяться астрономический пункт, за это время может быть Серка поправится. Вчера пес ничего не ел, только дрожал и пугливо озирался. Повидимому, кроме ран у него еще и психическая травма.
Лагерем стали в лощине речки вблизи ее устья. На осеннем складе к северу от палатки метрах в пятидесяти лежит: пеммикана собачьего 68 банок, галет 1 ящик— 25 кг, керосина 1 бидон (неполный) — 14 литров, патронов 1 цинковый ящик — 600 шт. и 2 буханки хлеба около 6 килограммов.
Главный склад, устроенный зимою, расположен южнее, от ручья метрах в ста, около крупного и потому хорошо приметного эрратического валуна. Здесь лежит более 300 банок собачьего пеммикана, 2 бидона керосина, 50 банок мясных консервов, 3 банки пеммикана для людей. На складе, повидимому, не очень давно побывал медведь, но ничего не смог сделать. Погрыз лишь порожние банки из-под мясных консервов, да вскрытую во время последнего приезда коробку с собачьим пеммиканом. Из нее зверь смог лишь выесть содержимое внутри, насколько хватило забрать пастью, то есть сантиметров на пять. С самой же банкой, где пеммикан морозами превращен в камень, медведь поделать ничего не мог. Только поцарапал жесть когтями. Штабель же запаянных банок даже не пошевелен. Очевидно зверь ничего не смог причуять.
По приезде сразу же разбили две палатки, причем вторую специально для приемной радиостанции. Антенну длиной 50 м прикрепили одним концом к 2-метровой бамбуковой мачте, привязанной к передней сбойке палатки, другим к Журавлевскому хорею около 3 м длиною. Несмотря на мороз свыше — 25°, батареи благодаря глицерину не замерзли, работают на полное напряжение без заливки горячей воды в термосы для подогрева. Слышимость Науэна и Регби вполне удовлетворительная.
Место для пункта выбрано на высоком правом мысу, на устьи речки. Здесь к установлен инструмент, к треноге которого для устойчивости подвешен снизу камень весом килограммов в двадцать.
Так как звезд теперь уже не видно, наблюдения ведутся по солнцу. Полный цикл состоит из определений широты из ряда измерений близмеридианных высот солнца в полуденные, а при незаходящем, достаточно высоко стоящем светиле и в полуночные часы. Долгота вычисляется на основании определений высот солнца вблизи первого вертикала на западе и востоке, то есть в 6 и 18 часов. В промежуток еще определяется величина истиниого и магнитного азимутов какого-либо хорошо приметного земного предмета, например вершины горы, для выяснения величины магнитного склонения. В общем полный цикл астрономических работ занимает около суток и состоит из наблюдений в 6, 12, 18 и 0 часов. В промежутках для поправки хронометра принимаются ритмические сигналы времени. Науэн, например, работает в 12 и 0 часов среднего Гринвичского времени, или в 6 и 18 часов по нашему шестому поясу. Поэтому эти сигналы у нас бывают непосредственно до или после долготных наблюдений, что весьма удобно.
При наблюдениях момент касания или отрыва края солнца от нити в зрительной трубе инструмента отмечается но хронометру, который в это время, чтобы не стыл, кладется в рукавицу к руке.
Перистые облака не обманули, к вечеру появилась пелена низких слоистых облаков, вскоре затянувшая все небо. Посеял сухой игольчатый снег, а ночью разыгралась настоящая пурга. На другой день стало несколько лучше, но солнце появляется изредка лишь на минуту, да и то в виде расплывчатого багрового диска, наблюдать который благодаря явлению дифракции совершенно невозможно.
Воспользовавшись свободным временем, прошел с геологическими наблюдениями и съемкой вверх по ручью до горы Серпа и Молота и поднялся на ее поверхность. Высота горы над уровнем моря, согласно барометрическим наблюдениям, оказалась равной 234 метрам. Сложена она горизонтально лежащими свитами грубо-зернистых бурокрасных и серых песчаников. Ниже, по бортам ущелья речки обнажается пестроцветная, из красных и зеленых мергелей, свита с тонкими прослоями гипса. Поверхность горы ровная, слабо волнистая, незаметно сливающаяся с возвышенностями в глубине земли. К морю склоны круты, кое-где обрывисты. По ущелью речки в средней ее части лежит остаток мертвого ледника, не имеющий уже ни области питания, ни стока и уцелевший лишь потому, что расположен в тени. Речка здесь пробила себе под льдом довольно значительный тоннель.
Из-за рассеянного мглистого света и отсутствия теней ходить по снежному пространству сегодня чрезвычайно трудно. Бугры и снежные уступы, даже крупные, совершенно неразличимы, а потому спотыкаешься и падаешь на каждом шагу. В одном месте, не заметив, слетел с обрыва метров пять высотой, но показалось падал так долго, что думал — сорвался в переметенное снегом ущелье речки, а оно местами глубиной метров в пятьдесят.
26-го к полудню стало несколько яснее, и астрономические наблюдения удалось закончить к 18 часам следующего дня. За это время Журавлев успел съездить к Октябрьскому мысу и свести туда 30 банок пеммикана и 1 бидон керосина. На обратном пути захватили бревно плавника метров пять длиной и сантиметров двадцать пять в поперечнике. Его поставили на астрономическом пункте, обложив кругом пирамидой из камня. Столб в середине затесан на четыре грани, на которых вдоль вырезано: Г. Ушаков, Н. Урванцев, С. Журавлев. Ниже, поясом вокруг, буквы: С. С. 3. А. Э., что значит Советская Северо-Земельская Арктическая Экспедиция.
Перед отправлением взяли со склада месячный запас пеммикана на три упряжки и один бидон керосина. На мою долю пришлось груза около 60 кг, и теперь общая нагрузка, считая вес человека и самих саней, достигла 350 кг или почти по 44 кг на собаку, ибо в упряжке работает только 8 псов Серка не в счет, он попрежнему плох, не ест и еле бродит.
Тронулись в путь около 20 часов при прекрасной солнечной погоде и морозе около —20°. Едем напрямик, пересекая бухту и по материку, так как береговая съемка здесь уже выполнена осенью.
По дороге видели несколько следов леммингов, вылезающих сейчас, в период течки, из-под снега на дневную поверхность. Двух даже удалось поймать, сейчас едут на санках Журавлева в банке из-под пеммикана.
Серка околел в упряжке. Искусан он страшно. Шкура на пахах и сзади буквально издырявлена. Удивительно, как он еще был жив до сих пор. Вместо него запряг Шарика из упряжки Журавлева и снова еду на 9 собаках. Теперь только у Ушакова полная упряжка из 10 штук.
Лагерем стали у Октябрьского мыса с северной стороны под защитой его крутых склонов.
На другой день с Ушаковым поехали на осмотр скалистых островков, расположенных в проливе, а Журавлев на запад в надежде где-либо встретить медведя, на что, впрочем, шансов мало, так как место здесь глухое и нигде нет признаков открытой воды.
Островков оказалось три, а не два, как считали осенью. Все они расположены параллельно друг другу и поперек пролива, достигающего здесь всего 6 км ширины, образуя мощный барьер, препятствующий выносу льда. Поэтому пролив вскрывается, вероятно, сравнительно редко, в наиболее благоприятные в ледовом отношении годы.
Сложены острова более или менее спокойно залегающими свитами известняков с богатой фауной кораллов и брахиопод.
Солнце уже припекает. Под навесами темных известняковых скал всюду сосульки, а самые камни теплы на ощупь. Брошенный на них снег моментально тает, и вода капельками сбегает вниз. В тени же температура около — 20°.
Вернувшийся Журавлев сообщил, что ничего не видел. Поднимался он для осмотра местности на купол острова, оказавшийся сложенным, как и предполагали, льдом.
Начала подувать пурга-поземка, ночью разыгравшаяся во-всю. К утру она еще усилилась. Посоветовавшись с Ушаковым, решили стоять. Правда, итти на собаках было бы можно, но из-за очень плохой видимости съемка имела бы значительные пробелы.
Наконец ветер утих, но пасмурно попрежнему. Едем вдоль низменного отмелого берега, сложенного здесь красноцветной толщей. К северу через пролив видны берега северного острова, продолжающегося и дальше в направлении нашего пути на северо-восток. Очевидно размеры его довольно значительны. Назвали этот остров Комсомольцем, а южный, вдоль которого едем, наименовали островом Октябрьской революции. Разделяющий их пролив назван проливом Красной армии.
Километров через пятнадцать ширина пролива уменьшилась до 2½ —3 км, что, впрочем, следует отнести за счет мощного ледникового языка, спускающегося здесь в пролив от ледникового купола, лежащего внутри острова Комсомольца. Глетчер, повидимому, движется, так как всюду около него разбросаны столового характера айсберги с высотою надводной части в 5–6, изредка 8—10 метров.
Лагерем стали за высоким скалистым мысом, сложенном известняками.
Сегодня 1 мая. Праздник труда и весны. Где-то люди гуляют в летних платьях, а здесь мороз около—18°. Хорошо, впрочем, что нет еще пурги. В знак торжества выставили на айсберге у лагеря хорей с захваченным с собою флагом. Отсюда уже видна довольно хорошо темнеющая масса скалистого мыса Ворошилова. До него, вероятно, еще километров пятьдесят. С Комсомольца в пролив сползают глетчеры, всюду сильно растресканные, несомненно, активные. Пролив к северо-востоку переполнен айсбергами, между которыми видны лишь узкие коридоры. В них-то и заехали наши путники, когда ездили на заброску депо в марте месяце.
Мы на этот раз жмемся непосредственно к берегу, даже заезжая иногда на сушу, так как ледяные горы вплотную прижаты к берегу. Проехав километров двадцать пять, остановились, разбили палатку, закусили «мурцовкой» сами и дали по кусочку пеммикана собакам. Дорога сегодня тяжелая. Снег бугристый с застругами, а вблизи ледяных гор рыхлый и бродный, все же мы рассчитываем доехать до мыса Ворошилова.
Перед мысом пересекаем ледниковый язык, спускающийся с купола южного острова. Язык имеет ширину километров пять, но в противоположность тому, что видно по берегам острова Комсомольца, не имеет совершенно трещин, не отделяет айсбергов и носит спокойный характер. Очевидно этот язык совсем не двигается, являясь мертвым вследствие недостаточного питания.
Лагерем стали на маленьком островке, сложенном диабазами, в 6 км к северу от мыса Ворошилова. Здесь и находится завезенное ранее продовольствие.
В общем от Октябрьского мыса мы прошли 71,4 км, и от Серпа и Молота 96,6 км и вышли, мне думается, на восточный берег Северной Земли через неизвестный ранее пролив.
Немедленно установили радиостанцию и инструмент для астрономических наблюдений, так как погода тому благоприятствует.
Спать мне по этому случаю приходится лишь урывками. Предварительные вычисления дали для широты 80°13′ и долготы 97°27′, подтвердив, что действительно мы находимся на восточном берегу несколько южнее указанного на прежней карте Вилькицкого, но в действительности не существующего мыса Скворцова. Вообще действительная конфигурация берега здесь совершенно не отвечает тому, что нанесено на карте, отодвигаясь к западу более чем на 8 километров.
Мыс Ворошилова представляет собой скалистый, чрезвычайно эффектный обрыв высотою не менее 400 м, спускающийся непосредственно в море. За ним берег острова Октябрьской революции круто поворачивает на юго-восток. С наших Диабазовых островков, а их всего четыре, расположенных цепью с юга на север, видно, что восточный берег острова Комсомольца также тянется в меридиональном направлении на север, куда нам и предстоит ехать. Таким образом мыс Ворошилова есть северная оконечность лишь острова Октябрьской революции, а не всей Северной Земли, как думал Георгий Алексеевич в первую поездку, когда из-за пасмурной погоды он берега Комсомольца не видел.
Картограф Я. Гаккель, составивший по нашим телеграфным сообщениям в Арктическом институте схематическую карту Северной Земли,[18] этого не учел, и остров Комсомолец в северной части у него приобрел поэтому совершенно фантастические очертания.
Льды на выходе пролива невзломанные, прошлогодние, свидетельствуют, что летом они не вскрывались, между тем как в средней части пролива льды несомненно ломало. Это следует очевидно отнести за счет движущихся ледников и отделяющихся от них айсбергов, а также, вероятно, сильного здесь течения.
У мыса на протяжении нескольких километров лед совершенно оголен от снега, как бы подметен гигантской метлой, несомненно, вследствие дующих здесь из пролива сильных и частых ветров. Такую же картину мы потом наблюдали и в проливе Шокальского у мыса Визе.
Поставленные на голову мощные толщи филлитовых сланцев, слагающих мыс, дают прекрасное, совершенно безопасное от врагов, кроме, впрочем, воздушных, убежище для люриков, устроивших здесь базарное гнездовье. Птицы уже прилетели, и их немолчный гомон разносится далеко вокруг, в контраст с молчаливым величественным спокойствием окружающих скал и ледников.
Ежедневно утром люрики, собравшись в огромную стаю, улетают к северу, возвращаясь обратно лишь вечером. Несомненно, там держится открытая вода, куда птички регулярно и летают кормиться.
Наш путь тоже лежит на север, причем, по нашим расчетам, до конца земли должно быть еще не менее 150–200 километров. Пеммикана же у нас недостаточно. Поэтому решено послать Журавлева съездить за тем, что оставлено у мыса Октябрьского, а самим в это время проехать на юг до продовольственной базы у мыса Берга с осмотром и съемкой береговой черты, так как теперь очевидно, что на старой карте она нанесена весьма схематично и грубо.
Утром 3 мая, сложив весь лишний багаж и продовольствие на вершину острова и прикрыв имущество камнями, налегке, лишь с пятидневным запасом, двинулись на юг к мысу Берга, а Журавлев за пеммиканом.
Рядом с мысом Ворошилова расположен маленький каменистый островок, сложенный чрезвычайно сильно складчатой толщей кристаллических сланцев. Вообще, в противоположность сравнительно спокойно залегающим свитам известняков и пестроцветных мергелей, в южной: части пролива Красной армии, здесь породы собраны в многочисленные весьма крутые, прихотливо изогнутые: складки.
На островке среди сланцев залегают многочисленные кварцевые жилы, содержащие разнообразные колчеданы. С целыо выяснения возможной золотоносности взял несколько проб дтя последующего химического анализа.
За мысом скалистые обрывистые склоны, попрежнему метров триста — четыреста высотою, несколько отошли вглубь, отделяясь от береговой черты террасой от 0,5 до 1,0 км шириною. Склоны прорезаны глубокими долинами в 2–3 км шириною, по которым языками спускаются ледники из глубины острова. Но здесь они нигде не доходят до моря, образуя или висячие окончания на высоте 50— 100 м, или расплываются плоским конусом при выходе на террасу. Наличие многочисленных гряд беспорядочно нагроможденного щебня и обширных гладких, как пол, галечно-песчаных полей свидетельствует, что ледники еще совсем недавно занимали гораздо большие площади и были активны. Сейчас же они неподвижны и находятся, несомненно, в стадии умирания. Ледниковые языки связаны с расположенным в глубине ледниковым куполом, как шапкой венчающим скалистые обрывы прибрежной зоны. В других случаях эта связь уже утеряна, так что язык кончается и в верхней части слепо, не доходя до купола внутренних частей острова.
В результате надува снега систематически из года в год на некоторых участках крутых склонов образовались еще особого типа «навеянные» висячие ледники, образуя как бы нашлепки на скалистых обрывах. Они обычно кончаются на высоте 150–200 м и поддерживают свое существование лишь за счет нанесенного зимою пургами снежного материала.
Через 25 км пересекаем глубокий в десятки километров залив Матусевича, также окаймленный высокими горами, достигающими местами, вероятно, 500 и более метров. Залив очень глубоко вдается внутрь земли и имеет несомненное ледниковое происхождение. Это — полузатопленная морем гигантская ледниковая долина и потому по праву должна называться фиордом, а не заливом, как именовалась ранее.
По пути видели несколько стай чистиков, летевших с кормежки с севера на свои гнездовья, расположенные на скалах в глубине фиорда. Один такой базар обнаружил Георгий Алексеевич еще во время поездки по заброске депо.
Через 45,9 км прибыли на мыс Берга. Продовольствие, завезенное в апреле, лежит в сохранности среди камней на поверхности террасы, имеющей здесь ширину не менее 8—10 километров. Вглубь вдается обширная прихотливо разветвляющаяся бухта, южным входным мысом которой и является мыс Берга. Астрономический столб экспедиции Вилькицкого цел, но уже покачнулся в сторону. Дерево на высоте 1½ — 2 м сильно поцарапано медведями, пробовавшими на нем по медвежьему обычаю остроту своих когтей, и отполировано с юго-восточной части зимними пургами. От бамбуковой же мачты остался лишь короткий обломок не более метра. Несомненно и здесь поработали медведи, для которых обломать ее не составило большого труда. Вывернуть же целиком мачту все же не удалось, так как она основательно обложена каменным материалом.
Переночевав, в 5 часов следующего дня тронулись обратно. Километров через десять Гришка из моей упряжки окончательно отказался итти. Перед отъездом еще в лагере на Диабазовых островах он украл вскрытую банку с пеммиканом в 3 кг и съел ее целиком. До мыса Берга он не дошел, километра за два пришлось его отпрячь и бросить. Ночью, отдохнув, он добрел до лагеря сам. Теперь же окончательно забастовал. И нельзя сказать, чтобы собака была измучена, проехали мы сейчас не более 10 км и притом на порожних, легких санях. Нет, здесь дело не в утомлении, а в лени. «Не хочу итти» — и все. Как я ни бился, ничего сделать с упрямцем не мог, хотя в ход была пущена не только плеть, но и постол. Даже за санями отказался бежать. Пришлось отпрячь и бросить. Авось образумится и придет по следу сам, как это уже раз с ним было.
Теперь поеду на восьми собаках.
Двигаемся на этот раз напрямик, сокращая путь. Торосистые одногодичные льды подходят вплотную только к мысу Берга. Севернее они отходят в море километров на десять — пятнадцать, а у Диабазовых островов отодвигаются еще дальше. Таким образом прошлый год летом береговой припай здесь всюду окаймлял остров, и только у мыса Берга открытое море подходило вплоть. Приблизительно такая же картина имела место во время похода «Таймыра» и «Вайгача» в 1913 году. Судам приходилось итти далеко от берега, и неудивительно, что зарисовка его оказалась весьма схематичной и неточной.
На старый лагерь приехали уже под утро. Впрочем, темноты давно уже нет, и ночь для нас — понятие лишь условное.
Здесь все благополучно, сложенный багаж цел, а мы немного опасались, как бы не разыскал его какой-либо дотошный мишка.
Улеглись спать, но не прошло и часу, как собаки подняли страшный гвалт. Выскочив стремглав налегке, как спали, с винтовками, которые всегда на ночь кладутся под бок, увидели медведя, нерешительно топтавшегося метрах в пяти от нас. Повидимому усталые собаки спали крепко и зачуяли зверя только, когда он подошел в упор. Размышлять было некогда. После наших выстрелов зверь покатился прямо под ноги, так что обрызгал кровью всю палатку.
Хорошо, что он не пришел раньше, в наше отсутствие, а то от оставленного багажа мало что уцелело бы.
Утром 6-го приехал Журавлев и привез оставленные у Октябрьского мыса 80 банок пеммикана. По дороге его хватила пурга, а сейчас из-за пасмурной погоды нашу палатку он еле нашел. У нас же пурги за все время не было ни разу.
Пока Журавлев отсыпался с дороги, я с Ушаковым съездили на осмотр ледников у мыса Ворошилова. Язык одного из них на северном склоне сливается незаметно с морским льдом пролива Красной армии. Трещин, свидетельствующих о движении, нигде не видно. Очевидно, язык мертвый. Мы поднимаемся наверх острова к ледниковому куполу. Подъем довольно полог, лед всюду плотный, а трещин нет нигде, так что движение безопасно. Высота купола над уровнем моря оказалась около 600 метров.
Взяв полный месячный запас пеммикана собакам и мясные консервы со склада, 8 мая тронулись в путь на север. Медвежью шкуру, рюкзак с образцами горных пород, которых уже набралось порядочно, а также несколько банок мясных консервов и пеммикана сложили наверху острова, завалив камнями, причем шкуру, которую медведям легче найти по запаху, положили отдельно.
В следующий маршрут Журавлев поедет нас провожать до мыса Берга, вернется домой через пролив Красной армии и тогда захватит оставленное.
Остров Комсомолец у выхода пролива образует также скалистый мыс Первомайский, но менее высокий и эффектный, чем мыс Ворошилова. Ледниковый щит здесь гораздо массивнее и обширнее. Скалистые обрывы почти всюду погребены под ледяными массами, выступая лишь кое-где отдельными несвязанными друг с другом островами-нунатаками. Километроз через 17 и они кончились. Теперь сплошной ледниковый покров слагает всю внутреннюю и береговую часть острова, перекрывая землю целиком. К морю ледник спускается или отлого, незаметно сливаясь с морским льдом, или образует обрывистую стену в 2–5, редко более метров высоты.
По мере продвижения к северу количество айсбергов начало увеличиваться, но все же, лавируя между ними, ехать по морскому льду пока возможно. Ледяные горы имеют столовую форму нередко до 100–200 м в поперечнике и высоту в подводной части 5–6 метров. Следовательно общая их высота достигает 30–50 м в зависимости от плотности льда и формы основания.
Лагерем стали у подножия высокой ледниковой столовой горы, наклонившейся на бок из-за неравномерного таяния. Высота ее оказалась равной 24,3 метра. Это одна из наиболее крупных гор, встреченных нами.
Яркое солнце уже основательно греет. Пользуясь этим, вывернули и вывесили на солнце спальные мешки и обувь для просушки. В палатке, благодаря нагреванию солнцем, тепло даже без примуса. Если бы полотно было окрашено в черный цвет, температура внутри, вероятно, была бы значительно выше нуля градусов.
Взобравшись на верх ледяной горы, осмотрели лежащий перед нами путь. Количество айсбергов к северу еще увеличивается. Они образуют густые скопления, между которыми остаются лишь сравнительно узкие проходы. Дорога здесь будет, видимо, очень тяжелой, судя по опыту поездки в марте по проливу Красной армии. Вероятно здесь встретится и глубокий рыхлый снег, и вода. Поверхность же самого ледника отсюда кажется более симпатичной. Она блестит на солнце, как полированная, а трещин в бинокль не заметно нигде. Решили поэтому следующий переход сделать по краю ледникового щита.
Поднявшись на другой день на его поверхность, поехали вдоль края на север. Километров пять все обстояло более или менее благополучно. Потом поперек пути стали попадаться трещины, пока еще незначительные, 10–30 см шириною, большею частью замаскированные снегом. Дальше дело пошло хуже. И количество и размеры трещин начали увеличиваться. Километра через два под передними санями снег с шумом ухнул, открыв зияющую пропасть уже метра полтора шириной. К счастью, собаки успели ее проскочить, и снежный мост обрушился под задком саней. Пошли вперед на разведку пешком, осторожно ощупывая перед собою дорогу палками. Картина оказалась неутешительной: трещин становилось больше, ширина их увеличивалась, и все они шли или поперек, или наискосок нашего пути. Очевидно ехать дальше нельзя. Придется вернуться обратно и попытаться пробраться морем.
Вернулись и стали лагерем на старом месте у подножия знакомого айсберга.
В довершение неприятностей заболел Журавлев. Оказывается, он очень подвержен снежной слепоте, и сейчас глаза у него почти ничего не видят. Конечно, ему следовало бы быть осторожным и носить в весеннее время постоянно темные очки, но делать это он очень не любит. Очки — баловство, полагает он, от них глаза еще хуже портятся и, кроме того, плохо видно и трудно из-за этого ориентироваться. Когда Журавлев возвращался с пеммиканом от Октябрьского мыса, была как раз пасмурная погода с рассеянным, наиболее вредным для глаз светом. Из-за плохой видимости он тогда ехал без очков и уже в то время повредил себе зрение. Сейчас у него началось острое воспаление — конъюнктивит. Лежит в палатке с завязанными глазами, стонет, клянет все на чем свет стоит, но лечиться не хочет принципиально, хотя лекарства есть. Приходится сидеть и ждать.
Интересно, что из нас троих не болел глазами лишь я, хотя почти никогда не носил цветных очков, которые мешали при рассматривании образцов горных пород, искажая истинные цвета. Ушаков же заболел лишь раз, и то в очень слабой степени. Вероятно, это находится в связи с остротой зрения. Я очень близорук, Ушаков немного, а Журавлев видит превосходно. Кроме того, и у Ушакова и у меня глаза темные, а у Журавлева голубые и он блондин. А подмечено, что блондины с голубыми глазами особенно подвержены снежной слепоте.
Ночью проснулся, разбуженный сильным воем ветра и хлопаньем полотна палатки. Оказывается, налетел снежный шторм. Стоим мы на тонком слое снега, не дающем надежной опоры кольям, к которым прикреплено наше жилище. Если ветер еще усилится, палатку сорвет и тогда нам ее не удержать. Унесет, и мы останемся без крова, а это, на таком ветру и морозе, дело не шуточное.
Вылезли с Ушаковым и кое-как ползком, среди визга и воя бури, принялись за крепление. Подтащили нарты, к их копыльям привязали все имевшиеся веревки и, употребив в качестве вспомогательных опор лыжи, хореи и лыжные палки, запеленали крепко кругом наш полотняный домик. Теперь можно было взирать на дальнейшее спокойно.
К утру буря достигла максимума. У палатки, где стена айсберга давала некоторое затишье, скорость ветра по анемометру достигла 20 м в секунду, а за его пределами на открытом месте она была свыше 30 м/сек. Через сутки буря кончилась столь же внезапно, как и началась. Снова тихо и ясно. Продолжаем сидеть. Лечиться Журавлев отказался наотрез, надеясь, что все пройдет само собой. Конечно это верно, пройдет и без лечения, но для этого нужно время, а у нас его не очень-то много.
Наконец на третий день больному стало лучше. Решили ехать, пустив его сзади с завязанными глазами. Собаки от других упряжек не отстанут.
Скопление айсбергов, которого мы так боялись, к счастью оказалось не столь страшным. Под самым ледником нашелся вполне сносный путь, а километра через четыре ледник отошел вглубь острова, обнажив низменный отмелый берег, вдоль которого по многолетнему припаю дорога оказалась отличной.
Такой же характер берега оказался и дальше на север. Кругом обширные илистые и песчаные отмели, между которыми кое-где торчат выброшенные прибоем льдины. Береговая граница изрезана весьма прихотливо и сильно, но из-за покрывающего снега зарисовать все ее изгибы в деталях — дело невозможное. Вероятно летом ее очертания меняются даже от колебания морского уровня вследствие приливов.
На западе на солнце ярко блестит край ледникового купола. Несомненно, его-то и приняла за окончание земли экспедиция Вилькицкого, так как низменного берега, в то время засыпанного снегом и потому сливавшегося с береговым припаем, она подметить, конечно, не могла.
Задерживаемые по временам пургами и пасмурной погодой, к 14 мая мы продвинулись к северу более чем на 100 км, выйдя уже за пределы нанесенной на карте Вилькицкого земли.
Необходимо было определить точнее наше местоположение, что и было сделано на следующий день путем астрономических наблюдений. Оказалось, что мы находимся на широте 81°11′, то есть уже на 18′, или 23 км, севернее ранее предполагавшейся оконечности Северной Земли — мыса Жохова. А она продолжает итти попрежнему на север, как ни в чем не бывало.
После наблюдений тронулись дальше. Журавлев выздоровел и едет самостоятельно, но уже, наученный горьким опытом, носит все время очки.
Берег снова сложен ледником, на этот раз мертвым, без признаков трещин. На восток видно открытое морс до пределов видимого горизонта. По нему кое-где плавают редкие отдельные льдинки. Летают чайки, люрики, но из морского зверя видели пока одну нерпу.
Около 10 часов 16 мая, проехав 12,6 км от предыдущего лагеря, достигли, наконец, окончания земли. Берег явно завернул на запад, кругом к северу, востоку и западу открытое, свободное от льдов море. Здесь нужно сделать основательную стоянку и определить наиболее тщательно астрономический пункт. К сожалению, погода пасмурная и, вероятно, придется довольно долго выжидать, так как с воды северным ветром постоянно наносит туман, заволакивающий небо. Несмотря на прижимные северные ветры, дувшие подряд все последние дни, льда в море не видно нигде. Факт весьма интересный и, вероятно, находящийся в связи с морскими течениями. Быть может сюда доходит одна из последних наиболее мощных ветвей Гольфстрима. Выяснить это сейчас, конечно, мы не в состоянии. Одно можно заметить: открытая вода здесь не случайное а длительное и потому закономерное явление. Иначе чистики, которые кормятся на воде и без нее существовать не могут, не стали бы гнездовать, да еще большим базаром, на мысе Ворошилова. И здесь, и в заливе Матусевича мы видели их летящими всегда на север и с севера, где они кормились, стало быть именно там открытая вода держится постоянно.
Северная оконечность Северной Земли образует мыс, названный нами мысом Молотова. Сложен этот участок исключительно ледником, образующим мертвый щит высотою 70 м над уровнем моря в своей наивысшей части. Лед лежит на отмелой низменной суше, перекрывая ее целиком, так что сказать, где именно находится конец настоящей земли как таковой и каковы ее очертания, — дело невозможное.
Промеры на мысу показали, что сразу у ледяного барьера глубина моря достигает уже 15 м, поэтому вероятно настоящий берег суши находится километров на пять — десять южнее.
Из-за постоянных туманов и пасмурной погоды определение астрономического пункта отняло целых три дня. Широта оказалась равной 81°16′,1, долгота 95°42′8. На пункте в качестве опознавательного знака поставили бамбуковую веху, а рядом вкопали в лед бидон из-под керосина, в который вложили герметически закупоренную бутылочку с запиской, где указано, какой экспедицией, в каком составе и когда был пройден данный мыс и координаты определенного пункта.
Конечно, и веха и бидон — приметы ненадежные. Для закрепления пункта следовало бы выложить каменную пирамиду, но за материалом нужно ехать километров пятьдесят, да на льду и пирамида развалится в первое же лето.
19-го числа тронулись дальше. Километров через четырнадцать ледник кончился, круто отвернув к востоку, дальше потянулись песчано-илистые отмели, как и ранее на восточном берегу. Открытой воды тоже более не видно. Из-за начавшейся пурги и плохой видимости вскоре пришлось остановиться, пройдя всего 6,7 километра. Берега земли попрежнему низменные, сильно изрезанные, сложенные четвертичными отложениями.
Корма собакам осталось уже маловато, всего на 6 дней, а до дома еще далеко. К счастью, когда ставили палатку, Журавлев увидел в море бредущего между торосами медведя. Немедленно поскакал в обход и вскоре привез тушу убитого зверя. Оказалась медведицей, очень худой и истощенной, но мы были рады и такой. Накормили собак, сами сидим в палатке, жарим на сковороде медвежатину и прислушиваемся к вою пурги. Теперь она нам не страшна. Корм собакам есть.
Ночью от плохо прожаренного, а главное, повидимому, от больного зверя, мяса получил расстройство желудка. На пурге в мороз это было мучительно. Уже после нескольких прогулок я страшно замерз, вымок от забившегося под одежду снега и оправился лишь после приема танальбина с опием и горячего чая с коньяком. Аналогичный случай был в экспедиции Р. Скотта, но там он кончился хуже. Истощенный из-за этого человек отморозил себе ногу.
Пурга кончилась лишь через два дня. Надо спешить ехать, впереди еще второй маршрут, а сейчас уже конец мая.
Ледник, слагающий второй, южный купол, оказывается, заполняет всю южную часть острова Комсомольца. Здесь он вплотную подошел к берегу. Едем вдоль ледяного барьера местами до 10 м высотою. Однако в море айсберг гов немного, что свидетельствует о незначительном здесь движении ледникового покрова.
Через 30 км ледник отвернул вглубь земли и дорога стала опять хорошей. Погода теплая, морозы колеблются в пределах не более —10, —15°. На берегу появились проталинки.
Наступает полярная весна. Недавно видели ее вестника — полярного жаворонка или пуночку. Его мелодичное веселое чириканье живо напоминало о приближающихся теплых днях.
Надо торопиться.
За мысом, названным мысом Фрунзе, берег стал выше, появились известняки. Направление его с юго-западного и почти южного переменилось на юго-восточное, но в 20 км южнее видна снова земля. На нее и взяли курс. Что это: глубокий залив или пролив, — выясним в будущем. Если это пролив, то он должен выходить в пролив Красной армии где-либо в районе мыса Октябрьского. В таком случае остров Комсомолец делится на два, из которых северный остров по размеру значительно больше.
Переехав пролив или залив, попрежнему едем почти на юг вдоль довольно высокого, метров тридцать — пятьдесят, каменистого, сложенного известняками берега. Очертания его довольно извилисты. В южной части снова встречен глубокий залив или, возможно, пролив. Таким образом, Северная Земля здесь может быть разбита на ряд довольно мелких островков.
Выяснение всех этих вопросов оставили на будущее. Выполнить это будет не так трудно, так как район лежит уже сравнительно недалеко от дома.
29 мая берег круто повернул на восток, впереди на юге в море видны лишь небольшие острова, очевидно из группы архипелага С. Каменева. Благодаря хорошему дню в бинокль удалось усмотреть гурий (каменную пирамиду), выложенный Журавлевым на северной оконечности острова Среднего еще зимою. На него и взяли курс, предварительно сложив здесь на мысу для опознания гурий и оставив теперь уже лишнее продовольствие: 25 банок собачьего пеммикана, 40 банок мясных консервов, 1 неполный бидон керосина и 60 штук трехлинейных патронов. При изучении данного участка Северной Земли в будущем году этот запас может весьма пригодиться.
Отсюда поехали прямо на мыс острова Среднего, а от него быстро попали и домой.
Здесь все благополучно. Ходов здоров и выглядит прекрасно. Медведи посещали его довольно часто, так что за наше отсутствие он убил целых шесть штук, хотя от дому далеко не отлучался, связанный метеорологическими наблюдениями и радиопередачей.
Однажды, когда километрах в двух от дома он снимал шкуру с только что убитого зверя, другой подошел к строению вплоть и разорвал медвежонка, который сидел у стены на цепи. Жаль бедного Мишу, он был такой ласковый и ручной. Журавлев говорит, что это обычная медвежья повадка. Если взрослый заметит медвежонка, да еще на привязи, то непременно его убьет.
В доме ремонт. Василий Васильевич решил заняться покраской фанерных стен внутри помещения в белый цвет. К нашему приезду это не было еще закончено, и беспорядок всюду чудовищный. Краска везде: в кружках, в кастрюльках и даже суповые ложки почему-то запачканы ею. Однако для нас сейчас это несущественно, так как на послезавтра (1 июня) назначен выезд в следующий маршрут. Время позднее, скоро может наступить тепло и испортить дорогу. Необходимо торопиться.