В глубину полярной ночи
«…Видели солнце. Тусклым багрово-красным пятном оно просвечивало сквозь облака. Здесь, почти на 80-м градусе широты, появление в эти дни солнца, даже в виде расплывающегося за облаками пятна, целое событие. Впереди четырехмесячная полярная ночь. И поэтому смотришь на затуманенный багровый диск с жадностью, как бы стараясь сохранить его как можно дольше в памяти, в глубине сердца. В Арктике отчетливее, чем где бы то ни было, человек чувствует всю мощь солнца, всю его живительную силу. Кроме того, солнце кажется связывающим звеном с миром, лежащим где-то далеко на юге. С уходом светила наш мир станет непохожим на мир остальных людей так же, как полярная ночь непохожа на яркий южный день».
Это страница из дневника за 18 октября. Она отражала наши настроения накануне полярной ночи.
Мы, за исключением Васи, были знакомы с ней, хотя и с менее продолжительной, чем предстояло пережить на этот раз. Никого из нас она не пугала, и мы встречали ее как должное. Но человеческая привычка жить под солнцем, ежедневно видеть его над головой или хотя бы чувствовать, что оно где-то за облаками, эта привычка была крепка и в нас. Мы знали, что полярная ночь раскинет перед нами незабываемые по красоте картины полярного сияния, знали, что в периоды полной луны льды будут казаться отлитыми из серебра; что в самом мраке полярной ночи, бушующем метелью, много величественной и грозной поэзии; наконец, мы точно знали, в какой день и час через четыре месяца снова увидим солнце. Но все это не могло изменить нашего настроения. Мы то и дело возвращались к солнцу в своих беседах. Нам хотелось его видеть. Словно прощаясь с любимым существом, мы хотели насмотреться на него, запечатлеть каждую черточку лица, запомнить последний взгляд…
Но и это желание осуществить было трудно. Почти беспрерывно все небо покрывала сплошная плотная облачность. Зато, когда солнцу удавалось пробить сплошную стену туч, оно творило чудеса. Самый гениальный художник не мог бы дать такого обилия, такой игры красок, таких необычных и неожиданных их сочетаний.
2 октября, в дни нашего похода на Северную Землю, солнце, разорвав пелену облаков, показало нам незабываемую картину заката. Но на следующий день надвинулись облака, и молочно-белые туманы захлестнули землю. До 12 октября солнце не могло пробиться сквозь них. И только в этот день мы вновь увидели его. Увидели в сказочном, фантастическом виде. Вот отрывок записи за этот день:
«Солнце! Солнце! Даже два! Нет три! Четыре! Целых пять!.. Какая щедрость, какое необычайное зрелище! Десять дней мы не видели солнца, да и до этого оно было редким гостем. Зато сегодня оно вознаградило нас. Утром тучи приподнялись над горизонтом. Все более и более разгораясь, огнем запылала заря. Наконец появилось само солнце. Огромный, сильно увеличенный и сплющенный рефракцией диск оторвался от линии горизонта и торжественно, медленно поплыл на запад. Его разорванные края напоминали не то бахрому сказочной огненной шали, не то гигантские языки застывшего пламени. Проходит час. Солнце уже склоняется к закату. Сильная рефракция еще больше преображает диск. Он начинает напоминать огненную восьмерку. Ее перехват делается все тоньше и тоньше. Наконец, восьмерка разрывается пополам. Теперь — два солнца, одно над другим, плывут над горизонтом. Но и это не все! Вот на некотором расстоянии от них, справа и слева, зародились какие-то светлые пятна. Это ложные солнца. Они светятся все ярче и ярче и движутся на одной линии с разрезанным диском настоящего солнца. А над ним появляется еще более яркое третье ложное солнце. На юге льды окрасились в лилово-фиолетовый цвет. Местами они кажутся совсем черными, местами горят ярким красным пламенем и лишь кое-где окрашены в нежные розовые и лиловые оттенки. Тучи тоже кажутся черными. Только нижний край их охвачен пожаром. Они не уходят. Опускаются ниже. Висят, как занавес, готовый каждую минуту закрыть необычную сцену. А разрезанное пополам солнце совсем уже близко к горизонту. Ослепительная свита из трех ложных солнц попрежнему сопровождает уходящее светило. Весь ландшафт мрачноват, но величествен и торжествен. Вот диск вытягивается в один огромный эллипс. По краям опять появляется бахрома. Солнце коснулось линии льдов и начинает медленно погружаться за горизонт. Боковые ложные солнца тухнут. На верхнее надвигается туча. Вся свита исчезает. В одиночестве тонет светило. Остается лишь узкая полоса багряной зари. Через час и она гаснет. Тучи тяжело ложатся на горизонт».
И вот запись 21 октября:
«Ясный морозный день. Ртуть в термометре опустилась до — 26°. Показалось солнце. Около часа оно двигалось по линии горизонта, и, точно обессилев, скрылось, так и не оторвавшись от этой линии. Мы видели солнце в последний раз. Высокий, резко очерченный огненный столб вырос над тем местом, где оно только что было. Постепенно бледнея, столб долго двигался к западу вслед за невидимым светилом. Только через четыре месяца мы снова увидим солнце. С его появлением миллиарды разноцветных искр брызнут на снежные поля, густые синие тени лягут на льды, вернутся розовые туманы. Потом криком птиц наполнится воздух, и на обнаженной из-под снега земле торопливо, боясь упустить хотя бы один теплый день, раскроют свои разноцветные чашечки миниатюрные полярные цветы. А сейчас… Еще некоторое время в ясную погоду мы будем видеть зарю. Полуденные сумерки все больше и больше будут сгущаться, и, наконец, дней через двадцать наползающая темнота закроет все вокруг. После этого два месяца полдень не будет отличаться от полуночи, пока снова не появятся признаки зари. В это время солнце заменят нам хронометры. Они будут отмечать наступление „дня“. Арктика заснет. Птицы давно уже покинули ее. Последнюю из них — моевку — мы видели 10 октября. Все живое, оставшееся здесь, будет вести борьбу за существование во мраке наступившей полярной ночи. Эскимосы называют ее „большой ночью“. Это верно передает ощущение и настроение человека».
Следующий день был таким же ясным, но солнце уже не показывалось. Только над тем местом, где оно вчера скрылось, как и накануне, возник огненный столб, словно последний прощальный привет друга.
Наш маленький коллектив вступил в полярную ночь.
* * *
Тридцатиградусные морозы, нагрянувшие в самом начале большой ночи, проверили нашу готовность к зимовке. Особенно тщательную проверку испытал наш домик. Морозы шарили своими холодными руками по стенам, дышали в подпол, забирались на чердак, пытались разрисовать узорами окна или найти щелочку в дверях. Стены потрескивали, и невольно напрашивалось сравнение: так в морозную ночь покрякивает тепло одетый сторож. Крыша домика курчавилась изморозью, труба покрылась инеем и стала похожа на гриб, сени заблестели ледяными кристаллами, но жилище наше надежно сохраняло тепло. Домик попрежнему смотрел ясным взглядом своих четырех окон.
Налетела метель. Она подняла невероятный шум. Морозный ветер полез в пазы стен, застучал в окна, наполнил своим леденящим дыханием чердак. И опять домик выдержал жестокие испытания, оправдал наши надежды.
Еще на материке мы много внимания уделяли типу нашего будущего жилья. Для нас это был очень серьезный вопрос. Однако наши требования были скромны. Мы сознательно не мечтали об отдельных комнатах, «кают-компании» и т. п. Надо было считаться с трудностями, могущими возникнуть при выгрузке экспедиции на берег, и с минимальными сроками на сборку домика, даже при условии, что нам поможет в этом команда корабля. Строительные планы ограничивались и финансовыми возможностями.
В то же время мы решительно отказались и от «хижины», а заодно и от предложений некоторых строителей, проявлявших большую заботу о нашем коллективе и советовавших самые разнообразные конструкции жилья. Здесь вместо стен были и щиты с засыпкой и щиты с пробковой прокладкой или воздушной прослойкой; фанера с металлической бумагой или со стеклянной ватой; дома гренландские, канадские, финские, аляскинские и т. п. Все советы свидетельствовали о заботе о нас, но предлагаемые конструкции показались нам излишне сложными, и мы остановились на проверенном жилье.
Нам нужен был дом для защиты от морозов, бешеных полярных ветров и непогод. Он нужен был для отдыха после тяжелых санных походов и для работ в темную пору года. Дом должен быть прочным, теплым, сухим и удобным.
Проще говоря, жилище наше должно было походить на русскую крестьянскую избу, по возможности приспособленную к арктическим условиям. Это «изобретение» нам было больше всего по душе. На общем совете мы решили насколько возможно облегчить и утеплить это веками проверенное жилье и заблаговременно построить его на материке, чтобы в Арктике, в крайнем случае, можно было собрать домик только силами участников экспедиции.
На исключительный случай, если бы по создавшимся условиям нам не удалось выгрузить с корабля дом, мы взяли запас легких строительных материалов — брусков, фанеры и пр. В этом случае мы были бы вынуждены на месте спроектировать и построить «хижину». В Архангельске по нашему заказу был построен домик размером 6х6 метров. Для облегчения веса постройки стены были сделаны не из кругляка, а из опиленных брусьев сечением 25х20 сантиметров. Чтобы легче произвести сборку и чтобы стены меньше продувались, венцы сруба клались не в паз, а в шпунт. Пол и потолок были двойными, пустоты засыпались опилками. Стены домика решили обшить изнутри войлоком, а поверх него фанерой; пол — войлоком и сверху линолеумом.
Мой первый дом в Арктике на острове Врангеля по совету «знающих» людей был покрыт волнистым оцинкованным железом. Какими недобрыми словами в течение трех лет я поминал этих «знатоков»! Спастись от снежных заносов на чердаке при такой крыше было абсолютно невозможно. Этот горький опыт пригодился теперь. Наш дом мы покрыли двойной тесовой крышей.
Рамы были тоже двойные, и каждая, в свою очередь, имела двойное застекление. Таким образом, в окне была тройная воздушная прослойка, что не только уменьшало теплопроводность, но и предохраняло окна от обмерзания.
Все было сделано из сухого соснового леса. Каждую деталь домика пометили номером. Это должно было сильно облегчить сборку постройки на месте.
Внутри наше жилье разделялось на жилую комнату, размером около 21 квадратного метра, небольшую, но достаточно удобную кухню и радиорубку, площадью в 4 квадратных метра.
К домику были пристроены обширные холодные сени из шпунтовых досок, чтобы защищать вход в жилье от снежных заносов и от выдувания тепла при прямом ветре; сени служили также складом для повседневного продовольствия, топлива и некоторого снаряжения. На чердаке мы могли хранить запас мехов и резервную одежду, не загромождая ими жилого помещения.
После ухода «Седова» мы обили стены домика войлоком и фанерой, настелили на пол линолеум, подбили вагонкой потолок, вставили рамы; в жилой комнате сделали полки для библиотеки, приборов и аптечки и установили койки. Последние, в целях экономии площади, расположили по типу судовых — в два яруса, вдоль противоположных стенок. В жилой комнате поставили обеденный стол, а под книжными полками — два небольших письменных стола. В шутку эти уголки стали называть кабинетами. Первое время в этой же комнате помещался и верстак, потом его вынесли в сени. В кухне разместили стол, бак для воды, умывальник и навесили полки для посуды, хлеба и продуктов.
Времени было в обрез, работы много, а рабочих рук мало, да и те уже покрылись ссадинами и мозолями. Всем нам то и дело приходилось менять свои профессии. Мы охотились и заготовляли мясо, готовили к пуску радиостанцию, превращались в плотников: строгали, пилили… В дни непогоды я участвовал в меблировке домика, потом преобразился в конопатчика и полез на чердак, после чего пришлось стать не то штукатуром, не то шпаклевщиком и замазать глиной все щели в крыше.
Здесь эта операция абсолютно необходима. Во время зимних метелей ветер несет мельчайшую снежную пыль. Она проникает в щели, иногда даже не заметные для глаза. А уж если образуется отверстие от выпавшего гвоздя, то через него за одни метельные сутки на чердак нанесет метровый сугроб. А нам так важно было сохранить чердачное помещение сухим и чистым.
В сентябре, используя непогоду, пристроили к северной стороне дома тесовый склад для хранения мяса. К тому же склад прикрывал нас от северных ветров. Продовольственный склад из фанеры поставили в стороне от дома и сложили в нем наш трехлетний запас.
Освещались первое время керосиновой лампой, но ни на минуту не переставали мечтать об электричестве. Ходов заблаговременно сделал внутреннюю проводку и подготовил аккумуляторную батарею. Дело было за электростанцией. В середине месяца руки дошли и до нее. Разыскали ящики с нужными материалами и принялись за сборку агрегата. Это был ветряной двигатель мощностью в один киловатт. Он состоял из динамомашины постоянного тока в 110 вольт, коробки передач, трехметрового двухлопастного пропеллера и хвостового пера. Вся установка отличалась необычайной компактностью. Регулировка оборотов винта была автоматизирована. Специальное реле в случае ослабления ветра замыкало аккумуляторную батарею и препятствовало утечке тока из нее в динамо.
Пришлось немало потрудиться, чтобы собрать установку. Оказалось, что отверстия для болтов в установочной металлической башне просверлены неправильно. Надо было сверлить их заново. Привезенные сверла были меньшего диаметра, но зато нашлись круглые напильники, которые помогли в беде.
Вообще наше хозяйство напоминало небольшой универмаг. По ходу работ часто возникала необходимость в самых разнообразных инструментах и материалах, и мы почти всегда находили необходимое. Находясь дальше чем за тридевять земель от всяких магазинов, мы обладали всеми нужными материалами и инструментами.
Ветряк желательно было установить повыше. Возле нашей базы берег был низким. Дом стоял всего лишь на полуметровой высоте над уровнем моря, а ближайший мысок достигал высоты 8 метров. На этом «пике» мы и решили воздвигнуть свою электростанцию. Разбивая под сооружение растрескавшуюся мерзлую породу, мы углубились всего лишь на 70 сантиметров. Дальше шла сплошная скала. Для оттяжек забили в скалу четыре прочных железных кола. Во время этой работы мы так отбили руки, и без того уже покрытые ссадинами, что на охоте первые двое суток не могли взять верного прицела. Наш охотник, обладавший недюжинной физической силой, был необычайно смущен этим обстоятельством и начал искать причину охотничьих неудач в мушке карабина. Однако мушка была ни при чем, и когда боли в руках прошли, пули снова начали ложиться точно.
Несколько дней ветер не давал закончить работу по установке ветряка. Боясь разбить весь агрегат, мы не решались с нашими силами поднимать тяжелую башню, не хотели рисковать остаться без электроэнергии. Наконец, воспользовавшись кратковременным затишьем, установили и прочно закрепили свою электростанцию. Вскоре вновь подул ветер, и пропеллер загудел. Ходов приключил лампочку. Она вспыхнула ярким светом. Лица наши засияли от удовольствия, как бы соперничая с первой лампочкой, загоревшейся в глубине Арктики, в районе Северной Земли. Оставалось поставить столбы, провести линию от ветряка к аккумуляторной батарее и приступить к ее зарядке.
Электрическое освещение в Арктике имеет особое значение. Долгой полярной ночью, когда необходимо держать в помещении свет минимум 16 часов в сутки, керосиновые лампы пожирают много кислорода и насыщают воздух углекислотой.
Частое проветривание помещения не всегда возможно из-за условий погоды и экономии топлива. Поэтому электрическое освещение здесь — один из важнейших факторов сохранения здоровья людей.
Кроме того, надо было помнить, что где керосин, там и опасность пожара. А пожар в нашем положении грозил верной гибелью. Здесь не переедешь на другую квартиру, не приобретешь новой одежды, не запасешь еще раз продовольствия. Опасность пожара до установки электростанции постоянно висела над нами. Несколько огнетушителей всегда были готовы к действию. Но даже профессиональные пожарники знают, что предотвратить пожар легче, чем потушить его. Поэтому электроэнергия для освещения была для нас не менее важна, чем для питания радиостанции. Без связи жить и работать в экспедиции можно. На острове Врангеля я жил и работал в таких условиях три года. Это очень тяжело, но возможно. Это временный отрыв от внешнего мира, неизвестность, но не гибель. Без жилья, продовольствия и одежды погибнешь. Поэтому понятна была наша радость при виде первой вспыхнувшей электролампочки.
Когда домик привели в порядок, расставили мебель, распаковали и установили необходимую аппаратуру, заполнили полки книгами и осветили электричеством, наше жилище приобрело культурный и даже уютный вид. Правда, уют был чисто мужским, несколько суровым, в нем не чувствовалось женской руки, но он вполне соответствовал нашему образу жизни. Неплохо выглядело жилье и снаружи. Маленький домик из желто-розовой сосны, окруженный белым снегом и льдом, походил на только что вылупившегося гусенка в пуховом гнезде и своим чистеньким веселым видом вызывал невольную улыбку.
Проверка свирепыми метелями и 30-градусными морозами показала, что мы добились своей цели. Наш домик был сухим, словно палехская шкатулка, и теплым, как эскимосская одежда. Такому жилищу могли бы позавидовать очень и очень многие экспедиции, зимовавшие в полярных странах и столь сильно страдавшие от сырости и холода в помещениях. Ничуть не кривя душой, без какой бы то ни было натяжки, мы считали наш домик наиболее целесообразным типом жилой постройки в условиях Арктики.
С каждым днем все более и более погружаясь во мрак полярной ночи, мы могли спокойно ждать любых морозов и бурь. Домик был надежной защитой. Мы были довольны своим жильем и скоро по-настоящему полюбили его.