Плеханов зимой 1881 года был, несомненно, марксист.
Но почему тогда же он не приступил к организации группы или ячейки своих единомышленников? Каковы были те причины, которые мешали ему в этом?
Их было много. Но главной причиной была та чрезвычайно напряженная борьба народовольцев с правительством, которая привела к первому марта; геройские яркие образы Перовской, Желябова и др. – создали такую всеобщую атмосферу восхищения и симпатии к «Народной Воле», что всякий разговор о сколько-нибудь резкой и открытой борьбе против нее казался безнадежным и, пожалуй, ненужным, вредным. Вредным потому, что «Народная Воля» была единственно деятельная революционная организация.
Больше того, исключительный героизм террористов, которые, по крайней мере, боролись самоотверженно, сильно действовал и на чернопередельцев – товарищей Плеханова, сближая их с народовольцами.
Сближало их еще и другое обстоятельство.
«Мысль о том, что Россия не минет фазы капитализма и что, вследствие этого, промышленному пролетариату суждено стать главной силой революционного движения, становилась для нас все более вероятной, а потому мы тем яснее начинали сознавать, что нам необходима политическая свобода . А это сознание, в свою очередь, располагало нас к сближению с „народовольцами“» [П: XIII, 27].
Располагало товарищей Плеханова – чернопередельцев – и иное соображение.
«Мы же, женевцы, ведя переписку с русскими товарищами, имели более верное и ясное представление о положении революционного дела в России. Мы, например, знали, что народническое направление все более и более теряет почву под ногами, и что немногие уцелевшие там единомышленники наши не прочь присоединиться к партии „Народная Воля“ как в революционных кругах, так и среди передовой части общества» [Дейч, 106].
Это обстоятельство, естественно, не могло не оказать сильного влияния на «народников»: основной пункт расхождения – вопрос о политической борьбе – потерял свою остроту, в теоретическом же отношении народники от народовольцев отличались не бог весть как на много. Им ничто не мешало вести переговоры о слиянии:
«Мы, женевские сторонники „Черного Передела“, решили начать переговоры с „народовольцами“ о нашем к ним присоединении. После длившейся некоторое время переписки с ним об этом, Як. Стефанович летом 1881 года отправился в Россию для продолжения этих переговоров как с остатками „Черного Передела“, так и с партией „Народная Воля“. Вскоре он сообщил нам о состоявшемся его, сообща с немногими „чернопередельцами“, присоединении к „народовольцам“, что, понятно, для нас не было неожиданностью. Вслед за тем он стал засыпать нас письмами со всевозможными предложениями об оказании того или иного содействия террористической партии, к которой он примкнул. И мы, конечно, охотно исполняли его поручения» [Дейч, 106].
Но так стремительно действовали лишь товарищи Плеханова, сам же он относился много спокойнее к этой горячке, охватившей его еще не оформившихся друзей. Он ясно видел много такого, чего друзья его не замечали и замечать не могли.
«Мы совсем не были убеждены в том, что они (т.е. народовольцы. – В . В .) победят; напротив, мы хорошо видели, что за ними нет ни одной серьезной общественной силы, и потому их поражение временами казалось нам неизбежным. В этом случае я с полной уверенностью могу говорить опять-таки только лично о себе . Но что касается меня, то я в письмах к своим друзьям и на собраниях русской колонии в Париже, – где я жил в то время, – не раз высказывал свое убеждение в том, что, „покончив“ с Александром II, партия „Народной Воли“ нанесла смертельный удар самой себе, и что на первое марта 1881 г. мы должны смотреть, как на начало конца „народовольства“» [П: XIII, 27].
Такой диагноз Плеханова вскоре подтвердился почти целиком; когда приехали в Швейцарию Л. Тихомиров с женой, они оценивали положение дел точно так же. Но тогда совершенно непонятно, почему же чернопередельцы продолжали вести с народовольцами разговор о присоединении?
«Мы сочли себя нравственно обязанными поддержать наших бывших товарищей, которых мы привыкли ценить на общем деле, которые были наголову разбиты ненавистным нам врагом и с которыми мы уже с 1881 года не переставали поддерживать дружеские сношения, помогая им всем, чем только мы могли тогда помочь. Кроме того, партия „Народной Воли“ пала не в один день, и в довольно продолжительном процессе ее падения бывали моменты подъема, в которые совсем уже стыдно было бы сидеть сложа руки (курсив мой. – В . В .), не поддерживая того движения, которое при всех своих недостатках было хорошо уже тем, что являлось единственным в то время энергичным протестом против самодержавия» [П: XIII, 27 – 28].
И постольку и надлежало поддерживать народовольцев, по мнению Плеханова, поскольку они одни являлись борцами против самодержавия. Но не так думали его друзья и товарищи, которые, как мы видели выше, зашли слишком далеко на этом пути «примирения».
«Настроение моих женевских товарищей не особенно радует меня. Оно может быть формулировано словами – „соединимся во что бы то ни стало, хотя и поторгуемся, сколько возможно“. История хватает за шиворот и толкает на путь политической борьбы даже тех, кто еще недавно был принципиальным противником последней» [Дейч, 88].
Если этот отрывок что и говорит, то прежде всего то, что мы были правы, утверждая, что Плеханов долгое время был среди своих товарищей чернопередельцев одинок, как марксист. На самом деле, что означает фраза « история хватает за шиворот и толкает на путь политической борьбы даже тех, кто еще недавно был принципиальным противником последней », если не то, что эти самые «мои женевские товарищи» еще только вчера отделались от народнического противопоставления социализма политике. Но затем его пугало в этой поспешности принципиальная шаткость членов его группы. Мы сейчас задним числом говорим о том, что «Черный Передел» развился в марксизм, и, значит, в его учении был ряд элементов, дальнейшее развитие которых привело его членов к научному социализму. Но разве из приведенного материала не ясно, что один лишь человек оказался в состоянии до конца продумать и развить эти элементы, заложенные в народническом бакунизме? Все другие члены группы имели пред собой уже продуманную цельную систему и в этом смысле являлись как бы учениками его (выражение, которое хотя и плохо, но все-таки передает взаимоотношение членов группы). Им не приходилось каждому самостоятельно продумывать эти противоречия, да к тому же и с помощью своего теоретического вождя еще не освоились и не утвердились в новом понимании явлений. Плеханов таким образом не без основания смотрит с большой тревогой на настроение своих товарищей; в отличие от своих друзей он знает, как на много оттолкнет назад нарождающийся марксизм подобное соединение без оговорок: «соединение во что бы то ни стало» могло привести к тому, что они – его товарищи – окончательно могли уйти в лагерь народничества не только организационно, но и принципиально. Примеров таких он имел перед собой не мало. Потому-то он так осторожен в вопросе о сближении. Л.Г. Дейч свидетельствует:
«Г.В. стоял совершенно в стороне от всего этого (речь идет о переговорах о слиянии с Н.В. – В . В .). Но, прожив год в Париже, он осенью 1881 г. переселился с семьей в Швейцарию, в Кларан. Хотя и живя в Париже, он из наших писем знал, в общих чертах, о происшедшем у нас изменении отношения к „Народной Воле“, но лишь из личных бесед после его приезда в Женеву он убедился, насколько далеко зашла у нас склонность присоединиться к единственно действовавшей тогда в России революционной партии» [Дейч, 106].
Не будучи таким ярым сторонником сближения, как его женевские товарищи, он и не избегал сотрудничества с народовольцами.
«Как бы там ни было, а наши взаимные отношения все более и более упрочивались. Еще в 1881 г. я послал в редакцию „ Народной Воли “ рецензию на брошюру Драгоманова „Le tyrannicide en Russie“, вышедшую вскоре после смерти Александра II. Редакция не напечатала этой рецензии, не желая, – как писала она мне, – „поднимать полемику“, но благодарила за сочувственное отношение к памяти деятелей 1 марта и приглашала к дальнейшему сотрудничеству» [П: XIII, 28].
Конечно, очень плохо, что они не напечатали рецензии Плеханова, это ни в какой мере не могло способствовать упрочению сотрудничества, но зато Исполнительный Комитет выдвинул его кандидатуру в редакцию «Вестника Народной Воли».
«Вскоре после этого у Исполнительного Комитета явилась мысль издавать за границей научно-революционный журнал. Редактирование этого журнала Комитет поручил покойным С.М. Кравчинскому и П.Л. Лаврову, причем советовал им пригласить меня в качестве третьего редактора. С.М. Кравчинский и П.Л. Лавров тотчас же последовали этому совету, и таким образом я стал соредактором „народовольческого“ издания» [П: XIII, 28].
Об этом несколько подробнее свидетельствует Дейч:
«Когда я написал об этом [согласии Плеханова сотрудничать в народовольческих журналах] Стефановичу, то вслед за этим от Исполнительного Комитета партии „Народная Воля“ мною получено было сообщение о состоявшемся у него решении основать в Женеве журнал, редакторами которого намечены были Кравчинский, Лавров и Плеханов» [Дейч, 107].
Впрочем, это назначение и привело к окончательному выяснению положения и к разрыву между этими двумя организациями.
Согласился он на предложение Исполнительного Комитета лишь как дисциплинированный член организации.
«Я думаю, что партия имеет право указать своему члену тот образ деятельности, который она находит наиболее для него подходящим. Человек, имеющий понятие о дисциплине, не может поступить по своему личному усмотрению в том случае, когда усмотрение это идет в разрез с мнением его товарищей. Это – большая посылка. Я человек, причисляющий себя к социально-революционной партии, желающий подчиняться всем требованиям дисциплины, – посылка меньшая. Вывод отсюда ясен. Я отдаю вопрос о соредакторстве в „Вестнике Народной Воли“ на решение своих товарищей» [Дейч, 92].
Но он имел многое возразить против, и возражения эти имеют столь большое значение для оценки позиции Плеханова в деле сближения с народовольцами, что я позволю себе процитировать все относящееся к этому вопросу место из его письма к Лаврову:
«Прежде всего, вещь , которую я говорил Вам конфиденциально , несогласия наши с народовольцами, вовсе уже не так незначительны, как это может показаться из письма к ним [12]. Письмо это написано по разным соображениям, более или менее дипломатического свойства. Вы знаете мой образ мыслей, могу Вас уверить, что он не переменился с того времени, как я оставил Париж. Если мы не оттеняем, не указываем на свои разногласия в письме, то это объясняется тем, что мы надеялись и надеемся мирным путем повернуть „народовольчество“ на надлежащую дорогу (повторяю, я говорю это только Вам). Но всякая надежда неразрывно связана с бóльшим или меньшим количеством неудачи. В случае неудачи с нашей стороны, нам придется снова стать в оппозицию: удобно ли это будет для меня, как редактора „Вестника Народной Воли“? Затем, между мной и Серг. Мих. [13]существует, как мне кажется, немаловажная разница в воззрениях: он что-то вроде прудониста, я – не понимаю Прудона; характеры наши тоже не совсем сходны: он человек, относящийся в высшей степени терпимо ко всем оттенкам социалистической мысли, я готов создать из „ Капитала “ прокрустово ложе для всех сотрудников „ Вестника Народной Воли “ (курсив мой. – В . В .). Говоря вообще, это очень нехорошо с моей стороны, но, воля Ваша, орган только выиграл бы от такой определенности в программе. Я очень жалею теперь, что я согласился участвовать в „Черном Переделе“, как „органе социалистов-федералистов“. Я связан теперь в своей полемике с Драгомановым, с которым рано или поздно нам придется воевать не на жизнь, а на смерть. Боюсь, чтобы „Вестник Народной Воли“ не связал меня еще больше, если он будет проповедовать федерализм. Я теперь решительный противник федерализма: по-моему, лучше якобинство, чем эта мелкобуржуазная реакция. Вот все, что я хотел сказать, решайте теперь Вы» [Дейч, 93 – 94].
Цитата получилась пространная, но в ней чрезвычайно много интересного и для нас очень значительного.
Мы выше отметили уже, что он боялся слишком поспешного сближения своих товарищей, – он боялся, что они растеряют то малое от марксизма, что имели, и окончательно подпадут под влияние народовольцев (пример Стефановича!). Сам же он, сближаясь, ставил себе как раз обратную задачу, он надеялся (как он конфиденциально сообщает своему корреспонденту) «мирным путем повернуть „народовольчество“ на надлежащую дорогу», – эту надлежащую дорогу хорошо знал Лавров, у которого Плеханов был всего несколько месяцев до того; он полагал повлиять на идеологию народовольцев и повернуть его по марксистскому руслу. Это, разумеется, было утопично, но опять-таки чрезвычайно важная утопия, отличающаяся бóльшими достоинствами, чем иная «реалистическая политика».
Приблизительно так же и рисует картину этого временного сближения между народниками и народовольцами и П.Б. Аксельрод:
«Мы же, за границей – за исключением опять-таки Плеханова – слишком оптимистично относились к психологической способности и готовности народовольцев пойти нам навстречу и в то же время чересчур пессимистически оценивали значение деятельности наших единомышленников в России среди интеллигенции и передовых рабочих. Мы считали чернопередельческую фракцию уже обреченной на смерть и своей, пользуясь большевистской терминологией, „соглашательской политикой“ (по отношению к народовольцам) сами нанесли ей смертельный удар. Один из противников растворения чернопередельцев в партии „Народной Воли“ с горечью писал мне поэтому, со смертного одра, что мы „предали“ свое собственное детище. И объективно этот упрек, посланный нам умирающим товарищем, не был лишен основания. Очень может быть, что при нашей настойчивой моральной и идейной поддержке чернопередельцы в России, параллельно с нами, эволюционировали бы в направлении к социал-демократии и таким образом облегчили бы и значительно сократили бы „муки родов“ нового революционного движения на русской почве» [А: Пережитое, 387 – 388].
Вслед за назначением редакции дело встало на долгое время. Вероятно, был и ряд организационных причин, которые на значительное время отложили работы по изданию журнала (недостаток денег, организация типографии и т.д.). Но очень большую роль в этом деле сыграло то, что со стороны Плеханова были значительные колебания.
«Этому изданию еще не скоро пришлось выйти из состояния проекта: дело затягивалось по многим причинам и пошло несколько быстрее только после приезда за границу в 1882 году г. Тихомирова, бывшего членом Исполнительного Комитета и редакции „ Народной Воли “. Да и г. Тихомирову, заменившему С.М. Кравчинского в редакции предполагавшегося издания, удалось кое-как справиться с препятствиями только к лету 1883 г., когда мы общими силами взялись за составление первой книжки нашего журнала, получившего название „ Вестника Народной Воли “» [П: XIII, 28 – 29].
Это название коробило Плеханова.
«Обращаюсь уже к Вам одному по поводу названия журнала . С Вас. Игн. [14]я уже говорил, и взгляды его на этот счет мне известны. Нельзя ли придумать что-нибудь другое вместо „ Вестника Народной Воли “? Это название слишком уже отдает чем-то официальным, точно „Правительственный Вестник“, „Русский Инвалид“ и тому подобное. В большей части социалистических изданий название служит отчасти указанием их воззрений, как бы девизом, например, „Egalité“, „Emancipation“, „Volksstaat“ и т.д. Зачем же нам брать название, ровно ничего принципиального не выражающее. „Лишний повод к насмешкам со стороны врагов“, – по прекрасному выражению Аксельрода. Все, с кем только я ни говорил по этому поводу, держатся того же мнения без всяких подсказываний с моей стороны. Я очень прошу Вас обратить внимание на это обстоятельство, – право, название вещь очень важная, влияющая даже на литературную энергию сотрудников» [Дейч, 96].
Но Тихомирова и других членов народовольческого центра убедить в обратном было трудно. Им это название более нравилось, ибо оно подчеркивало официальное отношение органа к Исполнительному Комитету «Народной Воли». Одним заглавием дело не ограничилось. Социал-демократу Плеханову работать в официальном органе народовольцев было делом чрезвычайно стеснительным; когда Плеханов сообщил Тихомирову об этом своем затруднении, последний успокоил его чрезвычайно оригинально: обещал ни более, ни менее, как сделаться самому социал-демократом. Когда опубликуют переписку Тихомирова с другими членами Исполнительного Комитета «Народной Воли» (если она сохранилась) и с Лавровым (которая, несомненно, сохранилась), мы будем иметь, вероятно, больше материала для суждения, ибо тот устный договор, который заключили Плеханов и Тихомиров, носит в себе много странного. Пусть читатель посудит сам:
«Мы с г. Тихомировым решили, что наш будущий журнал со временем объявит себя социал-демократическим, но сделает это лишь после того, как ему удастся рассеять анархические предрассудки нашей читающей публики» [П: XIII, 31].
Чем руководствовался Тихомиров, дав такое обещание?
«Я до сих пор не понимаю, чем именно руководствовался г. Тихомиров, делая мне эту огромную и совершенно неожиданную уступку: вероятно, тут на него повлияли одновременно и его „дипломатия“, и его равнодушие к теории, и его разочарование в народовольческой программе, и его желание привлечь нас к своей партии» [П: XIII, 31].
Но, как бы там ни было, договор был заключен. Плеханов засел за статью об А.П. Щапове. Мы ниже разберем эту статью, в ней ясно высказаны социал-демократические положения, но
«мне хотелось высказаться еще яснее, и я написал для первой же книжки „ Вестника Народной Воли “ статью „ Социализм и политическая борьба “, в которой пошел еще дальше и критиковал самое „партию Народной Воли“. Моя критика отличалась значительной резкостью» [П: XIII, 32].
При чтении статьи Тихомиров морщился и предлагал смягчить, как свидетельствует сам Плеханов[15].
Пока шла подготовка номера «Вестника Народной Воли», разыгрался инцидент, который сразу определил отношение к народовольцам бывших чернопередельцев. После разгрома народовольцев в России, они собрались в Швейцарии и вели с чернопередельцами совместную работу. Товарищи Плеханова пришли к окончательному заключению вступить всей группой в «Н.В.» и вокруг этого вели переговоры с Исполнительным Комитетом Народной Воли в лице Ошаниной и Тихомирова. Они выразили согласие принять группу целиком в организацию. Однако в последний день они радикально изменили тактику. На собрании с группой «Черный Передел» они, ссылаясь на «молодых товарищей из России», которые, мол,
«очень недовольны его сближением с нами, так как опасаются, что благодаря ему в движении возьмет верх нежелательное для них влияние бывших „чернопередельцев“» [П: XIII, 32],
Тихомиров отрекся от своего данного обещания.
«Вместе с тем он сказал нам, что по уставу партии мы можем быть приняты только по одиночке и по выбору, а не целой группой. Прежде он находил возможным принять нас именно как группу. Когда мы напомнили ему об этом, на него напала сильная зевота, и никакого толку мы от него не добились» [П: XIII, 32 – 33].
После этого инцидента Плеханову ничего не оставалось иного, как заявить о своем выходе из редакции.
«Прежде всего имейте в виду, что не мне и не моим товарищам принадлежит активная роль в том неприятном для нас усложнении, которое препятствует нам назвать себя товарищами народовольцев, – пишет он П. Лаврову. – С самого начала наших переговоров мы не представляли себе, что соединение может произойти иначе, как в виде слияния двух групп, сближенных временем и ходом событий. В этом духе мы вели переговоры с Мариной Никаноровной в Кларане, в этом духе говорил я с В.И. [16]. Теперь оказывается, что нас не поняли. Это, разумеется, очень печально, но не от нас зависит придать нашим переговорам более отрадный оборот. Разбиться на атомы, чтобы быть ассимилированными организацией Н.В., мы не считали и не считаем возможным» [Дейч, 99 – 100].
Несомненно, Тихомиров желал разбить организацию Ч.П. «на атомы», когда он выставил требование индивидуального вхождения членов группы Ч.П. в «Народную Волю». Желавшие оказать решающее идейное давление на Н.В., естественно, были правы, категорически отказавшись принять эти условия.
Но тогда каково становилось положение марксиста-редактора народовольческого журнала? Плеханову следовало уйти, и он ушел из редакции. Об этом же рассказывает П.Б. Аксельрод:
«В письме от 15 июня 1883 г. Дейч сообщил мне, что Тихомиров и Ошанина не соглашаются на наше вступление в организацию народовольцев „ группой “. А между тем мы все время вели с ними переговоры как коллектив, и о нашем присоединении к ним порознь, отдельными индивидуумами, и речи не было. Именно в нашем объединении с „Народной Волей“ в качестве группы мы видели серьезный шанс на то, чтобы „мирным путем повернуть“ ее на ту дорогу, на которую мы уже стали. Но когда Засулич, Дейч и Плеханов предложили Тихомирову оформить наше соглашение с народовольцами, т.е. напечатать заявление об основаниях, на которых это соглашение состоялось, то он ответил, что по конституции организации народовольцев присоединение к ней целой группы не допускается, и что присоединиться к партии мы можем, только распавшись как группа , поодиночке» [А: Пережитое, 431 – 432].
П.Б. Аксельрод приводит отрывки из письма Л. Дейча к нему той эпохи, которые дают ясное представление о настроении Плеханова (Жоржа).
«Тогда, – писал мне Дейч, – мы категорически заявили им, что в таком случае никто из нас не присоединится к ним, что из-за существующего у них устава мы не станем распадаться» [А: Пережитое, 432]. «Нужно тебе заметить, – писал он дальше, – что, несмотря на внешнюю, кажущуюся солидарность (с народовольцами), как они, так и мы сознаем, что по существу сильно отличаемся друг от друга, и мы с Жоржем думаем, что никогда народовольцы не сделаются сознательными социалистами, марксистами, а останутся бланкистами, энергичными и предприимчивыми революционерами-заговорщиками» [А: Пережитое, 432].
Оценка чрезвычайно энергичная оказалась по существу совершенно правильной.
«Поведение их, – писал Дейч Аксельроду, – возмущает своей неискренностью, нетовариществом по отношению к нам, которые в последние два года всеми силами стремились содействовать, поступали, как народовольцы, не будучи ими по праву. Между тем ни в одном вопросе, ни даже в мелочах, мы не видим с их стороны никакой уступчивости… Ввиду неопределенности, сбивчивости теоретических воззрений народовольцев, их шаткости в социализме и их бланкизма, мы могли бы присоединиться к ним только всей группой, когда имели бы шансы своей солидарностью влиять на них, если бы они оставили свои нечаевские приемы в отношении с близкими» [А: Пережитое, 433 – 434].
Конечно, «нечаевские приемы» – сказано сильно, но что дело расстроилось не без участия «незримой руки», это стало совершенно ясно несколько позже, хотя бы из инцидента с письмом Стефановича Дейчу, перехваченного Тихомировым и Ошаниной. Письмо прошло через руки провокатора Дегаева и попало не адресату, а в руки заграничных представителей Исполнительного Комитета, которые и вскрыли его. Не следует преувеличивать значение Дегаева в этом инциденте. Его роль, вероятно, сводилась к тому, что он способствовал победе уже существующих в организации тенденций, а тенденции эти существовали и были направлены против марксизма и «марксидов»[17].
Не увенчалась успехом и попытка сотрудничания в «Вестнике Народной Воли». Тихомиров не захотел пустить «Социализм и политическая борьба» без примечания, а Плеханов не мог оставить его примечание без ответа:
«Долинский [18]писал уже Вам относительно того примечания к моей статье, которое я не считаю возможным оставить без возражения» [Дейч, 101],
– пишет он Лаврову. А Долинский писал Лаврову следующее:
«По моему мнению, статья недурна, и хотя я не нахожу, чтобы автор, как обещает, вывел политическую деятельность именно из научного социализма, т.е. из марксовой теории, тем не менее статья интересна и полезна… была бы, если бы не историческая ее часть» [ГрОТ, 245].
В исторической части неприемлемой кажется Тихомирову оценка, данная Плехановым народовольчеству («наиболее беспринципное направление»); возражает он и против того, чтобы в первом номере была помещена статья, направленная против захвата власти:
«Между тем Плеханов категорически заявляет, что никаких изменений в статье он делать не станет и не позволяет. Если же редакция сделает примечания , то Плеханов требует для себя права сделать со своей стороны примечание к примечанию редакции. При таких условиях я вообще против принятия статьи. Прошу Вас и Марину Никаноровну сообщить мне ваше мнение. Затем очень желал бы знать мнение Русанова о статье . Если вы, т.е. с М.Н., согласитесь принять (говорю о М.Н. п.ч. дело выходит чисто партийное уже) с примечаниями, то я, м.б., еще изменю свое мнение» [ГрОТ, 245].
Как Мария Никаноровна, так и Лавров согласились с Тихомировым. Таким образом новая редакция «Вестника Народной Воли» не согласилась на возражения, и Плеханов взял свою статью обратно.
Так произошел окончательный разрыв с народовольцами.