Выше мы уже отметили, что решение вопроса о голоде вызвало не только возражения со стороны народовольцев, но и со стороны некоторых молодых марксистов.
Письма «О задачах борьбы с голодом в России» значительно смягчили разногласия внутри марксистского лагеря, но еще ни в коем случае не устранили. Наоборот, только после голода с особой силой встал вопрос о пропагандистской литературе, который в свое время был ликвидирован созданием Союза. Главою новой оппозиции стал Иогихес-Тышко.
Об этой оппозиции на наш взгляд установилось очень неправильное представление, особенно стараниями польских товарищей. По их мнению, протест Тышко был протестом против всеподавляющего авторитета Плеханова. Это обстоятельство, быть может, и играло немалую роль, как непосредственная побудительная причина отхода Тышко от русского движения, последовавшего значительно позже. Причину оппозиции следует искать в другом – в вопросе об издательстве. Еще менее было влияние его личного характера на отношения его к польским партиям, а ведь это обстоятельство играло исключительно большую роль в конфликте между Тышко и Плехановым – не меньшую, чем даже вопрос о характере издательской деятельности группы.
Личный характер ничего не объясняет и в его столкновении с Р. Люксембург на Цюрихском конгрессе.
Те, кто обвиняют Плеханова во всех семи смертных грехах за его поведение в Цюрихе, пытаются объяснять и понимать точно такое же поведение Либкнехта и Энгельса.
Плеханову гораздо труднее было, как русскому, отрешиться от старого воззрения на решение польской проблемы, чем кому-либо другому, а ведь грех Плеханова в польском вопросе сводился к тому, что он продолжал придерживаться старых воззрений.
Разумеется, Плеханов не обязан был защищать националистический ППС в угоду ли Энгельса, который мог и не знать подлинной природы этой буржуазной партии, или не каким-либо иным соображениям, однако нужно было время, чтобы выявилась вся националистическая природа ППС; такого времени потребовалось очень немного, но до этого времени нельзя было требовать от Плеханова иного отношения к польскому движению, чем это было установлено во всем Интернационале.
Рязанов справедливо пишет:
«Опираясь на старое требование Маркса и Энгельса, – необходимость восстановления старой Польши, – Польская Социалистическая Партия, в которую вошли в очень небольшом количестве представители старого „Пролетариата“ и в очень большом количестве польские буржуазные националисты, прикрывавшиеся социалистической фразеологией, заняла сейчас же позицию, крайне вредную для интересов русского рабочего движения. В то время, как польские социал-демократы отстаивали с самого начала необходимость тесной солидарной борьбы польского и русского пролетариата против царизма, польские социалисты употребляли все усилия, чтобы дискредитировать или свести совсем на-нет успехи молодого русского рабочего движения. Эта тактика через несколько лет вынудила и Плеханова порвать с лидерами ППС» [ПЗМ 1923, № 11 – 12, 10 – 11].
После такой крайне шовинистической нелояльности, обнаруженной ППС, Плеханов смело занял отрицательную позицию, но именно теперь, когда никто не мог его обвинить в великодержавном национализме и всякий его оправдал бы, как человека, защищавшего интересы международной солидарности рабочих.
Но столкновение с польскими революционными социал-демократами произошло ранее того намного. Цюрихский конгресс собрался тогда, когда еще ППС пользовалась большим кредитом в молодом Втором Интернационале. Столкновение на Цюрихском конгрессе по вопросу о допущении Р. Люксембург оказало решающее влияние на обострение отношений. Однако историю оппозиции Тышко мы имеем в изложении самого Плеханова, крайне субъективном, но несомненно более близком к истине, чем то, что дают воспоминания.
В чрезвычайно запальчивом тоне характеризуя главу оппозиции – Тышко (а тем самым характеризуя неправильно, ибо, как известно, возбуждение – плохой друг истины), Плеханов рассказывает Энгельсу, что, познакомившись с группой, тот неоднократно советовался относительно своей будущей деятельности, на что члены группы предложили ему уехать в Россию на организационную работу но, получив предложение,
«Тышко неожиданно заявил, что он получил от одного из своих друзей 15 тысяч рублей „для дела“ и что он считает себя обязанным остаться за границей , чтобы сделать хорошее употребление из этих денег (!). Я до сих пор не знаю, откуда взялись эти деньги; я думаю, что он имел их уже во время переговоров с нами (говорят, что мать его очень богата). Как бы то ни было, г-н Иогихес предложил нам новые условия: 1) он остается за границей; 2) он употребляет проценты с капитала для нужд движения; 3) во всяком предприятии он один имеет столько голосов , сколько мы все : все наши сношения с нашими товарищами в России он отныне будет вести один, мы должны ему передать все наши адреса, все наши знакомства… Наши взаимные отношения стали очень холодными. Он дал, однако, немного денег для наших изданий, но в то же самое время он вел глухую кампанию против нас везде, где он только мог. Он искал случаев составлять нам оппозицию» [ПЗМ 1923, № 11– 12, 17].
Такой случай появился скоро: это был голод.
«Мы говорили во всех наших брошюрах и во всех письмах, посылаемых в Россию, что наши товарищи должны воспользоваться положением для конституционной агитации . Г-н Иогихес третировал нас, как изменников социализма: „для истинного социализма конституционная агитация не имеет смысла“. Отсюда вы видите глубину его идей. Но он еще не боролся с нами открыто; он только угрожал нам, что перейдет на сторону Лаврова . Это нас очень мало трогало, тем более, что у Иогихеса, по нашему мнению, было достаточно ума, чтобы понять, что Лавров остается все более и более одиноким, изолированным. И в самом деле Иогихес не совершил этой ошибки» [ПЗМ, 1923, № 11– 12, 17 – 18].
Действительно, некоторая общность постановки вопроса между Тышко (и другими молодыми марксистами) и Лавровым была, но Тышко было прекрасно известно, что означало бы подобное превращение. Он привлек на свою сторону Б. Кричевского и стал издавать «С.-Д. Библ.». Это было уже почти накануне Цюрихского конгресса.
«Иогихес, который, как я уже говорил, беспрестанно интриговал и среди поляков, и среди нас, основал за две недели до конгресса социалистический польский журнал „Рабочее Дело“; во время конгресса появился только один номер его . Но не важно. Он послал некую Люксембург в качестве делегатки журнала. Делегатка Иогихеса в компании с другим „товарищем“ представила лживый и иезуитский отчет о движении в Польше . Вся польская делегация с негодованием отвергла ее. Она обратилась ко мне , указывая, что, ввиду того, что она родилась в русской Польше и что ее друзья работают там, она не хочет быть с поляками , а хочет быть с русскими . Несмотря на протесты польской делегации, Бюро допустило м-ль Люксембург. Поляки апеллировали к конгрессу . Голосование происходило по национальностям ; конгресс аннулировал решение Бюро. Я голосовал с польской делегацией, против допущения м-ль Люксембург. Я не мог поступить иначе, потому что, поддерживая предложение об аннулировании польской делегации (т.е. предлагая делегатам русской Польши войти в русскую делегацию, делегатам Австрии в австрийскую и т.д.), я требовал бы нового раздела Польши, другими словами – я сделал бы колоссальнейшую глупость. Г-н Иогихес воспользовался этим вторым случаем, чтобы назвать меня – на этот раз открыто – предателем социализма и союзником буржуазных патриотов (эти буржуа: это – Мендельсон и его друзья). Г-н Кричевский поднял еще больший шум, и раскол совершился. Впрочем, гражданка Элеонора Маркс-Эвелинг знает перипетии этой борьбы членов конгресса против и за прекрасную м-ль Люксембург (на конгрессе она фигурировала под другим именем)» [ПЗМ 1923, № 11 – 12, 18].
Как и следовало ожидать, после конгресса борьба должна была и приняла еще более ожесточенные формы. После того, как мы имеем это письмо Плеханова, которое дает ключ к пониманию природы оппозиции «молодых» – все старые предположительные решения этого вопроса следует отбросить. Ясно: из сравнения этого письма с тем, что мы говорим выше о позиции Лаврова, неизбежно вытекает, что «молодые» повторяли аргументы Лаврова; они были смущены обвинениями, которые выдвигали «старые народовольцы» против группы «Освобождение Труда»; им также казалось, что Плеханов «сворачивает красное знамя».
Вряд ли Тышко угрожал уходом к Лаврову, но что он неоднократно, по-видимому, укорял Плеханова Лавровым, это нам кажется неоспоримым. Но тогда нам кажется совершенно излишним доказывать, что «оппозиция» была политически крайне незрела и что Плеханов имел большое основание быть крайне раздраженным. Впрочем, вся эта борьба длилась недолго.
Плеханов порвал всякие связи с ППС, а Тышко нашел применение своим богатым силам в русской Польше, и таким образом вторая оппозиция ликвидировалась, чтобы дать место новой, уже принципиальной оппозиции экономистов.