Владимир Сергеевич Варшавский родился в Москве в 1906 году в семье присяжного поверенного и журналиста. Он только начал учиться в гимназии, когда разразилась революция 1917 года. Вскоре после октябрьского переворота родители будущего писателя уехали сначала в Крым, а затем в Чехословакию и обосновались в Праге. Здесь Варшавский получил среднее образование и затем окончил юридический факультет Пражского университета. В 1926 году он переехал в Париж и поступил в Сорбонну, где изучал литературу. В 1929 году в журнале «Воля России», выходившем в Праге, появился первый рассказ Варшавского «Шум шагов Франсуа Вильона», удостоившийся почетного отзыва на литературном конкурсе, организованном редакцией журнала в 1928 году.
«Шум шагов Франсуа Вильона» интересен не только как первенец молодого автора, но и как первая заявка на свою тему, которой Варшавский остался верен и по сей день. Это тема молодого русского эмигранта, болезненно переживающего свое одиночество и боязнь перед жизнью. Герой рассказа ведет дневник, в котором имеется такая запись: «Я раньше думал, что страх и беззащитность родились только в душах людей 20-го века, но ведь уже Франсуа Вильон корчился на дыбе и Микель Анджело бежал из Флоренции. Страх и беззащитность и бегство». Герой рассказа без труда узнает в уличной толпе «заклейменных страхом» людей, слышит «топот их ног» и со страхом думает о той страшной тишине, которая настанет, когда они пройдут мимо него и он «останется один».
В уличной сутолоке слух молодого человека выделяет шаги Франсуа Вильона. В этом рассказе оригинальна попытка по-новому истолковать одного из самых значительных лирических поэтов Франции. Франсуа Вильон (родился в 1431 г., год смерти не установлен), остался во французской поэзии самым характерным выразителем кризиса средневекового мировоззрения, распада укоренившихся верований и сложившихся устоев морали. Варшавский почувствовал в Франсуа Вильоне нечто большее: в его восприятии Вильон является как бы предтечей грядущего «потерянного» или как его называет Варшавский, «незамеченного» поколения, начавшего складываться в эмиграции в середине 20-х годов нынешнего века. К этому поколению он и сам принадлежит.
Впоследствии автор больше не возвращался к Франсуа Вильону. И это, конечно, не случайно. Все внимание молодой писатель сосредоточил на поисках братьев и сестер по своему поколению. В упомянутом выше рассказе эти поиски уже были намечены: больше всего герой рассказа боится той «страшной тишины», которая настанет, если все эти «заклейменные страхом» люди пройдут мимо него и он окончательно останется один. Франсуа Вильон в каком-то смысле был сильнее: сквозь обрывки его сложной и трагической биографии читатель чувствует по-своему бесстрашную и бесшабашную индивидуальность…
От последнего одиночества спасло Варшавского, как и многих его сверстников, то, что ему удалось встретить среди современников родных по духу и возрасту людей.
Частично эта тема и нашла свое отражение в книге Варшавского «Семь лет», вышедшей в Париже в 1950 году. Но там эта тема составляет лишь скрытую от глаз основу повествования, в целом посвященного переживаниям автора во время Второй мировой войны. В 1939 году Варшавский вступил в ряды французской армии, был вскоре награжден орденом за храбрость, а во время разгрома попал в плен к немцам и послан в лагерь для пленных, откуда был освобожден только после поражения Германии. В 1950 году автор переселился в США.
Тема его настоящей книги отчетливо наметилась еще на первых страницах «Семи лет». Здесь автор подробно останавливается на характеристике «отцов и детей» русской эмиграции. Не легко жилось в эмиграции «отцам». В недавнем прошлом они были «видными общественными работниками, журналистами, приват-доцентами, членами Учредительного Собрания, министрами в каких-то директориях, земско-городскими деятелями». Все это в прошлом. «И все-таки это было почти настоящее общество: с партиями, газетами, юбилеями, мемуарами». У этого старшего поколения была своя «биография», «а мы жили без всякой ответственности, как бы сбоку мира и истории. Нам уже веял в лицо ветерок несуществования. Даже для наших отцов мы были чужие. Поколение выкидышей». Из всех «лишних людей» русского прошлого и из всех «потерянных поколений» Европы и Америки они чувствовали себя самыми «лишними» и самыми «потерянными».
Под напором событий Второй мировой войны тема о поколении эмигрантских детей отступила в книге «Семь лет» на задний план. По мере развития повествования у читателя крепнет впечатление, что не только автор, но и многие из его сверстников, принявших активное участие в борьбе против сил зла, воплотившихся в немецком национал-социализме, внутренне преодолели комплекс своей неполноценности и беззащитности, которые так омрачили годы их юности, и нашли дорогу в жизнь.
«Незамеченное поколение» — не исторический очерк. Сам Варшавский определяет свою книгу, как «опыт рассуждения о судьбе эмигрантских сыновей», особенно тех из них, «кто при более благоприятных условиях могли бы стать продолжателями «ордена русской интеллигенции»».
В качестве вступления в тему «Незамеченного поколения» показательна ссылка Варшавского на «Воспоминания» Аполлона Григорьева, характеризовавшего себя, как «честного рыцаря безуспешного, на время погибшего дела». Григорьев по своим настроениям был прадедушкой грядущих «лишних людей». Он нашел своих единомышленников в Западной Европе, среди поколения, блестящую характеристику которого Ап. Григорьев нашел в предисловии французского поэта Альфреда де Мюссе к его повести «Confession d’un enfant du siecle» («Исповедь сына своего времени»). Это поколение родилось во время наполеоновских войн. Когда оно выросло, оно увидело себя «на развалинах старого мира»; позади было «навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона», но их «настоящее» было безотрадно: это был «дух века, ангел сумерек, ни день, ни ночь; они нашли его сидящим на мешке с костями, закутанным в плащ себялюбия и дрожащим от холода. Смертная мука закралась к ним в душу…»
В отличие от «воспоминаний» Ап. Григорьева, книга Варшавского не «исповедь» поколения. Личность самого автора в «опыте рассуждения» часто исчезает, давая место материалу в виде высказываний и интересных толкований произведений писателей, сверстников Варшавского по поколению.
Многие из представителей «Незамеченного поколения» умерли до начала Второй мировой войны, другие погибли во время войны, сражаясь во имя свободы. Автор подчеркивает, что посвятить книгу этому поколению вынудило его не только чувство нравственного долга, но и убеждение, что в душевном и духовном облике людей этого поколения продолжал еще жить «слабый отблеск навсегда, быть может, исчезнувшего вдохновения «русской идеи»».
Первые шаги «эмигрантских сыновей» предвещали мало утешительного. Остатки радикальной интеллигенции старшего поколения, очутившиеся в эмиграции, не пользовались среди молодежи никаким влиянием. Скорее наоборот. Уход молодежи от них начался еще в годы гражданской войны. Уже тогда «правое» перестало быть символом зла и реакции, а «левое» в свете большевистского террора перестало быть притягательным и питало часто чувства горечи и отталкивания. Живую судьбу этого молодого поколения можно понять, только вспомнив настроения первых лет русской эмиграции. И в свете этого опыта становится понятным, почему в любом движении эмигрантских сыновей чувствовалась потребность отмежеваться от «веры отцов», увлечение идеями то «Нового средневековья», то «евразийства» или национал-максимализма; влияла «и сильно притягивала фашистская революция».
Первые главы книги уделяют много места характеристике «Молодой России» с Казем-Беком во главе, возникшей на 1-м съезде молодежи в Мюнхене в 1923 г. Подробно останавливается Варшавский на этом движении «младороссов», подчеркивая однако, что несмотря на внешнее сходство с фашизмом у младороссов было много очень далекого от него и приближавшегося к «Новому граду», во главе которого стояли «старики», покойники Г. П. Федотов и И. Фондаминский. Другим движением среди молодежи был «Национальный Союз Русской Молодежи», возникший еще в 1930 году и позднее переименованный в Национально-Трудовой Союз Нового поколения. Члены Национально-Трудового Союза Нового поколения были родными братьями «младороссов».
Варшавский пытается обрисовать все сколько-нибудь заметные идейные группировки, сыгравшие хотя бы мимолетную роль в духовном самоопределении эмигрантских «сыновей». Особенно интересна глава, посвященная характеристике русского литературного Монпарнасса. Она открывается цитатой из Л. Толстого: «Ему казалось, что он ни о чем не думает, но далеко и глубоко где-то что-то важное думала его душа». Так характеризовал Толстой напряженные поиски Пьера Безухова, когда после взятия Москвы его, уже пленного, уводят французские солдаты. jB этой главе Варшавский дает раэбор более значительных произведений писателей своего поколения, начиная с романа В. Сирина-Набокова «Приглашение на казнь», повести Поплавского «Аполлон Безобразов» и кончая романом В. Яновского «Портативное бессмертие». Следующая глава знакомит читателя с жизнью кружков и диспутами в «Новом граде». В спорах здесь и происходило робкое возрождение «Ордена русской интеллигенций».
Интересна попытка автора охарактеризовать роль поколения эмигрантских сыновей, сыгранную ими во время Второй мировой войны. Автор широко использовал материалы «Содружества резервистов французской армии», которое опубликовало списки русских по происхождению солдат французской армии, убитых на войне, из которых многие посмертно были награждены орденами и отмечены в приказах по армии. Сведения об этих русских по происхождению были собраны князем H. Н. Оболенским. Поэт по призванию, Оболенский во время войны служил офицером в одном из французских маршевых полков инострайных добровольцев, и он был автором стихов, в которых запечатлен «тургеневский» образ умирающего эмигранта-солдата:
И вот несут, глаза в тумане,
И в липкой глине сапоги,
А в левом боковом кармане
Страницы Тютчева в крови.
Большинство эмигрантских сыновей, вступивших во Французскую армию, верили в то, что «служа Франции», ставшей для них второй родиной, они в то же время «служили и чести русского имени». Кроме сведений, собранных Оболенским для «Содружества резервистов французской армии», Варшавский воспользовался и сведениями о русских, погибших в борьбе с немцами, опубликованными в «Информационном бюллетене содружества русских добровольцев, партизан и участников сопротивления в Западной Европе». В нем было опубликовано письмо вице-адмирала Иванова Тринадцатого, бывшего командиром «Рюрика» в Порт-Артурском бою русской эскадры. Среди погибших участников французского движения сопротивления вице-адмирал упоминает своего сына.
Участие во Второй мировой войне приняли эмигрантские сыновья разных политических взглядов — от участников «Нового града» до молодых монархистов-демократов, объединявшихся вокруг «Русского временника». Были среди них рядовые герои, сражавшиеся в регулярных войсках французской армии, были и подпольные борцы так называемого «Резистанса», принявшие мученническую смерть в немецком застенке.
Труден и порой трагичен был путь, пройденный эмигрантскими сыновьями от бунта против духовного наследства русской интеллигенции до сделанного ими открытия, что свобода и человеческая личность являются нетленными ценностями человеческой культуры.
Не легка была и задача, поставленная себе Варшавским в «опыте рассуждения» об эмигрантских сыновьях. Может быть, автору и не удалось разрешить всех вопросов, мучивших его поколение. Но он собрал и осветил такой богатый материал о духовной жизни этого поколения, который каждому читателю даст возможность не только «заметить» это поколение, но и проникнуться сочувствием к его духовным поискам.
Издательство имени Чехова