— Вот, пожалуй все, что я мог тебе рассказать о матери… Ушла, старая, в город…
Мотовиленко откинул назад сбившиеся на лоб волосы, разгладил усы и глядел на гостя с тем выражением напряженного раздумья, когда кажется, что тема еще не исчерпана.
Они сидели за столом в хате Мотовиленко, стаканы с остывшим чаем стояли перед ними, и на тарелке лежала баранина, нарезанная большими кусками.
— Этот случай с матерью, — снова заговорил Мотовиленко, — нам во многом помог.
Не забудь, что вокруг тут копошились махновские банды. Да, я забыл тебе сообщить еще одну историю — видишь, заработаешься день-деньской, и голова не варит. Кто поджигал, кто содействовал, так и осталось тогда не выяснено. Подозревали многих и никого в точности. К тому времени я повел работу среди рыбаков, рекомендовал им сорганизоваться в артель. Это ударяло по некоторым богатеям, которые под шумок занимались скупкой и перепродажей рыбы. И вот по деревне слух — идет махновский отряд, будет расстреливать всех, сочувствующих большевикам. Работу мою среди рыбаков сорвали. Многие заколебались. И ведь, как вскоре выяснилось, отряд действительно шел, правда северней нашего села. Значит кто-то в селе имеет точные сведения. Кто? Вопрос. Я поехал по делам в уезд. Ты наверно знаешь эту дорогу, проезжать надо через Стремянную балку. Текла когда-то здесь речка, сейчас осталось одно русло. Дожди размыли дорогу, и даже в балке набралась вода. Тихо пересекаю ее. Неожиданно два выстрела сразу. Ого! Стегнул лошадь, чтобы выскочить поскорей. Еще два выстрела. Одна пуля попала в кузов. Я вытащил револьвер, но куда стрелять? Никого не видно. Выстрелил больше для острастки. Лошадь выбралась на ту сторону, и я укатил. Вечером возвращаюсь с двумя ребятами из ЧК. Подъезжаем к совету, думал в нем никого уже нет, а там тетка Галина оказывается сидит.
«Я, — говорит — тут упражнялась в чтении». Я вижу по ее глазам, что не только в чтении дело.
«Может, что подозрительное заметила?» — спрашиваю ее.
«Да так, — мнется она. — Думаю, не случилось бы опять чего. Вас нет. Посидела, почитала». — «А что? В чем дело?» — «Дело-то собственно, никакого нет. Просто у Кубаря каких-то два гостя. Думаю, посижу лучше здесь». Послал я ее позвать двух-трех ребят. Потом вшестером окружили мы хату Кубаря. Я с чекистами вошел внутрь. Застолица. Трофимчук-отец, Трофимчук-сын. Кубари все в сборе и двое приезжих. Они хотели было выскочить из-за стола. Ребята из ЧК пригрозили револьверами. Короче говоря, нашли мы у Кубаря спрятанными в соломе двадцать две винтовки, семь обрезов и массу патронов…
Мотовиленко откинулся ка спинку стула и многозначительно поглядел на собеседника. Потом взял стакан с остывшим чаем и стал пить большими глотками, погружая в него густые спадающие вниз усы.
Моторный задумчиво постукивал пальцами по столу.
…То, что мать покинула село, насиженные места, ушла в город, не кажется ему удивительным. Его это скорее радует. Так хотел отец, так поступил он, туда же потянуло мать. Бедняков не связывает развалившаяся хата.
— Все-таки жалко, что я не повидался с матерью, — говорит он.
Мотовиленко успокаивающе машет рукой:
— Не пропадет! Везде свои люди, трудящиеся.
Дверь растворяется. В хату быстро входит широкоплечий, низкорослый крепкого сложения парень, в брезентовых брюках, делающих его похожим ка пожарного.
— Помнишь Гусева? — указывает на него Мотовиленко — он, брат, у нас сейчас председатель артели рыбаков. Малый с большими хозяйственными способностями. Учиться бы его надо послать.
Гусев долго трясет руку товарища детства.
— Куда ты спешил? — спрашивает председатель сельсовета: — Я еще в окно заметил. Бежишь как на пожар.
— Да вот, видишь ли, поехал в город по артельный делам. Думал там пробыть час, пришлось переночевать, и туда надо и сюда надо, задержался, — скороговоркой сыплет он слова. — А тут Азовское море подалось. Ребята без меня лов затеяли. Бегу на место боя, как это говорится по-красноармейскому, — улыбаясь кивает он на Моторного.
— Хочешь, Ваня, посмотреть. Пойдем, — предлагает он ему. — Недалеко. Увидишь, как мы работаем.
…Море, что подходит в осенние дни чуть не к окнам села, тянуло с детства Моторного. Движение воды, приливы и отливы волновали его, раздвигали границы села, и за этой серой, маслянистой гладью он чувствовал другие моря и других людей. Может быть, это широководное поле, расстилающееся перед глазами, породило первые его мечты о городах, в которые он стремился. Он все-таки был житель моря, хотя море это и было больше похоже на большую лужу. Позднее эти смутные порывы столкнулись с действительностью. Море отодвинулось от него на многие километры и вплотную приблизились шахты, введя его в круг новых отношений с людьми, в круг иных дел, завершением которых была революция и гражданская война…
— Идем что ли! — говорит председатель сельсовета.
Моторный поднимается с лавки, и они втроем выходят из хаты. Они идут по улице навстречу ветру. Ветер ворошит солому на крышах хат, подметает дорогу, вздымает ленты пыли вверх и, разрывая их, засыпает глаза песком.
«Надует много воды», — думает Моторный, вспоминая как подростком ходил он помогать рыбакам и приносил домой десяток мелких рыб, которые получал за день тяжелого труда.
— Ты где сейчас работаешь, Ваня? — спросил Моторного председатель рыбацкой артели.
— В Москве, секретарем ячейки на фабрике «Освобожденный труд», кроме того учусь.
— Видишь, Иван Галактионович, почему людей в город тянет. Учатся там. Эх, поучиться бы! — проговорил Гусев.
Они подходили к берегу. Его скрывал пригорок, приподнятый над степью. Виднелась дальняя полоса моря. Оно было серо и неровно, как взрыхленная земля. Оттуда доносились шум, плеск и голоса.
Наконец невдалеке увидели рыбаков. Их было десятка полтора. Они стояли по пояс в воде, растягивая большую сеть, поплавки которой походили на чаек, купающихся в волнах. Другой конец ее вели две лодки, отплывшие далеко от берега. Сеть двигалась медленно. Мутная, грязная вода поднимала ил со дна, набивала мотню, тяжелила работу, но в движениях рыбаков были согласованность и упорство. Руки настойчиво тянули веревки, и лодки описывали широкий круг, пробиваясь к берегу и волоча за собой огромную ношу.
Навстречу лодкам бежали трое рыбаков. Они подхватили брошенный канат, проваливаясь в вязком иле и уходя по горло в маслянистую воду, потащили к берегу богатство моря, достающееся с таким трудом. Сюда же бросился председатель артели, на бегу сбрасывая пиджак и фуражку. Его брезентовые брюки скрывались под водой, а руки стали яростно натягивать канат. Канат был длинный, крайний рыбак уже вытянул конец на берег и здесь подхватил его бывший учитель, любивший порыбачить.
Прорыв оказался у правого конца сети. Этот край сети оставался неподвижным, и может-быть потому, что в него набилось много ила, он не подавался. Сеть шла неравномерно. Другой ее конец выползал уже на берег в то время, как здесь напрасно бились несколько человек, стараясь сдвинуть сеть с места. Председатель артели перебежал сюда, но его неистовый наскок не помогал делу. Тяжесть оказалась слишком непосильной.
Моторный быстро сбрасывает с себя брюки, пиджак, верхнюю рубаху с галстуком и шлепает в белых кальсонах по воде.
…Леденящее дыхание той ночи, когда тысячи ног погрузились в море и тысячи людей были охвачены одним порывом — перейти его и опрокинуть врага, на мгновение почувствовал Моторный, увязая в холодной, липкой, обволакивающей грязи. Но наверху расплавленное лилось солнце, и тяжесть той победы была позади…
Он хватается за канат и помогает вытягивать сеть. Кровь приливает к рукам, огромные руки, перевязанные узлами — мускулов, похожи на тугую пружину, тело горит, резкие порывы ветра похожи на благодеяния, посылаемые природой, и вода не кажется ледяной.
— Здорово, Ваня!
Измазанная в иле дивчина с прядью намокших волос, упавших на лоб, тянет рядом с ним канат. Ее юбка перевязана внизу наподобие штанов. Крепкие руки цепко держат веревку. На раскрасневшемся, покрытом блестками грязи, лице пылают большие светлые глаза. Моторный с трудом узнает ее.
— Какая ты стала, Ксана…
— Надолго приехал?
— День-два пробуду.
— Выходи вечером гулять…
Руки яростно натягивают канат, и сеть движется. Сеть медленно выползает на берег, как огромное морское чудовище, со спины которого скатываются балоны серой маслянистой грязи.
…Долго стоял над берегом шум голосов, крики, смех, шлепанье и плеск.
Восточный ветер гнал из Азовского моря воды, полные солью и рыбой.
