В воскресенье, перед вечером, все ребята высыпали на футбольную площадку. Общежитие опустело. Паша тщательно почистил костюм и с увольнительной запиской в нагрудном кармане отправился в город.
На зеленой Черемушкиной улице он нашел нужный номер и остановился перед маленьким домиком под черепичной замшевшей крышей. На подоконниках, за вымытыми до сияния стеклами, цвела герань. Паша вспомнил вот такой же старенький домик в своей родной Лукьяновке, спаленный немцами, и ему стало грустно. Он постоял, вздохнул и негромко позвякал щеколдой. Калитку открыл высокий худой старик с бронзовым лицом и черными живыми глазами. И по этим глазам Паша сразу догадался, что перед ним Марусин отец.
- Еще один, - сказал старик, оглядывая Пашу с веселым любопытством. - Целый день гости. Вот повезло Мане!
- Здравствуйте. - Паша приподнял фуражку. - А разве наши уже приходили?
- Ого! Трое девчат - раз, Саша-изобретатель - два, Сеня с медалями - три. А тебя как звать?
- Павел.
- А, Па-аша! - дружелюбно протянул старик. - Первый токарь. Слыхал, как же! Вот ты какой… Ну, заходи, заходи!
Паша подумал: «От кого же он слыхал? От Маруси? Так она меня только ругает».
Дворик был крохотный, и Паша сразу заметил, что главное здесь - сад, который со всех сторон подступал к дому, протягивая в окна свои мохнатые ветки.
- Там она, - показал старик на курчавые абрикосовые деревья. - Туда иди.
Припадая на одну ногу, он ушел в дом.
Маруся стояла между деревьями у садового столика и широко открытыми глазами смотрела на Пашу. В синем домашнем платье, в тапочках на босых ногах, она показалась ему хрупкой, маленькой.
Он неуверенно подошел и тихо сказал:
- Здравствуй…
- Здравствуй, - так же тихо ответила она, но вдруг вспыхнула и порывисто протянула руку.
Минутку они стояли друг против друга, не зная, что сказать.
- Хочешь абрикос? - неожиданно спросила она и вспрыгнула на стол, но, подняв руку, чтобы притянуть ветку, болезненно поморщилась.
- Брось, - сказал Паша. - Тебе ж больно.
- И пусть больно! - Она сдвинула брови и на короткое время опять сделалась такой же упрямой и ершистой, какой бывала в училище.
Желтые, еще не совсем созревшие абрикосы падали на стол, подпрыгивали и скатывались на землю. Паша едва успевал подбирать.
- Довольно! - кричал он. - Уже полная фуражка.
- Ничего, ребятам понесешь! - смеялась Маруся и нарочно, чтоб помучить его, забрасывала абрикосы подальше, в траву.
Потом они сидели один против другого за столом и поглядывали друг на друга: она - с улыбкой на похудевшем за одни сутки лице, он - с опасливой мыслью, как бы она не рассердилась, если он начнет задуманный разговор.
- Знаешь, я никому ключа от патрона не даю, - начал он осторожно. - Ребята иной раз просят, а я не даю.
- Почему? - не поняла она.
- А так. Ему дай, он передаст другому, другой - третьему. А потом ходи и ищи. Время и уходит зря.
- Как же не дать, если он свой затерял? - удивилась Маруся.
- А пусть не теряет. У каждого должен быть ключ на месте. Ты думаешь, я ему помогу, если дам? Как бы не так! Он привыкнет и будет всегда побираться, и у себя и у других время красть. - Паша помолчал и хитровато прищурился. - Ты сколько затачиваешь резцов? Небось один?
- Один.
- Вот то-то и оно. А надо два. Один в работу, а другой в ящик. Пусть про запас лежит. Первый затупится - сразу же закрепляй другой, запасный. А то надо к точилу идти. Ты не шути, на этом тоже время сберегается.
- Да, - раздумчиво согласилась Маруся. - Только немножечко. Совсем чуточку.
- Ага, чуточку! - придирчиво сказал Паша. - Там чуточку да тут чуточку - его как-никак и наберется в смену на лишнюю звездочку. А как же? Обязательно! - Он опять помолчал и исподлобья глянул на Марусю. - Ты думаешь, я не видел, как у тебя инструменты на тумбочке лежат? Как попало. А у каждого инструмента должно быть свое место, чтоб брать его не глядя.
- Ну, сколько на этом сэкономишь! - слабо возразила Маруся.
- Да сколько бы ни сэкономила, а коли сэкономила - оно и хорошо. Как ты не понимаешь! - В голосе Паши даже послышалась обида. - Тут же все одно к одному. Раз во всем такая точность и аккуратность, значит, и рука ловче действует, и глаз зорче видит. Вот, скажи: если поковка «бьет», можешь ты перекрепить ее без мелка или без рейсмуса?
Маруся подумала.
- Нет, - решительно качнула она головой, - не смогу.
- Вот то-то и оно, - усмехнулся Паша. - А я могу. Раньше не мог, а теперь могу, Почему? Потому, что натренировал в себе точность и аккуратность. Это разве не экономия - поковку на глаз перекрепить?
- Экономия, - согласилась Маруся. Она подумала и с уважением повторила: - Да, это экономия.
- Вот видишь! - подхватил Паша уже с торжеством. - А ты что-то там изобретаешь. Ну, чего тут изобретать! Дали тебе чертеж, и выполняй все точно. Ты думаешь, технолог, что разрабатывает технологические процессы, глупее нас с тобой или меньше знает? Он, поди, техникум кончил, а то и целый институт…
- Подожди, - сдвигая брови, перебила Маруся, - а коляска? Разве Саша не изобрел коляску?
Паша хмыкнул:
- Изобрел! Ты думаешь, Денис Денисович не знал, как эту коляску сделать? Знал. Это он для развития у ребят смекалки такую задачу задал. А технологический процесс; звездочки разрабатывал технолог для государственного заказа, а не для упражнений, понятно? Тут уж все до тонкости продумано. Чего же тут изобретать!
- Вот видишь, какой ты, вот видишь! - стукнула Маруся кулаком по столу. В голосе ее были слезы. - Только и твердишь: потихоньку да полегоньку, точно да аккуратно, куда там нам до технологов! А ты видел моего отца - вот что тебе калитку открыл? Кто он: ученый? Техник? Инженер? Рабочий он - вот кто. А льет столько стали…
- Ну?! - удивился Паша. - Я думал, он инвалид.
- Да, «инвали-ид»! - язвительно протянула Маруся. - Все бы такие инвалиды были! Он свою пятилетку за два года выполнить обещал. Или Глеб Иванович. Тоже рабочий. А сколько у него всяких изобретений!
- Какой это Глеб Иванович? - не сразу вспомнил Паша.
- Забыл? Дедушка, которому мы коляску делали. Ты не знаешь, я каждый день к нему забегаю. Он рассказывает, а я пишу. А дома переписываю. Вон сколько уже написала, - кивнула Маруся на стол, где, как еще раньше заметил Паша, лежала толстенная тетрадь.
Паша придвинул ее и полистал. На первой странице было выведено: «Записки старого токаря». А ниже - помельче: «Посвящаю славному пополнению рабочего класса, моим дорогим шефам».
- Это про что ж? - спросил Паша, с любопытством разглядывая чертежи и записи.
- Это про разные приспособления, какие он делал. Про упрощение технологических процессов. Вот. А ты говоришь!
- Так он же сорок лет работал на заводе! - воскликнул Паша. - А твой отец, наверное, и того больше.
- Опять! - всплеснула руками Маруся. - Ну, что ты за человек! Посмотри, как сейчас все накаляются. Каждый хочет свое задание перевыполнить, время обогнать. А ты - как лягушка в жаркий день.
- Это как же так? - не понял Паша. - Почему «лягушка»?
- А так, - засмеялась Маруся. - Лягушка всегда холодная, даже когда кругом жара. Ну, не лягушка, так арифмометр, что в нашей бухгалтерии стоит. Все подсчитывает точно и аккуратно, а души в нем нету.
Кровь отхлынула у Паши от лица. Опустив голову, он молчал.
- Ты обиделся? - спохватилась Маруся.
У Паши только дрогнули ресницы.
- Паша!..
Паша молчал.
Она подождала и кончиками пальцев тихонько коснулась его руки:
- Не сердись. Я, наверно, дура или злая, Я тебя всегда обижаю. Не сердись. Ну, Паша!
Нет, так с ним она никогда не разговаривала. У Паши даже в горле защекотало.
- Ты не знаешь… - поднял он наконец глаза.
- Чего? - осторожно спросила она, не отрываясь взглядом от его серых, всегда спокойных глаз, в которых так неожиданно блеснула сейчас влага.
- Не знаешь, как тяжело голыми руками землю обрабатывать. Перед войной были у нас в Лукьяновке и тракторы и прицепные комбайны. А при немцах все сгинуло. Дед мой как увидел, что опять к старому повернулось дело, взял каменюку да той каменюкой и двинул немецкого коменданта по черепу. Убить не убил (очень слабый был старик, совсем древний), а на виселице жизнь кончил. Весной подошли наши и погнали немцев. В селе только бабы остались да дети. Вот тут и хозяйничай. И коров впрягали в плуги и сами впрягались. Всю землю потом полили.
- И ты? - шепнула Маруся.
Паша удивленно вскинул на нее глаза.
- А то как же! Принуждать никто не принуждал, а по доброй воле работали ребята и младше меня… - Он помолчал и улыбнулся. - А вчера как увидел я эшелон с новенькими комбайнами, так сердце у меня и запрыгало. Может, подумал, и в нашу Лукьяновку какой завезут. И так мне стало жалко, что ты не видела, как плывут эти корабли!
- Почему жалко? - перегнувшись через стол, спросила Маруся. - Почему, а?
Паша заколебался:
- Вот не знаю, как лучше высказать… Ну, хоть так: если б ты понимала, что это за машины такие - комбайны, какое они колхозникам облегчение несут, ты бы эти игрушки бросила, а взялась бы за звездочки по-серьезному. Вот так я понимаю, хоть тебе, может, и обидно это слушать.
Подперев ладонями подбородок, Маруся пристально смотрела на Пашу.
- Нет, - решительно качнула она головой, - это не игрушки! Напрасно ты так подумал. Я очень хорошо понимаю, что такое для всех комбайн. Очень хорошо! Потому и хотела найти приспособление. Я мечтала, что с этим приспособлением ремесленники наделают звездочек больше, чем их висит на небе. Только, видно, я не в отца пошла… - Она вздохнула. - Ну что ж! Буду сберегать время по кусочку, буду затачивать резец про запас, класть инструменты каждый на свое место и никому не давать ключ от патрона. Так, Паша, а?
В голосе ее послышались слезы.
- Так, - серьезно подтвердил Паша.
- Ну, так и так. И не буду я сидеть дома ни одного дня - завтра ж пойду на завод. - Она закрыла глаза. - Только до чего же стыдно будет перед всеми! «Вот, скажут, изобретательница явилась. Качайте ее!»
- Об этом ты не думай! - горячо воскликнул Паша. - Дразнить никто не станет. Как-никак мы комсомольцы. Семен Ильич даже на собрании предупреждал, чтоб кто-нибудь не вздумал посмеяться. Да если кто и вздумает, мы ему сразу охоту отобьем. - Он встал, очень довольный, что все так кончилось. - Ну я пойду, а то как бы не опоздать. Увольнительная у меня до двадцати часов. Так, значит, придешь завтра?
- Приду, - кивнула Маруся, глядя с улыбкой, как аккуратно рассовывает он по карманам абрикосы. - Приду и буду делать все по-твоему. Как-никак ты хороший парень, честное слово! - Она взяла его под руку. - Я провожу тебя, хочешь?