CXCV
Как приятно будет мне, добрый, милый товарищ мой, когда ты встретишь, если не меня, то, по крайней мере, мысли мои о всем и всех и воспоминания мои о тех, которых любил и люблю!… Скажи мне, на которой ты теперь ступени лестницы, ведущей к благу?… Куда смотришь ты – на север, на запад, на юг, на восток, на небо или в землю?… испытал ли ты, что такое жизнь?… Однажды мечтал я о жизни и начал писать главу CLII… Всякое начало должно иметь продолжение, и потому:
Существование есть шар; жизнь есть окружности, пересекающие его во всех направлениях; люди есть точки, следующие по этим направлениям.
Хорошо! сказал один из величайших умов неопределенного столетия, взял кусок мела, начертил на стене круг, изображающий шар, провел диаметр AB, потом, перпендикулярно к оному, в равном расстоянии от оконечностей А и В, окружность С и начал говорить следующим образом:
Точки А и В есть крайности наших чувств и страстей. А – крайность добра… В – крайность зла… Окружность CD, находящаяся в равном расстоянии от крайностей, есть единственный путь возможной долговечности.
Человек является на свет из которой-нибудь из точек сей окружности. Если он направлен и постоянно идет по CD, то от зенита[301], или точки рождения, до надира идет он, отдаляясь, усиливаясь, одушевляясь более и более. От надира продолжение пути есть возвращение… Воображая, что удаляется от точки начала жизненного пути, он приближается к ней. Если он дойдет до нее, то это истощенное, иссохшее существо есть тот же младенец, но растянутый временем и наполненный… землею!
О, как блажен тот, кто прошел все плюсы от 0 до 1 и все минусы от единицы до ноля!
Если жизнь отклонилась от направления CD к которому-нибудь из полюсов или крайностей, то очень ясно, что этот путь короче, склонение к возврату ближе, возвращение к состоянию младенчества, или ничтожества, ближе.
– Отчего? – спросите вы…– Оттого,– ответят вам все науки и опытная премудрость,– что все основано на равновесии; что спокойствие духа, здоровье тела и счастие сердца живут в равном расстоянии от неба и земли.
Приближьтесь к одной крайности – вас сожжет излишество животворной силы; приближьтесь к другой – вас убьет излишество удушающей.
CXCVI
Убежденный в предположениях своих тем огнем, который упал с неба на двенадцать глав, я отправлялся ни медленно, ни быстро по той математической прямой линии, которую Галлер[302] мысленно провел от рождения до смерти. Я заметил, что она проходила в равном расстоянии от полюсов и вообще от всех крайностей… Климат был так умерен, что слова: жарко и холодно вывелись бы из употребления. Вправо видел я в разных положениях: добро, любовь, юг, душу, мечту, истину, свет, все, ум, восторженность, привлечение, оксигеи, небо, утомительность от труда, всеведение и т. д.
Влево были: зло, ненависть, север, тело, действительность, ложе, тема, ничто, сердце, умение, отражение, азот, ад, утомительность от бездействия, невежество и т. д.
Но на этом пути так мало было людей, что я должен бы был томиться тоскою уединения, если б какое-то чувство душевного и телесного здоровья не заменяло мне все блестящие призраки, которыми была усеяна природа, лежащая от меня вправо и влево.
CXCVII
Сделав таким образом приложение жизни к геометрии и наскучив не только читателям, но и самому себе, я, однако же, сделал еще одно приложение, а именно: приложил руку к сердцу и произнес:
– О, сердце! скажи мне, я ли причина твоего страдания или ты причина страдания моего?., будь вечно со мною согласно! соглашайся вечно со мною!
– Нет-с, соглашаться каждый раз
Меня рассудок мой не учит!
Поверьте-с, вечный отзыв: да-с!
Когда-нибудь и вам наскучит,
– отвечало мне сердце и забилось сильнее прежнего.
CXCVIII
На это я не только ничего не сказал, но даже ничего бы и не подумал, если б восторги соответствовали степенным летам.
Я был хорош, мне говорила
Про то искательность очей;
Но похвала не обольстила
Души доверчивой моей.
Я был любим, любил нередко,
Но никогда не ревновал
И на себе не испытал,
Что значит женщина-кокетка.
Кому же в этом честь отдам?
По склонностям, природой данным,
Не бывши постоянным сам,
Мне все казалось постоянным.
Бывало…
Но и теперь, пускаясь в путь
За ловким, ветреным народом,
Я загляжусь на что-нибудь
И полюбуюсь мимоходом,
Хотя к степенному лицу
И это несколько некстати;
Но кто ж крылатому слепцу,
Властолюбивому дитяти
Забавных жертв не приносил?
Кого в грехи он не вводил?
CXCIX
Кто заслужил славу истощением сил своих, терпением и временем, тот человек опытный, тот нажил богатство ума; я уважаю, люблю его… хотя и кусок дерева, сгнивая, набирается света.
Но… обязанность зовет меня в этот пространный намет[303], где, как говорит г. Нахимов[304], возвышаются горы бумажные, текут реки чернильные и стада перьев с писком носятся по пространству стола.
СС
С т. а д.
[305]
Бумаги с августа, а нет уведомленья
О получении! За эти упущенья
Не вам, сударь, а мне приставят длинный нос!
Чинов.<ник>
Я написал давно уж начерно-с
И дал переписать… что ж делать с писарями!
(Пишет, диктуя самому себе вслух)
«Уведомыть… при сем… имею честь,
Что сума денег мною за номерами
2-м и 5-м, пущенная вами
От 23-го июля… двести шесть
Рублей… получены». Вот-с кончено!
Ст. а д.
Прекрасно!
Вас не учить казенному письму!
Вы пишете так четко, кратко, ясно,
Но вместо суммы вы поставили суму,
Ъ вместо е, еры на место иже!
Скажите мне, любезный филолог,
Вы, верно, слышали, что канцелярский слог
Тем лучше, чем он ниже?
CCI
Но вот Бехтыр-киой!
Пробили поход!… Взгляните, лагерная команда, как саранча, обсыпала все палатки!… кажется, она пожирает их. Взгляните, как исчезает город шатров!… нет его! Весь штаб на конях. Все двинулось вперед! Бесконечные обозы потянулись по извилинам дороги… так скопленная и спущенная вода катится по желобу долины.
Тут видите вы разноцветные дилижансы, дормезы[306], кареты, коляски, дрожки, брички, таратайки, повозки, брашеванки[307], телеги, кухни, фуры, ящики… За ними следуют вьюки – на лошадях, на ослах, на плечах и, наконец, известные всему походному штабу два верблюда… Они везут калмыцкую кибитку. При них отправляются два степных оренбургских уроженца, да толстый Иоган, да бывший константинопольской миссии курьер.
Все это тянется по дороге от Кара-су чрез Махмуд-киой, Муссабей, Азанлар, Гелби-киой – к Базарчику.
ССII
Соединив несколько переходов в один, я уверен, что читатель не почувствует от этого ни малейшей усталости, как гренадер суворовский, который разделил расстояние от земли до неба только на два солдатских перехода. Я уверен, что, отправясь в этот путь, он сделал его в один переход.
Но, говоря об усталости, я из снисходительности если не к другим, то, по крайней мере, к самому себе, разделяю всякий труд на несколько частей и – для каждой части предназначаю особенный день; следовательно, вы можете себе представить, что солнце отправилось уже на другое полушарие, снабдив частию своего света наместницу свою луну.
Чудак Зороастр почитал солнце богом…
К нему мольбы его текли,
Не знал он мысли сокровенной:
Пусть солнце свет и дух земли,
Но солнце ль свет и дух Вселенной?