На первых порах, знакомясь с родителями своих учеников, я ощущала некоторую неуверенность. Я не забыла ещё встречу с отцом Воробейко. К тому же была и другая причина.
В нашей квартире, кроме меня и Татьяны Ивановны с дочкой и внучкой, живёт ещё одна семья: отец, мать и единственный сын – четырнадцатилетний Миша. Приходя из школы, он начинает рассказывать об уроках, об учителях – почти всегда насмешливо, чуть ли не с издевкой, – и его иронический тон встречает полное одобрение родителей.
– Сегодня Елена Ивановна, бедняжка, совсем стала втупик. Я нашёл у Гоголя одно предложение длиной в три версты и прошу её: дескать, разберите, пожалуйста. Начинает она разбирать – и не знает, что это за предложение. Сначала сказала: «сложносочинённое», потом – «сложноподчинённое», покраснела вся – и ни взад, ни вперёд…
– Недоучка… – кратко резюмирует Мишина мама, Мария Фёдоровна.
Разговор происходит на кухне. Мишина мама жарит котлеты, Татьяна Ивановна печёт оладьи. Бабушка явно чувствует себя неловко.
– Зачем же вы так про учительницу? – вступается она.
– Но она действительно недоучка, – пожимает плечами Мария Фёдоровна. – Не понимаю, как это ей разрешили преподавать в старших классах. А преподавательница географии? Миша знает втрое больше неё!
Через несколько дней Миша сообщает, что получил за диктант тройку. Мария Фёдоровна негодует:
– Это она мстит тебе! Я её насквозь вижу. Теперь она будет придираться к тебе на каждом шагу.
– Дай мне взглянуть на твой диктант, – прошу я Мишу.
Мальчик приносит тетрадь. Грамматических ошибок нет, однако синтаксических – шесть.
– Отметка заслуженная, – говорю я. – Тут у Миши шесть ошибок, и все грубые.
Мишина мама начинает спорить, доказывает мне, что синтаксические ошибки нельзя равнять с орфографическими, утверждает, что диктант для седьмого класса выбран непосильный: если продиктовать такой текст самой Елене Ивановне, она тоже с ним не справится… Спорить с Марией Фёдоровной бессмысленно.
Не раз мы пытались втолковать ей, что, говоря в таком тоне об учителях сына, она воспитывает в нём неуважение к ним. Бесполезно! «А за что их уважать? – возражает она. – Эти учителя почти поголовно безграмотные люди, и Миша это видит не хуже меня… Вы извините, Марина Николаевна, я, конечно, не говорю о присутствующих…».
В школе она не бывает, во всём полагается на мнение сына и неизменно защищает его. И я думаю, найдётся ли такой учитель, который сказал бы ребёнку или подростку: «Твоя мать безграмотная, неумная женщина, не слушай её»? Конечно, нет – такого учителя у нас нет и быть не может. Я могу чувствовать себя тысячу раз правой в споре с отцом или матерью моего ученика, но я никогда не позволю себе, даже в самой мягкой форме, представить свои разногласия с ними на суд детей. Почему же эта женщина, не задумываясь, оскорбляет людей, которые воспитывают и учат её сына?
Вначале бывало, вызывая родителей в школу, я всякий раз думала: «А что, если сейчас явится такая Мария Фёдоровна? Как я буду себя держать, что скажу?» И вот однажды мне показалось, что такой разговор неминуем…