В квартиру, где жили Рябинины, меня впустила соседка. Я подошла к двери, которую она мне указала, и остановилась: из-за двери слышался громкий Лёшин голос:
– К первому склонению относятся существительные женского рода, например «вода», «земля». Ко второму склонению относятся…
«Уроки учит», подумала я и постучалась.
– Войдите!
Я толкнула дверь. Лёша тихо охнул от неожиданности, я тоже остановилась: думала увидеть его за учебником, а он стоит в фартуке, с засученными рукавами, держа в руках тарелку, с которой каплет вода, и смотрит на меня в совершенной растерянности.
– Вот ты как поспеваешь – и уроки учить и посуду мыть, всё вместе? – весело сказала я.
– Всё вместе…. – смущённо подтвердил Лёша.
Он вытер руки, пододвинул мне стул и стал отвязывать фартук.
– Кончай с посудой, что ж ты! – сказала я и огляделась.
Комната была небольшая, очень чистая – самая хозяйственная девочка не прибрала бы лучше. Наверху, на антресолях, помещались кровать-раскладушка и столик с Лёшиными учебниками. «Я там сплю и занимаюсь», пояснил он и, как всегда, толково и не торопясь рассказал мне о своём житье-бытье. Мать – проводник на железной дороге, в семье трое ребят, Лёша – старший. На нём лежит всё хозяйство. Рано утром он отводит малышей в детский сад и идёт в школу. После уроков убирает комнату, готовит обед, приводит братишек домой, кормит, укладывает спать и только после этого садится по-настоящему за уроки. Раз в три дня приезжает мать – стирает, чинит и снова уезжает, оставляя весь дом на Лёшу.
Немного позже, когда мне случилось вторично зайти к Рябининым, я познакомилась с матерью Лёши, Анисьей Матвеевной; она как раз вернулась из очередного рейса. Тут я убедилась, что Анисья Матвеевна уважает своего спокойного, рассудительного мальчугана. Она советовалась с ним обо всех делах, как с равным.
– Валенки-то Фёдору будем покупать? – спросила она при мне.
И Лёша ответил:
– Не надо. Я отдавал чинить – смотри, как новые. Зиму вполне проходит. А вместо того будет тебе пуховый платок, мёрзнешь ты…
Мать попыталась возразить, но Лёша прервал её:
– Потом решим. Марине Николаевне неинтересно слушать про эти дела.
Сказано это было решительно, но ничуть не грубо, а спокойно и просто.
Как и в первый раз, в доме было чисто, опрятно. Малыши, спокойные и добродушные, словно два медвежонка, беспрекословно слушались старшего брата.
Весь он был очень ладный, собранный, неизменно деловитый и трудолюбивый. В своё время, получив от Саши Воробейко ключ, он сразу же в классном шкафу навёл образцовый порядок: засучив рукава, протёр все полки мокрой тряпкой, расставил книги и наглядные пособия; каждая мелочь у него на своём месте, всё под рукой, всё легко найти. Ежедневно он кнопками прикалывает на мой стол большой лист белой бумаги, а после занятий снова прячет его в шкаф. И всё, о чём ни попросишь Лёшу, он делает быстро, охотно и толково. Я нередко думаю: каким он станет, когда вырастет? Должно быть, отличный будет мастер в любом деле, спокойный, уравновешенный, и окружающие будут уважительно прислушиваться к его слову…
Думая о Лёше, я впервые поняла, до чего это увлекательно – отгадывать, какими станут мои мальчишки лет через десять, через двадцать! Что из них получится? И как-то они помянут тогда меня, учительницу начальной школы?