Глава IX.

Испытание.

По-видимому, слух у сардинки был очень тонкий, так как, хотя между нею и Вин стоял укротитель львов, она расслышала кое-что из разговора у окна управляющего.

— Постарайтесь купить себе платье в подвальном поме­щении распродажи со скидкой, там будет дешевле, — визгли­вым шепотом сказала она Винифред, когда последняя про­ходила мимо нее.

Нельзя было тратить ни секунды, даже полсекунды, и все же Вин замедлила шаг, ответив: «Благодарю вас. Наде­юсь, что мы еще встретимся».

Укротитель львов тоже бросил на нее взгляд, хотя уже пришла его очередь подойти к окну, но Вин не заметила этого восторженного взгляда. Она быстро сбежала по лест­нице, по которой так медленно поднималась, не остановив­шись ни разу, чтобы передохнуть, пока не оказалась в под­вальном помещении. Здесь была такая давка и так жарко, хотя оставалось еще около часа до открытия магазина, что казалось нечем дышать, даже, если бы для этого было время. Вин не заметила никаких признаков вентиляции в этой огромной комнате, которая освещалась резким мерцающим светом белых электрических шаров. Не было перегородок, отделяющих одно отделение от другого, и можно было по­думать, что здесь продаются образцы всех предметов, какие только существуют в мире. Приказчик, к которому она об­ратилась, предупредил ее, что она может уплатить только излишек над суммою ее недельного жалованья, но она с гордостью заявила, что предпочитает заплатить полно­стью наличными.

К счастью, черные юбки и блузы не были особенно в моде в эту пору. Женщины толпились у корсетного отделения и юбки продавались за треть цены. Менее чем в пять ми­нут, Вин получила костюм надлежащих размеров и запла­тила за него сумму, равнявшуюся ее еженедельному зара­ботку.

Со свертком, не завернутым в бумагу, под мышкой, она пробила себе дорогу к лестнице, по которой спускалась, и взобралась на восьмой этаж. Там, как ей сказали, находи­лись раздевальня и шкафчики, комната для отдыха и ресто­ран для служащих.

Первый акт кинематографического представления! Тем­ная эффектная особа получает место, врывается в разде­вальню; смутное впечатление от близко находящихся мра­морных бассейнов и ряда зеркал; высокая, стройная де­вушка перед одним из них, по виду почти настоящая про­давщица, в новой шестидолларовой черной юбке и шелковой блузе с белыми кружевами, не слишком бросающегося в гла­за плохого сорта. Снова быстрое устремление в комнату со шкафчиками, внезапная остановка при виде странной группы: девушка в черном в полуобморочном состоянии, которую передают с рук на руки двое молодых людей си­делке в чепце и фартуке, стоящей у открытой двери; блеск железных кроватей на фоне выкрашенных в белый цвет стен; шум захлопываемых дверей…

Девушки иногда падают здесь в обморок еще до десяти часов утра, и тогда их, конечно, тотчас отправляют в приемный покой для освидетельствования, ибо, в противном случае, были бы случаи злоупотребления: симуляция нездоровья. Смейтесь над этим, или другие будут смеяться над вами! Жизнь должна быть легкой для рук Питера Рольса, чтобы они могли проводить ее в такой сутолоке. И что бы ни случилось, нельзя терять ни минуты.

Винифред не теряла времени. Она сказала свой номер сторожу при комнате со шкафчиками и вошла в нее. Ком­ната представляла собой бесконечный ряд узких клеток с железными дверками вместо дверей, и пронизывающий взгляд двух энергичных молодых женщин ощупывал с ног до головы всех вновь приходящих. Их обязанностью было следить за тем, чтобы руки Питера Рольса не воровали друг у друга принадлежащие им вещи. Зоркие глаза должны были замечать через открытую дверь одежду, какую носила каждая девушка, приходя утром, чтобы иметь уверенность, что вечером она не выйдет одетой в платье, принадлежащее одной из ее подруг. Получая плату за воспитание в себе духа подозрительности, эти особы не могли отличаться осо­бенно симпатичным характером.

Все постоянные «руки» уже давно оставили свои шляпы и накидки в клетках и отправились по своим местам. В этот поздний час приходили одни только сверхштатные служа­щие, предъявляли свои номера, требуя себе шкафчиков. Среди них было немного непрофессионалок. Большинство из них уже имели опыт в торговле, а новички в этом деле, едва только войдя, обнаруживали свое неведение. Им сжато и кратко объяснялись сложные правила пользования шкаф­чиками.

Когда Вин всовывала ключ в решетчатую дверь, которая в будущем должна была принадлежать № 2884, в комнату с шкафчиками с шумом ворвалась сардинка.

— А, милочка! Я рассчитывала поймать вас здесь. Одну только минутку, и мы вместе побежим в учебную комнату, если вы согласны.

— С удовольствием, — ответила Вин, и они вместе вы­шли.

— Я попала в игрушечное отделение, — сказала сар­динка, — а вы?

— Мое называется отделением двухчасовой распродажи со скидкой.

— В подвальном помещении?

— Нет, в первом этаже.

— Благодарите свою судьбу. Большинство непрофес­сионалов попадает в подвальный этаж распродажи со скид­кой. И хорошо, если они выдерживают там первый день. Но вам повезло. Судя по вашему виду, вы принадлежите к тем, которые побеждают.

— Меня так и зовут: Вин, Винифред Чайльд^[5].

— А меня Сэди Кирк. А вот и комната для обучения, хотя она называется комнатой для отдыха. Я попала сюда потому, что очень мало разницы в чековой системе у Рольса и у Бингеля, где я работала, пока грипп не заставил меня слечь в постель и мое место заняли. Я решила попытать счастье у «Рук». Но мне все же не мешает подучиться. Ся­дем рядом, и я помогу вам, чем смогу.

— Вы очень милы, — пролепетала Вин.

— Вы тоже, — послышался нежный ответ.

Комната для отдыха была очень симпатична, если бы когда-нибудь представлялся случай отдыхать в ней, но мисс Кирк прошептала, что этого никогда не бывает. Здесь были во всю стену полки с книгами, со стеклянными дверцами, несколько кушеток с подушками и много удобных кресел.

На маленьких столиках лежали очень старые номера иллюстрированных газет и журналов. На больших окнах были зеленые занавеси, смягчавшие ослепительный свет, который проникал через них и, по словам мисс Кирк, не про­пускавшие пыли. Пол был выкрашен в темный цвет и ме­стами покрыт коврами. Вообще комната могла служить прекрасным «местом для показа», если бы какая-нибудь влиятельная, сующая всюду свой нос, миллионерша стала выказывать интерес к «условиям жизни приказчиц».

Одна из стен длинной узкой комнаты была почта сплошь занята огромной аспидной доской, предназначенной выпол­нять роль чековой книжки. Перед доской стоял бледный молодой человек робкого вида, который кашлял и прочи­щал хорошенько свое горло, объясняя группе приказчиц Питера Рольса специальную упрощенную и на современный лад усовершенствованную систему складывания цен товаров, продаваемых со скидкой, самым быстрым и научным спосо­бом. Вин, внимательно прислушиваясь, легко схватила сущ­ность системы, но она задавала себе вопрос, «справится» ли она с ней, когда придется применять ее на практике при двухчасовой продаже со скидкой. Мисс Кирк скоро заметила, что разница между этими и другими системами не слишком велика, чтобы ей стоило утруждать себя, и начала пускать остроты по различным адресам.

— Это — приказчик, обучающий продаже, — шепнула она своей высокой протеже. — Мне кажется, он новичок в своем деле и робеет перед нами — девушками. Но бьюсь об заклад, что он может быть груб с мужчинами, если к тому представится случай.

Вин, не забывшей своего любопытства, вызванного за­гадочным разговором рыжеволосой девицы с управляющим, хотелось расспросить об этом сардинку, которая, казалось, знала все, что ей полагалось и не полагалось знать. Но новичкам не следует терять ни одного слова, сходящего с нерв­ных губ учителя. — Вы скажете мне об этом после, — попро­сила она; — мне следует послушать это.

— Ладно. Вы завтракаете на службе или вне ее?

— Я полагаю, что на службе.

— То же сделаю и я, хотя, как я слышала, здесь грязно, и плохо кормят. Попробуем, однако.

Вин не решилась отвечать. Она с трудом усваивала по­следнюю часть урока. Затем пятнадцать минут обучения окончились, и для нее начиналась действительная борьба за существование в качестве одной из рук Питера Рольса.

Не оставалось времени для того, чтобы позволить себе роскошь сговориться о завтраке. Девушки встретятся, если позволят обстоятельства. Игрушечное отделение было на ше­стом этаже, так что им сразу же пришлось расстаться, а Вин пошла вниз, одна навстречу своей судьбе.

Заведующий ее этажом указал ей ее место, где имелось объявление о начале в половине одиннадцатого большой двухчасовой распродажи со скидкой цветных блузок, шарфов и дамских безделушек. Когда он указал девушке путь через толпу людей, он внимательно взглянул на нее, и она сделала бы то же самое, если бы это можно было сделать незаметно. Она смутно слышала, что старшие приказчики в Англии могут как содействовать карьере служащих, так и губить ее. Возможно, что в Америке происходит то же самое и даже в большей степени, так как в этой свободной стране всякий, имеющий какую-нибудь власть, пользуется большими правами, чем где-либо.

Она заметила с первого взгляда, что этот человек был чрезвычайно красив. Он был высокого роста, смугл и гладко выбрит, с приглаженными черными волосами и темными гла­зами. Видя, что он сочувственно взглянул на нее своими грустными темными глазами, Вин отважилась, с подобающим уважением, попросить у него небольшого разъяснения, что такое двухчасовая распродажа со скидкой.

— Это значит, — разъяснил он, — что некоторые товары отпускаются в течение двух часов со скидкой, — а все, что останется после того непроданным, снова идет по обычной цене. Это довольно тяжелое испытание для новичков. Упра­вляющий, мистер Меггисон, назначил вам довольно тяжелое испытание, — добавил он. А затем, после минутной паузы, сказал: «Вам придется очутиться как бы в осином гнезде. Там сегодня в атмосфере много электричества, но держите выше голову и все обойдется».

Они вошли в пустой четырехугольник, образованный че­тырьмя длинными прилавками. Над ними висел плакат из красных и черных букв, возвещающий о начале продажи в половине одиннадцатого: всякая вещь может быть продана со скидкой до двенадцати с половиной. Внутри находилось шесть приказчиц, по две с каждой стороны четырехуголь­ника, и в голове Вин промелькнул вопрос, почему ей пред­назначено работать без пары. Этот вопрос волновал, в связи с предупреждением заведующего этажем.

Шесть приказчиц пользовались затишьем перед бурей — временем до начала торговли, — чтобы сделать последние приготовления к продаже. В момент, когда Вин очутилась внутри четырехугольника, она почувствовала себя так, как если бы неожиданно попала под грозовую тучу. Старшая про­давщица рвала и метала. Это была красивая еврейка, с очень густыми бровями, старше других, хотя едва ли достигшая 30 лет и начавшая сильно полнеть.

— Проклятье, — задыхаясь произнесла она — поставить меня сюда! Всякий дурак поймет этот фокус…

Она говорила, не обращая внимания на новенькую, если не считать ее пронизавшего насквозь все лицо и фигуру Вин взгляда. Ее нежные атласные смуглые руки с блестяще отполированными коралловыми ногтями, дрожали, когда, же­стикулируя, она размахивала ими над товарами, нагро­можденными на четырех прилавках. Казалось, что она обра­щала свои проклятья на блузки, шарфы и дамские безде­лушки.

— О, мисс Штейн, разве вам не ясен этот прием? — возразила худощавая, очень малокровная девушка, — товары расценены так дешево, что, может быть, их можно будет сбыть.

— Взгляните на них, взгляните только, — кричала еврей­ка. — Разве здесь есть что-нибудь, что хотя бы одна из вас выбрала в качестве подарка? Они могли бы меня послать в подвальное помещение и дело с концом. Но я покажу ему, и ей тоже, сколько я успею сделать, раньше, чем закон­чится день.

Возбуждение этой эффектной женщины было настолько страстно, что Вин почувствовала, как оно передается ей. Она не знала того, что случилось, хотя остальные, видимо, это знали, сочувствуя или делая вид, что сочувствуют ев­рейке. Но даже она, будучи здесь чужой, могла придти к определенным заключениям.

Мисс Штейн назначили продавать вещи, которых по ее мнению, никто не станет покупать. Кто-то, обладающий властью, поставил ее в это положение, чтобы причинить ей неприятность. В этом была замешана еще одна женщина, здесь должна играть роль ревность.

— Он сказал: «это подходит для вас, мисс Штейн», — передразнивающим тоном произнес дрожащий голос еврейки. — Как бы еще так — для меня. И он дал мне эти тряпки!

— Ей будет приятно, что вы унижены, — заметила де­вушка с круглым красным лицом.

— Неужели вы думаете, что я не знаю этого? — гордо спросила мисс Штейн. Ее глаза наполнились слезами, кото­рые она с досадой вытерла очень грязным носовым платком, сильно контрастировавшим с ее прошедшими через маникюр руками. — Здесь нечего делать, но я расстрою всю эту ма­хинацию, прежде, чем им удастся уничтожить меня.

— Вы не сделаете это именно теперь! — воскликнула ма­локровная девица.

— Не сделаю? Посмотрим! Мне наплевать на то, что случится со мной после сегодняшнего дня.

Уши у Вин горели, как если бы кто-нибудь надрал их. Прошло несколько минут. Она не могла обратиться за по­мощью, за справками относительно предстоящих ей обязанностей. Если бы она задала вопрос, что ей делать, к ней отнеслись бы недоброжелательно, или даже того хуже. Мистер Меггисон сказал, что отделение двухчасовой распродажи со скидкой будет «испытанием». В таком случае, она потерпит позорное поражение, а она не хочет этого. Но ей не хотелось также, чтобы потерпела поражение и прекрасная еврейка. Ее волнение было не совсем эгоистичным. «Испы­тание». Неужели нет ничего, что она могла бы сделать для своей и общей пользы?

Внезапно ее мысли перенеслись на пароход. Перед ней выплыло лицо Питера Рольса. Она видела его добрые, голубые глаза. Она снова слышала его слова: «Если я когда-нибудь смогу помочь…».

Как странно! Почему именно теперь она вспомнила о нем? Никто не может ей помочь и меньше всего он, ве­роятно, позабывший за это время о ней, после того, как мисс Рольс расстроила его ужасную обманную игру. Ей надо надеяться на самое себя. Правда, ей, словно по внушению Питера, пришла в голову идея, и, в сущности, не плохая идея, если бы только у нее хватило мужества прервать мисс Штейн.

Однажды вечером она болтала с Питером на нижней па­лубе о русских танцах и рисунках Льва Бакста. Она об­меняла Питеру поразительную красоту причудливого сочетания красок, смеси, которую не признавали до «русского помешательства». Теперь ей показалось, что Питер напом­нил ей ее тогдашние, немного хвастливые слова, что она смогла бы «из немногих тряпок и настроения Бакста» сде­лать превосходное модное бальное платье.

«Если вы собираетесь стать соперницей Надин, я готов помочь вам», — отвечал ей Питер и оба они рассмеялись.

Теперь, с могущественной, но безличной «помощью» крупного предприятия Питера Рольса старшего, она настрои­лась на лад Бакста и возымела дерзкое намерение оказаться соперницей Надин.

— Прошу извинения, — пробормотала она, обратясь к мисс Штейн и поспешила продолжать, так как на нее из под черного облака нахмуренных бровей уставился изумленный враждебный взгляд. — Я… Я, надеюсь, вы извините, что я прерываю вас, но я была моделью у Надин и мне при­шла в голову идея, если вы позволите мне… мне кажется, вы считаете, что эти вещи не подходят для продажи, но я думаю, что если мы поспешим, нам удастся кое-что сделать из них.

Она сознавала всем своим существом, что, если она не вы­держит взгляда глаз мисс Штейн, пока не успеет возбудить к себе интерес, последняя надежда будет потеряна. Она напрягла все свои усилия, чтобы выдержать этот взгляд, и она выдержала его, быстро говоря и заражая своим энтузиазмом раздраженную несчастную душу другой женщины.

— Что вы имеете в виду? — спросила мисс Штейн, сразу приняв резкий, официальный тон деловой женщины.

— Я покажу вам, если позволите, — отвечала Вин.

Винифред подошла к одному из прилавков и быстрыми решительными движениями начала строить разные комбина­ции из этих блуз, шарфов и дамских безделушек.

Она взяла ярко-красный шарф и обвязала им по талии вульгарную блузку небесно-голубого цвета, крепко приколов его булавками и, таким образом, придав блузке более нарядный вид. Затем, она прикрепила под воротником малиновый бант, который сам по себе был отвратителен, но сразу стал красивым, подобно бабочке, севшей на цветок.

— Боже мой, — воскликнула малокровная девушка и осторожно взглянула из-под ресниц, чтобы убедиться, сле­дует ли ей выражать одобрение или отвращение.

Но мисс Штейн, все еще сердитая и начавшая теперь завидовать этому искусству новенькой и ее смелому вкусу, сразу схватила мысль новой девушки, оценила ее и ее возможное значение для себя самой.

— Когда мы разложим все это, мы выручим от них деньги, — весело пророчила Вин.— Мы окрестим это русскими блузами с шарфами а la Павлова и скажем, что стоит только приколоть другой шарф и покупательницы смогут изменять костюм, сообразно со своей наружностью. Когда мы распродадим все, мы сможем заполнить остающееся время тем, что займемся прикалыванием безделушек и драпировкой в присутствии покупателей, следуя их вкусам. Я могу, если вам будет угодно, взять на себя это.

— Вы кое-что понимаете! — ответила только мисс Штейн, но Вин поняла, что она приняла ее план.

Луч надежды и возбуждение от борьбы сменили мрачное пламя в главах еврейки. Но в них не заметно было никакой благодарности и, если Вин ожидала ее, она была бы разоча­рована. Впрочем, в этот момент ей не нужно было ничего, кроме того, чтобы доставить прекрасной еврейке победу над «ним» и «ею», и бешеного успеха двухчасовой распродажи блузок с шарфами а la Павлова.