Глава V.

Сцена для кинематографа.

Когда Питер решил, что приличие позволяет ему вер­нуться на нижнюю палубу, не нарушая очаровательных женских секретов, она была пуста. Луна пробивалась сквозь черные тучи и озаряла серебряным блеском поверхность моря, но девушка в длинном платье уже ушла. Сообразив, что он слишком долго отсутствовал, и потеряв надежду еще раз увидеть свою приятельницу в этот вечер, он утешился тем, что постучал в дверь Эны.

— Ну что? — спросил он. — Что ты думаешь о ней?

— О мисс Чайльд? Она, по-видимому, очень симпатич­ная девушка и ты совершенно прав: она — лэди. Я не уве­рена, что она так молода, как ты думаешь, и я бы не на­звала ее красивой, но она привлекательна, несмотря на свой ужасный рост. Мы очень хорошо поговорили, и я предло­жила ей сделать для нее все, что смогу. Я дала ей наш адрес, и она напишет.

— Пригласила ли ты ее к нам? — доверчиво спросил Питер.

— Я намекнула ей на это. Она довольно независима, но очень симпатична, и выразила свою благодарность, в осо­бенности после того, как я настояла, чтобы она взяла себе это платье «Месяца», которое я отослала уже в ее каюту. Знаешь, у нее имеются в Нью-Йорке друзья и она, по-видимому, знает, чего хочет, так что я не могла навязываться ей. Но мне кажется, что я поступила правильно.

— Я уверен в этом, дорогая, — сказал Питер.

* * *

На следующее утро зеркальная комната была опусто­шена. Шкафы, еще недавно полные, были теперь пусты; большая ширма была свернута и прислонена к стене. Дверь была открыта.

Так как видения исчезли со всем, им принадлежащим, то Питер подумал, что они, вероятно, находятся где-нибудь на палубе. И он оказался прав в отношении четырех моделей. Пятой нигде не было видно, и мисс Девере объяснила ее отсутствие тем, что она «ленива» и может спать, сколько угодно.

До последней минуты Питер возлагал надежды на ниж­нюю палубу, но эта надежда не оправдалась; разочарован­ный, даже подавленный, он сошел с парохода вместе с Эной и ее друзьями, не повидавшись с мисс Чайльд.

В густой толпе, собравшейся встретить «Монарха», Пи­тер сейчас же узнал своего отца, пришедшего встретить возвращавшихся домой детей и их именитых гостей. Питер Рольс-старший был маленький, сухощавый, худой чело­век, имевший отдаленное сходство со своим молодым, свежее выглядевшим сыном. Сердечно пожав костлявую руку отца и, произнеся «Алло, батя! Как поживаешь? Как поживает мать? Как дела?», — Питер побежал разыскивать среди вы­шедших на берег пассажиров мисс Чайльд. Он скоро нашел ее и приветливо воскликнул:

— Я ужасно рад, что разыскал вас!

— Я сегодня все утро провозилась, укладывая вещи, — отвечала она с суровым выражением лица.

— Вы так рано исчезли вчера вечером, и я подумал, что вы пошли укладываться, чтобы встать на рассвете и посмо­треть на гавань.

— Я могла хорошо рассмотреть ее из люка.

— Я не думал, что вы из тех, кто может удовлетво­риться люком, — сказал Питер, надеясь вызвать на ее лице улыбку. Но ее голос звучал несколько утомленно.

— Нищим не приходится выбирать, — сказала она рез­ко, почти с раздражением.

Питер все еще улыбался, хотя уже меньше доверял прежнему приятельскому взаимному пониманию, которое позволяло им говорить между собой на особом языке, который показался бы бессмысленным для других.

— Во всяком случае, я делаю вам формальное пригла­шение пойти со мной на ближайшее же представление оперы.

— Прекрасно, и я отвечу так же формально: «мисс Чайльд благодарит мистера Рольса за его любезное пригла­шение и сожалеет, что другое предложение делает для нее невозможным принять его».

— Клянусь Юпитером, это звучит довольно официаль­но! Откуда вы знаете, что получите другое предложение?

— Я совершенно уверена, что получу его.

Питер покраснел, как провинившийся школьник. Винифред подумала, что он рассердится и, может быть, про­явит свою черную душу. Она надеялась, что так будет, так как это дало бы ей облегчение, но он этого не сделал.

— Разве я чем-нибудь обидел вас? — спросил он, пристально смотря на нее.

— Нет, конечно, нет, — отвечала она, глядя на него своими широко раскрытыми глазами. — Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому, что вы не были такой на пароходе.

— Я оставила свое пароходное обращение, повесив его за дверью. Мне оно не понадобится в Нью-Йорке.

— Мне очень этого жаль!

— Не понимаю, почему. — Ей стоило большого труда, чтобы не сделать того, чего, по ее словам, она никогда не делала, — расплакаться. Но она приняла суровый, неприступный вид.

— Вы не понимаете? Значит, вы не понимаете, какое значение имеет для меня считать вас своим другом.

— Я, действительно, не думала об этом, мистер Рольс.

— Очевидно, нет. Но я думал. Послушайте, мисс Чайльд, не настроила ли вас каким-нибудь образом моя сестра про­тив меня или нашей дружбы?

— Что за фантазия! — воскликнула Винифред. — Она, насколько я помню, очень нежно отзывалась о вас, и гово­рила, что вы очень милый брат.

— В таком случае, почему вы так холодны со мной теперь, после того, как были так милы на пароходе?

— А, вот в чем дело! Это было для кинематографа, тро­гательная сцена. Неужели вы не понимаете?

Этот грубый ответ на его серьезную просьбу объяснить, в чем дело, был для Питера ударом пощечины. Наконец, она добилась успеха, заставив и его стать холодным.

— Мне очень досадно, что я плохо понял, — сказал он тоном, которого она раньше не слыхала от него. — Теперь, я, конечно, понимаю. Во всяком случае, мисс Чайльд, я должен быть благодарен этому кинематографу за несколько очень приятных часов. Вот идет человек осмотреть ваш багаж. Укажите ему, что вы британская подданная, и он вас не будет беспокоить. И я тоже!

Питер приподнял шляпу, и его улыбка словно ударила ее по голове молотком.

— Прощайте, — ответила Вин поспешно, уже испугав­шись достигнутого успеха. — Благодарю вас за ваше участие в кинематографе.

— Мне очень досадно, что я оказался несостоятельным. Прощайте и желаю, чтобы вам повезло!

Он отошел, но не совсем. Не оборачиваясь, чтобы еще раз посмотреть на нее, он остановился, вступив в разговор с таможенным чиновником. Вин была даже рада, что сказала эти ужасные слова о кинематографе: этот ужасный человек заслужил их.

«Я в последний раз вижу его», — сказала она себе. В этот момент Питер вернулся, чопорно приподняв шляпу.

— Я хотел только сказать, — заявил он, — что кинема­тограф или не кинематограф, но я надеюсь, что, если я смогу вам оказать теперь или позже услугу, вы предоста­вите мне эту привилегию. Мой адрес…

— У меня есть адрес вашей сестры, благодарю вас, — отрезала она, словно ножницами. — Ведь, это одно и то же?

— Да, — отвечал он сурово. И на этот раз он ушел со­всем.